Текст книги "Жизнь уместна (сборник)"

– Мне по душе другие слова: «Кто пинает собаку, тот пинает в ад собственную душу».

– Собака – прежде всего страж порога. И когда псина прописывается на ПМЖ в жилище, от проникновения потустороннего человека ничто не охраняет.

Марья Власовна взяла бультерьера на поводок, и тот, до того момента добродушный, начал бесноваться и скалить клыки на Диляру. Та старалась не выказывать страха и не пятиться.

– Вы непоследовательны. Бездетны, незамужем, состоятельны. Причем настолько, что могли бы построить приют для бездомных животных. Однако вы хотите вложить свои сбережения в квадратные метры не для зверушек, а для себя родимой – затеваете незаконное строительство гаража на месте памятника архитектуры, – женщина кивнула в сторону деревянного дома. – Зачем вам гараж? Как говорят в народе, двух обедов не съешь.

Грохот раздраженно захлопнутой железной двери сотряс дом, и Диляра наконец-то получила возможность приблизиться к переполненным контейнерам. Долго примерялась – все равно полиэтиленовый куль свалился вниз. Просто исправить не удалось, из логова вылез отец Маугли, незаметно, чуть ли не на четвереньках, подкрался и начал рыться в содержимом пакета татуированными пальцами.

…Что у тебя на душе в настоящую минуту?

…У меня повсюду, вплоть до прихожих и кладовок, разлит свет, не электрический и не солнечный – я не знаю какой. И тепло-тепло в каждом уголке, даже на лоджиях! Хотя отопительный сезон еще не начался, и батареи холодные.

…Блаженствуй, блаженствуй! Счастливые лета! Шепчет ли тебе какая-нибудь из антенн, что душа моя летит к тебе каждую минуту? Милая малютка!

…Малютка? Любимый, я же раз в десять превосхожу тебя объемом.

…Да, я не выдержал роли, которую дал себе слово разыгрывать, – казаться необыкновенно холодным, убитым. Дай мне перед неизбежным сносом (к чему лукавить) упиться блаженством. Несомненно, крылья у моей фантазии подрезаны сравнительно с прежним. Прежде она слишком опережала действительность, теперь стала робка, оно и хорошо – все несчастье было от фантазии.

…А у меня, наоборот, крылья выросли. Я сейчас поняла, что Бог – это храм со стрельчатыми арками и прекрасной музыкой, звучащей под сводами… И это мы, дома, созданы по Его образу и подобию, а не люди.

…Будем искать истину, душенька, или пропагандировать понравившуюся идею всеми дозволенными и недозволенными средствами?

…Хорошо, тогда скажи, что человеческого в твоих и моих жильцах, например в Марье Власовне? Она всю жизнь проработала технологом на ликеро-водочном заводе. Денег у нее – куры не клюют. За четыре года, которые я тут стою, она три раза от нечего делать меняла сантехнику в ванной и туалете, дважды – кухонный гарнитур. О количестве шуб в шкафу-купе умолчим. Однако самое сокровенное ее желание – построить курятник или загон для овец под окнами квартиры. Представляешь, утром: кукареку! Дай ей волю – коз будет пасти в Лядском саду! По ночам, вмазав, она жалуется своему похожему, бр-р, на крысу булю, как ненавидит асфальт, электрическое освещение, контейнеры для мусора – нарочно кидает всякую пакость мимо…

…Человек действительно совокупляет в себе жизнь растений, животных и ангелов, жизнь временную и вечную, жизнь по образу мира и по образу Божию… Потому диковинным лесовикам среди людей несть числа. Тем, чьи предки жили в непролазных чащах, молились в кереметях, варили кумышку для приношения духам природы. Если кто невзначай обидел дерево, кошку, должен был просить у них прощения… А потом вытянули всех из деревень, как насосом. Но не сделали городскими…

…«Курганы никем не вывезенного мусора…» – «Зримый результат демократических реформ!» – «Не так давно достаточно было одного звонка в райком партии»… Вильсур Сагитович и Суфия Мифтаховна только делали вид, что увлечены разговором. На самом деле каждый из мудрецов хотел вовлечь в решение своих проблем деятельную Диляру, а та маялась у контейнеров с мусором, лишь бы не пересечься с опостылевшей парочкой. Чтобы протянуть время, и не только поэтому, любовалась соседним домом. «Соединение фахверковой архитектуры и грубоватого деревянного модерна, – не в первый раз размечталась она о своей жизни в особняке. Будучи работником архива, она нарыла немало сведений о былом великолепии дома, и потому в фантазиях своих уверенно разгуливала под потолком залы, украшенным масляной живописью. Порой вальсировала под звуки рояля, отнюдь не с законным супругом Ниязом, надо заметить. Самые бурные игры с образом идеального возлюбленного она переносила на лестницу, ведущую на второй этаж, которая была подлинным произведением искусства, днем освещаясь через деревянные витражи из цветного стекла.

«Я десять лет провел вдали от родины», – Диляра поморщилась от плачущего тона подполковника ФСБ в отставке. С расстояния двадцати метров Вильсур Сагитович умудрялся тянуть по направлению к ней пригоршни, наполненные воображаемым собачьим дерьмом – «Утром открываю дверь, а передо мной три кучи, три кучи!..» «Исповедуй принцип ахимсы, – с раздражением подумала женщина, – пей воду через марлю, махами метелки прокладывай путь ступням ног. Кровью своей делись с блохами, их у нас тут…»

Диляра оглядела двор: собакам лень было даже чесаться, до того набили брюхо щедрым подношением покровительницы. Там и сям распластались «тимуровцы» живописными пятнами, но одного, ярко-рыжего, в «палитре» не доставало. Куда пропала остромордая, похожая на лисичку Джерри? Диляра подавила в себе беспокойство. Боялась самой себе признаться, что жизнь собачьей стаи изрядно занимает ее, предоставляя пищу для размышлений. Что интересно, чем низменней и бессмысленней была наблюдаемая картина, например: сука совокуплялась со своим повзрослевшим щенком, – тем выше воспаряла мысль к смыслу бытия.

А удел ее любимого волнистого попугайчика Кортни разве не был печальным. Товарищ по клетке (хотя клеткой паре птиц, по правде сказать, большую часть дня служила вся квартира), самец Курт, не уделял подруге никакого внимания: часами сидел на рукоятке окна и таращил бусинки глаз, распевая солнцепоклоннические рулады. Он недолго ждал оплошности хозяев: в ясный зимний день упорхнул навстречу погибели в приоткрытую форточку. Получается, Природа вложила в самца, в его голову величиной с лесной орех стремление к свету, риску, приключениям, искусству, а на долю самки оставила исступленное сидение в деревянном домике на пустых неоплодотворенных яйцах, лишь изредка прерываемое питьем воды из поилки. Тогда Диляра улучала возможность убрать из домика незаметно по яйцу, а когда не оставалось ни одного, Кортни приходила в себя, выбиралась на свет божий и восстанавливала доверительные отношения с хозяйкой. Сидела часами на плече, пока та возилась у плиты или смотрела телевизор, перебирая волосы, нежно пощипывая края губ, мочку уха. «Доченька», – ворковала с птичкой Диляра, а ты отзывалась нежнейшим верещанием. Минуты райского счастья, которые дарила дружба с бирюзовой умницей, отравляло знание: в один прекрасный день яйцо лопнет в яйцеводе состарившейся птички и пернатая дочка в страшных мучениях умрет на груди своей мамы Диляры…

– О каком гараже шла речь? – Диляра вздрогнула. Перед ней стояла Суфия, как всегда претендуя на солидный кус ее внимания и времени. «Свет мой, зеркальце, молчи!» – хотелось ей вскрикнуть при виде больших голубых глаз Суфии Мифтаховны, так похожих на ее очи. Вот в кого она превратится лет через десять-пятнадцать, в невменяемое чучело – всеобщее посмешище.

– Я разочаровалась в вас как в деятельном стороннике, – сплеча рубанула правду-матку Диляра, надеясь махом отсечь от себя и постылый мохеровый берет и седые букли, а главное – бесплодные усилия изменить окружающий мир к лучшему.

– Я не робкого десятка. Я иду в бой с открытым забралом, – не отставала бабуля.

– Стоит мне сконцентрировать наши усилия, выбрать направление главного удара, как вы рассыпаете его на ворох мелких затрещин, – дала себя ввязать в полемику Диляра.

– Это образчик голой фразы. Нарциссовски-восхищенное повторение заученного в ранней молодости. Скажи честно, ты дрогнула?

Диляра рассмеялась над жалкой попыткой собеседницы сыграть на ее самолюбии.

– Я же не гегемон, Суфия Мифтаховна, у которого нет трусливой лицемерной половинчатости.

Но та все же зацепила мусульманку, устыдила пересказом хадиса, который от нее же и узнала: получив известие о скором конце света с саженцем в руке – нужно позаботиться о посадке саженца. Так якобы заповедал Пророк: хранить биопозитивный настрой вопреки всему.

– Хорошо, – посуровела Диляра. – Но придется ввести мораторий на мелочные дрязги с окружением. Вчера мадмуазель Марья с Рафаэлем…

Суфию моментально повело в сторону:

– Два года назад это был красавец с голубыми немецкими кукольными глазами…

– В данное время одутловатый урод, завхоз Полисервисбанка. Они предлагали нам вложиться в строительство гаражного кооператива. Две тысячи баксов на входе, пять – на выходе гарантировали, что при перепродаже боксы разойдутся, как горячие пирожки. На свой страх и риск я из-за спины мужа выкрикнула, что нельзя в историческом центре разводить свинорой. В итоге мы с Ниязом поругались, и он до утра исчез из дома…

– Не начал ли твой муженек подозрительно часто чистить зубы и покупать новое нижнее белье? – Надо было видеть горящие глаза тортиллы в момент, когда она переходила границу дозволенного.

– Это имеет отношения к делу?

Все попытки осечь назойливую пенсионерку закончились тем, что она все же вторглась в частное пространство Диляры. Добилась приглашения в гости и, попивая чай в офисном кресле, отжимала жертву по полной программе – руководила бумажной волокитой. Диляра на компьютере готовила Суфие Мифтаховне кипу заявлений по поводу варварского уничтожения тополя: в горзеленхоз, в районную администрацию, даже в аппарат президента. А Суфия маниакально, с горящими глазами перебирала толково составленные бумаги. Но этого вороха ей показалось мало: «Еще в автоинспекцию надо, на бывшего моего студента Марсельку, на буржуя недорезанного, тупицу и троечника. Там, где у него офис на Большой Красной, трех с половиной метров по СНиП для внутриквартального проезда нету. Я измеряла рулеткой…» Диляра схватилась за голову в отчаянии:

– При чем здесь Большая Красная?! Мы же договаривались. Бейся там, где стоишь.

– Для бешеной собаки семь верст не крюк.

…Осень! Осень в природе, и весна на душе. Природа не имеет на меня уже магического влияния… Нужно ловить мгновения счастия, может быть, все и ограничится тем, что есть, а может быть, это только преддверие к такому счастию, какого и не грезилось. Как узнать, как разгадать? Что нужно читать в этих чудесных окнах, в этих, то как будто вопросительных и испытующих, то как будто с наслаждением покоящихся и молящих оторваться стеклах? Сколько раз я пытался сделать хладнокровное наблюдение в эти минуты и разгадать тайну! Но эти минуты так неожиданны, так быстролетны и так упоительны, что обыкновенно приходишь в себя, когда момент пролетел, и тогда только вспоминаешь свою решимость, но уже поздно; самая память отказывается воспроизвести то, что было, и счастливый момент представляется какою-то неясною грезою…

Чу, «Мерседес» притормозил у моего скособоченного крылечка. Может быть, повезет, и богатый промышленник совершит преобразование коммуналки в частное владение, расселит бедноту по спальным районам? Хотелось бы выглядеть достойно в день ансамблесочетания, справить заборчик и залатать кровлю, умолчу о фонтане в качестве свадебного подарка. А у Суфии Мифтаховны пенсия ниже прожиточного минимума. Что касается Стеллы… то и в лучшие времена ее попытки приобщиться к трудовой деятельности заканчивались «тремя тузами», увольнением по статье тридцать третьей трудового кодекса, за прогулы и пьянство… Трудно быть довольным при нищих хозяевах. Сам-то я еще сумел бы остаться стоико-эпикурейцем и довольствоваться малым, но моя невеста…

Ба, знакомые все лица! Рафаэль, не имею чести знать, как по батюшке. Этот струп на теле общества, бесполезная глыба органических соединений. Без намека на развитие, психологическую наблюдательность, игру мысли – довольствующийся лишь грубыми суррогатами: водкой, картами, обжорством. Нияз, который убивает поэзию жизни безусловным перевесом эгоистически узкого, самодовольного и холодного практицизма над чувством. Не случайно его супруга Диляра, эта скромная и благонравная особа с чертами детской невинности, встала поодаль фертом – руки в боки…

Почему они все с таким интересом меня рассматривают? Неприятное обстоятельство, как бы оно ничтожно ни было, всегда действует на меня слишком сильно, причиняет волнение, тогда как благоразумие требовало бы просто плюнуть. Как бы заставить себя быть немного побеспечнее, похладнокровнее? Ведь двое из визитеров абсолютно незнакомы мне. С первым все понятно – явный «пещероначальник и разных порядков всадник». Дележ крошек в богадельне – единственное, в чем преуспел. О, мне знакомо это выражение лица: все благотворное по своим последствиям встречало, встречает и будет встречать препятствия в этой каменной непроницаемости. А вот второй незнакомец странно знаком, и более других меня влечет. Его подпрыгивающая, как у мальчишки, походка, раскосые горячие глаза, привычка вертеть головой в ежеминутной готовности обнаружить поблизости восьмое, девятое, сотое чудо света. Но главное – манера говорить: вдохновенно и косноязычно…

– Сакральность – нравственная основа жизни всего. Каждого отдельного человека, социума, в первую очередь. Поэтому каждый объект мыслится во множестве координатных исчислений. Кусок земли – для кого-то предмет купли-продажи, для кого-то это родина. Для третьих – источник символических смыслов по сторонам света… – Архитектор изо всех сил старался сойти за своего в кругу заказчиков гаражного кооператива. Оскаливался в улыбке, демонстрируя безупречный дорогостоящий уход за зубами. Что-то постоянно доставал и обратно засовывал в карманы недешевой кожаной куртки, которая из-за невысокого роста смотрелась на его спине как панцирь на черепашке-ниндзя. На первый взгляд невозможно было определить, на кого рассчитан поток его красноречия. Уподобленный фонтану, он влек за собой сравнение молчаливых собеседников с бездушными статуями. Чиновник районной администрации Роберт Камильевич благодаря особой выправке, посещающего фитнес-центр «випа», и безупречно сидящему костюму выглядел манекеном. Завхоз Рафаэль из-за выражения безграничного, до нирваны, пофигизма на лице и бесстыдства, с которым толстое брюхо выпирало сквозь рубашку, мог сойти за статуэтку китайского божка.

Сложнее всего было определиться с Ниязом, по роду занятий – блюстителем градостроительной дисциплины. В его полных злых огоньков глазах, напряженных желваках, полуоткрытом, будто в прерывистом дыхании, рте, в завитках, бегущих, подобно извивающимся змейкам, от бугристого лба, только специалист мог увидеть греческую скульптуру четвертого века до нашей эры. Именно тогда образы, облагороженные покровительством богов, стали неинтересны для ваятелей, и они обратились ко всему характерному, профессиональному. Фигура инспектора Архстройконтроля, выражающая динамику зреющего семейного скандала, в ту эпоху, несомненно, могла бы стать благодатной натурой.

Бешенство Нияза вызвало неуместное присутствие жены. Во-первых, было непонятно, почему Диляра не на работе. Затем внушала тревогу «стойка пробивалы» (руки на поясе, голова откинута), которую она приняла. И, наконец, ему было стыдно за ее длинную юбку и платок, закрученный на голове. В эти минуты он готов был променять свою стройную супругу на какую-нибудь каракатицу, лишь бы та одевалась как все нормальные бабы. На статую она походила менее других: непрерывно теребила лацканы пиджака и переступала ногами в обретении ускользающего равновесия, даже платок в присутствии мужчин развязала и снова завертела. Как завороженная вглядывалась она в красноречивого незнакомца и дрейфовала в его сторону. По мере приближения ей все труднее было сосредоточиться. Лицо мерцало возрастом: восторженного мальчика сменял обремененный заботами мужик за сорок, а потом перед глазами женщины и вовсе заиграли лишь пятна света – красные, зеленые, синие…

– Не было так, чтобы объект бултых и появился. Как ребенок рождается?.. – Тут архитектор заметил ее напряженное внимание, и в изложении замысла наметилась логика. – Каким-то образом нужно находить ключевое место и соответствующие ритуалы. Насколько мы можем прочитать смысл, который снисходит с небес и интерпретировать его в том, что является поселением человеческим или простым гаражом?

– Короче, Растрелли, – грубо оборвал архитектора Рафаэль и поскреб «пивную мозоль».

Шамиль, не отрывая глаз от Диляры, попятился, достал из салона машины ноутбук и папку с чертежами. Сразу предупредил, что именно карандашом и тушью от руки – изыск по нашим временам. Никто не возражал.

– Обратите внимание на форму «вечного дерева», – приступил он к объяснению замысла, – в центре ствол, а от него, словно ветви разных высот…

– У нас здесь в ходу другая форма вечного дерева, – подала голос Диляра, – в центре пенек и никаких ветвей и высот.

О безбашенная! Нияз, взяв жену стальными пальцами за локоток, начал выпроваживать ее, цедя сквозь зубы: «Нищая, не стой у меня на пути, когда все делают бабки». Та упиралась. Пахло нешуточным скандалом. Чиновник от греха подальше направился к машине, но сесть в нее помешало появление расфуфыренной Суфии Мифтаховны. Ее было не узнать: мочки ушей оттягивали благородные серебряные серьги, подкрашенные глаза обрели голубизну спокойных озер, а строгого покроя костюм очень деликатно намекал на былое великолепие форм.

– Доброе утро, Роберт Камильевич!

Камильевич захлопнул дверцу «Мерседеса» и на мгновение перекосился от раздражения, маска дежурной любезности далась ему не без труда. Видимо, он видел эту пенсионерку в качестве посетителя своего кабинета чаще, чем хотелось бы.

– Рад вас видеть, комсомольская богиня. Вы как всегда неотразимы…

– Что вы хотите – дочь работников культурного фронта. Вы представляете, Марселька мне заявил…

– Марсель Вагизович, хотите сказать, генеральный директор ООО…

– УО! Троечник и тупица! Даже если намазать его сметаной, собака лизать не станет. Глаза неприятные, рыбьи. А ведь раньше наша улица была образцом интеллигентности. Соседи жили по принципу «Человек человеку друг, товарищ и брат». По вечерам к моему папе на огонек заглядывали супруги Жигановы, Нияз Даутов, певец Усман Альмеев, артистка Мунира Булатова. На стол ставили бутылку водки и картошку, но водка, как правило, оставалась нетронутой, в отличие от картошки…

– …Которая тут же съедалась. Говорили о татарской музыке, культуре…

Роберт Камильевич сделал мужчинам знак, чтобы разбирались без него, а сам обреченно поплелся вслед за Суфией Мифтаховной на экскурсию по улице.

– Знаете ли вы, что дерево живет в городе, как в концлагере, задыхаясь от выхлопов транспорта? – Экскурсия походила на прогулку госсекретаря Мадлен Олбрайт с представителем комиссии ООН по правам человека по разбомбленному Грозному. – Особенно, когда растет в одиночку. Да и почва у нас не особо благоприятная – либо щелочная, либо нейтральная…

А завхоз банка и инспектор тем временем занялись обитателем теплотрассы. «Братан!» – окликнул Рафаэль бомжа, и тот со всех ног бросился вслед за ним за угол дома. Честно сказать, несколько раз в минуты запойного помрачения рассудка он не брезговал «динкой» и «Полянкой» бродяги. Но на этот раз перед ним стояла важная цель, потому водка и одноразовые стаканы были куплены загодя. «Наливай, танкист», – дал команду сообразить на троих Рафаэль. «Братан, закусывай», – извлек бомж после первой нечто отвратительное из кармана замусоленной телогрейки.

«Я попал в яму, друганы, – начал он свою печальную повесть. – И никак не могу из нее выбраться. А если б я в эту яму не попал, то сейчас ездил бы, как вы, на иномарках и был бы весь одет в кожу. Потому что я первоклассный жестянщик! Вот вы машины свои разобьете, а я их из обломков соберу. Вдребезги разобьете – все равно починю!» Похвальбу он подкреплял липкими прикосновениями, словно хотел своей пропащей судьбой заразить благополучных мужиков. Рафаэля таким пустяком было не прошибить, а вот Нияз ежился. После второй бомж понес полную околесицу: про какую-то квартиру на улице Межлаука, где его долго и беспричинно били, ну он и схватился за нож, и все почему-то из-за Стелки, которая каждый день требует с него деньги на мясо, а где он ей возьмет мясо – родит? Хотя кому-кому, а Рафаэлю было прекрасно известно, что парочка давно пробавляется дворовыми собаками. Щенки регулярно идут под нож, и пока первый из помета кипит в кастрюле, братья и сестры в ожидании печальной участи носятся по двору, играя шкуркой единоутробного.

Что касается Диляры и Шамиля, то, оставшись вдвоем, они в рекордно короткие сроки преодолели сначала полтора метра социальной зоны, затем личную, в пределах сорока шести сантиметров, смели интимную, и архитектор буквально слился с женщиной, как бородка ключа со скважиной замка.

– Готовый экскурсионный объект, – кивнул Шамиль на особняк.

– О да, – благодарно отозвался готовый экскурсовод в лице Диляры, – строил татарин из Литвы, просветитель. Лес заказывал в Вятской губернии. Соорудил уникальные печи, с герметично закрывающимися дверцами и длинными извилистыми дымоходами. Бросаешь в жерло горсть щепок, и тепла хватает на три дня. В хозяйских апартаментах имелись ватерклозет и ванна. Интересные детали: двор освещался электрическими фонарями. Последний кованый кронштейн одного из них можно увидеть на брандмауэре.

Детский сад вспомнился Диляре. Те времена, когда детей в тихий час укладывали спать на брезентовых раздвижных лежаках, облачив в длинные белые рубашки. Всякий раз, стоило воспитательницам выйти из комнаты, мальчики в припадке сатириаза начинали орать и задирать хлопчатобумажные хламиды. Девочки присоединялись к беснованию: визжали, кидались подушками, но заголиться мало кто осмеливался. Маленькая Диляра напряженно соображала в такие моменты: ну задерет она подол, а что покажет? С тех пор прошло немало лет, детское изумление прошло этапы ощупывания, детального изучения противоположного пола, стерлось до потребности обходиться законным супругом, как индивидуальной щеткой… и вот, нате, неведомо из каких глубин в яркости и полноте всплыло замешательство от встречи с непреодолимо иным, обновленный импульс невинного любопытства.

– А что там такое странное на крыше, мезонин? – заговорщицки прошептал на ухо собеседник.

– В центре нашего города все странно, все мираж, – Диляра в упор смотрела на буйную поросль мужчины, выбивающуюся из-за рубашки, ее можно было бы сравнить со звериной шерстью, если бы не обилие седых волосков. – Перед сном видишь из окна тополь полтора метра в диаметре, под которым, по преданиям, «председатель земного шара» Велимир Хлебников в детстве ловил кузнечиков. А утром просыпаешься и ага – свято место пусто.

– Это не для наблюдений за звездным небом?! – Шамиль начал целовать мусульманке руки, а она их вырывать. – Если там обсерватория, то это, возможно, дом моего прадеда!

Шамиль бросился обнимать родовое гнездо, знакомое ему лишь по описаниям бабушки. Распростерся на фасаде, прижимаясь то одной, то другой щекой к серым доскам, гладил их. От него почему-то всегда тщательно скрывали местоположение главной семейной достопримечательности. «Уф Аллам, сынок, моя тряпичная голова забыла дорогу к дому отца», – имела обыкновение отговариваться давани[2]2
  Д а в а н и – от татарского «дђњ ђни» – старшая мать, то есть бабушка.


[Закрыть].

– А ты знаешь, что мой прадед построил не один дом, а целых пять? – обернулся он к Диляре. – Зачем? Чтобы в одном жить, а другие сдавать внаем. Иначе было не прожить. Это сейчас быть горожанином вдруг стало легко и просто. А сто лет тому назад!..

– Я работник исторического архива… О том, каково было быть горожанином, знаю лучше любого газетчика и архитектора. Знаю, почем сто лет назад стоил фунт говядины, «расписание кушаний» шакирдов медресе и студентов семинарии, смету заключения условий с бондарем, кузнецом, часовщиком, медником, коновалом и истопником…

Вдали нарисовались Суфия Мифтаховна и ее кавалер поневоле.

– Получается вы, районная администрация, лишь в вопросе о лужении умывальников самостоятельны, – распекала она спутника. – Даже дендроплан не можете составить. Вообще озеленительной политики никакой не ведете. Мне, например, совершенно непонятна мода на ель. Ведь она требовательна к плодородию почв, тенелюбивая. Как можно сажать ее вдоль шумных трасс! Это же пущенные на ветер деньги. Там, где елки, будут палки.

Камильевич вяло подыгрывал:

– Все неразумное действительно, Суфия Мифтаховна.

– Шутник!

Шамиль взбежал на крыльцо и взглядом позвал Диляру спрятаться. Она почти не колебалась и, непозволительно высоко для мусульманки подобрав юбку, прыгнула к дверям, как коза. Они побежали на чердак по старой, стертой до лунок в середине каждой ступеньки лестнице. На одной из них Диляра споткнулась, а Шамиль, пытаясь ее поддержать, сам свалился, да еще и замужнюю даму потянул за собой. В этот миг поток солнечных лучей хлынул, увы, не через цветные витражи (их след давно простыл), а обычные стекла. Пучок был так краток и ослепительно мощен, что походил на вспышку фотоаппарата. Мужчину и женщину он заставил замереть, сидя на ступеньке, словно семейную пару на выцветшей дореволюционной фотокарточке. «Друг вчера позвонил, – вне видимой связи с произошедшим сказал Шамиль, – и насвистел «Битлз». Такой примитив…» «А вот этого не тронь!» – вступилась за ливерпульскую четверку Диляра. Ее тюрбан сбился набок, заколка расстегнулась и волосы фантастического красно-лилового цвета рассыпались по лицу и плечам, как осенние листья. Женщина закрашивала седину краской «Шелковый Тициан».

…Ну что они там в тебе?

…Жалок слабый, всегда и во всем погрешительный разум человеческий, вечно увлекающийся разными блуждающими огоньками по распутьям.

…Они же созданы друг для друга. Это судьба. Их во что бы то ни стало нужно поселить под твоей крышей!

…Давай прекратим сбивать добропорядочную женщину с толку.

…Любовь оправдывает все!

…Сейчас они взберутся на чердак и обнаружат там вещественные следы компании «Долой стыд!», гремевшей в нашем городе в 1920-е годы. Как тебе нравятся плакаты и брошюры такого содержания: «Хорошая жена рекомендует мужу своих подруг», «Мужья, дружите с возлюбленными своих жен».

…Давай посмотрим, что будет дальше. Интереснее, чем телесериал «Тропиканка», в сто раз…

Никто никогда не целовал Диляру так, как Шамиль. Губы у него были полные, при этом плотные и энергичные, он словно умудрялся за раз влепить десяток поцелуев, разной степени интенсивности, нажима и увлажненности. Фасеточный, иного определения, пожалуй, и не подберешь для такого поцелуя. И при всем при этом сочный, энергичный, не слюнявый. А когда наглец положил руку ей между лопаток, Диляра вообще чуть не потеряла сознание. «Со знанием дела», – мелькнуло в ее голове. И опять женщину поразила трепетная чуткость ладони, создавшая впечатление нескольких десятков ласковых пальцев, включивших в позвоночнике горячий ток. Она взглянула исподлобья, на миг стыдливо окунула голубые глаза в карие теплые омуты. Зрачки ее зачесались, ошеломляя новизной ощущения. Услужливая память не замедлила подсказать: «…взгляд – посланник соблазна».

Внизу раздался шум.

– …Жизненно важная проблема, – послышалось стрекотание Суфии Мифтаховны, – в новой системе оплаты жилищно-коммунальных услуг очень много неясного. Нет четкого механизма расчета субсидий, вам, чиновникам, легче заставить пенсионеров обходить множество инстанций…

Трепыхнулся тусклый голос Роберта Камильевича:

– Мы с вами движемся в классическом русле отечественного менталитета – переходим к роковому «что делать?».

– Как что, ставить в графе «капитальный ремонт» прочерк. Весь цивилизованный мир платит только за реально оказанные услуги.

Зазвенели ключи, мужской голос с отчаянием, будто его подвели к краю пропасти, вопросил:

– Что если выдвинуть вашу кандидатуру в горсовет от Партии пенсионеров?

– Наконец-то вы поняли, что во властных структурах должен…

– …Звучать голос матери, биться сердце жены, преобладать мудрость бабушки.

Шамиль взял Диляру за руку и потянул к крутой узкой лестнице, ведущей на чердак. «…Самонадеянно уединяться с кем-либо противоположного пола…» – всплыло еще одно предостережение. Тем не менее она безропотно следовала за Шамилем. Мало того, при карабканьи наверх ей поневоле пришлось пялиться в то место, где спина мужчины теряла свое благородное название. Но она не стала избегать взгляда на запретный – у мужчин от пупка до колен – «аурат». Всему нашлось место в ее сердце: и искушению, и вожделению, и… благоговейному интересу. Раз такое чарующее действие способны оказать губы, руки и глаза этого человека, значит и от всех потаенных уголков его тела жди чудес.

Вот, откинув люк, обитый войлоком, он протянул ей аккуратную руку. Можно ли поверить такому счастью? – еще одно прикосновение!.. Диляра настроилась на упоение мгновением, растягиванием его в вечность, и не просчиталась. Простого контакта их ладоням было мало: пальцы переплелись и стиснулись с силой.

Так, укореняясь друг в друге, мужчина и женщина ступили на «марсианскую» поверхность чердака. Земля, которая была накидана здесь вокруг печной кладки, давно превратилась в пыль мельче пудры или муки, смешалась с прахом окрестностей, который просеяли через щели и дыры воздушные потоки. Оттого пространство под крышей больше напоминало подводное. Каждый шаг был равносилен шевелению на дне загубленного водоема с многометровым слоем ила. Чердачный покров взбаламучивался и расстилал пелену перед глазами даже от деликатных шажков Диляры, что уж говорить о непоседливом Шамиле, который юлой вертелся под стропилами. Сходство с потусторонним миром усугубляли ветхое постельное белье, допотопные атласные бюстгальтеры, шелковые линялые комбинации, развешенные Суфией Мифтаховной и Стеллой на веревках. «Здесь еще кружевных панталон не хватает с отстегивающимся задом на костяных пуговицах», – пошутила Диляра и хотела уточнить детали: «как в уборных горничным приходилось задирать подолы дамам…» и осеклась. «Мусульманка ведет себя достойно и правдиво, не допуская кокетства…» А что делает она? Обсуждает с мужчиной пикантные женские секреты, пусть и столетней давности… Это предел вольности, точка невозврата.

С пылающими от стыда щеками Диляра присела на корточки перед стопкой старых газет и, словно душеспасительную молитву, стала зачитывать заголовки: «О мерах по дальнейшему улучшению работы машинно-тракторных станций… за крутой подъем советской торговли… больше хлопка стране…» При этом сознание ее было сосредоточено на том, что полчаса назад свершилось самое важное в ее жизни событие. «Что с этим делать? – смятенно думала женщина. – Спрятать вспыхнувшее чувство глубоко в сердце? Не опуститься до банальной пошлости в отношениях. Создание ячейки общества, так называемого брака тоже не выход…» А Шамиль тем временем, не подозревая, какие далеко идущие планы строит в отношении него, по сути, незнакомка, бродил меж пододеяльников, выискивая лаз на смотровую площадку.