Текст книги "Тропы"

– Пайна ничего об этом не сказала, – почесал в затылке Эван.

– У неё не было времени говорить об этом. Она указала нам одну из троп, Ярослав – другую. Я чувствую, что они связаны, что это части одной большой дороги.

– А эта маска, насколько она опасна? – спросил Ойло. – Мне кажется, или её неспроста поместили в самом сердце гор, в потайной пещере, в которую могут проникнуть только странники, узнавшие иные миры?

– Почему ты думаешь, что сюда нет хода обычным людям? – сказал Эван. – Вы-то с Рутой Промежутка не касались.

– Мы шли с вами, в этом все дело. Это трудно объяснить. – И Ойло почесал в затылке. – Но если пещера доступна каждому, тогда почему её никто не нашел до сих пор? Тем более охочие до богатств аргонцы? Они периодически предпринимают попытки обшарить горы и заграбастать новые самородные жилы, тем более что звездный камень – это, по их мнению, единственно верный материал для строительства храмов.

– Значит, та плита рухнула под нами, потому что так было задумано?

– Ага.

– И целы мы остались потому, что жерла нарочно сделали безопасными для перемещений?

– Именно, – кивнул трог. – А ты как-то связана с этим Ярославом, потому и попала к нему.

Ага. Значит, и ему в голову пришла эта мысль.

– Дело в том, что он напомнил мне Алеарда… И внешне, и по поведению, голосом и даже тем, как он составляет слова.

– Твоего Алеарда? – улыбнулся трог. – Занятно.

– Это и правда интересно, тем более что объяснить эту похожесть едва ли сможет кто-то, кроме них двоих, – сказал Эван. – А ещё занятно то, что мы идем уже несколько часов, а проход всё не заканчивается. Он не может быть настолько длинным.

– Запросто может, – улыбнулся Ойло. – Я уже ничему не удивлюсь…

Но ему пришлось, потому что длиннющий туннель завершился тупиком.

– Честное слово, такого я не ожидал! – расхохотался трог. – Вот так шутник здесь все устроил. Фрэйа, а что меч скажет?

Я вынула Проблеск из ножен, и он легонько потянулся вверх. Я тотчас подняла голову и обратила внимание на точно такие, как на плато Ярослава, буквы.

– Вот оно.

– О! Чего-то написали, – улыбнулся Ойло. – Прочитаешь?

– Подождите немного, я постараюсь.

И начала связывать воедино, соединять, понимая, что от этого зависит наше дальнейшее продвижение к выходу. Много времени это не заняло, слов было куда меньше, чем на плато, где скрывалась маска.

– Веди меня к свету, родная планета, я стану свободен тобой, – произнесла я, и глухая стена тихо вздохнула, медленно отъезжая в сторону.

– Супер, Фрэйа! – хмыкнул Эван.

Мы с интересом глядели вперед, гадая, что откроется впереди. И снова Звездная пещера преподнесла нам сюрприз.

Туннель упирался в огромную сияющую залу, в которой вполне, если бы возникла необходимость, можно было жить. В дальнем углу шумел небольшой водопад, и к нему пробиралось несколько милых маленьких ручьев. В центре было озеро, чуть дальше ещё одно. Помимо приятного свечения звездного камня, внутрь проникал свет из дырок в полотке. Проемы в стенах вели, как оказалось, в комнаты. Были спальни, кухня и столовая, а также обширное помещение, выходящее «окнами» прямо на пропасть, не понятно для чего предназначенное. Если бы на такой высоте часто ездили верхом, я бы решила, что это что-то вроде конюшни…

По берегу маленьких водоемов росли травы и деревья, и на некоторых из них висели яркие красные плоды. Помимо этого многие стены закрывали плющи, мхи и лишайники, а ещё растения, похожие на виноград. Место было прекрасно уютным, и даже высота, съедающая кислород, не так чувствовалась здесь, в этой замечательной небесной квартире.

– Солнца-то вроде достаточно, однако чтобы дерево росло из камня…

– У нас на Земле растет, – сказала я. – Белое дерево Промежутка. Да и звездный камень странный, он твердый, но упругий. Наверное, в него удобно запускать корни.

– И он питательный, – кивнул Ойло. – Его измельчают и, смешивая с водой, поливают этой штукой деревья. Говорят, дерево, хотя бы раз выпившее такое зелье, вырастает огромным и сильным, и плодоносит до самой своей смерти, а живет оно, ребята, не меньше пятисот лет.

– Всё-то ты знаешь! – хмыкнул Эван, хлопнув трога по плечу. Тот весело хлопнул его в ответ и широко улыбнулся.

– Ты подвергаешь пытке мою скромность, друг.

Мы рассмеялись.

– Я вот что предлагаю, – сказал Ойло. – Давайте тут немного отдохнем, покушаем и поспим, а уже потом дальше пойдем.

– Поддерживаю, – улыбнулась я.

– И мы не против, да, лисенок? – сказал Эван, коснувшись пальцем щеки Руты. Тогда-то я и поняла, что они и правда друг друга полюбили, потому что девушка опустила ресницы и замерла, явно наслаждаясь этим прикосновением.

– Не против, – тихо сказала она и улыбнулась. – И кушать хочется.

Когда они с Эваном пошли присматривать комнату, я пихнула Ойло в бок.

– Ха! – ответил он. – Здорово живем! На них смотреть до жутиков приятно.

– До жутиков? – рассмеялась я.

– Ага. У всех мурашки бегают, а у меня жутики.

– А вот теперь представь, какие жутики побегут у тебя, когда ты встретишь свою любовь! – сказала я, взяв его за руку.

Глаза Ойло вспыхнули.

– Представлять не очень-то умею, но с нетерпением жду этого события. С некоторых пор, – уточнил он. – Прежде вообще не планировал любить.

– А теперь запланировал?

Он улыбнулся точно как Алеард: лукаво, ласково и многообещающе.

– Именно. Дело первостепенной важности – найти Трогию. Следующий пункт – найти любимую.

Я смущенно рассмеялась.

– И как ты будешь её искать?

– Как все ищут, – хмыкнул он. – Сердцем.

После прекрасного обеда мы решили наконец-то поспать. Постелили одеяла на теплой каменной кровати, да так и отрубились все разом.

Наконец-то я увидела сон! Был он, как всегда, запутанным и странным, и я зрела события, не принимая в них участия.

Снова тот мужчина, что сражался со своим двойником. Только на сей раз он весел и как будто смущен. Наверное, причиной тому красивая девушка, что смотрит на него издалека. Вот она медленно идет к нему, улыбаясь, и мужчина не может сдержать ответной широкой улыбки. Он берет её за руку, притягивает к себе и что-то шепчет на ухо. Нежность заполняет окружающие их просторы, ветер треплет яркие косы девушки…

Под утро я радостно забыла все, что увидела, зато выспалась так, что тело просило движения.

Я решила исследовать пещерную квартиру получше. Обошла все комнаты и в конце концов остановилась над обрывом. Высота ощущалась здесь иначе, страха почему-то не было вовсе. Я присела на край, свесив ноги, и задумалась.

Так много событий и каждое важно само по себе, однако они были частью огромной судьбы, которая продолжала настигать меня в каком бы мире я не оказалась. Сны. Явь. Где была я? Между ними или все-таки ближе к реальности?

Такой меня и нашел Эван – размышляющей и отстраненной от страха.

– Уселась, ничего себе! – сказал он. – Давай руку, а то мне как-то страшновато.

Я с улыбкой подала ему ладонь.

– Ты экстремалка та ещё, но это слишком, сестра, – хмыкнул он.

– Наверное, – улыбнулась я. – В любом случае я не нашла выход. Наверное, стоит снова спросить меч. Или я плохо смотрела.

– Нет отсюда привычного выхода, – сказал подошедший Ойло. – И я вам скажу, почему. Вы сейчас сидите как раз в том месте, которое можно назвать входом… Здесь троги жили. И они прилетали в пещеру на пестрокрылах. Улетали, соответственно, тоже.

– Как же спускаться без помощи зверей? – спросила Рута. Она пришла с Ойло и была милой и лохматой после сна. Эван тотчас сцапал её за руку и притянул к себе, заставив счастливо улыбнуться.

– В большом зале есть лианы. По ним и лазали, если необходимость возникала. Проблема в том, что у нас кони, а они лазать не умеют.

– Думать будем, – сказал Эван.

– Или получше поглядим. Я вот этих лиан вообще не заметила, может, то же самое и с проходом, – сказала я. – В любом случае представьте, как долго мы будем с горы слазать, если обнаружим спуск. Тут бы горные кони пригодились, а ещё лучше крылья.

– Долго и трудно, – кивнул Ойло. – Я бы не отказался полетать на пестрокрылах, как это делали предки. Но давайте сначала поедим, а потом уже станем искать выход.

Мы снова поели фруктов и отправились на поиски. Хорошо, что Ойло догадался пощупать стену, закрытую плющом. Выяснилось, что туннель за зеленой занавесью ведет наружу, на самую верхушку горы, и спуск весьма опасен, но преодолим.

– Никто сюда просто так не полезет, и это хорошо, – улыбнулся Ойло. – Кому понадобится вершина горы, на которой почти ничего не растет? Будем спускаться поэтапно и осторожно.

Однако спуск мы начали только через два дня. В каменной квартире хорошо жилось, и мы хотели отдохнуть и запастись силами.

Ойло испробовал всю растительность, что росла в пещере, и даже сварил нам потрясающие щи из трав и листьев. В небесной квартире были все удобства, включая и места для лошадиного навоза. Мы не сразу поняли, для чего нужны странные темные жерла, уходящие куда-то под пол. Они находились как раз в «загоне».

– Вы сейчас будете смеяться, но я знаю, что это за штуки, – сказал Ойло, и мы, конечно, рассмеялись. – Видите здесь следы темные… Это, простите за подробности, следы жизнедеятельности пестрокрылов.

– Но ведь там, внизу, не бездонные туалеты! – рассмеялся Эван. – Куда же потом-то все девалось? Гнило, что ли, до бесконечности на камнях?

– Или сохло, – улыбнулась я. – А, может, медленно прело на звездном камне.

Ойло пожал плечами.

– Или поедалось.

– Кем? – изумился Эван.

– Навозниками. Это такие штуковины вроде многоножек. В горах их много, мы ни одной не встретили, потому что… кхм… не грязные. Их манит запах всякой каки и нечистот.

– Как все задумано! – сказала Рута. – Значит, там, в недрах, жило когда-то множество насекомых? Ведь теперь, когда еды не стало, они, наверное, все погибли?

– Или нашли другую еду, – кивнул Ойло. – Но скорее всего умерли.

За это время нам удалось отлично изучить пещеру, наесться и выспаться. Ойло все мечтал повстречать хотя бы одного пестрокрыла.

– Давно уже они сюда не прилетали, наверное. Там, в долине, еды вдосталь, здесь же большая стая долго не протянет.

Я тоже жалела, что такое прекрасное жилище заброшено. Наверняка здесь хорошо жилось и людям, и зверям.

– В добрый путь, – сказал Ойло утром третьего дня. – Прощай, гостеприимная гора.

Мы как раз подходили к туннелю. И вдруг трог резко обернулся.

– Интересно, – сказал он. – Погодите немного, я гляну.

– А что такое? – спросил Эван.

– Что-то услышал, – сказал Ойло и махнул рукой. – Сейчас вернусь.

Но он не вернулся. Взволнованные, мы побежали парня искать, и нашли в самом неожиданном месте. Он стоял возле пропасти и вид имел ошарашенный.

– Эй! – сказал Эван, но Ойло приложил палец к губам, и только тогда мы различили необычные певучие звуки, что доносились снаружи.

– Идите сюда, – тихо сказал трог.

Мы подошли и замерли. В небе прямо напротив проема парили пестрокрылы. Точнее, они удивительно кувыркались и стремительно сталкивались друг с другом, вскрикивая и сплетая голоса. Их было всего пять, и все они оказались пурпурными.

– Куа, куа, юнь, юнь, – тянули две самки помельче.

– Ирр, ирр, тоа, тоа, – отвечали самцы.

– Как будто говорят, – прошептала Рута. – На своем собственном языке. Какие они красивые!

– Дед говорил, что когда-то, давным-давно, пестрокрылы были могучей расой ничуть не хуже людей, – сказал Ойло. – Умели говорить на многих языках и владели собственным миром. И, конечно, дружили с людьми. Но потом нечто погубило их память, отвратило нас друг от друга. Не настолько, чтобы забыть привязанность, но этого хватило, чтобы они забыли самих себя. Дед рассказывал, что тогда они выглядели несколько иначе. Кстати, их мир назывался Ацура.

Звери между тем продолжали свой танец и голоса их стали громче. Они раздавались в небе гулко и протяжно, и, наверное, были слышны на многие километры. В свете восходящего солнца пятна на их перьях казались розовыми, а тела приобрели прекрасный сизый блеск.

– Все-таки они бесподобные, – сказала я. – Ойло, а они свое потомство высиживают из яиц или рождают?

– Они млекопитающие, – кивнул трог. – Обычно у пары рождается по два малыша. Я как-то присутствовал на родах, правда, близко не совался.

Звери стремительно ринулись прямо к нам, и я едва не бросилась прочь, даже вцепилась в рукав Ойло, чтобы ноги сами собой не побежали.

Пестрокрылы спокойно, с привычной ловкостью приземлились в пещере и тотчас пошли к нам, чтобы познакомиться. Мы с ребятами отошли от края и встретились с ними возле фруктовых деревьев.

Со зверями было на удивление легко общаться. Пожалуй, так хорошо я не чувствовала ещё ни одно животное, кроме разве что лошадей.

Пестрокрылы смешно трогали клювами мои волосы, бережно расчесывая их. Лапами касались протянутых рук, как собаки. Произносили то «Вирра», то уже слышимое нами «Куа» и «Юнь», глядели внимательно в глаза, щурились и склоняли головы. А ещё они умели улыбаться, и это придавало зверям таинственности.

Ойло протянул руку коснуться самого крупного самца, и тот не отпрянул, а, наоборот, ещё и вытянул шею, подставляя её для почёса. И когда трог начал ласкать плотные блестящие перья, зверь вдруг засмеялся почти как человек! Думаю, мы все вздрогнули от этого звука. Да, пестрокрылы действительно были больше, чем просто умными и красивыми животными.

– Ты хороший, – тихо сказал Ойло.

Зверь в ответ слегка шлепнул его по плечу лапой, и трог рассмеялся. Мне показалось, что пестрокрыл ждал именно этого, потому что он радостно рассмеялся в ответ. При этом глаза его были лукаво сощурены, а крылья подрагивали, и выглядел он так забавно, что я не выдержала и тихо хмыкнула. На меня тотчас поглядели остальные звери. У четверых были лазурные глаза, и только у того, что смеялся – бледно-серые. Они почти одновременно склонили головы набок, и я все-таки рассмеялась, а вслед за мной и Эван с Рутой.

Это послужило сигналом для остальных. Хохот стоял такой, что я собственного голоса не слышала, к тому же пестрокрылы ещё и хлопали крыльями и скребли когтями пол. Глядя друг на друга мы просто не могли удержаться от смеха. Смеющиеся мы казались зверям смешными, а они казались смешными нам.

Итог этой встречи был потрясающим. В какой-то момент, уже после того, как мы отсмеялись, звери решили подкрепиться. А после легкого перекуса главный снова подошел к Ойло. Он несколько мгновений смотрел трогу в глаза, а потом вдруг повернулся спиной, сложил крылья и присел. Мы сразу поняли, что он хочет сказать.

– Тоа, – произнес зверь. – Тоа кума.

Ойло решительно приблизился, но я видела, как он волнуется. Парень еще обернулся к нам, и я молча кивнула. У трога был ошалелый вид, бирюзу в глазах сменила ночная синь. Мне казалось, что пестрокрылы выделяют Ойло среди нас, словно он был им хорошо знаком.

Когда трог устроился на спине зверя, я от волнения забывала дышать. Никакой зависти и в помине не было. Я хотела, чтобы мечта парня сбылась. Хотя бы одна.

– Ты поосторожней, друг, – все-таки решил сказать Эван. – Держись крепче.

Ойло улыбнулся и успел кивнуть, а потом пестрокрыл исчез за краем обрыва… Конечно, мы тотчас подбежали посмотреть, все ли хорошо.

Но трога не нужно было учить летать. Казалось, у него это в крови, словно он не раз садился верхом на огромного яркого зверя и умел чувствовать все его движения, держаться крепко и спокойно, принимать и пропускать через себя безумный ветер… Я стояла, открыв рот от восторга. Когда они пролетали мимо, остальные пестрокрылы дружно взвизгнули высокими голосами, и мы, не сговариваясь, отозвались. А Ойло умудрился помахать нам рукой. Он был счастлив.

Через неделю мы миновали горы. Пещера осталась в памяти как место, заполненное магией, и мы единогласно назвали её Звездной пещерой.

После того памятного полета на пестрокрыле Ойло сильно изменился. Казалось, пламя в его сердце запаслось дыханием ветра, разгорелось и готовится вырваться на свободу. Эти изменения были незаметны обычному глазу, но я чувствовала их на уровне энергий. Возможно, это и был мой дар – видеть перемены в людях?

Мы решили, что пестрокрылы приняли трога как родного именно потому, что хорошо знали его, ведь парень не раз проезжал через долину. Однако они и к нам проявили искренний интерес.

– В следующий раз тоже будете летать, – счастливо улыбнулся трог. – Замечательнейшее чувство, скажу я вам. Как будто душа становится крылатой.

Каждое утро я вставала раньше всех, будила Эвана и Руту, а потом Эван пытался разбудить Ойло. Он катал его из стороны в сторону, как куль, трепал за уши, пел, причем громко и вдохновенно, но парень спал беспробудным сном и не обращал на упорные попытки Эвана никакого внимания. Трога можно было обливать водой и щекотать, класть ему под нос еду, трясти его за плечи и тянуть за ноги – ничего не помогало. Максимум, чего можно было дождаться – это уютного зевка и злорадной улыбки. Ойло вставал только когда сам того желал, причем всегда в разное время. У него была поразительная способность мгновенно просыпаться: открыл глаза и в путь! Он быстро умывался, съедал то, что я совала ему в руки, поправлял одежду и начинал нас торопить. Это у всех вызывало смех, в том числе у него самого, он ведь прекрасно понимал, что дрыхнет, как сурок.

Мы выехали на обширную равнину, поросшую высокой травой.

– Теперь будут чаще попадаться селения. Чаще, чем хотелось бы. Здесь, как вы понимаете, живут аргонцы… то есть мы… То есть мы, ставшие аргонцами, – запутался Ойло. – Не хочется верить, что троги докатились до такого состояния… В селения будем заходить только мы с тобой, Эван, чтобы едой запастись. Фрейе лучше не высовываться, да и Руте не стоит рисковать. Уж больно вы обе симпатичные…

– Это ты дело говоришь, – кивнул брат.

– Может, мне просто накинуть капюшон? – предложила я.

– Или намазаться грязью – тогда сойдешь за амбрийку! – подхватил Ойло. – Фрэйа, ты сможешь позаботиться о Руте, посидите с ней где-нибудь в укромном месте, пока нас не будет.

– Ребят, лучше не разлучаться. Если с вами что-то произойдет, я не хочу сидеть в этом где-нибудь до последнего, не имея возможности помочь.

– И я не хочу! – согласилась Рута, – Поедемте вместе!

– Эх, – весело сказал Ойло, – женщины! Управы на вас нет!

Мы рассмеялись.

– Вообще-то в их словах есть доля истины, Ойло, – признал Эван.

– Но лучше будет, если нас двоих схватят или четверых? – сказал трог.

– Разделимся на пары, – предложила я, – будем друг за другом присматривать. Сделаем вид, что мы по отдельности: Эван с Рутой, и я с тобой, Ойло. Быстренько купим, что нужно, и смотаемся оттуда.

– Вообще-то неплохая идея, – произнес Ойло, сдаваясь.

В небольшой поселок мы въехали с разных сторон. Я хорошенько изгваздалась, чтобы лица не было видно, заплела волосы в косу и спрятала их под капюшон, и нарядилась в одежду Ойло. У нас была такая задумка: я вполне сойду за тщедушного парня, если не буду ничего говорить, а Ойло на назойливые вопросы ответит просто: он едет на родину со своим немым другом. Эван и Рута изображали тех же путешественников, разве что едущих в портовый город по семейным делам.

Наш фарс удался! Никто не обратил особого внимания ни на меня, ни на Ойло. Некоторые аргонцы брезгливо отворачивались, завидев рыжеволосого парня, и тогда мне хотелось попробовать всё им объяснить. Негодование сменялось отчаянием, а после приходила печаль. Я не могла изменить установленные истины, слишком сильно аргонцев держали оковы власти и веры. Эван и Рута были тут же, на небольшой торговой улице. Мы взяли все, что хотели, и уже направлялись к воротам, как вдруг Ойло знакомо сморщился, прижимая ладонь ко лбу – и упал на гриву лошади. Я тут же подъехала ближе, подперла его плечом. Открыла рот сказать что-то, но вовремя одумалась: на нас уже и так глазели со всех сторон.

Когда мы выехали, наконец, за пределы поселка, Ойло сразу сполз с лошади, устроился на корточках возле дерева. Вскоре к нам подъехали Эван и Рута. Они ничего не стали спрашивать, и так все было ясно.

Я обняла Ойло, погладила по голове. Он поднял глаза и слабо улыбнулся.

– Это же наказание какое! – произнес он жалобно, но тут же упрямо мотнул головой: – Терпимо, не переживай. Разнылся тут, понимаешь ли…

– Ты как, отошел немного? – спросил Эван, помогая ему подняться.

– Ха! Отошёл да не вернулся, – хмыкнул Ойло. – Никогда еще у меня не было таких длинных и запутанных видений. Столько всего разом! – сказал он, потирая лоб. – Эх, голова разболелась. Поедемте, а? Сейчас протрясусь и пройдет, езда верхом всегда помогает.

Мы не стали спорить. Через двадцать минут легкого галопа Ойло стало гораздо легче. Мы решили сделать привал, перекусить купленными фруктами и сварить кашу.

– Видел я тебя, Фрэйа, в лесу, – рассказывал Ойло, пока мы сидели вокруг костра. – Лес был жёлтый, солнечный. И море – зеленое-презеленое. А ещё мужик высокий, объемный такой, а волосы как у Эвана. Лицо не опишу, у меня на лица плохая память. Вы садились с ним вместе в лодку со странным парусом, на котором был нарисован красивый зверь. Ещё видел запах. Представляете? Раньше такого не было, и тут нате вам, пожалуйста! Пахло цветами, какими, не знаю. Я в цветочных запахах не шарю. Видел вас с Рутой, – он посмотрел на Эвана. – Вы сидели возле каменной стены. Знакомое место и камни знакомые… – он нахмурился.

– Тебе очень больно, когда это случается? – спросила Рута.

– Это не боль в обычном понимании. Что-то за пределами боли – трудное, колючее и жадное. Оно поглощает целиком, поэтому иногда я теряю сознание. Знаете, порой получается расслабиться – и это похоже на щекотку. Но глаза все равно лезут из орбит, приходиться их закрывать, а закроешь – вообще теряешь ориентацию в пространстве. Я один раз так в окно вышел вместо двери.

– Ты говорил, что раньше было хуже, – сказала я.

– Да, раньше я отрубался мгновенно, кровь из носу лила ручьем. Потом привык, научился всегда быть готовым. Кстати, Фрэйа, я тут все думал о том, что нам женщина-призрак сказала.

– О чем именно, Ойло?

– О твоем даре. Ты сама как ее слова поняла?

– Честно? Никак не поняла. Пока что. Я не чувствую этого дара, разве что порой ощущаю людей иначе, словно гляжу внутрь их души. На уровне энергий, понимаешь?

– Вроде бы, хотя и не совсем.

– Может, это что-то вроде материализации мысли? – предположил Эван.

– Не думаю. Мысль свою я умею материализовать с детства, ты же знаешь. Каждый землянин этому с пеленок обучен.

– Может, это когда любишь кого-то и способен спасти ему жизнь этой любовью? – подала голос Рута. Эван быстро посмотрел на нее, и она засмущалась, опустила глаза.

– Думаю, этим даром обладают все люди, – ответила я. – Но в твоих словах есть нечто важное, указывающее правильное направление для мысли…

– Фрэйа! – вдруг обрадовался Ойло. – Я понял! Ха! – он довольно взмахнул рукой и вскочил с места. – Помнишь, тот матрос дразниться начал?

– Помню, да.

– А что дальше было, помнишь?

– Дальше? – неуверенно переспросила я. – Ну, он шлепнулся в воду…

Ойло нетерпеливо взял меня за плечи.

– Именно. И это ты болвана швырнула за борт. Но при этом даже пальцем до него не дотронулась.

Эван и Рута смотрели на парня недоуменно, но я поняла, к чему он клонит, и меня замутило.

– То есть я…

– Ха! – и он встряхнул меня. – Ты превратила чувства в материю, в энергию! И этой энергией оттолкнула его! – и он торжествующе расхохотался.

– Чего-чего? – заинтересовался Эван.

– Я поняла, – ответила я. – Когда мы плыли, один парень разозлил меня своими словами. Он не ведал твоей боли, Ойло, не знал того, что приходится знать тебе. Наверное, ты прав. Это мои чувства скинули его с корабля. Чувства, обращенные в оружие.

– Теперь ясно, – кивнул Эван. – Фрэйа, если это правда, значит, ты наделена безграничной силой. Сила чувств – великая сила. Мне даже страшно немного… – признался он, улыбнувшись.

– Думаю, мы все в равной степени наделены этой силой, – сказала я.

– Не-а, неправда, не все, – покачал головой Эван.

– Я точно не наделен! – подхватил Ойло. – Но это как обращение с оружием: научиться может всякий, но тот, кто рожден воином, превзойдет остальных. Ты можешь научить нас! – вдохновенно сказал он.

– Да не могу я вас научить! – засмеялась я. – Чему учить-то? Я ничего не умею!

– Кстати, ты права, – согласился Эван. – Раз это вышло случайно, значит, ты еще не контролируешь свой дар.

– А его нужно контролировать? – вдруг сказала Рута. – Чувства поддаются контролю?

– Если бы мы не научились поддерживать гармонию в чувствах, – ответила я ей, – в нашем мире до сих пор царил бы хаос. Но ты права, некоторые чувства бесконтрольны и это благо.

– Как любовь, – сказал Эван.

– Да, – кивнула я. – Ненависть, злоба, зависть, ревность, жестокость должны быть уравновешены в человеке любовью, спокойствием, самодостаточностью, доверием, нежностью. Нам делать выбор. Мы можем контролировать свои чувства. Никто не говорит, что злобы и ярости не должно быть в принципе. Если бы их не было – не было бы и нас. Мы, люди, объединяем в себе плохое и хорошее. Найти гармонию сложно. Чаша весов подвижна, шаг в сторону – и мы поддаемся саморазрушению, шаг в другую – и мы так добры, что не можем сказать «нет».

– Я поражаюсь, как мы похожи друг на друга! – воскликнул Ойло. – Троги и земляне! Кстати, каша готова. Еще немного, и она начнет подгорать, а я ненавижу горелую кашу. Я ненавижу ее почти также сильно, как ходить на корабле. Хотя нет, последнее куда хуже горелой каши. Так, дайте мне, я сделаю! – сказал парень, осторожно снимая котел с костра. – Ого, вкуснота! Соскучился я по каше! – и он начал раскладывать ее по деревянным мискам.

– Ну, прошу к столу, девы, воины и прочие, кого не видно! – весело сказал он. – Давайте хлебнем за то, что одна голова – это хорошо, а четыре – кладезь мудрости.

И мы хлебнули холодной родниковой воды, вкусной и сладкой, потом хлебнули еще, и принялись уплетать лакомую рассыпчатую кашу, которую Ойло называл солнечной по цвету крупы.

Я никогда не забуду эти дни. Километр за километром мы ехали вглубь прекрасной, но такой непостоянной земли. И всегда, в холодные ветреные ночи или ясные погожие дни, светило ли солнце или белая луна – я думала об Алеарде. Каждое мгновение врезалось в память с мыслями о нем. Елки, покрытые ворохом прозрачных капель в свете уходящего солнца; колеблемые ветром шелковые травы, доходящие до колен коням, серебряные ночью и золотые днем,; огромные радуги, рожденные в грозовом небе прожекторами розовых рассветных лучей; замшелые леса с великанами-деревьями, полными могущества и силы, и звериные тропки, пахнущие тайной; ветви над головой, похожие на руки, и тени, бегущие по своим делам светлой летней ночью; синие птицы, танцующие в ветвях и веселое фырканье лошадей над ухом поутру… Всё было им. Теперь я не цеплялась за воспоминания, я создавала новые. Я думала: Алеард рядом и видит этот мир вместе со мной, мы разделяем чувства и сны, вот только коснуться друг друга не можем…

Ойло рассказывал о своей семье, о погибшем брате. Он верил, что душа брата осталась с ним, проросла в теле вторым сердцем, как он выражался. Эван учил Руту ходить на руках и делать колесо, кувыркаться через плечо. Выяснилось, что Ойло умеет играть на губной гармошке, и мы стали устраивать «веселые» вечера. Трога иногда сменял Эван, который здорово насвистывал мелодии любой сложности. Мы водили хороводы, прыгали с обрывов в воду, гонялись друг за другом по теплым отмелям, кидаясь комками грязи, и хохотали от души. Мы строили замки из песка и делали ожерелья из засохших ракушек. Мы давали названия звездам и рассказывали по ночам сказки. Я чувствовала себя почти счастливой, и знала тогда – я там, где должна быть. И Алеард был со мной.

Много интересных мест попадалось нам по дороге. Встречались заброшенные города, которые запросто могли заселить призраки. И рощи прекрасных раскидистых деревьев, каждое из которых словно дышало вместе с ветром. А под ними цвели крупные бутоны, не боящиеся тени. Ни корней, ни травы было не видать под благоухающим голубым ковром… Мы продвигались через эти рощи осторожно, ведя коней в поводу, боясь тронуть цветы. К счастью, были там узкие тропки, и голубые красавицы не погибали под нашими ногами.

Ойло продолжал меняться, и теперь это были заметные перемены. Прежде весёлый, он таковым и оставался, но весёлость готовилась переродиться во что-то иное. Обычно такие процессы происходят либо за дни, либо за годы. Я не могла понять, куда свернул Ойло, какую новую тропу он избрал. Но это точно был правильный путь. Путь к счастью, пусть и нелегкому.

А ещё мне нравилось наблюдать за Эваном и Рутой. Конечно, им некуда было деться от острого языка Ойло, но я с удивлением заметила, что Рута стала отвечать на его шутки. Она по-прежнему ужасно смущалась и краснела, но зато не опускала глаза и не заикалась.

Когда близкий тебе человек узнаёт любовь, ты со скупой радостью следишь за тем, как она преображает его. Эван, прежде сорвиголова и шалопай, стал серьёзнее, рассудительнее и строже с собой. Он всё также шутил, острил и заразительно хохотал – когда над собой, но чаще над кем-нибудь из нас, – но при этом светился особенным притягательным светом. Тем самым, который исходит от обретшего главное человека.

Рута тоже светилась, и становилась с каждым днём всё краше. Счастье баловало нас.

В один из дней, когда мы ехали неспешным шагом и играли в слова, впереди показался белый караван. Белые кони, белые люди в белых одеяниях, правда, с чёрными всё-таки волосами. Ойло поморщился.

– Этого только не хватало.

– А что? – спросил Эван.

– Это служители Безликого. Сейчас попадём под проповедь. Уж вы мне поверьте, назовут и «язычниками», и «греховными отродями», и «богохульниками». Прибавим шагу.

Я тронула кобылу пяткой, и мы попытались побыстрее миновать белую плывущую толпу.

– Эй, трог! – обратился один из мужчин к Ойло. – Куда это вы собрались?

– Туда, – коротко ответил Ойло.

– Туда вам нельзя. Там дом великого Бога.

– Раньше не было, – хмуро отозвался парень.

– Теперь есть, – резко ответил мужчина. – Езжайте обратно.

– Обратно мы не поедем, – спокойно ответил Ойло. – Минуем ваш божественный дом по другую строну.

– Территория вокруг дома подвластна лишь жрецам Безликого! – угрожающе сказал мужик. – Сказал вам добром: поворачивайте!

– И до каких же мест простирается эта территория? – спросил Эван.

– До самых Палёных гор вся земля принадлежит богу.

– Отличненько! – улыбнулся брат. – Тогда мы переберёмся по небу.

– Язычник! – немедленно долетело в ответ, и я, кусая губы, чтобы не рассмеяться, оглянулась на Ойло. Он кивнул мне.

– Мы верим иначе, вот и всё, – сказал Эван. – Вы запрещаете нам верить?