Текст книги "Идея совершенства в психологии и культуре"

4.2. О совершенной вере

С великою радостью принимайте, братия мои,

когда впадаете в различные искушения, зная,

что испытание вашей веры производит терпение;

терпение же должно иметь совершенное действие,

чтобы вы были совершенны во всей полноте,

без всякого недостатка.

Иак. 1:2–4.

Наряду с разумом, вера созидает человека, занимая такое важное место в жизни, что человека можно определить не только как «homo sapiens» (человек разумный), но и как «homo credens» (человек верующий). Наиболее часто говорят о вере именно как о религиозной вере, но это не единственная ее форма. Существует вера в людей, в справедливость, в удачу, в злую судьбу, в приметы, в любовь… Производные от веры слова – доверие, верность, уверенность – широко используются нами в повседневной жизни для обозначения нашего отношения к кому-либо или чему-либо.

Вера утверждает более того, что содержится в данных нашего чувственного опыта и выводах рассудка, она не нуждается для своего обоснования в доказательствах, хотя иногда и не пренебрегает ими. Вера существует в человеке наряду со знанием, намерением, волей, любовью, ревностью, надеждой и т. д. Она связана со всеми ними, но и отличается от них.

Как правило, вера является целостной и устойчивой. Но между верой и неверием лежит область различных состояний, способных переходить друг в друга. Это сомнение, недоверие, скептическое отношение, склонность верить, не укрепившиеся верования, которые могут перерасти в твердую веру, а могут так и остаться. Таким образом, можно говорить о совершенной и несовершенной вере, хотя само содержание веры зависит от той или иной религиозной или культурной традиции. Но если существуют различные типы веры, не означает ли это, что для каждого из них существует свой эталон совершенства? То есть, является ли совершенная вера универсальной, или это относительное понятие? Ведут ли все пути веры к единому Совершенству, или нет?

Однозначно ответить на эти вопросы невозможно. Да, «веры вообще» не бывает, различные вероисповедания могут стать взаимоисключающими, и т. д. Но может ли быть множество различных совершенных вер?

По словам Мартина Бубера (1995), есть два «образа веры». Первый выражается в том, что мы доверяем кому-либо, даже не имея на это «достаточных оснований». Второй же обнаруживается в том, что мы, тоже без достаточных оснований, признаем истинность чего-либо. Отношение доверия основано на состоянии соприкосновения личности с тем, к чему испытывается доверие. Отношение признания основано на акте принятия того, что считается истинным. На самом деле, эти образы веры обычно нераздельно связаны между собой. Веруя, человек доверяет знаниям, полученным другими людьми. Таким образом, состояние доверия и акт принятия истины – это две стороны одного и того же феномена веры.

То же можно сказать и о совершенной вере. С одной стороны, совершенная вера – это полное и безоговорочное доверие (например, Богу, любимому человеку, и т. д.), с другой – несомненное принятие какой-либо истины (точнее, того, что считается истиной). Это – субъективный аспект совершенной веры.

Объективный же аспект совершенной веры заключается в том, что тот, кому доверяют (или то, чему доверяют) действительно должен быть достоин этого доверия, а истины веры должны быть действительно истинами, а не голословными утверждениями.

Таким образом, совершенная вера должна быть совершенной и субъективно, и объективно.

С точки зрения большинства религиозных традиций (во всяком случае, монотеистических), основой любого доверия является Бог. Так, Карл Барт утверждает, что «верность есть лишь у Бога, и вера есть доверие к тому, что Его можно держаться… доверие к Его обещаниям и наставлениям» (Барт, 2002, с. 67). Другими словами, в несовершенном мире довериться нельзя никому, кроме совершенного (и поэтому – верного) Бога. Уместно вспомнить также классическое противопоставление Августина: в противоположность простой вере в существование некоей вещи или некоего существа (credere Deum), а также в противоположность вере в чьей-либо авторитет, иными словами, признанию истины за кем-либо (credere Deo), вера в Бога (credere in Deum) есть нечто исключительное: только ей ведомы поиск, преодоление душой некоторого пути (credendo in Deum ire – «идти путем веры в Бога»), охватывающий все человеческое существо порыв и, наконец, единение, которые не могут быть обращены ни к одной из тварей (цит. по: де Любак, 1994, с. 20).

Русский философ И.А. Ильин сформулировал «некий духовный закон, владеющий человеческой жизнью: согласно этому закону, человек сам постепенно уподобляется тому, во что верит» (Ильин, 2003, с. 16). Ильин напоминает, что русский язык придает идее «веры» два различных значения: одно связывает веру с потребностью верить, а другое – со способностью веровать. И если закон «отождествления через веру» обнаруживается уже на низких ступенях жизни и веры, то настоящей силы и полноты он достигает именно у верующих людей. «Живое и таинственное единение между человеком и Богом», говорит И.А. Ильин, возникает на высших ступенях такой жизни. Совершенство веры претворяется и в совершенстве человека, носителя веры: «отшельник, проводящий свою жизнь в “богомолении” и “богоделании”… приобретает подлинную богоозаренность в душе и в ее телесном обнаружении. Подобно этому – душа истинного художника становится гармоническою, поющею, мерно-заданною, утонченно-созерцательною; и самое лицо его может стать ликом» (там же, с. 20).

Говорить о совершенной вере можно лишь тогда, когда мы знаем основания веры (не важно, религиозной или нет), ее истоки. То есть, совершенная вера появляется из веры несовершенной, из сомнений, в результате длительного труда. Источником же истинной веры является «духовный опыт, в коем человеку открывается лицезрение Божие» (там же, с. 47). Как правило, обретение совершенной веры – длительный процесс (примеры – раннехристианские отцы-пустынники). Хотя иногда обретение веры может совершиться мгновенно (обращение апостола Павла), сказать, что совершенство веры сразу же было достигнуто, невозможно.

Феноменологические грани проблемы совершенной веры хорошо иллюстрируются фрагментом «Верить. Не верить» в сборнике эссе Чеслава Милоша:

«Я был глубоко верующим. Был абсолютно неверующим. Контраст так велик, что неизвестно, как с этим жить. У меня появилось подозрение, что в слове “верить” кроется некое содержание, до сих пор не исследованное…

…Они [люди. – Г.И.] тут, рядом со мной, в храме, крестятся, встают, преклоняют колена, а я догадываюсь, что в их умах происходит то же, что и в моем, – иначе говоря, они больше хотят верить, чем веруют, либо веруют не всегда. Должно быть, не у всех это происходит одинаково, но как именно?» (Милош, 2002, с. 27).

На вопрос «как именно» психологические исследования религиозного опыта пока что не дают ответа; несколько более продвинулась психология в понимании того, «ради чего» и «почему» этот опыт становится неотъемлемой частью жизни человека.

С точки зрения Библии, пишет, например, исследователь проблемы духовности Р. Эммонс, люди – грешники, борющиеся за искупление; с психологической же точки зрения фрагментированные люди ищут интеграции и внутренней согласованности. И приводит цитату из Г. Олпорта: «Религия и терапия сходны в своем настоятельном подчеркивании необходимости большего единства и порядка в личности. Обе признают, что здоровая душа требует иерархической организации чувств, возглавляемой, как правило, одним доминирующим чувством. В принципе, религиозный интерес, будучи наиболее всеобъемлющим, наилучшим образом способен служить интегрирующей инстанцией» (цит. по: Эммонс, 2004, с. 235).

Но иерархическая организация чувств оказывается характерной и для фанатика. Так, Эрих Фромм выделяет иррациональную веру – фанатическую убежденность, исходящую из подчинения чьему-либо личному интересу или безличному авторитету, и рациональную веру – твердую убежденность, основанную на плодотворной интеллектуальной и эмоциональной деятельности. К иррациональной вере относится, например, слепая убежденность миллионов людей в правоте диктаторов (Гитлера, Сталина), к рациональной – вера в разум таких ученых, как Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон. Если иррациональная вера подчас делает человека слепым, то вера рациональная способствует раскрытию глубинного человеческого потенциала, заставляет его стремиться к совершенству. Хотя есть и антиинтеллектуальная позиция фидеизма, утверждающая совершенство именно иррациональной веры как волевого акта доверия Богу.

Понятие совершенной религиозной веры имеет смысл лишь применительно к конкретной религиозной традиции, причем на определенном этапе ее развития. Идеалы совершенной веры различны не только в христианстве или буддизме. Средневековое католичество и либеральный протестантизм также имеют различные идеалы совершенства.

Каждая конкретная религия (или даже конфессия) имеет свое вероисповедание. Но обычно для всех характерно понятие о божественной истине (которая, в частности, может быть открыта в откровении), лежащей за пределами этого мира, и человек является верующим, если он эту истину принимает. Так, в христианстве вера означает прежде всего, что человек лично примыкает к Богу, доверяет Ему, и вместе с тем – свободное согласие со всей богооткровенной истиной. Соответственно, совершенная вера может рассматриваться и как совершенное доверие Богу, и как совершенное принятие полноты истины. То есть, вера понимается не только как определенное мировоззрение, а как полное доверие и верность Богу. Вера (наряду с надеждой и любовью) относится к числу сверхъестественных (богословских) добродетелей, которые должен умножать каждый христианин.

Библия называет «отцом всех верующих» Авраама. Это высказывание справедливо не только для верующих христиан, но и для иудеев и мусульман, которые также возводят свою веру к вере Авраама. Согласно Библии, Бог призывает Авраама и обещает ему землю и многочисленное потомство. Авраам же, полагаясь на это обетование, полностью доверяет Богу свою дальнейшую судьбу. Вера Авраама была так тверда, что он готов был принести в жертву собственного сына. Это – один из самых ярких примеров безусловной веры. Если безусловность может быть приравнена к послушанию, то тем самым это и пример совершенной веры.

Пример совершенного послушания мы также видим в Пресвятой Богородице: «Послушание в вере означает свободное подчинение услышанному слову, ибо истинность его гарантирована Богом, Который есть сама Истина. Авраам является образцом того послушания, которое предлагает нам Священное Писание. Приснодева Мария есть наиболее совершенное его воплощение» (Катехизис Католической Церкви, 144). Вообще, Библия полна примерами веры людей, «которые верою побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих; жены получали умерших своих воскресшими; иные же замучены были, не принявши освобождения, дабы получить лучшее воскресение; другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу. Были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке; умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления» (Евр. 11:33–37).

Вера, которая в исламе может быть названа совершенной, в значительной степени ориентирована на практические дела. Так, в хадисах, как упоминалось выше, мы встречаем следующие высказывания: «Совершенна вера того человека, чья рука или язык спасли мусульман», «Наиболее совершенна вера у верующих с превосходным нравом. А лучшие из вас – те, которые хорошо относятся к своим женам», «Наиболее совершенна вера у верующих с превосходным нравом, которые любят друзей и которых любят друзья. И нет добра в том, кто не любит друзей и кого не любят друзья». То есть, совершенная вера проявляет себя в поступках, в деяниях человека.

В других религиях мира (например, в буддизме и индуизме) понятия о вере довольно размыты. Дело в том, что Бог в восточных религиях не является Личностью, поэтому о непосредственном контакте с ним (тем более – о доверии) речь даже не идет. Можно говорить о религиозном опыте, о послушании жрецам и гуру, о ритуалах, но не о вере (по крайней мере, в ее западном понимании).

Тем не менее, хотя в буддизме и не говорится о совершенной вере, одно из центральных буддийских понятий – это «Шесть Совершенств (Шесть Парамит)», включающее в себя Жертвование (Даяние или Щедрость), Соблюдение Заповедей и Обетов, Терпение, Упорное Усилие (Радостное Усердие), Медитацию и Мудрость.

В основе этики джайнизма лежат так называемые «три жемчужины»: правильная вера, правильное познание и правильное поведение, а также ахимса – непричинение зла живому существу. Правильная вера – это вера в учение и почтительное отношение к истине. Вера – основа основ, без нее не может быть ни правильного познания, ни правильного поведения. Но с другой стороны, совершенная вера может быть только результатом совершенного знания, которое служит отправным пунктом по пути к освобождению. В дзен-буддизме совершенная вера – это вера в ничто, полное освобождение от привязанности к земному.

Вплотную к религиозной вере примыкают такие явления как суеверия и двоеверие. Их принято связывать с остатками языческого мировоззрения и обрядности. К современным суевериям можно отнести не только представления о пустых ведрах и черных кошках, но и, например, астрологические прогнозы, гадания, предсказания и пророчества, некоторые разновидности «нетрадиционной медицины». Им придаются разнообразные привлекательные формы: от объявлений о «снятии порчи» и еженедельных гороскопов в газетах до псевдонаучных компьютерных прогнозов или теорий о НЛО и снежном человеке. При этом суеверные люди могут успешно сочетать посещение христианского храма с верой в переселение душ, карму, астрологию. Как правило, от суеверий практически невозможно избавиться с помощью рациональных аргументов.

Теоретически можно говорить не только о совершенной вере, но и о «совершенном суеверии», последовательном и совершенном в своей последовательности двоеверии, наконец – о совершенном безверии[3]3
  Совершенное безверие является по сути оксюмороном: человек верит в то, что он совершенно ни во что не верит.


[Закрыть]. При этом следует учитывать, что с точки зрения современной социологии религии атеисты чрезвычайно неоднородны. «Научные» атеисты (материалисты) последовательно отвергают все, не укладывающееся в материалистическое объяснение действительности. Агностики вообще не рассматривают вопросы, о которых точно ничего не известно. При бессистемном мировоззрении человек утверждает наличие некоторых сверхъестественных феноменов (часто в формулировке «Что-то такое есть»), но это не побуждает его изменять собственную жизнь. Но если и есть совершенное безверие, оно должно быть последовательным (аналогия с христианскими аскетами), хотя и не исключены случаи внезапного «атеистического обращения».

Возможен ли «объективированный» критерий совершенства веры? На наш взгляд, нет, но нередко сила веры для верующего подтверждается чудом (или отсутствие чуда удостоверяет недостаточность веры). На приравнивании отсутствия чуда к недостатку веры настаивал и Сёрен Кьеркегор. «Если бы у меня была вера, мне не пришлось бы покинуть Регину», – повторяет Кьеркегор. Всякую земную невозможность он объявляет недостатком веры, ибо «все возможно верующему» (цит. по: Шестов, 1992, с. 179).

Однако не все так просто.

Нередко близким умершего начинает казаться, что причина смерти – в недостаточной вере их, близких, в счастливый исход болезни или благополучное возвращение с войны, из рискованного путешествия, с опасного задания. Известное стихотворение Константина Симонова «Жди меня» для многих в годы войны оказалось своего рода «ловушкой»: повторяя его как заклинание, пока можно было надеяться, жены, матери, подруги погибших оказывались перед лицом горькой реальности. Тот, кого ждали, не вернулся; следовательно, его ждали с недостаточной верой и надеждой.

Вот одно из писем, адресованное К. Симонову, написанное через четверть века после войны:

«Не знаю, знаете ли Вы в полной мере, чем для нас, молодых “солдаток” Отечественной войны, было Ваше стихотворение “Жди меня”? Ведь в Бога мы не верили, молитв не знали, молиться не умели, а была такая необходимость взывать к кому-то “убереги, не дай погибнуть”. И вот появилось Ваше “Жди меня”. Его посылали с тыла на фронт и с фронта в тыл. Оно вселяло надежду и в тех, кто верил, что их ждут, и в тех, кто ждал… В декабре 1943 года я получила письмо, написанное мужем 1 ноября, в котором он писал: “Когда ты получишь это письмо, мы уже будем по ту сторону Днепра”. Это было последнее письмо. Прошли декабрь, январь и почти весь февраль. Я ежедневно многократно заглядывала в почтовый ящик и шептала, как молитву, “жди меня, и я вернусь всем смертям назло…” и добавляла: “Да, родной, я буду ждать, я умею”. 23 февраля я узнала, что я, видимо, не умела ждать, “как никто другой”, что мне не дано дождаться. Он был смертельно ранен через десять часов после того, как написал мне письмо. Я не хотела этому поверить даже после встречи с друзьями, присутствовавшими на похоронах. Стыдно об этом писать, но я, насмотревшись фильмов и начитавшись книг о разведчиках, по ночам фантазировала, что его заслали в разведку, в тыл врага, а для большей конспиративности разыграли его похороны. Мне и сейчас, на старости лет, снится, что он вернулся после длительной разлуки… Все эти годы мои мысли многократно возвращались к Вам – автору “Жди меня” – вроде Вы в чем-то передо мной виноваты… Вот я и хочу попросить Вас от имени всех, кто “ждал, как никто другой”, но увы… не дождался. Реабилитируйте нас… а то ведь последние восемь строк вашего стихотворения звучат для нас, не дождавшихся, как укор, упрек, обвинение».

«Беспощадная мясорубка войны делала свое дело, не желая разбираться в человеческих судьбах. И вышло так, что я, написавший эти стихи, кого ждали, быть может, с куда меньшей верой и силой, чем других, вернулся, а те, другие, не вернулись», – признавался Симонов, приводя письмо солдатской вдовы в «Разных днях войны».

Но не только чудом подтверждается сила веры. Тавтологично выражаясь, ее сила – в ее силе, в ее потенциальности, в ее готовности отстаивать реальность своего субъективного опыта. И здесь мы подходим к одному из самых важных вопросов современности – следует ли считать бескомпромиссность веры признаком ее силы либо ее слабости? «И снова приходится спрашивать: не есть ли характерный признак истинной веры (без кавычек) – не столько рвение и прозелитизм, сколько скепсис и терпимость?» (Парамонов, 1991, с. 374).

Уильям Джеймс более ста лет назад ввел понятие религиозного опыта, предполагающего наличие предельных ценностей для человека и веру этого человека в то, что эти ценности существуют реально. Для человека религиозный опыт нередко не менее достоверен, чем житейский или научный. Он скорее даже превосходит житейский и научный своей глубиной, конкретностью и непосредственностью. Признание многообразия и субъективности религиозного опыта есть один из источников веротерпимости и религиозной толерантности. Но если последователь той или иной религии считает себя обладателем единственно истинной веры, захочет ли он отказываться от предполагаемого совершенства ради абстрактного «межрелигиозного диалога»? Приводит ли совершенная вера (точнее, представления о ней) к веротерпимости? И является ли вера фанатиков менее совершенной, чем равнодушие?

В современном мире существует несколько позиций одних религий в отношении других.

1. Эксклюзивизм – концепция истинности и возможности спасения и вечной жизни исключительно своей религии (например, христианской).

2. Инклюзивизм – убеждение, что в принципе спасение достижимо (с определенными оговорками) для всех людей. Например, Карл Ранер выразил это в понятии «анонимные христиане», к которым он отнес благочестивых и добрых нехристиан.

3. Плюрализм – концепция, согласно которой все великие мировые религии дают равные возможности к спасению, так как все они способствуют трансформации человеческого существования, изживанию эгоцентризма и формированию новой ориентации на Высшую Реальность.

Если традиционное представление о совершенной вере является типично эксклюзивистским, то модернистское представление – инклюзивистское или плюралистическое. Поскольку в постмодерне само понятие совершенства радикально переосмысливается и принимает исключительно субъективный характер, совершенная вера также становится «фантомной».

Экуменизм в его связи с совершенной верой стал одной из основных проблем последнего времени. С точки зрения традиционалистов (точнее, фундаменталистов), экуменизм – это отказ от истинной и совершенной веры ради секулярных либеральных ценностей.

С точки зрения самих экуменистов, экуменизм – более совершенное воплощение веры, чем все предшествующие. В мультикультурном мире совершенная вера должна быть основана на принципах глобальной этики.

Постмодернистская совершенная вера с точки зрения традиционализма – безверие, традиционалистская совершенная вера с точки зрения постмодернизма – фанатизм.

Здесь мы довольно неожиданно сталкиваемся с проблемой дефиниции и критериев совершенства: является ли совершенное простым или сложным? Если последнее, то можно говорить о многомерности, полисемантичности совершенной веры, по-разному раскрывающейся в различных культурных и религиозных традициях. Если же главным критерием совершенной веры являются простота и цельность, то совершенная вера – беспримесно чистое выражение следования божественной истине, открывшейся в откровении именно этой и никакой иной религии, конфессии.

В какой степени обретение веры есть плод усилий человека, а в какой – даруется ему свыше? Для чего божествам и Богу нужны чудеса и знамения, как не для укрепления веры? Парадоксальным образом с точки зрения Евангелий достаточно веры с горчичное зерно, если это истинная вера: «Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: “мы рабы ничего нестоющие, потому что сделали, что́ должны были сделать”»– отвечает Иисус апостолам, просящим умножить в них веру (Лк. 17:10).

Мартин Лютер, чье учение и деятельность вызвали революционный переворот в отношении человека к Богу, отказался от авторитета церкви на пути создания собственного образа веры. Перед этим глубокое ощущение собственной греховности и надежда справиться с ней заставили его провести долгие годы в монастыре. Но чем сильнее – как утверждал впоследствии Лютер – он стремился обрести спасение, тем более оно от него ускользало. «Чем сильнее я отмывал руки, – писал Лютер, – тем больше пятен проступало на них» (Лютер, http://www.krotov.info/library/12_l/lut/er_01.htm). Будущий реформатор отшатнулся от церкви, не способной дать исцеление и спасение душе. И вывод, сделанный Лютером, заключался в том, что ни силами человека, ни силами папы Римского, ни силами всей Церкви невозможно обеспечить спасение души. Кто надеется на себя – тот отрекается от Бога, проявляет свое неверие в Него. Согласно Лютеру, унаследованная от Адама греховность человека проявляется в его неверии в Бога и стремлении опереться на собственные силы. Усугубляет грех неверия то, что пребывающий в грехе человек не в силах осознать свою греховность. Лютер писал: «Писание… говорит о таком человеке, который не только связан, несчастен, пойман, болен и мертв, но по наущению князя своего сатаны к бедам своим добавляет слепоту и воображает, будто он свободен, счастлив, независим, могуч, жив и здоров» (там же).

Таким образом, чтобы иметь надежду на обретение веры, человек должен отказаться от свободы воли и смириться с тем, что его спасение всецело зависит от Бога и ничуть не связано с его, человека, земными делами и помыслами. Да вообще, может ли быть совершенной вера несовершенного человека?

Дж. Весли (Уэсли) дает следующий ответ на этот вопрос: христиане несовершенны в том, что касается знаний, слабости, неумения изъясняться и т. п.; но «христианин в такой мере совершенен, чтобы не совершать греха. Это – чудесное право каждого христианина, даже если он всего лишь младенец во Христе. Но только относительно зрелых христиан можно утверждать, что они настолько совершенны, что избавлены от дурных мыслей и злых побуждений» (Весли, 2004, с. 22).

Любая вера не только освобождает (или, по крайней мере, дает надежду на освобождение), но и к чему-то обязывает. Доверие – по отношению к человеку или Богу – приводит к необходимости быть верным. Конечно, вопрос о степени доверия и, соответственно, верности, каждый решает для себя сам. «Доверяй, но проверяй» – гласит народная мудрость. Но во все времена были люди, полностью отдающие себя своей вере – от неграмотных монахов-отшельников до ученых, бескорыстно служащих идеалу науки.

Можно сказать, что для человека вера представляет собой не только доверие и признание истины, но и отображение настоящего сквозь призму идеалов, ценностей и смыслов, под углом зрения ожидаемого будущего.

Содержание веры определяется идеалами, смыслами и ценностями, но их надо постоянно поддерживать в «активном» состоянии, и один из древнейших и испытанных способов – это аскетизм. Не секрет, что очень часто идеалы «не стыкуются» с повседневной жизнью. Приходится выбирать между верой, идеалами – с одной стороны, и стремлением «быть как все» – с другой.

Вера обеспечивает поддержание целевой установки, постоянного внутреннего напряжения, питает энергию, волю. Особенно важна роль веры в экстремальных условиях в наиболее трудных моментах творческой деятельности, когда требуется максимальное напряжение духовных и физических сил, чтобы преодолеть неопределенность, противоречия, препятствия на пути к цели. Раскрытие человеческого потенциала в полной мере невозможно без веры. Вера поддерживает внутренние усилия, необходимые для достижения цели. В вере не менее, а может, и более, чем в других «совершенных состояниях», находит свое выражение тотальность совершенствования, переливающаяся через край полнота –

то отношение к жизни, та внутренняя установка, которую мы называем верой, то есть радостная, творческая уверенность и равновесие, содержащее одновременно и тайну, и сомнение, является одной из самых больших радостей жизни человека. <…> И эта радость возможна только по мере того как растет в нас бесстрашие.

<…> Последним источником радости является надежда… творческое, смелое, ликующее предвкушение того, что мрак озарится светом, что хаос вдруг раскроется как гармония, что бессмыслица откроется как смысл (Антоний, митрополит Сурожский, 2000, с. 24).

Даже в учении стоиков, подчеркнуто пессимистичных как в отношении человеческой природы, так и в отношении перспектив божественного вмешательства, можно найти эту внутреннюю установку. Потребность в вере, благодати, чуде ничуть не уменьшается с наступлением современности, только принимает иные, все новые, формы.

Так, автор одной из наиболее читаемых книг XX века Дж. Р.Р. Толкиен свою мифологию считал глубоко религиозным трудом, а «Властелина колец» – христианским произведением. На первый взгляд, Средиземье – языческий мир, в котором не нашлось места ни храмам, ни молитвам, ни религиозным обрядам. Однако сразу после выхода «Властелина колец» комментаторы обратили внимание на множество религиозных элементов мифологии Толкиена, нередко, впрочем, противоречащих друг другу, как замечает М. Уайт (2002, с. 253). Фродо, подобно Христу, свершает крестный путь, подвергается искушению у Расселины Рока. Один из друзей Толкиена, священник Мюррей, увидел в Галадриэли черты Девы Марии и поделился этим наблюдением с самим Толкиеном, с чем тот согласился. И, наконец, главные события в истории уничтожения Кольца происходят в промежутке между 25 декабря – Рождества Христова, и 25 марта – Страстной пятницы в древнеанглийской традиции. Но, пожалуй, главное, отмеченное современниками Толкиена – «в этой книге щедро разлита благодать» и «свершаются события во исполнение пророчества» (цит. по: Уайт, 2002, с. 255). Вера персонажей Толкиена способна творить чудеса, и не раз вспоминается библейское – «Что невозможно для вас, не невозможно для Меня: слово Мое скажу Я во всем сущем и обращу все к лучшему».