Текст книги "Призрачные дороги"

Глава 4

Холодный осенний сумрак уже окрасил прозрачные стекла окон в светло-лиловый цвет, но Айелет запретила разжигать светильники. Яркий свет отвлекал, не давал сосредоточиться на молитве, а жрице как никогда хотелось, чтобы богиня услышала ее. Услышала и простила.

– Небесная матерь, Великая Юсса, позволь с достоинством встретить грядущие испытания. На всякий час каждого дня наставляй и веди меня за волей своей… Храни разум мой от ошибок, а сердце – от искушения…

Пророчица соединила пальцы, и над ними затрепетал легкий, почти невесомый язычок пламени. Отразившись в полированном камне стен, он затерялся среди звезд сотворенного магией неба.

– …Матерь моя, не отдай свой народ на произвол врагам его, защити и даруй ему силу, а мне – мудрость и твердость души!

Тонкая лучина, пропитанная благовониями, наконец занялась, ее кончик замерцал красным светляком, к потолку едва заметной струйкой потянулся ароматный дым.

Айелет аккуратно закрепила тлеющую палочку на подставке, привычно смочила пальцы в темно-красном вине, похожем на кровь, мазнула по полупрозрачным крыльям богини, с трудом согнувшись – живот уже не позволял делать это так же легко, как прежде, – коснулась лбом алтаря.

– …Очисти помыслы мои от сомнений, открой глаза, чтобы не ошиблась я, смогла правильно служить тебе и твоим детям. Небесная мать, благослови все мои выхождения и вхождения, слова и помышления, деяния дел… Ох!

Резкий пинок в утробе заставил провидицу разогнуться и утереть со лба выступивший пот.

– Прими благодарность мою, ибо верю я в твою милость и знаю, что не оставишь ты детей Сирин ни в минуты радости, ни в часы испытаний!

Женщина неловко поднялась с колен, расправила складки широкого теплого платья и решительно вышла вон из сердца храма – символа Поднебесного мира.

– Туан вэ, – согнулся в глубоком поклоне начальник храмовой стражи, – вы плохо выглядите. Вам надо поспать.

– Не сейчас, Хиж. Не сейчас.

Жрица, накинув на плечи подбитый мехом плащ, с тоской посмотрела в окно на расцветающий ночными огнями город. Ей хотелось бездумно скользить в воздушных потоках до тех пор, пока две сестры не вынырнут из-за гор. Погода стояла ясная, полет принес бы много радости: позволил успокоить душу и восстановить силы. Увы… Подросший плод лишил жрицу самого простого удовольствия – на таком сроке преобразиться во вторую ипостась без вреда для ребенка было бы невозможно, а она, Айелет, и без этого много грешила. Это слишком низко – убить лишь из-за желания расправить крылья.

Женщина привычным жестом положила руку на живот. Еще ни одна из беременностей не была так некстати, но… вытравить плод жрица не решилась: самое очевидное решение не всегда самое правильное, хотя кажется таковым. Беременность – всего лишь испытание крепости духа, веры и чистоты помыслов Айелет. Она должна доказать, что каждый вздох, мысль, каждый шаг и действие жрицы направлены только во благо и на пользу народа сирин! А ребенок…

– Позволит ли мудрейшая прочитать последние известия из Сырта? – склонился в низком поклоне старший жрец, прервав размышления женщины. – Прибыл гонец. Будет ли вам угодно принять его?

Жрица устало махнула рукой:

– Веди.

Магическая печать, надежно сохранившая содержимое деревянного футляра, рассыпалась от одного прикосновения пророчицы. Обвязанный шелковой нитью свиток скользнул прямо в ладонь. Айелет щелкнула пальцами, распутывая последнее магическое плетение, внимательно прочитала письмо.

– Где она? – Жрица с трудом узнала в хриплом карканье свой голос.

Гонец съежился под горящим взглядом всесильной Айелет.

– Завтра вечером пленницу доставят в Гилу.

– Прекрасно! – По губам провидицы скользнула такая улыбка, что слуга мысленно пожалел ту, которой она предназначалась. Между тем провидица дернула за колокольчик.

– Устройте вестника на ночлег и позовите Хижа.

Прежде чем лечь спать, надо было предупредить слугу о предстоящем визите в храмовую тюрьму.

Айелет тяжело поднялась, держась за поясницу, подошла к столу и в задумчивости погладила кованую крышку большого ларца. В нем хранились свитки с самыми первыми предсказаниями, грозившие рассыпаться в труху от прикосновения. Когда-то она, Айелет, была невероятно глупа, раз записывала свои видения и отдавала жрецам, считая, что это поможет избежать беды. Увы… пророчества птицами разлетелись по миру, сыграв на руку врагам. Хорошо, что Айелет быстро одумалась, и теперь лживых предсказаний больше, чем настоящих. И все-таки… все-таки те, первые, по-прежнему бесценны. Они, как отправная точка в длинной дороге, показывают, правильно ли лег путь. Если сирин победят…

Айелет прошептала молитву и плотно сжала губы: не «если», а «когда» сирин победят! После разгрома людей, возможно, придет время шагнуть в Небесные врата… если грехи бесконечной жизни не повиснут камнем на ногах, если обманутые души «провидиц» не подкараулят жрицу на пути в царство мертвых. Но Айелет готова заплатить и такую цену! Лишь бы все удалось.

Жрица позвонила в колокольчик. Тут же из соседней комнаты прибежала девчонка-послушница. Она помогла провидице раздеться и принесла бокал с теплым молоком. Отпив немного, пророчица устало откинулась на подушки. В этот момент всесильная Айелет мечтала лишь об одном – поскорей разродиться. Ее бесила собственная слабость. Большую часть времени женщина теперь проводила в кресле: она тянулась мыслями к улетевшему войску, к Ансуре, к существам, которые его окружали, черкала бумагу значками и символами, записывая неясные картинки будущих событий. А когда заканчивались силы для взгляда за край настоящего, раскладывала на столике записи, тасуя их и пытаясь соединить в последовательную цепочку.

Что-то у Айелет получалось. Вот дохнула божественным жаром Хегази, вот скрутилась в черный пепел нежить, вот Эли, теперь и правда отмеченный божественным знаком, всматривается во что-то видное ему одному…

Жрица недобро поджала губы – предназначение юного дракона уничтожить Ансуре! Притом скорее всего – ценой своей жизни. И не только своей! Любого, кто для этого потребуется. А платой для Эли Ни станет достойная жизнь сына, который причиняет Айелет столько неудобств.

Она подтянула теплое одеяло к подбородку и вздохнула – ничего, до родов осталось меньше луны. Перед тем, как провалиться в сон, женщина не удержалась от мрачной усмешки: грядущий день обещал выдаться таким же нелегким, как уходящий. Как и все остальные дни до того часа, когда она захватит гнездо упырей и уничтожит треклятого демона!

* * *

Маг со знаком стимфы на плече торопливо подскочил к порогу и согнулся в почтительном поклоне. Айелет, коснувшись протянутой руки привычным жестом благословения, осмотрелась.

Маленькая темная комната, похожая на узкий каменный мешок или высохший колодец, была холодна, как брюхо демона. У одной из стен на цепях повисла обессилевшая от ужаса узница. Ее суконная рубаха, явно с чужого плеча, совершенно не смотрелась на холеном теле, привыкшем к дорогим нарядам.

Айелет наткнулась на безумный взгляд ярко-синих глаз и нехорошо усмехнулась – страх уже сделал половину дела, узница без всяких пыток расскажет все, что знает. А уж если магией подстегнуть…

Почувствовав злость матери, ребенок пнул изнутри живот, и та не удержалась от короткого свистящего вдоха сквозь зубы. Один из тюремщиков тут же пододвинул жрице большое удобное кресло, которое специально принесли из Нижнего храма. Как только провидица села, рядом безмолвными тенями встала охрана, а маг подошел к узнице, потянул завязки, стащил с нее тюремное рубище и аккуратно отложил в сторону. Не след портить то, что еще пригодится.

Маг обернулся к жрице, та едва заметно кивнула и властно протянула руку. В нее тут же вложили тонкую дощечку. В тот момент, когда пальцы пророчицы коснулись гладкой древесины, в пыточной раздался жуткий крик – узница задергалась, забилась в оковах. На ее губах запузырилась пена, белки глаз за одно мгновение стали красными от лопнувших сосудов, из носа и рта хлынула кровь, затем по телу волной прокатилась судорога, и пленница безжизненно обвисла.

Растерявшийся маг попятился прочь от мертвой и медленно повернулся, страшась заглянуть в лицо пророчице. Однако той было не до него: Айелет даже не заметила смерти пленницы. Пальцы жрицы скользили по дереву, оставляя непонятные кривые значки. Выглядела при этом жрица неважно: лицо побелело, кожа покрылась испариной, дыхание стало частым. Маги из охраны встревоженно переглянулись, но вмешаться не решились, только Хиж почтительно встал на колено.

– С вами все в порядке, госпожа? – обеспокоенно спросил слуга, едва веки жрицы затрепетали.

Пророчица некоторое время с нескрываемой брезгливостью рассматривала труп и наконец глухо обронила:

– Чтобы до третьего колена весь ее род… на корню!

Обратный путь в покои Верхнего храма дался Айелет нелегко. И дело было вовсе не в беременности. Жрица пребывала в отчаянье. Только столкнувшись с изменницей, она поняла, насколько глубоки провалы в видениях!

Неведомый ранее ужас охватил провидицу. Это грозило огромной бедой: заговор разросся намного шире, чем представлялось. Во главе его стоял очень сильный маг, один из потомков жрицы, возомнивший, что способен стать царем! Он как опытный кукловод вот уже несколько лет дергал за веревочки, укрывшись от взгляда пророчицы за стенами далекого города. Ломал ее задумки, подминал под себя изгоев…

Жрица остановилась перевести дух и усилием воли загнала страх в самый потаенный угол души – нельзя впадать в отчаяние! Да, бунтовщик все хорошо рассчитал, ошибившись лишь в одном – боги поддерживают ее, пророчицу! Они разрушили козни и дали возможность все исправить.

– Хиж…

Жрица посмотрела на начальника охраны, намереваясь отдать ему приказ, но не успела. Сердце забилось пойманной птицей, силясь вырваться из груди, закружилась голова. Женщину качнуло из стороны в сторону, а в следующее мгновение поясницу скрутило приступом боли – пришли первые схватки.

* * *

Зима в Сырте была гораздо теплее, чем в Юндвари: боги посылали на землю чаще дождь, чем снег. Но сегодня на небе не было ни тучки, а грязь уже прихватило морозцем.

Завершив последний обход и дождавшись замены, командир пятого стило драконов вместо того, чтобы идти в дом, забрался на плоскую крышу. Грэзу хотелось немного побыть в одиночестве и как можно выше над землей! Каменная толща давила на сирин всей своей тяжестью. Он предпочел бы невзгоды зимнего похода теплу и удобствам подземных нор.

После захвата Сырта уже прошло много времени. Эли сразу привык к ритму новой жизни: караул, дозор, поиск и уничтожение нежити, а заодно – людей, которые отказались приносить клятву. Однако юноша по-прежнему с нетерпением новобранца ждал момента, когда наконец дадут приказ выступать, потому что к человеческому городу Эли привыкнуть не сумел. Сырт оказался вонючей язвой, заражающей каждого, кто с ней соприкоснется. Покорив людей, сирин один за другим осквернялись их пороками и грехами. Патрулируя Сырт, Эли столкнулся и с мародерством, и с воровством, и с беспричинным жестоким насилием. На счету Грэзу теперь были не только убитые нежить и люди – он лично прикончил сирин, порочащего Небесную матерь. Со стороны казалось, его убийство далось командиру пятого стило легко: он, не задумываясь, всадил меч по самую рукоятку в живот ублюдка, решившего поживиться кошельком пьяного товарища по майджу. Закон разрешал убивать воров без суда и следствия.

И хотя Эли был прав, он в тот же вечер почувствовал себя больным. Не физически, нет. С тех пор как Грэзу покинул Азалу, он лишь возмужал, превратившись из юнца в настоящего мужчину, так что с плотью все было в порядке, зато душа… Душа не знала покоя: Эли скрипел зубами от бессильного бешенства, когда видел, в кого превращаются сородичи. Скверна человеческой грязи приставала к сирин дурными болезнями шлюх, застила глаза золотым блеском алчности, лишала разума и чести покорностью боулу, их уступчивостью и… схожестью с сирин.

Когда главнокомандующий решил оставить войско в Сырте на зиму, он сделал большую ошибку. Правильнее было бы сжечь этот проклятый город дотла!

Лучше мерзнуть в чистом поле, чем жить в тепле под землей, потому что близость к людям выворачивает наизнанку души сирин. Грэзу кивнул – да, выворачивает! Он ведь тоже изменился. Каждый день наносил по вере в справедливость войны все новые и новые удары. Эта вера теперь походила на старый щит, покрытый трещинами и зазубринами. Но сменить его было невозможно, оставалось только отбросить прочь и признать, что сирин ничуть не лучше… Да что там – хуже боулу! Но это было неправдой!

Грэзу лег на спину и уставился в небо. Оно манило чистотой, прозрачностью и немыслимой радостью полета, доступного лишь избранным.

Юноша, нащупав на груди медальон с изображением богини, беззвучно зашевелил губами:

– Великая Юсса, возьми меня, всю память мою, ум и волю мои, все что у меня есть, но помоги… помоги стать тем, кем я был. Помоги узнать то, что я когда-то знал! Поверить в то, во что верил! Помоги!..

Но небо и богиня молчали. Их не интересовали метания Грэзу. Или может… дело было в другом? В том, что боги – это… как огненная ящерица, всего лишь красивая сказка?!

В ответ на сомнения раскатились глухой дробью барабаны, а к ногам поползли черные тени. Грэзу резко сжал руками голову, пытаясь выкинуть мутные мысли прочь, но не справился, спрыгнул на землю. И прежде чем зайти в дом, зачем-то снова посмотрел на небо, да так и застыл завороженно.

Вспыхнула и погасла падающая звезда, а за ней мерцающей волной прокатилось призрачное сияние. Потянулись по земле длинные тени, будто по небу пронеслось еще одно светило, и Грэзу на мгновение накрыло невидимым жарким облаком. Откуда-то донесся горестный, выворачивающий душу вой, переросший с новой волной всполохов в отчаянные вопли, стоны и стенания. А затем стало тихо и легко на душе.

Это был знак! Знак того, что все происходящее внизу… лишь происки Ансуре! Испытание, через которое народ сирин должен пройти, чтобы стать достойным милости Небесной матери.

Командир пятого стило снова поднял лицо к небу и в первый раз с того самого дня, как покинул свою деревню, вознес благодарственную молитву богам.

За этим занятием его застал Яир, вылетевший на улицу со словами:

– Грэзу, ты почувствовал?!

Увидев благоговейно застывшего товарища, маг торопливо пробормотал короткую молитву, а затем подскочил, схватил Эли за плечи и, смеясь, закричал:

– Ты чувствуешь? Предсказание исполнилось – нежити больше нет: ни упырей, ни оборотней! Они все сгорели: Юсса уничтожила нечисть!

Глядя на искреннюю радость приятеля, Эли сам рассмеялся. Яир был прав – липкий холод, который чувствовался в Сырте, несмотря на все усилия победителей, исчез! Даже тяжесть множества смертей, давившая ежечасно на живых, и та ослабла. Теперь в Сырте можно было спокойно жить! И спокойно спать – в Эли проснулась надежда, что с ночными кошмарами тоже покончено.

Он сладко зевнул и сделал было шаг к дому, но дорогу перегородил Яир:

– Надо поговорить!

Грэзу удивленно посмотрел на друга:

– Хорошо.

Маг горячо затараторил, сбиваясь от волнения на шепот с посвистом:

– Перестань мучить Рохани! Зачем она тебе?

До командира пятого стило не сразу дошло, что Яир говорит о боулу. Грэзу не желал запоминать имя той, с кем проводил ночи. Он помнил наказы жрецов: люди – всего лишь вещи.

– Она же боится тебя до потери сознания! – не дождавшись хоть какого-то отклика, снова пошел в атаку Яир. – Почему ты не можешь успокоиться? Что именно Рохани сделала нам плохого?! Почему ты…

– Подожди! – Эли резко оборвал друга. – Ты забыл, что ее никто не принуждал, не заставлял? Да и сейчас никто не держит!

Юноша даже не знал… посмеяться или разозлиться на такое нелепое обвинение.

– Вот и не обижай, – буркнул сокол, добавив: – Она хорошая.

Грэзу в ответ нахмурился:

– Да ты никак влюбился!

Но заметив, как покраснели у мага уши, вздохнул:

– Ты хоть понимаешь в кого? Это же боулу!

Яир тут же зло прищурился:

– Ну и что?! Чем, скажи на милость, мы с тобой лучше этой девушки?! Кроме того что мы сирин, а?!

Грэзу в ответ только сплюнул, развернулся и ушел обратно в дом – трудно что-то объяснять тому, кто отказывается понять простую истину: людям, даже самым безобидным, никогда не стать полноценными существами… Нельзя влюбляться в боулу! Нельзя считать их равными, потому что у людей нет настоящей души! Только сирин могут передать ее потомкам, иначе никак. Ведь если бы не клятва верности, Эли бы и клочка овечьей шерсти не дал за жизнь Яира, доведись ему забыться на одну-единственную ночь в объятиях этой Рохани! Как можно не понимать такой очевидной истины?!

Однако ночью, когда девушка хотела привычно скользнуть под одеяло, Грэзу толкнул ее к магу:

– К нему иди!

Боулу растерянно заморгала, замерла, с испугом переводя взгляд с Эли на Яира.

Юноше пришлось встать и за руку подвести ее к другу:

– Наслаждайся!

Яир покраснел, вскочил, обнял оцепеневшую девушку за плечи, повел вон и уже на пороге, обернувшись, беззлобно бросил:

– Дурак ты все-таки, Грэзу.

Эли махнул на сумасшедшего мага рукой – ссориться с приятелем из-за какой-то боулу он не собирался. Раз она так нужна Яиру, пусть получает. В конце концов, это сокола воспитывали в храме, кому как не ему разбираться в сущности людей?

Той ночью Яир не вернулся, а девчонка наутро щеголяла в сердоликовых серьгах, опутанных тонким и сложным плетением. Маг вложил все свои умение и знания в работу над украшением, превратил его в амулет, хранивший от всевозможных болезней. В том числе и от черной немочи.

Все свободное от дозоров время Яир теперь проводил рядом с боулу. Эли опасался, что так некстати вспыхнувшая любовь вызовет злость у кого-нибудь из драконов, но этого не произошло. Тихая, скромная девушка, похожая на пугливую птаху, нравилась многим. Несмотря на то, что была всего лишь боулу. Так что на мальчишку смотрели с добродушным сочувствием, и лишь Вэлвиль однажды хмуро спросил:

– Ты хоть понимаешь, что взять ее с собой не получится?

Маг в ответ лишь неопределенно мотнул головой.

– Война предстоит долгая, многое может случиться, – продолжил гнуть свое дракон.

– Знаю, не дурак! – огрызнулся Яир, добавив: – Слушай, не гони ветер. И без тебя тошно!

Эли эту любовь не понимал. Никак не укладывалось в голове, как можно испытывать к людям что-то, кроме брезгливой жалости. Но и переубедить друга тоже не пытался. Просто понадеялся, что Рои с присущей ему прямотой прочистит мозги непутевому мальчишке и прогадал – сотник читать мораль не стал, зато на следующий день заставил свой майдж подняться на крыло и провести весь день в учениях. Видимо, решил, что свободное время не идет на пользу воинам.

Надо сказать, он был абсолютно прав.

* * *

Холодный ветер рвал полы платья Айелет, город, небо, далекая земля и горы – все потерялось в круговерти колючей метели. Охранники жрицы вот уже добрую четверть часа беспокойно переминались с ноги на ногу. Их снедала тревога за госпожу, но мешать ее размышлениям не хватало духу. А великая провидица все вглядывалась в темноту, высматривая что-то в бешеной снежной пляске, пытаясь набраться храбрости и сделать последний шаг.

От одной мысли, что от предначертанного не уйти, у жрицы свело холодом плечи, а во рту стало горько.

Страх пронизал всю ее сущность, и провидица беззвучно зашептала:

– Небесная матерь, я не могу… не могу!

В ответ на беспомощность ветер зло стегнул ледяными иглами по лицу, заставил женщину прикусить губу: богиня разгневалась на нерешительность служительницы.

Жрица глубже надвинула на глаза капюшон плаща, последний раз глубоко вдохнула ледяной воздух, неожиданно резко развернулась и быстрым шагом подошла к дверям. Стража послушно расступилась. За многолетнюю службу охрана научилась угадывать настроение ока Юссы по движениям. Сейчас каждый стражник побился бы о заклад собственной головой, что великая Айелет гневается. Но им было невдомек, что гнев этот направлен на саму себя.

Она должна, должна пересилить себя! Слабость непозволительна! Только не сейчас!

Воздух, прогретый множеством печей, пропитанный благовониями, принял жрицу в теплые объятия, превращая снег на мехе в прозрачные капли.

Женщина дернула пряжку застежки, уронила плащ в заботливо подставленные руки прислуги. На плечи тут же легла накидка из тонкой шерсти.

– Принесите горячее вино и ужин, – приказала пророчица, перешагивая порог своих покоев.

Она привычно поклонилась изображению Юссы, подошла к печке и приложила к горячим изразцам озябшие руки, да так и осталась. Глубоко задышала, выравнивая сбившееся дыхание. Со стороны казалось, женщина просто задумалась, на самом деле ее душой овладели отчаяние и безысходность. Потому что выхода не было. Айелет придется покинуть Гилу и снова оказаться там, где живут боулу.

От одной только этой мысли жрицу начинало мутить и перехватывало дыхание. Вот уже почти тысячу лет, как она пряталась за недоступными перевалами, неспешно готовя свою месть. И когда осталось сделать последнее усилие, женщину одолела неуместная, непозволительная слабость!

Жрица стиснула руки в кулаки и плотно стиснула зубы, не позволяя вырваться из глотки звериному рыку.

Проклятый Ансуре! Это из-за него все идет не так!! Из-за него она потеряла способность видеть на расстоянии, и теперь будущее открывается, лишь когда тот, о ком пророчица грезит, – рядом. Отсидеться за надежными стенами не получится – Айелет придется сопровождать армию.

Да, она это видела. Вот только не предполагала, что от одной мысли оказаться среди боулу сознание поглотит такой ужас!

Скрипнула дверь, зашуршала подолом послушница.

– Туан вэ, ваше вино.

Жрица, молча стиснув бокал, сделала большой глоток. Пряное питье разогнало застывшую кровь, наполнило храбростью сердце.

Боги посылают страх лишь затем, чтобы их дети могли с ним достойно справиться! Во имя Юссы, во имя своего народа, во имя будущего сирин!

Пророчица сделала еще один глоток и приказала:

– Приготовьте все необходимое для путешествия. Завтра я отправляюсь в Сырт.

Следующим в ее комнате оказался начальник охраны. Он почтительно поклонился и посмотрел на свою повелительницу в ожидании приказа, и тот не заставил себя ждать:

– Скоро нам предстоит выдержать самое главное испытание, Хиж, и мне нельзя осквернять душу даже случайной встречей с созданиями Ансуре. Делай что хочешь, но до того, как мы окажемся в Проклятых землях, я ни в коем случае не должна встретиться с боулу. Иначе умрет тот, кто это допустил!

Услышав спокойное и уверенное «да, госпожа», жрица незаметно перевела дух и улыбнулась. Хиж был одним из самых преданных слуг, он никогда не подводил, значит, справится и на этот раз. Если не из преданности, то из страха смерти.

Жрица, поморщившись, тронула туго перевязанную грудь. Хотя младенца отдали кормилице сразу после родов, соски по-прежнему сочились молоком. Мальчик родился здоровым, горластым и упрямым, как отец. Ребенок пока оставался в храме, и Айелет приходилось изображать любящую мать, хотя на самом деле ей было мало дела до того, кто вызрел в утробе. Затянувшаяся жизнь давно притупила радость материнства. Дети вырастали, становились взрослыми и, когда приходила пора менять состарившееся тело, теряли привязанность. Отпрыски временных вместилищ любили не душу, а прах. Кто давал детям саму жизнь, Айелет вообще затруднялась сказать. Кому принадлежали новорожденные… ей или женщинам, ушедшим в Небесные врата? Со временем Айелет даже зачатие и рождение детей стала воспринимать лишь как средство добиться главной цели – обезопасить, избавить от людей свой народ.

* * *

Вот уже много веков минуло с тех пор, как жрица в последний раз покидала Юндвари… Изменились горные склоны, разрослись ледники, исчезли с лика земли старые города и выросли новые… Лишь одно осталось неизменным: сжимающий горло, сковывающий движения страх! Стоило пересечь границу человеческого княжества, как холодный зимний воздух наполнила разъедающая легкие отрава.

Каждый раз, когда жрица подлетала к человеческому городу, она с трудом справлялась с мыслью, что придется опуститься на землю и зайти в один из домов. Пустые селения боулу казались Айелет смертельными ловушками, существующими лишь для того, чтобы уничтожить сирин. Будучи не в силах думать хоть о чем-то, пророчица постоянно молилась. Ночами напролет рядом с ее постелью курились ароматные благовония, но даже они не могли очистить воздух от всепроникающего запаха смерти. Удушливого, липкого и холодного. Запаха гари. Смрада горящей плоти.

Люди даже мертвыми сводили с ума Айелет, пробуждая воспоминания, от которых сердце начинало бешено стучать, а кожа покрывалась липким потом.

То, что корежило душу пророчицы, было сродни одержимости. Стоило провидице забыться сном, как приходили мертвые. Они стенали, просили помочь, звали давно забытыми голосами родных. Айелет теряла себя и становилась маленькой испуганной девочкой, на глазах которой убивают семью. Каждую ночь. Снова, снова и снова!

В конце концов, жрица перестала спать, довольствуясь коротким забытьем, и научилась дремать в полете. Но долго так продолжаться не могло, Айелет хорошо это понимала. Особенно когда видела себя в зеркалах: из них смотрела уставшая молодая женщина, в глазах которой тлел огонек зарождающегося безумия.

В последнюю остановку на ночлег силы жрицы неожиданно закончились. Она, побледнев, буквально рухнула в приготовленную кровать, чтобы провалиться в обморок: глубокий и похожий на смерть. Богиня послала своей дочери видение. Жрица увидела себя крепко спящей в объятиях дракона по имени Эли Ни. И во сне она улыбалась.

Лучи Хегази разгоняют ужасы ночи. Огневолосому не страшны демоны тьмы. Даже сам Ансуре, и тот не страшен. Айелет обретет покой рядом с любимцем богини и наберется сил для предстоящей битвы!

В то утро великая пророчица подняла свою свиту еще до рассвета. Она спешила добраться до Сырта. До города, о котором всего лишь день тому назад не могла подумать без всепоглощающего животного ужаса.

Жрица преобразилась, едва ноги коснулись холодной земли. Плечи пророчицы тут же заботливо укутали теплым плащом, на ноги надели меховые сапожки с коваными носками.

Борясь с подкатившей дурнотой, Айелет зашептала:

– Великая Юсса, дай силы и смелость слабой дщери твоей, ибо следую я воле твоей и желаниям.

– Госпожа, позвольте проводить вас в приготовленное жилище, – услышала она хрипловатый голос жреца, но открыла глаза не сразу.

– Где расположили майдж драконов сотника Рои? Я остановлюсь там же, где они. Пятое стило станет моей дополнительной охраной.

– Но, туан вэ… – растерянно начал жрец, – мы приготовили другой дом!

Айелет смерила мужчину тяжелым взглядом:

– Так повелела богиня.

Жрец торопливо поклонился, смиряясь.

– Туан вэ, – теперь нахмурился начальник охраны, – вы подвергаете себя опасности!

Жрица свела брови и стиснула зубы, справляясь с желанием позорно завизжать и затопать ногами.

– Благодарю тебя, Хиж. Юсса показала, что путь безопасен, – мягко улыбнулась жрица, скрыв за длинными ресницами ярость и безумие. – Но если хочешь, мы доберемся до нужного места воздухом.

– В этом нет необходимости, госпожа, майдж драконов разместили через три дома на этой же улице, – тяжело вздохнул мужчина.

Дома разделяли не больше ста шагов. Свита великой пророчицы чутко сторожила каждый звук, каждое движение, но улица оказалась пуста. Лишь дома, мнилось, с напряженным вниманием следили темными окнами за незваными гостями. Жрица кожей чувствовала слепую ненависть пропахшего смертью города. Он только притворялся пустым! На самом деле боулу выжидали удобного момента для нападения.

Провидица с трудом справилась с рвотным спазмом и прибавила шагу: ворота, у которых вытянулись на карауле два дракона, уже были на виду. Солдаты не сразу признали жрицу – ее прилет держался втайне ото всех – скрестили копья, но поняв, кому заграждают дорогу, дружно рухнули на колени. Айелет даже не остановилась: каждая минута пребывания на улице казалась невыносимой. Опередив охрану, женщина стремительно влетела во двор и уже на входе в дом столкнулась нос к носу с раскрасневшейся, взмокшей от работы девчонкой боулу, которая вынесла вывешивать выстиранное белье. Боулу от испуга неловко шагнула, оступилась и задела жрицу.

Это было отвратительно, непередаваемо мерзко и страшно! Руку жрицы ожгло болью. Как тогда, много-много лет назад, когда плечо располосовали мечом. Она зарычала и с неожиданной для своего хрупкого тела силой вышвырнула девушку на улицу. Та упала на спину прямо под ноги охране. Корзина с бельем покатилась по земле, вывалив в грязь содержимое.

Ужас превратил лицо боулу в белую застывшую маску, но не остановил, а лишь подстегнул провидицу. Напряжение последних дней сделало свое дело: непогрешимая Айелет, надежда и опора крылатого народа уподобилась одержимым воинам Борра.

Не помня себя, жрица завизжала, ухватила боулу за волосы и пнула ногою в живот. Девушка закричала. Этот отчаянный крик только добавил ярости жрице и на время полностью лишил ее рассудка. Забыв про магию, великая Айелет била ногами, топтала и терзала так некстати вставшую на ее пути человеческую девушку. Та, подчиняясь запрету заклятия, лишь прикрывалась руками. Эта беспомощность распаляла спятившую от собственного страха жрицу. Она вырвала у ближайшего воина копье и пронзила скрючившуюся боулу. Еще, еще и еще! Не видя оцепеневшей стражи, не слыша криков жертвы, не думая о последствиях. Все сознание всемогущей колдуньи заполнило единственное желание: убить, уничтожить тварь, заставившую ее заново пережить то, что случилось много веков назад!

Когда Айелет наконец опомнилась, девушка еще дышала. На боулу не осталось живого места. Одежда была изодрана в клочья, тело все в колотых ранах, на губах пузырилась кровь.

Копье выпало из рук пророчицы: женщина посмотрела на свои испачканные руки и беззвучно всхлипнула. В ту же секунду верный Хиж закутал ее в плащ, подхватил на руки и занес в дом, но жрица еще успела увидеть, как один из магов стимф мимоходом добил умирающую девушку и небрежно бросил:

– Выкиньте на помойку!

Пока служанки жрицы готовили ванну с горячей водой для омовения, жрица сидела в углу, кутаясь в плащ Хижа. Ее сотрясал озноб и сильно мутило. В голове билось: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу!!!» Кожу в месте прикосновения боулу жгло. Жрица чувствовала, как ее разъедает отрава, что источали люди. Смердящие, вонючие чудовища, происками Ансуре рядящиеся в облик разумных существ!

Жрице даже в мыльне, заполненной водой с ароматическими маслами, мнился запах той девки.