Текст книги "Среда обитания приличной девушки"

Глава шестьдесят девятая
Рыба под названием «Пила»

Кстати, мои навыки по распилу металла потом очень пригодились мне в быту. Достаточно скоро. Видимо, если бы о моей жизни снимали фильм ужасов, он бы назывался неоригинально. «Пила». В их загнивающем Западе такой фильм уже был. Но какой-то он далекий от реальности. А я – гораздо ближе.

Шла я домой – и было мне хорошо. Потому что была суббота, шла я из магазина, несла в пакете овощи и фрукты, а дома, в миске, размораживалась курица, с огромным трудом добытая с самого утра. В те времена курица в миске была равноценна медведю, заваленному с помощью рогатины, так как усилий на ее приобретение затрачивалось примерно столько же.

А еще у меня в пакете – мороженое, которое я очень хотела и купила себе в награду. Черносмородиновое, причем не гнусного розового цвета, а настоящее фиолетовое, с кислинкой. Короче, жизнь играла яркими красками.

В лифт я не полезла – вот еще, руки заняты, а лифт, во-первых, в сетчатой шахте, где нужно дверь самостоятельно открывать, во-вторых, если дверь открыл, то тебя по заду хорошенько приложит сильно подпружиненная внутренняя дверь, в-третьих, этой же дверью тебе прищемит руку, когда ты захочешь закрыть внешнюю, в-четвертых, повезет он тебя только до полтретьего этажа, а в-пятых, из него нужно еще таким же макаром выйти. Ну его.

Поэтому я пешочком, пешочком.

Вот и квартира. Достать ключи, открыть нижний замок, потом верхний… Тут мороженое начинает перемещаться в пакете, и я понимаю, что сейчас его накроет картошкой. Делаю движение на удержание, нечаянно бью коленом в дверь – и все. Катастрофа, приехали.

Верхний замок – ригельный. В качестве запирающего механизма – два штыря. От удара ключ как-то перекосился, выскочил из скважины и больше в нее не вставился ни за что. Потому что один стержень уже убрался в замок, а второй соскочил, воткнулся в гнездо и по-прежнему держит дверь.

Тут я достала мороженое – не пропадать же добру, думаю-то я медленно, и стала обозревать жизненные обстоятельства.

В квартиру не попасть – это понятно. Родители, у которых есть запасные ключи от моей квартиры, на даче. Поехать к ним на дачу – это значит вернуться только завтра, а курица? Моя прекрасная, дивная курица, которая явно заскучает на летней жаре без холодильника? Нет, это тоже не пойдет.

Вызвать мастеров – денег нет. Я что, зря по магазинам ходила? Нет, они есть, конечно, но внутри. А я – снаружи. Вся.

И стала я ломиться по знакомым соседям. Соседи, не будь дураки, тоже все по дачам разъехались – жара. Одну соседку нашла – она с грудным ребенком дома маялась. А муж ее, на которого и была моя надежда, умотал в командировку.

И что делать? Как жить бедной девушке, ставшей бомжом ни с того ни с сего?

Так что в этот раз на подвиг меня вдохновила синяя холодная тушка, весело растопырившая крылышки с остатками перьев.

Взяла я у соседки (правильно, вы меня уже знаете) полотно от ножовки по металлу. И стала пилить.

Если сравнивать алюминиевый пруток и часть замка – пруток был не в пример удобнее. Потому что штырь замка – это закаленный металл. Потому что ход полотна – всего пять миллиметров. И угол наклона ножовки уж больно неудобный.

Часов шесть я его пилила. Для того чтобы не поранить руки, на полотно надела картофелину. Вспомнила все карикатуры про заключенных и ножовку в булке. Прокляла на свете все мороженое, которое вздумало сползать под картошку. Подвергла анафеме курицу на столе (хотя она была совершенно ни при чем).

Мимо меня по лестнице ходили люди. И хоть бы одна сволочь поинтересовалась, а что это девушка делает с дверью? И чем это она там, тихо матерясь, елозит туда-сюда в замке? Или чтобы милицию, что ли, вызвали. Нет. При желании и некоторой сноровке я могла бы перепилить замки во всех дверях лестничной площадки. Просто сил уже не было.

Да, курицу-то я пожарила. И суп на курином бульоне сварила. А на следующий день у меня болели такие мышцы, о существовании которых я даже не подозревала, хоть и занималась шейпингом не один год.

Глава семидесятая
Макароны и стриптиз

Между прочим, не только наше канадское начальство приезжало в Питер, но и Сережа ездил за границу. В те тяжелые времена чаще всего на гарнир что мы ели? Правильно, картошку и макароны. Про картошку ничего не скажу, какая была, такая и осталась. А вот макароны сейчас изменились.

В те времена (даже уже противно, что я так пишу, но ничего не поделаешь!) макароны были – серые. С ними хорошо было делать макароны по-флотски и их же выдавать юнгам для продувания. Потом были рожки и лапша. Все. А, забыла про шестеренки в пакетиковых супах, но они не считаются, потому что не из пакетика же их выковыривать.

И Серега наш поехал в Канаду в командировку. Квартирку однокомнатную ему в университетском городке выдали, потому что наша MPB при научном учреждении подвизалась. И, стремясь к экономии, Серега ходил в супермаркет, покупал продукты и готовил сам.

Вот однажды вечером после трудового дня забежал он в супермаркет, в макаронном отделе схватил пакет с самыми дешевыми макаронами, прискакал домой, вскипятил воду, посолил и засыпал туда продукт.

И пошел дальше обдумывать концепцию очередного лазера. Про Серегу-то помните, что он страшно рассеянный был? Ну, как через портфель свой прыгал или искал чего? Ну да, ну да…

Прошло необходимое время, подходит Сергей к плите, поднимает крышку на кастрюле, а вся кастрюля заполнена человеческими ушами. В натуральную величину. Хорошего такого телесного цвета. Он спервоначалу даже с лица сбледнул. А есть их так и не смог. Сэкономил, называется.

Серега не жадный был, поэтому за рубеж не только он ездил. Правда, именно этот зарубеж тогда еще не стал зарубежом.

В Таллине можно было увидеть стриптиз. Нам казалось, что это волшебное слово – откуда-то оттуда, из загнивающих недр враждебного Запада. А стриптизерша – эдакая красивая, но злая фея. Посмотришь один раз на ее танец – и все, ты пропал как строитель социализма. И ни за что не выгнать теперь из глубин памяти запретное воспоминание об ЭТОМ.

Наших мужиков в количестве две штуки пригласили принять участие в конференции по голографии, которая должна была проходить в славном городе Таллине. Да-да, в те времена второй «н» в этом городе еще не было. Зато были боевые товарищи, которые отзвонились, сообщили, что гостиницу они уже забронировали, а заодно рассказали, что у них совсем недавно открылся стриптиз-бар. И они наших мужиков, Валеру и Володю, вот заранее приглашают туда сходить. В качестве культурной программы конференции.

Орлы наши всю неделю до отъезда не могли найти себе места. Нет, естественно, не из-за докладов – доклады они делать умели, да и про голографию кое-что понимали. А мучили их вопросы совершенно другие. Каждый из них хотя бы раз в день впадал в состояние прострации, закатывал глаза внутрь черепа и застывал прямо посреди производимых действий.

– Эй, Вовка, ты подвижку-то подкручивать будешь? А юстировку вместо тебя кто будет делать?

– Кстати, в чем можно пойти в стриптиз-бар, не в костюме же? – отвечал вопросом на вопрос вышедший на время из небытия индивид.

– Валера, у тебя эксперимент не закончен, нужно еще четыре замера сделать!

– А правда, что им чаевые нужно в трусы засовывать? А сколько? – Валеру волновали совсем не рабочие вещи.

Нас, конечно, тоже они волновали – как же, наши товарищи пойдут и станут смотреть стриптиз. У шеста будет стриптиз (это мы у эстонских друзей выяснили).

Валера даже от волнения ушел в запой на три дня, что с ним раз в два месяца случалось. Но тут вне графика ушел, во внутренний мир от переживаний, так сказать. Но не на неделю, а коротенько. Зато к моменту выезда был уже как огурец. Правда, маринованный.

Ну, ребята уехали, мы продолжили работать, но, когда они вернулись, мысль про стриптиз была первой, нас посетившей.

(Все-таки Павлов был не дурак. Они так прививали стриптизный рефлекс, что таки привили.)

Как только Валера с Вовкой вошли в лабораторию, мы все оторвались от своих дел и спросили хором:

– Ну, и как же вам стриптиз?

Валера странно хихикнул, а Вовка, человек степенный и обстоятельный, заранее разменявший сто баксов мелкими купюрами (чтобы в трусы совать), стал рассказывать.

– Приехали, значит, мы – и сразу в гостиницу. Разместились, вещи раскидали – и сразу на конференцию. Сами доклады почитали, людей послушали. Да мы вам потом дадим распечатки – интереснейший материал, потом с народом поговорили. Кстати, взяли пару телефонов – может пригодиться. А вечером повели нас эти… На культурную программу. Правда, сначала зашли в гостиницу переодеться. Я, например, куртку джинсовую надел, которую мне теща из Америки привезла (теща у Вовки была каким-то медицинским светилом).

В Старом городе спускаемся в какой-то подвальчик. А там – действительно – посередине сцена и шест на ней. Вокруг столики стоят. Мы столик-то выбрали поближе, чтобы лучше стриптиз видеть. Сели, пива заказали, пожрать тоже.

Тут музыка заиграла, свет в зале погас – только на сцену прожектор – и девушка вышла. В этом, как его. Короче, в банном халате девушка. И стала вокруг шеста ходить, держась за него правой рукой и ритмически подергивая головой. Потом стала держаться левой рукой и ходить в обратную сторону. Ходит, шест не отпускает. Видит, наверное, плохо, потеряться боится, потому что оглядывается иногда эдак затравленно и вздрагивает.

Потом, видимо, ей от прожектора жарко стало, потому что она остановилась, шест наконец-то выпустила, халат сняла и на сцену его бросила. В купальнике осталась. И стала вокруг шеста быстрее бегать. А иногда от него отбегать и пританцовывать. А девица-то блондинка. Крупная такая, корпулентная эстонка.

Минут пятнадцать такого диско, и она совсем запарилась – задыхаться стала и верх от купальника сняла. Лучше бы она этого не делала. Грудь тут же опала на положенное ей от природы место.

А потом – самое страшное. Она со сцены слезла и стала к нашему столику подходить. Чем ближе подходит – тем яснее возраст вырисовывается, хоть и сумерки. Грудь в такт шагам туда-сюда мотается, жирок на бедрах живет самостоятельной жизнью, работает под минусовку. Так вот, она подошла и села почти голой жопой прямо на наш столик. Рядом с моей тарелкой. Сидит – потная вся, целлюлит на столе разложила и что-то на ненашем языке лопочет.

Фу. Я аж потом есть не мог, только пиво допил, а за все пришлось же заплатить!

А эта? Ну что – посидела-посидела почти в моей тарелке, да и пошла дальше.

Нет, ребята, доллары я ей в трусы не совал. Я вообще считаю, что за такой стриптиз она должна была мне доллары в трусы совать, но ей взять было негде. Карманов у нее на стрингах было не предусмотрено.

Короче – ура, господа. Да здравствует осуществление мечты.

Глава семьдесят первая
В Париж!

Кстати, я когда институт-то закончила и на работу поступила, то я там, между делом, первый раз замуж вышла. И просуществовала там, взамуже, четыре года. Особо ничего интересного в нем не происходило, поэтому и заострять внимание на этом времени не буду. Пришлось развестись. И настолько это было, видимо, не мое, что спустя несколько лет приключилась вот такая сцена.

По прошествии лет все, что было связано с моим первым мужем, подернулось каким-то таким флером, что из всего происходившего я точно помню одно – фамилия его была Богданов. (Фамилия-то и осталась мне по наследству – диплом, права, документы на квартиру – все было на Богданову.) Все остальное, включая имя, плавно утекло.

На вопрос Соньки, как же звали того загадочного Богданова, я долго чесала в репе, восклицая: «Гусар же, не суслик, звали же его как-то!», но вспомнить смогла, только заглянув в свидетельство о разводе. Когда я сообщила ребенку, что Богданова звали Павел, Сонька тут же предположила, что он был негр. Когда я спросила, почему же именно негр, она ненадолго возвела очи горе, после чего с чистой совестью выдала фразу: «Ну а как же? Павел Богданов – точно негр!»

К этому времени пришлось мне уволиться из канадской-то конторы. Нет, не подумайте чего, дело было не в том, что я плохо работала. А совсем даже в том, что все мои коллеги намылились на ПМЖ в ту самую Канаду. А я уволилась по причине обострения патриотизма и любви к родине. Ну и развелась заодно.

А поскольку не работать вообще я не умела, то тут же опять нашла себе работу. Вернее, она меня нашла. И стала я работать в турфирме. Нет, поездок в дальние страны мне эта работа не сулила, наоборот. Фирма занималась приемом наших и иностранных граждан в Петербурге. Транспортом, едой, проживанием и развлечением.

Но утешать себя после смены работы и развода как-то было надо.

С детства изучала я французский язык, и меня всегда тянуло в Париж. Ну, хрен с ним в Париж, хоть бы в Израиль, но пересадку все равно хотелось в Париже.

Когда я развелась с мужем и стала совершенно свободной женщиной, на горизонте нарисовался Димка, с которым мы работали на канадцев, и стал склонять меня к страшному.

– А поехали, – говорит, – Галка, в Париж! Прокачу, – говорит, – тебя с твоей неземной красотой в город твоей мечты!

Ну, баба я циничная, поэтому сразу по поступлению предложения определила прямо человеку в лицо, что как я с ним никогда не спала, то и спать не собираюсь, несмотря на осуществление мечт. А он и не настаивал, а наоборот. «И номера у нас будут одноместные, и приставать я к тебе с глупостями не буду, а только мечтаю вдвоем с тобой красотами того Парижу насладиться». Типа, без меня ему и Лувр не Лувр, и Сена не Сена. И я купилась на это предложение. И сделала паспорт, и уже даже чемодан собрала, тем более что знала его как человека порядочного и верного своему слову. Человек напрягается, ищет фирму, покупает путевки. День назначен, путеводитель по Парижу прочитан, все готово.

И что вы думаете, я делаю потом? А вот и приглашаю его на свидание, делаю умное лицо и высказываюсь в том смысле, что поехать с ним за его деньги я никак не могу, а своих у меня нет. Человек в недоумении, а я даже и не знаю, почему так делаю. А вот потому, что воспитание у меня такое. Дурацкое. Поеду я вот так, задаром, в город мечты, а потом буду всю жизнь мучиться, что я этому человеку обязана по гроб жизни. Я что, феминистка, не приведи господи? Или мужская составляющая моего организма все-таки стала превалирующей и не дает заниматься альфонсизмом? А хрен его знает. Но не могу я так.

Или пришлось бы, действительно, в последнюю ночь отдаваться ему, чтобы не быть должной. А я не могу. Поскольку очень я ценила этого человека как друга, но представить себя с ним в одной койке в качестве партнера – это увольте.

И не поехала.

А в Париж-то хочется. Поэтому я поднапряглась и накопила денег.

Дело было, спешу напомнить, в 1993 году.

Значит, так. Поехала я в Париж. Мужа у меня на тот момент не было, поэтому поехала я с мамой – лучший вариант спутницы. Ничего не просит, развлекается самостоятельно. Тур купили не очень дорогой, сопровождающей с нами в самолете не было, а должна она была нас ждать уже в аэропорту Шарль де Голль у тридцать четвертого выхода. Ну хорошо. Сели – полетели. А, надо сказать, посетить Париж было моей давнишней мечтой, хоть умирать я пока еще не собираюсь. Зато в школе изучала французский язык, и эта самая Тур Эйфель засела в моей голове прочно.

Да, небольшое отступление. Исполнение мечты не бывает простым, поэтому в самолете я почувствовала: поднимается температура, что на Рождество – самое то, а на губе плавно выпячивается простуда – впервые в жизни.

Прилетаем, встаем в очередь на паспортный контроль. Вижу – очередь как-то медленно двигается. Пошла смотреть, что такое; оказалось, на стойке нет заявки с резервацией отеля на нашу группу, и у народа начинают плавно отбирать паспорта, поскольку бюрократы французы еще те. А перспектива провести десять дней в аэропорту не радует ни разу. Мы с маман из очереди выплыли, и я даме-офицеру говорю (на ихнем, то есть, языке): «Дама, нас там у 34 выхода ждет гид, у нее подтверждение брони есть, может, пошлете туда кого?» Она мне культурненько так: «Фиг, у меня своих дел по горло».

Ну, отбежали мы в сторону. Налево, естественно, все левее, левее и добежали до полицейского участка. А там два ажана. Я им свою песню: «Мы – туристы из России… 34 выход… пожалуйста», а они мне: «Ой-вэй, мадемуазель, у нас тут два индуса с грузом анаши, нам не до вас, решайте ваши проблемы сами. И нечего так орать». Ну, в ближайший час я бегала по аэропорту, чувствуя, что температура поднимается в поднебесные высоты, а моя беда никому не интересна.

Потом, смотрю, мальчик молоденький у какого-то прохода мается. Бросаюсь я, натурально, ему на грудь и начинаю свою песню. И плачу, знаете ли, натуральной слезой. Одной, из левого глаза. Он испугался и говорит: «Я вас сейчас к начальнику аэропорта провожу, только вы ему не говорите, что это я». Соглашаюсь, конечно, и мы идем по каким-то коридорам. (Кстати, все предыдущее время я бегала не одна, за мной, как на собачьей свадьбе, бежала сворка туристов из нашей группы, причем одна бабулька постоянно восклицала: «Мадам травай!» Что она имела в виду, осталось невыясненным.)

Заходим в кабинет к начальнику, я с ходу бросаюсь всем телом на стойку, за которой он сидит, и на повышенных тонах начинаю объяснять ему вопрос. Этот единственный в Париже красивый мужчина молча меня выслушивает, поднимает трубку, выясняет подробности моего посещения полицейского участка и вызывает одного из ажанов в кабинет. Тот моментально является. Начальник аэропорта встает и страшным шепотом говорит: «Чтобы их здесь через пять минут не было». Первым моим подозрением было, что меня убьют. Но нет, ажан хватает меня за руку и, обивая все углы моим бренным телом, волочет меня к паспортному контролю. Через пять минут оказывается на свободе вся наша группа, а также какая-то американка, которая не говорит по-французски, а значит, почти немая, и две семьи консульских работников. А там гид (трам-татарам) в автобусе, которая хотела уехать, не дождавшись нас, и два ранее выскользнувших туриста, которые не дали ей это сделать.

Приехали в отель. Голова у меня болела страшно, но по-ихнему я заговорила. Кинулась к портье, попросила номер с видом на улицу и помчалась спать. Вечером пригласила маман прогуляться по улицам Парижа. Мы вышли, повернули, конечно, налево. Смотрим – темнота, тишина, мусор в зеленых пакетах по всей улице, негр какой-то мочится за углом. Потом мне захотелось винограда. Вижу, лоток на улице стоит, а за прилавком две личности подозрительной наружности. Купила я, значит, винограду, отошли мы на пять метров, вижу – надули меня, сдачу недодали. Что я делаю? Правильно, возвращаюсь и стыжу их почем зря. Они стыдятся, возвращают недоданное и дают шоколадку в извинение. Ну, погуляли-погуляли, вернулись в гостиницу. Хозяин отельчика, старый араб, обрадовался и говорит: «Девочки, вы когда гулять пойдете, не ходите налево, там баб русских воруют, вы направо ходите, там тепло и яблоки». Мы сказали – конечно, а про то, что налево мы уже были, говорить не стали.

И еще был момент: я там познакомилась с ребятами, они рассказали, что недалеко от гостиницы чудная забегаловка – чисто, вкусно и дешево. Мы с маман пошли. Заходим – на полу дерьма по колено. За барной стойкой черная шлюшка курит анашу, а за столиком вообще, похоже, сидит Саддам. Мы гордо промаршировали через весь бар, я громко сказала: «Не катит», и мы вышли. Негритянка осталась с открытым ртом и выпученными глазами. Такие кадры, как мы, туда не ходят. На следующий день выяснилось, что женский топографический кретинизм опять подвел. Поворачивать от известного перекрестка надо было НАПРАВО!

Продолжаем разговор. Так вот. «Париж, Париж!» Почти что Питер, только машин больше. А так – разницы никакой. Походы по магазинам в Париже – это что-то. Я посетила их в количестве одной штуки. Эта штука называлась Галерея Ла Файет. Духи там продаются. Ну как же, побывать в столице Франции и не привезти оттуда духов – невозможно.

Магазин дорогой и большой. Представляет собой примерно наш СКК по площади, уставленный малепусенькими стендиками с товарами разных фирм. За стойками – настырные продавщицы, которые ловят проходящих мимо людей и норовят набрызгать им духов на все свободные и несвободные части тела. Через час я обалдела совершенно и с криком: «Ради бога, кусок дерьма!» – выскочила на улицу подышать выхлопными газами. Мама моя, Людмила Ивановна, с глазами в разные стороны, бегала по залу в поисках «чего-то понравившегося на розово-голубых перьях». Прошло еще немного времени, и мы встретились у выхода. Я купила себе набор «Фиджи». Просто потому, что я знаю, как эти духи пахнут. Мама стоит с пакетом в руках. Спрашиваю – что там? Говорит – точно не знаю, но пахнет лимончиком. Приехали в гостиницу, открыли пакет – оказались духи «Палома Пикассо». Чудный, благородный запах, но лимончик там и рядом не стоял. И не лежал.

Мимо Тати я честно прошла. Там мне предложили какую-то лабуду, сделанную явно на Малой Арнаутской, а когда я вежливо отказалась, дядька по-русски пробормотал: «И что им всем надо…»

Маман моя, очень слабо говорящая на языке, умудрилась познакомиться с каким-то французом и поволокла его гулять пешком к Сакре-Кер. На середине лестницы он почти заплакал и запросился на фуникулер. Мамочка гордо сказала: «А вот мой муж никогда не ноет!» – и покинула француза, даже не раскрутив его на кафе. Они вообще туго раскручиваются, поскольку жмоты. А сколько они жрут!!!

Пока я на Елисейских Полях выпивала наперсточную чашку кофе, пацан у игровых автоматов сумел сожрать три «бутерброда», которые представляют собой половину длинного французского батона, разрезанного вдоль нафиг пополам, а в разрез положен слой сыра, слой колбасы, слой огурцов, слой помидоров и слой зелени. Я прикинула по росту этого пацана – влезть было не должно. Однако влезло. Люди на улицах жуют постоянно. Эти бутерброды, выпечку, жареную картошку, пирожные, мороженое и разную прочую пищу. Француженки в основной массе толстые и черные. Станции метро находятся в прямой видимости. То есть у входа в метро видишь вход в предыдущую станцию и вход в следующую. Так что в Париже мне не понравилось, придется ехать еще раз.

А в Лувре очень удобные диванчики. Мягкие, с наклонной спинкой. Очень на них спится хорошо.