Текст книги "Жизнь уместна (сборник)"

– Да…

– Эх, мать-то у тебя какая! – с болью в голосе сказала Лидия Николаевна. – Не обогрела тебя…

– Да… – протянула Таня во второй раз. И в этом повторном «да…» было уже больше благодарности, чем удивления.

– Жалко мне тебя, Танька! – Лидия Николаевна встала и прошлась по комнате. – Ох, жалко! Погибнешь ты… Какая-то ты вся худая, истощенная… Вот курить начала. А человек тогда курит, когда у него на душе неспокойно… Жалко мне тебя, Танька. Жалко… Хорошая ты девчонка. Глаза у тебя такие… Столько в них страдания. Нет, не то.

Лидия Николаевна стремительно вышла из комнаты и, вернувшись обратно, с болью в голосе произнесла:

– Столько в них ищущего!

О! Таня не в состоянии была протянуть свое благодарное «да…». Она сдерживала слезы. Ни друзья из города А, ни Надежда, ни Сергей Нинашев не смогли сказать о ее глазах то, что она сама себе о них говорила.

– Кто же это тебя в клещи взял? – раздумывала Лидия Николаевна, взволнованно ходя взад-вперед по комнате.

– Кто?!

Таня смотрела на нее с восхищением и уверенностью в том, что она сама ответит на этот вопрос. Глубоко затянувшись, Лидия Николаевна прекратила хождение по комнате и сказала без тени сомнения в голосе:

– Разлюбил!

Таня закрыла глаза в знак того, что все верно, и быстро прошла в комнату с цветами. Людям всегда приятна боль за их судьбу в чужом голосе. Таня Елагина плакала благодарными слезами. Она прощала Лидии Николаевне все камни в свой огород и многое другое, чего бы никогда не стоило прощать. Потому что установить с кем-нибудь контакт для Лидии Николаевны было все равно что раз плюнуть…

После того как раздался звонок, я услышала: «Ах, Васенька! Внучек мой любимый!» – и старательно вытерла слезы захватанным носовым платком.

– Ай-яй-яй-яй! – приветствовал Лидию Николаевну Василий. – Ну это ж надо такое, а!

Я улыбнулась и подумала, что этот номер выходит у Васи бесподобно.

– Что с тобой? – спросила Надя, заходя в комнату. – Бабка душу изгадила?

– Ты что?!! Мы с ней так здорово поговорили. Знаешь, сколько она правды сказала.

– Странно! Как это бабка может говорить правду? Мне кажется, она вся пропиталась ложью.

– Не знаю. Значит, не вся.

– Может быть, Танюш! Ты одевайся. Сегодня у всех черная суббота, и Людины родители во вторую смену. Сейчас пойдем к ней. Посидим. Там еще будут ее брат Сашка и Нинка. Я пока с бабкой поговорю. Ты собирайся.

Через несколько минут я услышала хриплый голос Надежды, доносившийся из кухни:

– Где мясо?! Какое мясо?! На которое я тебе деньги давала! Чего врешь? Чего нету? Давай сюда десять рублей, а то я тебе в харю утюгом запущу! Где деньги? Пропила? Снова пропила!

Я открыла дверь с целью прекратить ссору, не вставая ни на чью сторону. Но последовавшие слова Лидии Николаевны заставили меня отступить к подоконнику.

– Мясо покупать?! Мясо покупать, да?! Чтоб его Танька ела? Чтоб эта сволочь, Зайцева, приходила сюда и тоже ела?! А Ирочка, доченька моя любимая, за решеткой сухари глодала! Ты этого хочешь, да?!

– Молчи! – крикнула Надежда. – Молчи про маму! Из-за тебя она там сидит!

– Что?! – оскорбленно произнесла Лидия Николаевна. – Я?! Я посадила Ирочку? Ведь это же ты! Ты ее, Надька, посадила!! Ты!.. Мне следователь давал твои показания читать! Тебе алиментами нужно было без матери распоряжаться! Пьянствовать на эти деньги с Зайцевой. Подарки везти Таньке своей и с ней водку пить! – Тут Лидия Николаевна перешла на плаксивый голос: – Из-за тебя Ирочка за решеткой сидит… Доченька, моя единственная!

И под восклицания: «Какая мерзость! Какая пакость! Какая гадость!» – старуха удалилась в туалет.

Я стояла у подоконника и трясла головой, когда ко мне подошел Василий и сказал:

– Ты не слушай ее слов. – Он не обращал на меня ни малейшего внимания, а тут смотрел внимательным взглядом, и я увидела, что у него вовсе не пустые, а очень добрые глаза. – Это ж такая дурочка. Я раньше тоже слушал, что она говорит. Как ты. Я же вижу. А сейчас плюю. Дурака с ней валяю все время. Это ж такая дурочка! Ей ничего не стоит у незнакомого человека на улице денег попросить. Вот увидишь. Сейчас выйдет из туалета как ни в чем не бывало…

Когда мы стояли в коридоре и одевались, к нам подошла веселая Лидия Николаевна и ласково спросила:

– И куда ж вы идете? И куда ж вы Васеньку, внучка моего любимого, ведете?

– Ай-яй-яй-яй! – закачал Василий головой, подмигивая. – Ну это ж надо такое, а!

Я понимающе подмигнула в ответ. То, что создавало видимость семейного юмора, для Василия было броней. Но чем оно было для Лидии Николаевны?

Об этом я и спросила Василия, когда мы вышли из дома. Его добрые глаза завоевали мое дружеское расположение. Хотелось с ним поговорить. Я подумала, что выбрать: задавать вопросы на тему его жизни или, заинтересовав собой, самой отвечать на его вопросы. Говорить на отвлеченные темы мы не могли хотя бы потому, что на его столе лежали книги, нагоняющие тоску одними только названиями. Он был мужем моей подруги, и я решила задавать вопросы, хотя, общаясь с мальчиками, я предпочитаю отвечать на них, заинтересовав собой.

– Слушай! С первого дня не могу понять, как бабка к тебе относится. Во всяком случае она старается показать, что любит тебя. Но чувствуется, в голове у нее другое.

– От бабки всегда надо ждать удара. Правда, ты не знаешь, с какой стороны он будет. Но отчего-то всегда уверен, что будет…

Я постоянно об этом думаю, – взволнованно продолжал Василий. – Ничего не могу понять. Иногда терпение мое кончается. Все, думаю, уеду! А нельзя отсюда уезжать. – И он кивнул на Надю.

Я задала второй вопрос, третий, и неразговорчивость исчезла. Я очень многое прощала ему из дальнейших ответов во имя тех добрых глаз. Но за время дороги до Людиного дома моего расположения к Василию сильно поубавилось.

– Друзья? Нет. Здесь у меня друзей нет… Не знаю. Телевизор смотрю, с Надей разговариваем… Зачем Наде краситься? Я ее и такую люблю. Да ничего хорошего. Ну, черным обвести – ладно. А синим-то зачем? Попадет такая девушка под дождь – и… тьфу! Все течет. Вот после армии хотела меня маманя женить. Девку выбрала: все, что надо, по деревенским понятиям, – корова есть, девка сама в магазине работает… А мне все равно было. Посмотрел – вроде симпатичная. Ну и загулял с ней. Пошли как-то раз на речку. И я решил побаловать – раз ее с головкой в реку! Смотрю – вылезает из-под воды не моя девушка. Страшная, аж жуть! После этого дня, как меня маманя ни ругала, как ни заставляла к ней ходить, ни разу не пошел…

Нас в семье семеро. Шесть мужиков и девка. Я третий. Два старших брата уже женаты. А маманя больно уж Надежду любит. Хоть ни разу еще ее не видела, но все равно любит. И то верно. Любить первых двух невесток не за что. Вот у старшего брата. До замужества жена была симпатичная. Хотя мордуля у нее и сейчас ничего… Но растолстела! Это ж такая бочка! Вот смотри. Мой брат получает сто семьдесят рублей. Сто десять отдает ей. Нормально ведь? А ей мало. И через это идут у них каждый день скандалы. А что моему брату?.. Он по девкам ходить начал. Или вот при мне был случай. Затеяла жена братнина ремонт делать. Брат ей помогал сколько мог. А ей мало! Всю жизнь ей все мало. Взяла самолет игрушечный, пластмассовый и по голове моего брата… Ну, после этого… Самолет-то сломался. После этого брат ее здорово прибил. До вечера стонала… Как нельзя? Она должна своего мужа слушаться. Да чего там не права! Что муж говорит, то и надо делать…

Мечта? Была вроде. Моряком я хотел стать. В училище речное поступил. А потом… Девчонка одна была… Да Надежда уж тебе, поди, рассказывала. Не дождалась она меня из армии. Посмотреть на нее захотелось, и все тут. Бросил училище и домой поехал… А потом я в другое училище поступил. Это уж там, где мы с Надей познакомились… Общежитие было плохое. В комнате по восемь человек жили. А в первом училище по двое. Ну я и бросил… А мечта была… Ну да, из-за общежития. По восемь человек в одной комнате! Куда ж такое годится!..

Прихожу домой. Пьяный. Никогда еще так не напивался. Брякнулся на кровать – и до сих пор не могу в толк взять, как я умудрился влезть в пододеяльник. Ведь хотел под одеяло. И вот барахтаюсь там, кричу. Маманя пришла. Вся изба собралась на меня посмотреть. А я уж на пол упал в этом пододеяльнике. Вся семья на ушах от хохота ходила…

Когда в армии служил, был с нами один еврей. Я ихнюю нацию до того ни разу не встречал. Один раз делать было нечего – я давай к нему приставать: «Ах ты сволочь, еврей! Когда в Израиль побежишь?» Зачем? Просто так. Делать было нечего. А он покраснел. Как на меня замахнется. Я его за уши взял, пинков надавал. Да просто так. Скучно было в армии. «Еще, – говорю, – замахивается! Еврей! Сам в Израиль собирается удрать»… Да ничего он мне плохого не сделал. Я же говорю, скучно было.

– Да… Надежда, никак не думала, что твой муж может быть таким жестоким по недомыслию, – сказала я. На что Надя ответила, что Вася – это Вася, и ничего тут не поделаешь.

– Люда мечтает с тобой познакомиться, Танюша, – сказала она, когда мы входили в темный подъезд Людиного дома. – Я тебе уже говорила. А ее брат Саша очень умный. Ты их всех очаруешь. Я уверена.

В ответ на ее слова я споткнулась (в подъезде было очень темно). Необходимость очаровывать Люду и ее брата вывела меня из состояния душевного равновесия.

Спасибо, Наденька. Спасибо большое! Оправдывай теперь ее восторженные слова обо мне, которые я и не просила говорить… Очаровывай теперь, как вы выражаетесь… Дверь открывает, по всей видимости, Люда… Нам, много друг о друге слышавшим, мечтающим друг с другом познакомиться, предстоит волнующая минута встречи… Что мы должны делать? Обняться? Пожать руки? Или просто поздороваться? Пока мы смотрим друг на друга. Но уже надо что-то делать… Люда неопределенно протягивает руки: не то для объятья, не то для пожатья. Я их пожму. Очень сердечно. И улыбнусь, значительно посмотрев в глаза: мол, очень много о вас слышала хорошего… Глаза ничего. Застенчивые… И, спасибо этой Надьке, уже очарованные… Ага. Это Нина… Как хорошо пожимать руку, не заботясь о количестве тепла, вкладываемого в рукопожатие… Ого! А юноша ничего… Взгляд и в самом деле умный. Надя не ошиблась. Вот этого, пожалуй, стоит очаровывать из всей компании… И если б не Сережа… это было бы интересным мероприятием. Плечи красивые… Куда мне садиться? Ты смотри, какой у Саши взгляд заинтересованный… Что это там, на полке? «Государство и право». Все ясно. Юрфак… Зря он короткие волосы носит… Да, Таня, у тебя он еще не спрашивал… Передо мной свой человек. Из стада заурядных интеллектуалов… Как мне понравился город?.. Я не в восторге, откровенно говоря. Все такое прямоугольное… Как патриота своего города, Саша, я тебя оскорбляю заслуженно. В моем городе прямоугольного хватает тоже. Где сейчас без него обходится? Но чтоб хотя бы через два квартала взгляд не порадовала церковь или еще что-нибудь в этом духе… О, боже мой… Две «Экстры»… Народ рехнулся. На пять-то человек! Где я учусь? В данное время я нигде не учусь. И не работаю тоже. Я прожигаю жизнь. Сама знаю, что нехорошо. Я не буду спрашивать, где учишься ты. Потому что я знаю об этом с той самой минуты, как зашла в эту комнату… Точно. «Государство и право» тебя выдало. Вот уже второй день Тане Елагиной приходилось пить ненавистную ей «Экстру»… О чем бы таком поговорить? Перешвыряем пластиночки… С анекдотами? Не пойдет. Для Саши дешево. Про «Мастера и Маргариту»? Не пойдет. Книгу достать трудно. Вряд ли читали… «Романс о влюбленных»! Это всем интересно, и я это не раз с успехом проигрывала. Товарищи! Прошу внимания! Сейчас вы все в порядке очереди выскажете свое мнение о художественном фильме «Романс о влюбленных». Мне это очень важно. Я коллекционирую отзывы. Давай, Василий, начнем с тебя. Не смотрел. Люда!.. Ничего. Ничего – это пустое место. Первая девушка, нашедшая середину между «очень понравилось» и «не понравилось». Нина!.. Ерунда. Как резко. Но в отличие от Люды честно. Надя!.. Не понравилось. И наконец Саша… Очень понравился. Другого ответа я от вас не ждала. Этот юноша говорит мои мысли. К фильму нужен особый настрой. Люди приходят посмотреть правдивую историю жизни человеческой и с этими же мерками лезут к «Романсу»… Предлагаю выпить за «Романс»!.. Вот все осуждают Таню за то, что она быстро забыла Сергея. Только и привык наш зритель рассуждать по окончании просмотра: кто хороший, а кто плохой, кто понравился, а кто нет. Некоторые энтузиасты даже берутся подсчитывать, сколько месяцев Сергей считался погибшим, чтоб доказать легкомысленность Тани.

Этого я не знала. Так вот зачем в кадр включаются осветительные приборы и съемочная группа. Нам тычут в нос условностью происходящего… Саша! А ты не понял сцену смерти? Как она тебе? Очень понравилась. А ты понял, что ее не было? Да не было. Сергей все это представил, сидя перед бутылкой кефира. Это уж условность в условности. Спасибо тебе, теперь понятно, для чего там осветительные приборы на каждом шагу… Саша, ты сейчас так пропел: «Но кровь течет, за что меня? Что я не сделал?»… Как будто испытал подобную смерть… Ладно. Не будем лезть в душу… Я доскажу свою мысль про зрителя, который только и может рассуждать, кто хороший, а кто плохой. А вот понять новизну и своеобразие изобразительных средств, выигрышность их для данной темы – это ему недоступно… Таня Елагина, вы, кажется, того… Перегнули. За столом, окромя Саши, другие люди. А он тоже хорош. Смысловая нагрузка, которую несет разделение кадров на цветные и черно-белые…

Не могу я больше пить, честное слово. Я лучше покурю. Здесь можно?.. А я не ожидала, что Надина Люда курит. Хотя все сейчас курят. Кроме Нади, когда рядом Василий… Да поняла я эту смысловую нагрузку! Очень поняла. Когда после цветных кадров появилась черно-белая жующая морда Сергея, я чуть не закричала от восторга… Может быть, Саша. Может быть, я и испытала что-то подобное. Не будем лезть в душу… Надя с Ниной куда-то отправляются. В маленькую комнату… Так я и поверила, что спать Наде захотелось после трех рюмок. Она курить захотела… Ну наконец-то и Вася подал голос: «Курила Надя когда-нибудь или нет? Ай-яй-яй-яй! Вдруг я по нечаянности пепельницу облизал?» Люда, держись! Не выдавай подругу… А зачем меня Саша зовет в маленькую комнату? Там темно… Нехорошо в дружеский по характеру вечер создавать интимную обстановку… Черт возьми! Таню Елагину уже плохо держали ее длинные тощие ноги. Точно! Саша тушит свет и зажигает свечу… Во всяком случае Люде будет легче защищать подругу. Девочка застенчивая. Еще покраснеет… Таня Елагина прошла за чуваком в темную комнату неровным шагом… Ты смотри! Закрылись на диване одеялом и думают, что ничего не видно. Надежда курит! Точно. Каналья… Саша все еще сомневается в том, что сцена смерти героя придумана Сергеем. Мне это уже надоело… Ага. И зажигает настольную лампу… Тане Елагиной, ожидающей гнусных происков мужской сущности, стало жалко, что их не состоялось. Так как в жизни Тани был Сергей Нинашев, то оставалось сожалеть о том, что имелась возможность сойти за недоступную девочку такой ценой, и этого не состоялось. Но если б Сергея Нинашева не было… Кто знает – может, жалко было бы по другой причине. Человек, даже хороший! Это такая ерунда!.. Да придумана эта сцена Сергеем. Вот смотри – едет он в электричке. Окраина Москвы… Вдруг тут и Альбатрос, и Таня прибегают, и Трубач… Ты только в мыслях можешь столкнуть всех, кого тебе надо, нос к носу. Чего ты меня сюда позвал?.. Писать адрес?! А зачем?.. Нет, я не подумала, что ты в меня влюбился. Я еще не успела… Чего-чего, а это ты успела. Ну и чувак!.. Мне тоже было очень приятно с вами поговорить. Будем обмениваться впечатлениями по поводу просмотренных фильмов. Мы так хорошо заполнили друг другу пробелы в «Романсе»… Сейчас я приду. Только воды холодной попью… Че это такое!.. Точно… Обнаглели. Даже слышно… Таня Елагина стояла в дверях и смотрела, как муж ее подруги целуется с подругой ее подруги… Саш, где этот листок, куда надо писать адрес?.. Раздумала я пить холодную воду – на меня только что ведро холодной воды выплеснули. Даже больше… Прекрасно. Надежда встает. Сейчас вещи встанут на свои места… Уф! Слава богу! «Вася, проводи Нину…» Или не заметила, или эти подонки прекратили… А что Нину провожать? Она, оказывается, в этом же подъезде живет, на втором этаже. Сама дойдет… Люда! Давай выпьем со мной… Эх! Сейчас бы тостик ей предложить! Типа «за дружбу и за честность в дружбе». Чтоб у этой застенчивой девочки мороз по коже! Ладно, жалко. Вид у нее растерянный какой-то… Пьем, Люда, за то, что ты не предала Надежду и не сказала, что она курит! Боже мой, Люда побледнела. Тайный смысл в первой части тоста вышел произвольным… Я пойду в подъезд проветриться. Голова трещит ужасно! Якобы! А на самом деле вдребезги пьяная Таня Елагина шла к дверям пятой квартиры… Черт! Темно, как в танке!.. Она хотела посмотреть, как муж ее подруги провожает подругу ее подруги… Таня зажгла сигарету и затянулась. Тут она заметила, что ход событий теоретически заставляет ее мрачно затягиваться, а ежели честно и откровенно, то все происшедшее заслуживает здорового смеха. А вообще-то чертовски пьяна эта Таня Елагина!.. А вот и он! – муж ее подруги… Темным силуэтом… Сношается у стены с подругой ее подруги… Они тоже чертовски пьяны! Наверх, Таня Елагина!.. Все пьяны, и это может оправдать что угодно… Таня продвигалась на пятый этаж от перил к стене. Она вообще-то могла бы прямолинейно. Но ей хотелось от перил к стене! Она изволила дурачиться… Итак! Перед входом в квартиру примите, девушка, подобающий вид. Ходите по прямой, улыбайтесь приятно, пепел на ковры не роняйте!.. На Надьку смотреть не хочется. Всю жизнь! Всю жизнь около нее всякая ерунда разводится!.. Че это Саша сел слишком рядом? Может, нечаянно?.. Ну конечно. Кто это делает нечаянно… Сейчас изъявим желание идти домой… Вот и Васенька пришел! Скотина несчастная!.. Ничего не поделаешь – льется… Да. Мне только этого не хватало. Чтоб Люда пришла ко мне в понедельник. Да как я ей буду в глаза смотреть! Таня! Улыбку на рожу! – девушка потратит на вас свой отгул. До свидания, Саша. До свидания, Люда! Очень приятно было познакомиться. Чрез-вы-чайно! Оч-чень!

Холодный воздух улицы быстро освежил голову. Василий шел в недовольном расположении духа. Надежда молчала, прижавшись ко мне. Я завела с ней маловажный разговор о шмотках. Всю дорогу до дома Вася молчал. Он думал о том, что раз Надеждины подруги – проститутки, то и сама она не лучше. Самобичеванием он не занимался. Это я гарантирую.

– Ты курила?! Курила, дрянь! – услышала я за дверью возмущенный голос Василия. – Признавайся! Я это видел! – Потом в его голосе появилась неподдельная горечь: – Какая ты была раньше! Когда мы с тобой познакомились. Ты даже целоваться не умела. Я мамане говорил: «Это ж мраморная девчонка! Она жизни не видела». А ты!

В ответ на его претензии Надя виновато молчала. Я услышала глухой звук затрещины и, зло пожав плечами, пошла в свою комнату. Больше всего я была зла на Надежду.

«Ну что вы, Сергей Нинашев, скажете на все это? Нет, ничего не говорите. Мне тоже соблазнительно посмотреть на все происшедшее ироничными, ничего не берущими всерьез глазами… Черт возьми! Гениальная мысль! Я всегда тебе говорила, что все уходит корнями в материальную основу. В данный момент меня интересуют человеческие чувства. А конкретней – ирония. Что, вот просто так взяло это чувство и стало самым привлекательным в глазах современников? Ироничных людей уважают. Ироничными людьми восхищаются. И вообще с ними отчего-то хорошо. Серьезный подход к вещам чуть ли не глупость и инфантильность. Все дело в том, что двадцатый век, стремительный и быстро меняющийся, истощает запасы адаптационной энергии человека. И он спасается тем, что берет на вооружение иронию. Раньше было не то. Она была какая-то действенная. А сейчас – пассивное зубоскальство. Это про вас, Сергей Нинашев! И ревность тоже – прямое проникновение собственничества в человеческие отношения. Идиотское чувство! Свершилась Октябрьская революция, собственность перестала быть святыней. Но ревность процветает!.. Как бы хотелось быть ироничной! Как легко! И все обсмеять. Но я буду выше иронии. Я возьму все сегодняшнее идиотство и пойму его. Я сделаю так, чтобы оно не повторилось. Слышишь?! А сейчас спать…»

«Солнце… Где я?.. Ах да, в городе В… Сергей… Сережа! На этом белом свете есть Сережа Нинашев… Неужели будет когда-нибудь так, что я проснусь и начну думать про что-нибудь другое? И день не будет начинаться со слов: «На этом белом свете есть Сережа Нинашев»… Ха! А может, и такой день будет, когда я его вообще не вспомню. Это просто смешно… Отчего так хорошо?.. А один раз я проснулась первая, а он еще спал. И его профиль на белой подушке рисовался как картина… Волосы так красиво рассыпались. Я его толкнула чуть-чуть и в ухо прошептала: «Вставай». А он, не открывая глаз, припечатал мою голову к подушке. Я его поцеловала и предупредила, что сейчас скину одеяло и пускай он мерзнет, если хочет. Утро было такое холодное, после дождя. И как я отдала его спину влажному воздуху, так сразу содрогнулась от холода в надетой шерстяной кофте. «Нет, – покачала я головой. – Жалко». А он снова взял меня за шею и положил рядом с собой… Отчего так хорошо? Вчера… Что было вчера? Всякая ерунда. И все равно хорошо. Причина в биологических ритмах. Просто в организме наступил самый благоприятный период жизнедеятельности. И мне никакая гадость настроения не испортит… Почему гадость? Как это можно унизить человека словом «гадость»? Он ведь не виноват, бедный, что на него инстинкты навесили. Он что, просил?.. Все бы было в порядке, если б не Надежда. Если ее откинуть в сторону, то к Люде у меня никаких претензий. Выпила. Чувак рядом сел. Свет погасили. Я ее очень понимаю… И в то же время – «Люда! Я не мыслю без нее жизни, я люблю ее больше себя! Могу пожертвовать всем ради нее». Вот рядом с этими самыми Надиными словами Люда – самая обыкновенная сволочь! И никакая она не сволочь: смотрела на меня совсем не бабским оценивающим взглядом, а доброжелательно… Вася? Его я тем более понимаю. Все мужчины так устроены. Их в этом отношении простить легче, чем женщин. Выпил. Сел рядом с чувихой. Свет погасили. И вот тут снова появляется Надя – «Я так хочу, чтобы этот человек был счастлив. Я для него все. Теряя меня, он теряет весь мир. Больше всего на свете он любит правду, а потом меня». Ежели Надежду отбросить, то перед нами самый обыкновенный чувак. Немного отставший от жизни, но с типичным подходом к вещам. Уважает девочку за чистоту. С Нади требует огого сколько, а ему черт-те что вытворять можно. Значит, все дело в Наде. Зачем она связалась с этими людьми? И в первую очередь с Василием. Ведь он же тупой! Если назвать вещи своими именами… И на этот вопрос я отвечу. Ей всегда надо кого-то любить, обогревать, заботиться. А вялый Василий подходит для этого наилучшим образом… Вывод – все в порядке. Ничего не произошло. Но Надежде я все же расскажу. Спасала ее один раз святым умалчиванием…»

Завтрак был таким же хорошим, как и пробуждение. Лидия Николаевна, накладывая Васе лучшие куски, называла его любимым внучком. А он кричал свое неизменное «ай-яй-яй-яй-яй! Ну это ж надо такое, а!». В конце завтрака Надя попросила Лидию Николаевну не чавкать у нее под ухом.

– Купи мне новую челюсть. За пятьдесят рублей, – засмеялась Лидия Николаевна. – Вот тогда не буду.

– Давайте я на своем станке выточу, – предложил Василий. – Какую вам надо челюсть?

Услышав это, Надя схватилась за живот, перегнулась и долго смеялась в таком положении, пока не смогла выговорить:

– Он тебе выточит! Клыки…

Я представила, как маленький подбородок Лидии Николаевны оттянет стальная челюсть, а поверх губ-полосок хищно заблестят два клыка, и сделала то же самое, что и Надежда: схватилась за живот и перегнулась.

Я поглядывала на скучающее лицо Василия, когда мы с Надей одевались и уходили покупать мне билет. Она упрашивала остаться еще, но в среду я должна была приступить к работе, куда меня устроили. Бодрым голосом я посоветовала Васе завести друзей или чем-нибудь увлечься. На предложение коллекционировать марки Василий ответил бесцветной улыбкой. Как всегда, не обошлось без того, чтобы не влезла Лидия Николаевна:

– Скучно будет Васеньке! Взяли бы его с собой… Ух, ты! Как Надька на меня свои глазища вытаращила! Идите, идите… Вертите хвостами. А Васенька пускай скучает.

Захлопнув дверь, Надя выругалась. Я сама вворачивала при случае крепкое словцо, но в Надежде не могла к этому привыкнуть и поэтому укоризненно ее толкнула.

– Не ругайся. И приготовь себя к серьезному разговору.

– Я готова.

– Один раз летом я решила пощадить твою нежную душу. Вышло из этого что-нибудь хорошее? Нет, не вышло. Теперь я не повторю своей ошибки. К тому же ты очень огрубела.

– Я уже знаю, о чем твой серьезный разговор. Можешь не щадить мою нежную душу. Я все видела, – сказала Надя убийственно спокойным голосом. – Я себе внушила, что ничего не было. Понимаешь? Ничего. И к тому же Люде я могу все что угодно простить.

– Понятно. Значит, если б на ее месте была шлюха какая-нибудь с улицы, ты бы ей никогда в жизни этого не простила?

– Нет. Не в этом дело. Просто я знаю, что Люда меня любит и мне от нее больше ничего не надо…

– Ясно. А как же Вася? Думаешь, я ходила проветриваться в подъезд? Нет. Меня понесло к пятой квартире.

– Да, я заметила, что он слишком уж долго ее провожал. А Нинка уже не девочка, я знаю. У нее был парень один, друг детства…

– Ты только пойми меня правильно. Вовсе я не ставлю своей задачей кого-то осудить и отнять твою незаслуженную любовь. Я просто волнуюсь за тебя и удивляюсь, как предвидела все случившееся вчера. Помнишь, я тебе в августе давала советы?

– Танюша, извини, не помню. Ты же знаешь, какая у меня дырявая память.

– Я тебя извиняю. Я так привыкла к тому, что ты внимательно и с удовольствием выслушиваешь все, что я тебе скажу, с тем, чтоб через минуту забыть. А я, между прочим, кое-что от тебя беру. В моих отношениях с Сережей пятьдесят процентов тебя. А в августе я тебе сказала: «Наденька! Если Василий будет тебе изменять, отнесись к этому спокойно. Мужчины так устроены». Измена почему-то считается отрицательным поступком. А нужно искать в реально существующем положительное. Меня тоже не устраивает такой порядок вещей. Но так природа завинтила, что мужчина изменяет. Значит, измена – это неплохо. Не будем говорить «хорошо». Всегда цепляйся за реальность. Ты чего улыбаешься?

– А ты не предвидела в августе, что я сама изменю Васе. Не пугайся, пожалуйста. Я не до конца. Но тогда я больше изменила Васе, чем он мне вчера, хотя и не было всего такого близкого…

– Нет, этого я не предвидела. Этого я просто не могла ожидать. Но теперь, когда я познакомилась с Василием, нисколько не удивляет, что ты могла ему изменить.

– Он был летчик с вертолета.

Надя Черкасова была в своем амплуа: самые романтические фигуры и волнующие моменты она лепила неуклюжими словами.

– Да, Танюша. Язык у меня не развит. Ты ведь знаешь.

– Ладно-ладно.

– Мы пошли в кафе справлять Людин день рождения. Мы были там первый раз в жизни. Танцевали, курили, разговаривали. Как только я села за столик и немножко огляделась, мне сразу бросился в глаза он.

– Летчик с вертолета!

– Ему было лет тридцать. Он, в свою очередь, взглянул на меня. Надо сказать, я была очаровательна. Гладко зачесанные волосы с выпущенными прядями, яркие губы. Длинная юбка и черная гладкая кофта. Я вся такая черная с огромными черными глазами, похожая на кого угодно, но только не на саму себя.

– Оказывается, ты можешь называть себя очаровательной! Раньше ты говорила – идиотская морда, нелепая рожа… Нет, ничего. Именно сейчас ты к себе объективна.

– Я ни о чем не думала. И, честное слово, ничего не хотела. Когда заиграла музыка, ноги сами собой понесли меня к этому человеку. «Почему так скованно?» – спросил он, держа меня за талию. «Отчего такая злая?» – был его следующий вопрос. А мне было все равно, и я молчала. Как он выглядел? Крепкий, сильный, с серыми серьезными глазами, точеным носом и крепко сжатыми губами. От него так и веяло… благородством, мужеством… и силой. Я курила. Бог мой! Сколько я курила! Сигарету за сигаретой. А он смотрел на меня, и в его глазах нарастала безотчетная симпатия ко мне. «Ты цыганка?» – спросил он во второй танец. Я покачала головой… Танюша, нам налево. Он был такой хороший. Не приставал со всякими дурацкими вопросами: зачем много куришь да зачем пьешь? А надо заметить, что под конец я сделалась изрядно пьяна. Он мне подал пальто, и мы вышли. Сели около подъезда. Он мне рассказал, что здесь в командировке, а сам с Севера. У нас они застряли, потому что их вертолет чуть не грохнулся и его чинили. А Виталий изрядно зашиб правую руку…

– Надь, ты извини, что я перебью. А когда он тебе все это рассказывал, у тебя не было чувства, что ты знаешь его всю жизнь?

– Да! Было. Именно это я чувствовала… Знаешь, он извинялся за то, что не может обнять меня по-человечески, потому что болит рука. Мы поцеловались. Хотя я и была пьяна в доску, но почувствовала искренность, которую сохранил человек в двадцать шесть лет. Но он выглядел старше. А потом было самое интересное…

– Надь! Ты не можешь смеяться потише? На нас все смотрят.

– А потом меня три раза выхлестало.

– Ну вот, чего ж интересного. Все испортила. Летчик, от которого веяло благородством, девушка в черном с цыганскими глазами… и три раза выхлестало.

– Может, это и некрасиво, но выхлестало меня бесподобно. А Виталий возился со мной как с ребенком и говорил: «Дурочка, зачем надо было столько пить?» Потом мы сели в такси, и он отвез меня домой. Сказал свой адрес в аэропорту и уехал. Я доползла до пятого этажа и впервые в жизни обрадовалась, что бабка пьяная и не в состоянии заметить, что я тоже пьяная.

– Вот это агентство?

– Может, ты все-таки возьмешь на среду утром?

– Нет, Надя, не стоит… Один, пожалуйста, до А. Вот мой студенческий… Спасибо. Слушай, Надь, а давай не пойдем домой. Так не хочется сидеть в четырех стенах. Найдем какой-нибудь сквер…

– Давай. Только сначала зайдем в магазин и купим Васе пива. А то он обидится… Конечно же, я к нему поехала. Чтоб хотя бы извиниться за вчерашнее. Нашла его комнату, и он нисколько не удивился моему неожиданному приходу. Своему другу коротко сказал: «Это моя невеста»… Танюш, сколько бутылок будем брать?

– Бери три. И еще я тебе советую взять щи в банке. Ты не представляешь себе, какие они вкусные. Там даже мясо есть.