Текст книги "Идея совершенства в психологии и культуре"

4.1. К проблеме состояний (само)совершенствования

Критика совершенства обычно связывает это состояние с достигнутым пределом, остановкой в развитии, приписывает «совершенным состояниям» статичность и «выпадение из становления», из времени. Наиболее ярко подобная позиция выражена Н. Бердяевым в работе «О назначении человека» (1931). Человек мечтает о рае, о райском блаженстве и вместе с тем боится райского блаженства как скуки, однообразия, неподвижности, конечности. Бердяев связывает эту антиномию с парадоксом времени и вечности. Невозможно мыслить совершенства, полноты, цельности во Времени; сама мысль о совершенстве во времени вызывает томящую скуку, представляется остановкой творческого движения, самодовольством. Отсюда скука всех утопий райской жизни на земле, ложь утопий и ложь перенесения совершенства из вечности во время. Время есть несовершенство, частичность и разорванность. Совершенство во времени есть всегда конечность, совершенство же в вечности есть положительная бесконечность. Мы мыслим во времени и проецируем рай в будущее, говорит философ, и потому рай представляется остановкой в будущем, прекращением бесконечного движения, бесконечного искания, бесконечного творчества, достижением окончательного довольства, отсутствием свободы (Бердяев, 1931).

Противоречие между совершенством как отдаленной, почти недостижимой целью и переживанием бытия здесь-и-сейчас как совершенного было замечательно разрешено А. Маслоу. В книге «По направлению к психологии бытия» он говорил об опасности для психологии Бытия, заключающейся в том, что «она имеет тягу к статичности, не согласуясь с фактами движения, направленного развития и роста. Мы часто пытаемся описывать состояние Бытия, самоактуализации, как если бы речь шла об идеальных состояниях нирваны. Один раз там оказался, второй, и складывается впечатление, что все, что человек может сделать, это сохранять состояние совершенства, нирваны» (Маслоу, 2002, с. 49).

Неужели действительно, случайно или намеренно пережив идеальное состояние нирваны, ничего не остается, как пытаться, успешно или безуспешно, его сохранить?

А. Маслоу отмечает, что решение противоречия оказывается очень простым: «Рост возможен тогда, когда следующий шаг вперед субъективно переживается как более волнующий, более важный, приносящий больше внутреннего удовлетворения, чем предшествующее удовольствие, к которому мы уже привыкли и которое нам даже наскучило». Существует, говорит Маслоу, «только один способ, с помощью которого мы можем узнать, что хорошо для нас, – это субъективное переживание того, что нечто лучше, чем любая альтернатива» (там же).

Замечательно, когда человек обрел и не утратил способность доверять своему субъективному опыту, но далеко не всегда мы свободны от внешнего влияния на сами наши переживания и их осознание, не всегда свободны от принуждения к совершенствованию – или, скажем так, существует множество градаций добровольности и принудительности в нашем движении к совершенству.

В главе 2 мы уже говорили о принудительном характере современной практики потребления, в которую трансформировалась «протестантская этика». В еще более общем виде проблема сформулирована Ж.-Ф. Лиотаром: «…Можно предположить, что некое роковое предназначение помимо нашей воли увлекает нас ко все более сложным состояниям. Наши запросы – безопасность, идентичность, счастье, – вытекающие из нашего непосредственного состояния живых или общественных существ, как будто никак не соотносятся с этим родом принуждения, толкающего нас сегодня к усложнению, опосредованию, исчислению и синтезированию все равно каких объектов, а также изменению их масштабов» (Лиотар, 1994, с. 58). Виртуальные реальности позволяют нам осуществлять этот бесконечный полиморфный синтез, но не о них ли – хотя чуть ли не 20 лет назад – Г.С. Батищев сказал: «Мы избегаем работы над собой, предаваясь самоудовлетворению условностями познавательных игр в условных хронотопах» (Батищев, 1991, с. 149).

Само состояние пребывания может рассматриваться отнюдь не только как остановка в развитии, пауза, отдых. Это состояние может нести в себе мощный заряд трансформации, трансценденции, перехода. По поводу «стояния» как особого вида духовного состояния В.Н. Топоров пишет: «Такое сакральное и/или сакрализованное стояние – удел демиурга, высшего жреца, шамана, поэта и особый вид творчества как прорыва к бытию или той жизненной силе, которая неотделима от бытия» (Топоров, 1996, с. 52). Сама структура слова со-стояние дает непростую констелляцию процессов: «стояние» предполагает и нашу продолжающуюся погруженность в поток, и что мы остановились в этом потоке. Стояние, в которое мы погружены вместе с другими (установление пределов или границ) и в котором происходит самопознание, выделение рефлексивного субъекта, – это необходимая предпосылка свободного и вместе с тем ответственного совершенствования.

Здесь возможна и имитация рефлексивности, «псевдовзрослость», о которой говорит Дж. Фаулз:

У каждого возраста своя взрослость. Ребенок вполне может быть взрослым в его собственном детском мире. Но сегодня наиболее развитые общества учат подрастающее поколение быть взрослыми, когда они еще только подростки. Подростки, «тинэйджеры», начинают с поразительной ловкостью имитировать взрослость, и в результате многие взрослые по годам люди на самом деле остаются вечными подростками, имитирующими взрослость. Разные факторы социального давления останавливают их развитие на стадии псевдовзрослости и вынуждают их надеть маску, которой они поначалу пользуются, чтобы выглядеть взрослыми, а после носят уже не снимая (Фаулз, 2003, с. 212–213).

Взрослость, резюмирует Дж. Фаулз, не есть некий возраст: это состояние, когда человек познал себя.

Примечательно, что человек не может видеть, что достиг совершенства, сам – это могут удостоверить только другие; но как само движение к совершенству, так и уклонения от этой траектории движения он ощущать может. Весьма близко этому ощущению «чувство пути» (Леонтьев, 2006а). Возможно, основой этих ощущений для человека является представление о жизни как процессе, имеющем направление.

Есть известная классификация явлений, относящихся к ведению психологии – процессы, состояния, свойства. Процессы совершенствования могут рассматриваться как психотехники (например, досчитать до 10-ти, прежде чем отвечать с гневом) и в своем «техническом» измерении весьма далеки от этики. Та же способность владеть собой может быть впоследствии использована и для дурных, и для благих целей.

Но вместе с тем – «посеешь поступок, пожнешь привычку» и т. д. О целенаправленном выстраивании своей жизни «по направлению к совершенству» можно говорить редко, чаще о совершенствовании отдельных умений, навыков; однако формирование самой способности целенаправленно что-то менять в себе нельзя недооценивать. Может статься, здесь важен даже не сам результат, сколько умение работать над собой, не ломая и не калеча себя.

Психотерапевты предостерегают как против того, чтобы брать на себя больше, чем ты есть на самом деле (за это придется платить постоянным чувством напряжения), так и против того, чтобы представлять собой нечто меньшее, чем ты есть на самом деле (что вызывает непреодолимое чувство вины или неполноценности).

Итак, «пребывание или становление» не является дилеммой; в тех состояниях, о которых мы будем далее говорить, совершенство и покоится в себе как достигнутое, и разворачивается как становящееся.

Те психические состояния (стресса, влюбленности, утомления, одиночества…), в которых пребывает человек, разумеется, с большей или меньшей вероятностью предрасполагают к совершенствованию. В состоянии одиночества большинство людей глубже и полнее осуществят самоанализ, нежели в состоянии стресса или хронического утомления. Однако совершенствующий потенциал заложен во всех «человеческих ситуациях», во всех состояниях, иногда болезненных, порою невыносимых. Опыт – это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит, говорил Олдос Хаксли.

Как нам представляется, можно ситуации совершенствования поместить в континуум, крайними точками которого будут гармонизация (целостное «усовершенствование» субъекта), и собственно совершенствование умения, способности, навыка, доведение мастерства и исполнения до пределов возможного. Где-то в середине этого континуума можно будет выделить «оптимизацию», гармонизацию с учетом актуальных и потенциальных совершенств и способностей.

Другое измерение образует степень добровольности переживания той или иной ситуации, «попадания» в нее – от случая, когда субъект всеми силами стремился избегнуть данной ситуации, до радостного и добровольного избрания, например, одиночества.

Третье измерение – степень осознанности, осмысленности переживания и действий в той или иной ситуации.

Способы (пути) же совершенствования составляют другой континуум, крайними точками которого будут катастрофические, необратимые изменения и, напротив, мучительно постепенное совершенствование, «оттачивание» умений.

В чем же заключается совершенствующий потенциал негативных ситуаций? Эмиль Чоран фактически дает ответ на этот вопрос:

Без скуки я не стал бы самим собой. Только с ее помощью, только благодаря ей я сумел узнать себя. Не испытай я ее, я бы так и прожил в полном неведении, так и не понял бы, кто я такой. Скука – это встреча с самим собой в чувстве собственного несуществования (Чоран, 1998, с. 228).

Говоря о негативном отношении к депрессии в западном обществе, Дж. Хиллман, напротив, подчеркивает ее «существенное значение для трагического жизнеощущения»: «она увлажняет иссохшую душу и осушает влажную. Она дает убежище, устанавливает ограничения, сосредоточивает внимание, придает серьезность, важность и привносит смиренную беспомощность» (Хиллман, 1996, с. 97). Общество, замечает Дж. Хиллман, не может обрести свою глубину, если оно не позволяет индивидам «нисходить в глубины» и поэтому должно пребывать в инфляционно-маниакальном состоянии духа, скрываемом под видом «роста» (там же). Например, окунаться в безудержное потребление или гонку за «вечной молодостью».

Даже и состояние богооставленности может иметь для человека промыслительный, «домостроительный», спасительный смысл, согласно Максиму Исповеднику, выделяющему четыре вида такого состояния:

Первый – домостроительная богооставленность, как это было с Господом, дабы через кажущуюся богооставленность были спасены покинутые. Второй – богооставленность ради испытания, как это случилось с Иовом и Иосифом, дабы явить одного столпом мужества, а другого – столпом целомудрия. Третий – богооставленность ради отеческого назидания, как это произошло с Апостолом, дабы, смирясь, он сохранил бы изобилие благодати. Четвертый – богооставленность в силу отпадения [от Бога], как это произошло с иудеями, дабы они, наказываемые, могли бы обратиться к покаянию (Преп. Максим Исповедник, 1994, с. 144–145).

А что с позитивно оцениваемыми состояниями, продвигают ли они человека по пути к совершенству? Сами состояния счастья, к которым, как принято считать, «все» стремятся, отнюдь не столь однозначно предстают желанными. В. Татаркевич приводит высказывание Марселя Пруста: «Счастливые годы – потерянные годы. Работа происходит только в страдании. Только в несчастье мы познаем мир и самих себя, решаемся на напряжение и углубление жизни, то есть на все то, ради чего более всего стоит жить» (цит. по: Татаркевич, 1981, с. 332). У румынской писательницы и поэта Аны Бландианы в эссе «Фрагменты» есть размышления о счастье – «неконвертируемое в дело, не превращенное во что-то, счастье в чистом виде, невоплощенное, утомительно и даже ядоносно. У понятия “медовый месяц” нет множественного числа не потому, что зло мира и тяготы жизни не дают ему продлиться, а потому, что внутренние ресурсы счастья ограничены и, при его избытке, токсичны <…> У нас есть душевный лимит не только на страдания, но и – еще более урезанный – на счастье» (Бландиана, 2006, с. 58).

Состояния достигнутого счастья и достигнутого совершенства, при всей их редкости, представляются сходными в том, что этически эти состояния небезупречны. Так, отмечает В.Татаркевич, нередко мы больше осуждаем счастливых за то, что они чувствуют себя счастливыми, чем несчастных за то, что они чувствуют себя несчастными» (Татаркевич, 1981, с. 331). Почему это так? Дело в том, полагает польский философ, что счастье мы склонны интерпретировать как удовлетворение собственной судьбой, а это предполагает мысль, что счастливый занят своей судьбой и закрывает глаза на судьбу других. Еще мы склонны видеть в счастье состояние удовлетворения, а его склонны объяснять как прекращение усилий, застой.

То же и с совершенством – достигнутое хотя бы на какой-то ступени, совершенство наделяется нами тенденцией к застыванию и омертвению.

Создается впечатление, что совершенствующий потенциал позитивных состояний в большей степени нуждается в аргументации, нежели потенциал негативных. Очевидно, однако, что есть ряд состояний, относить которые к позитивным либо негативным значит упрощать их неоднозначность. В качестве примеров рассмотрим состояние невинности и состояние творческого вдохновения.

В романе М. Кундеры «Неведение» героини подыскивают определение для двадцатилетнего возраста и находят его – «возраст неведения»: «в этом возрасте выходят замуж, рожают первенца, выбирают профессию. И наступает день, когда узнаешь и постигаешь множество вещей, но уже слишком поздно, ибо вся жизнь была определена в ту пору, когда ни о чем не имеешь понятия» (Кундера, 2004б, с. 154). Состояние невинности, конечно же, можно рассматривать не просто как неведение, но как состояние потенциальности. Особенность этого совершенного в своей замкнутости и самодостаточности состояния – его тесная и трагическая связь со временем. К невинности можно вернуться долгим путем, через святость, но ее невозможно сохранить, сохраняя, – таково одно из возможных прочтений евангельской притчи о слуге, зарывшем талант в землю. В состоянии невинности отсутствует возможность коммуникации с трагическим (с трагической мудростью). Человек изолирован от трагических аспектов своего существования. Это жизнь Филемона и Бавкиды, превращенных богами в деревья. Совершенное здесь удивительным образом не имеет возможности совершенствоваться.

В европейской философии исходной точкой для трактовки состояния поэтического вдохновения являются представления Платона о безумии (mania) как высочайшей способности души, позволяющей воспарить над ограниченностью разума. О поэтическом безумии, выделяемом им наряду с пророческим и молитвенным, Платон говорит:

Третий вид одержимости и неистовства – от Муз, он охватывает нежную и непорочную душу, пробуждает ее, заставляет выражать вакхический восторг в песнопениях и других видах творчества и, украшая несчетное множество деяний предков, воспитывает потомков. Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых (Платон, 1971, с. 179).

При всей естественности связи между самоосуществлением и творчеством считать последнее безусловной ситуацией совершенствования не получается. Есть немало примеров утраты художником как мастерства, так и вдохновения. Можно привести суждение Харольда Блума о написании (и прочтении) стихотворений – это «процесс жертвоприношения, чистилище, которое больше опустошает, чем восполняет» (Блум, 1998, с. 102). Уместно также привести замечание Олеси Николаевой, относящееся к творцам – «Несмотря на (такую) высоту человеческого призвания, христианин чувствует великие соблазны, которые таит в себе творческий порыв; не забывает он и о том ответе, который ему придется давать на Страшном Суде за всякое праздное слово (Мф. 12:36)… Православный человек опасается <…> всего, превышающего “норму”» (Николаева, 2002, с. 265). С такой точки зрения сомнительным, впрочем, выглядит почти любое совершенствование, если оно не лежит в кругу религиозных добродетелей.

Вслед за Мишелем Фуко рассмотрим спасение как самосовершенствование. Атараксия (отсутствие волнения) и автаркия (самодостаточность) являются своего рода вознаграждением деятельности «по спасению», длившейся всю жизнь. Эта деятельность осуществляется по отношению к самому себе, итогом своим имея самодостаточность субъекта: «Спасение есть форма отношения к себе – бдительная, продолжительная и завершенная одновременно, – замыкающаяся на самом себе. Человек спасает себя ради самого себя и посредством самого себя с тем, чтобы обрести самого себя» (Фуко, 1991, с. 299). М. Фуко особо подчеркивает, что понимаемое таким образом – эллинистически – спасение далеко от спасения религиозного, с отношением к другому, которое в христианстве подразумевает отказ от самого себя. «Спасение, напротив, обеспечивает приятие самого себя, слияние со своим “Я”, которое не расторжимо во времени и осуществляется в ходе всей жизни благодаря работе над самим собой» (там же).

Здесь возникает аспект самоорганизации: спасение имеет своим результатом мало подверженную возмущениям, устойчивую систему (личность). Совершенство, «возвращающаяся [к себе] гармония, как у лука и лиры» Гераклита, может статься, характеризует и подлинно совершенные состояния – способные самовосстанавливаться, возвращаться в устойчивое и гармоничное пребывание в своей неизменной и вечно меняющейся сути. Э.М. Сороко говорит о самогармонизации как самоорганизации (Сороко, 2006, с. 140–141); можно говорить и об обратном – самогармонизации как результате самоорганизации, работы над собой. Но в последнем случае, на наш взгляд, самоорганизация выступает лишь как вероятный, не детерминированный исход, в то время как самогармонизация безусловно предполагает самоорганизационные процессы.

Еще более важно, на наш взгляд, то, что самогармонизация осуществляется на основе непременной смены состояний. В этом плане нет смысла говорить отдельно о позитивных и отдельно о негативно оцениваемых эмоциональных состояниях, а логичнее рассматривать их в комплексе.

Даже если мы возьмем времена года или возрасты жизни, невозможно будет выделить единственное «совершенное состояние», только их смену как суть самой жизни с ее вечным движением. Показательна история о юном принце, рассказанная О. Уайльдом: окно в его комнате было сделано из самоцветов, что делало смену времен года незаметной. «Мы не можем, – говорил Наставник, – отягощать его высочество знанием о несовершенствах мира. Если он увидит, что времена года сменяют друг друга, он потеряет веру в свое всевластие» (Акройд, 1993, с. 52–53).

В работе «Vita activa, или О деятельной жизни» Ханна Арендт вскрывает глубокие социокультурные корни необходимости смены состояний для человека. Движение к счастью подвело массы к такому состоянию общества, когда

культуру применяют, злоупотребляя ею и потребительски истощая ее, для развлечения масс, которым надо убить пустое время.

Массовое общество, говорила Ханна Арендт почти полвека назад, находится в состоянии всеобщего недовольства, острой, заразительной несчастливости среди своего изобилия. От чего же страдают массы?

Просто-напросто от полностью разрушенного равновесия между трудом и потреблением, между деятельным бытием и покоем, и страдание обостряется тем, что именно сам animal laborans настаивает на том, что он называет «счастьем», но что в истине своей есть благодать, заложенная в самой жизни, в естественной смене усталости и покоя, напряжения и отдыха, когда человек может наслаждаться прекращением страдания, короче, в постоянно обновляющемся равновесии расстройства и удовольствия, присущем лишь круговращению природ (Арендт, 2000, с. 172).

Человек, таким образом, не может избежать «постоянно обновляющегося равновесия»; но по отношению к той фазе цикла, которая менее удовлетворяет его, может избрать либо активное преодоление, либо претерпевание. Впрочем, противопоставление их несколько условно:

Терпение это прежде всего действенная сила. (Выносливость). Некая трата воли, чтобы вынести.

Претерпевать значит действовать.

Нет иного действия, кроме претерпевания – всецелого и достойного (Цветаева, 2001, с. 182).

Между преодолением и претерпеванием, на наш взгляд, можно поместить «поток» М. Чиксентмихайи как единство активности и переживаемого, как средство удержания усилия в его непринужденности и плодотворности. Тотальность совершенствования достигается через максимизацию соответствия потоку – все, что обычно снижает наше умение преодолевать, достигать, подниматься над актуальной ситуацией, все, что мешает нам пребывать в состоянии потока, – все это отступает и уменьшает влияние на нашу жизнь. Тем самым достигается трансцендирование к более высоким уровням человеческого в человеке; рассмотрим далее веру, любовь и одиночество как состояния, обладающие совершенствующим потенциалом.