Текст книги "Жизнь уместна (сборник)"

Отформатировав толпу в «облако мошкары», он увидел на его краю энергетический сгусток в форме ежа, источающего раздражение и неуемную энергию. При наведении резкости «еж» приобрел внушительные очертания ощетинившегося баскетболиста (перед матчами для устрашения противников спортсмен не брился). Тело центрового, вероятно, было бы напряжено до предела, а остановившиеся глаза блестели, если бы не мяч, которым он лупил об асфальт, оберегая, однако, при этом драгоценные икры от излишнего напряжения на пятачке газона. А подручные его тем временем лупили по мозгам обывателей такими страшилками:

– Для автолюбителей с крепкими нервами применяется последнее китайское предупреждение. Однажды поутру у «жигуля» можно будет обнаружить проколотые шины, вырванное «с мясом» колесо заднего вида. А может быть, наскальную живопись – гвоздем по капоту…

О люди, порожденье бесформенных медуз. Совсем недавно вы смотрели в рот солидному госслужащему, инспектору Архстройконтроля, а сейчас единодушно присягаете на верность варягам из ОПГ:

– Хочешь не хочешь, а пойдешь на поклон к охраннику ночной стоянки.

– А если машину умыкнут какие-нибудь залетные фраера?

– Деньги сдавать сразу за месяц?

– А кому сдавать?

Ниязу казалось, что граждане и гражданки от избытка верноподданства готовы запрокинуться на спины, заголяя дряблые беззащитные горла и животы, – владейте нами!

– Общак – это святое, – вставил свое веское слово Фарид.

Вильсур Сагитович благоразумно промолчал.

Наконец пожар, идея которого целый день витала в воздухе, свершился. Бугая со скрещенными окорочками как пробку из бутылки вышибли с порога младшие Ахметгалеевы, в панике бежавшие из охваченной пламенем квартиры, расположенной на третьем этаже. Из причитания дочерей и отрывистых реплик зятя, подпоясанного полотенцем, сложилась приблизительная картина происшедшего. Пока старшая разговаривала с подругой по телефону в спальной, младшая готовила ребенку картофель во фритюрнице, а зять плескался в душевой кабине, на застекленной лоджии вспыхнул пожар. Огонь быстро распространился по квартире. Словно наделенное злонамеренным разумом, пламя наступало не широким фронтом, а окружало, брало в кольцо всякого, кто пытался плеснуть в него водой из тазика.

Первой реакцией матери семейства был вопль отчаяния: «О мои шубы, мои шубы!» (Обширная коллекция меховых изделий шустрой мадам требовала периодического проветривания на лоджии.) Однако холодный расчет не замедлил возобладать и версия, выводящая из-под удара клан Ахметгалеевых, появилась быстро: «Это алкоголичка бросила сверху окурок! Она нам завидует, что мы хорошо живем!»

Нияз сразу понял, что под алкоголичкой подразумевается его жена. Заткнуть хабалке рот было нетрудно, он прекрасно знал, что лоджия семьи Ахметгалеевых, по сути, превращена в жилую комнату, помимо электричества, туда выведены батареи отопления, стоит холодильник, который скорей всего и загорелся. Кабы знать, добралась ли Диляра, которую он оставил в полубессознательном состоянии, до квартиры. Но как проверить, если в подъезд невозможно зайти из-за ядовитых продуктов горения бытовой техники и мебели.

– Наркоманы! – торжествовал Вильсур Сагитович. – Они кальян курили на лоджии, меня на мякине не проведешь.

Нужно отдать ему должное, он первым вызвал огнеборцев – опасное соседство с Ахметгалеевыми приучило его держать под рукой, как наган с взведенным курком, расчехленный мобильник. Именно за ним, за въедливым аналитиком, устремилась толпа на обратную сторону дома понаблюдать, как языки пламени с третьего этажа лижут раму четвертого.

Когда во дворе никого не осталось за исключением Нияза, оцепеневшего на скамейке, настежь распахнулось одно окно. Из него выглянула задорная веснушчатая физиономия Олеськи. Девушка глянула вниз, прикидывая высоту, с которой в крайнем случае придется прыгать. В поисках человека, которого можно было бы попросить растянуть одеяло или брезент, она окинула взглядом даже темнеющее небо с проступающими звездами и ойкнула.

– Вы не подумайте чего такого, – обратилась она к невидимому собеседнику, зависшему среди звезд. – Я пришла попроситься к Маратке в группу. Ведь я профессионально лабаю на гитаре и ради него почти перестала слушать металл. Переползла на меланхолично-задучивый дум-готик и финский транс.

Горюющий мужчина с надеждой встрепенулся. «Нет, не Диляра», – подумал он.

– Все нормально, – успокаивала кого-то девушка. – Я как раз вышла на лоджию, чтобы крикнуть: «Його-го, Казан!», а там ого-го Казан – все полыхает. Рама, слава богу, была закрыта, иначе бы огонь в два счета перекинулся. Только синтетические сумки прикольно – пуф! – как сдутые шарики – от жара съеживались.

Раздалось завывание пожарных машин. Белокурая голова на мгновение исчезла. «Гидрант подсоединить невозможно! Люк под асфальт закатан!» – матерились пожарные. А двое из команды, надев противогазы, вбежали в задымленный подъезд.

– Ничего, – Олеся вернулась, – стекла потрескались, но пламя все еще держат. Ваш сынуля из ванны таскает ведра с водой, деревянную обшивку поливает. Прокоптился как селедка. Телевизор и барабаны я в холл перетащила. Маратка доволен.

Послышался звон.

– Это струя из брандсбойта в раскаленные стекла ударила, они все махом и осыпались. Ой, Диляра апа, потолок у вас в большой комнате теперь весь черный. Хорошо, что не подвесной…

Когда жильцы начали возвращаться на майдан разрозненными небольшими группками, пожарные как раз вынесли наружу бездыханное тело Диляры. Испугавшись возмездия Нияза, мать Ахметгалеевых, заслонив свой выводок спиной и растопыренными руками, затявкала:

– Про окурок мною было сказано в состоянии шока! И все, что мои дети говорили – в состоянии шока! У меня муж весь серый, его нужно срочно госпитализировать. – Она не знала, что придумать во спасение семьи и кому какие суммы дать на лапу, учитывая такие отягчающие обстоятельства.

А белокурая девушка на четвертом этаже продолжала ворковать как ни в чем ни бывало:

– Кортни? А, попугайчик. Да все с ней все нормально. Я клетку сразу полотенцем накрыла, она у меня в ногах стоит. Сейчас…

Из распахнутого окна вылетел бирюзовый волнистый попугайчик, похожий на тропическую бабочку. Несколько взмахов маленьких шелковистых крылышек – и попугайчик достиг мерцающей точки, одной из мириад, светящихся на темном небе.

Торг уместен
(Рассказ)

И-и-и, Ходаем![9]9
  Боже мой! (тат.)


[Закрыть] Сколько рынок ни убирай, все равно мусор на нем не выводится. С раннего утра шелестят по асфальту ПВХ – бутыли, одноразовые стаканчики. Рвут воздух обрывки блатных песен:

 
Эх, досталась мне судьба крученая.
Подгребла иномарка черная
И вдаль по широкой улице
Понесла-а-а…
 

«Кто, интересно, в семь утра прибегает на рынок за аудиокассетами?» – задается вопросом частный предприниматель Альфия Марченко. Сама-то она как раз торгует важными вещами – замками, электротоварами. Это людям иной раз бывает необходимо купить до начала рабочего дня. «По широкой улице понесла!» Глупость какая. Альфию почему-то никогда не несло, она всегда управляла событиями своей жизни сама. Как рулем розовой «Оки», которую купила специально для поездок на Вьетнамский рынок. За товаром.

Слова «товар», «рынок», «опт», «прибыль» предприниматель Марченко даже мысленно произносит с особой серьезностью. Лет двадцать назад она так же почтительно приседала на словах «партком», «проректор», «связи», «блат». Материальные проблемы и тогда целиком лежали на ней. Она преподавала информатику в вузе. Но при маленьком росте, акцентированных скулах, сужающих глаза, все равно постоянно приходилось доказывать, что она свои деревенские лапти давно на казанский светофор повесила.

Это сейчас все ахают, узнав, что сыновья Альфии учатся в Америке. Как дети элиты. Ради Эмиля и Фердинанда, чтобы могли они заниматься бизнесом (священное слово!) на серьезном уровне, выгружает ЧП Марченко из своей «консервной банки» коробки с китайским инструментом и фурнитурой. Тащит, еще более уменьшаясь в росте, к столам-бункерам с приваренными из грубых листов железа дверками. У нее четыре точки на самых выгодных бойких местах. За пятым столом, чуть поодаль, отдельно, в качестве продавца стоит муж Альфии Жора. Манюня, как до седых волос зовет его свекровь. Каждый вечер бывший программист бывшего НИИ расходометрии названивает ей по телефону и жалуется на жену:

– Мама, Альфия мне процент снизила. Альфия мне не доплачивает. Альфия – козерог, она наступает на мою свободу.

Жора увлекся на старости лет астрологией. А какой толк в занятиях ею, считает его супруга, если это не кормит?

«Продавцы вовремя пришли?» – спрашивает Жору Альфия, она заставляет мужа присматривать за нанятыми людьми. Он с садистским удовольствием докладывает, кто на сколько минут опоздал, чтобы помучить нелюбого деспота: мол, твои подчиненные тебя ни в грош не ставят. Ему не приходит в голову мысль переложить тяжеленные коробки из женских рук в свои, мужские. Этого, впрочем, от него никто не ждет. Альфия прибавляет ходу. Скорее взять нанятых продавщиц под контроль, пока не начали химичить. Тот же Жора, она подозревает, скупает у алкашей по дешевке краденое и тайком от нее продает. Жаль, не так просто вывести его на чистую воду. «Среди нас дятлов нет», – его-то женщины отказались закладывать.

Ни одной из них нельзя довериться. Вот, пожалуйста, Зухра, как всегда, еще не разложилась! А ведь первый поток покупателей тем и ценен, что прибегают люди в восемь часов по крайней необходимости и хватают нужную вещь, не торгуясь.

– Зухра, – начинает Альфия рабочий день коллектива с выговора, – нужно всю витрину быстро вывалить на прилавок, а потом уже все как по линеечке раскладывать да прихорашивать.

Размалеванное лицо Зухры, все еще красивое в сорок один год, с остатками холености, искажается злобой. Она явно материт про себя хозяйку. Пускай, Альфие нет до этого дела. Вслух Зухра все равно не взбунтуется. Она постоянно что-то должна благодетельнице Марченко: то сто рублей за патент, то штраф за опоздание, то оплату места за пропущенный без уважительной причины день. Время от времени у продавщицы воруют что-нибудь дорогое. Или случайно хрустнет в тесной коробке пластмассовая ручка реверсной отвертки. Кто возместит нанесенный Альфие материальный ущерб? Так оно и есть, Зухра начинает заискивающе оправдываться: «Я никогда в жизни таких тяжестей не поднимала, клянусь».

– Дай сюда! – берется ей помочь Изольда, второй продавец. Она играючи перекидывает Зухре из своего бункера объемные коробки из-под бананов, заполненные батарейками. – Тебя бы на «Мелиту», – дымит при этом сигаретой Изольда. – Мокрые шкуры из чана доставать. Каждая 80–90 кило! А потом через сушильный аппарат их протягивать.

Силачка родилась на улице Маджита Гафури, и этим все сказано для человека, знающего, что такое Новотатарская слобода. Широкие плечи, ухватистые руки и бойцовские икры ног у Изольды не только от ворочанья шкурами на меховом объединении. В 80-е годы ей наравне с парнями пришлось заниматься боксом в подпольных спортзалах, драться с «Тукаевскими» стенка на стенку, довелось даже спасать жизнь от пуль легендарного «Тяп-ляпа» бегством по насыпи[10]10
  Речь идет о казанских организованно-преступных группировках: «Тукаевские», «Тяп-ляп».


[Закрыть].

– Альфия Мингазовна, – вступается за Зухру третий продавец Наташа Вашакидзе, бывшая учительница литературы. – Нельзя рвать магическую связь продаваемой вещи с продавцом. Если товар расставлять только по вашей указке, то на нем не будет маячка привлекательности. Кривая раскупаемости пойдет вниз. Вы заметили, что я всегда, перед тем как дорогому залежавшемуся набору инструментов уйти, приношу из дома машинное масло и натираю его до блеска?

Что это? Тонкий намек на ее, Альфии, скупость? У предпринимателя Марченко продавщицы обходятся не только без машинного масла, но и без ярких рулонов-ценников, пакетов-маечек для цивильного отпуска товара. У нее вся прибыль вкладывается в доллары, которые переправляются детям, в Штаты. С какой стати Альфия должна заботиться о наемных рабочих, покупателях? Это ей должны в ножки поклониться за созданные рабочие места.

Жора же слова Вашакидзе воспринимает как приглашение к оккультному разговору. (Кто что хотел, то и услышал.) Бежит вприпрыжку, размахивая Наташиным гороскопом. Бросил рабочее место.

– Ты поняла, что торгуешь мистическим товаром? – обращается он к своего поля ягоде, человеку не от мира сего.

У рыночного астролога – очки на горбатом носу, седые длинные кудри, сутулая спина и опоясывающий бедра торгашеский кошелек под выручку. Запах алкоголя. С утра. Для Альфии не секрет, что муж стал неравнодушен к спиртному, но не хотелось бы, чтобы весь рынок об этом узнал, особенно ее подчиненные.

– Посмотрите, – Жора тычет пальцем то в листок со схемой, то в предметы на Наташином столе. – Торговля замками проистекает из карты вашего рождения. Во втором доме материального положения у вас Хирон в соединении с Черной Луной. Планетоид Хирон – это ключ в тонкие миры и обратно. Вы, судя по всему, слишком высоко парили над грешной землей и потому вынуждены зарабатывать теперь на кусок хлеба грубыми замками и… тонкими ключиками к ним. Боюсь, торговли игрушками, книгами или канцтоварами у вас не получится…

Каким таким другим товаром? Не пригрела ли Альфия на груди конкурента? Она высыпает перед продавщицей блестящие ленты с таблетками «Раптора», и Наташа вынуждена на цыпочках крепить к перекладине средство от комаров и вести интеллектуальную беседу одновременно:

– На вашем месте, Георгий Михайлович, я имела бы замкнутое в атеистическом материализме сознание, – изящная трактовка чем-то не устраивает женщину, и она подвергает сомнению ценность астрологии вообще. – Время-то какое. Конец света. Нас окружают легионы падших сущностей. Невинная медитация, рюмка водки – и ты забесовлен.

Ясно. Наташа просекла Жорину тягу к спиртному. А еще она подчеркивает превосходство своего гуманитарного образования над ее, Альфии, естественно-научным. Да, Мингазовна ничего не смыслит в гороскопах. Но в начале 70-х годов спор о сравнительной ценности лириков и физиков, безусловно, решался в пользу последних, и поэтому Альфия Кашапова, выпускница сельской школы, рванула на престижный физфак. Самостоятельно штудировала пособия и обошла-таки на вступительных экзаменах многих учеников хваленой математической 131-й школы. Зато сейчас у нее дети в Америке, Фердинанд уже получил гринкард.

Альфия подает Наташе с вечера проверенную красной шариковой ручкой тетрадь с записью учета проданного товара. У Вашакидзе никогда его стоимость не совпадает со сданной выручкой. Или нет записи на какую-то сумму, или недостача. Увидев красные цифры, бывшая учительница, похожая на жену Джона Леннона Йоко, аж пошатывается. Она давно просила Альфию сократить рабочий день: разрешить начинать собираться в 15 часов. Ее надсаженная ночными проверками изложений и сочинений голова, видите ли, дает сбои именно под вечер. Красные цифры копятся во внушительную сумму долга, которые давят на Наташину психику. Но Альфие до этого какое дело? После пятнадцати часов в прилавки бьет прилив второго выгодного потока покупателей – бегущих с работы, так же, как утром, хватающих товар без торга и сомнений. Вот вчера, к примеру, Аллах дал ЧП Марченко в 16.30, когда смеркалось, продать на целых три тысячи рублей. Взяли десять удлинителей по семьдесят пять, четыре рулетки по шестьдесят… Альфия отгоняет сладкие воспоминания и вываливает на стол весь свой ассортимент. Может, все-таки нанять еще одного продавца вместо себя? Она понимает, что недотягивает как снабженец и менеджер. На ее прилавке нет ничего качественного, особенного, чего не встретишь у других… Но кто тогда присмотрит за девочками? Особенно за Изольдой.

Вот она, новотатарский сувенир, глубоко затягивается (какой по счету?) сигаретой, щурит слегка полинявшие, всему знающие цену глазки: взвешивает, пятьдесят граммов ей с утра закинуть за диафрагму или все сто? Не от избытка человеколюбия, конечно, нянчится Альфия с Изольдой, а потому, что алкоголичка – молодая теща очень непростого зятя, благодаря которому, она, предприниматель Марченко, захватила бойкие квадратные метры рыночной площади. Под покровом ночной темноты сваривала столы, за которыми сейчас стоят Зухра и Наташа, а утром лаялась с администрацией: «Вам не надо – мне надо!» Быстро всех успокоила с помощью Изольдиной крыши. Правда с замечаниями на бывшую гопницу не накатишь и недостачу в целях устрашения не повесишь…

В следующее мгновение Альфия сама, как букашка, прижата к ногтю каким-то ничтожным, без возраста и лица субъектом.

– Вы почему торгуете этими замками? – вопрос задан по поводу чебоксарского серого «краба». – А вы знаете, что он открывается отверткой? Вы должны знать, чем торгуете. Я обязательно пожалуюсь на вас в Комитет по защите прав потребителей.

Ничтожество достает блокнот, чтобы записать номер лицензии. А Альфие совсем ни к чему светиться со своим барахлом где бы то ни было.

– Мужчина должен быть воином и героем, а не потребителем, – приходит хозяйке на помощь Наташа.

На дню бывает раз 10, мужчины (а не женщины) аргументируют свои претензии тем, что они – их величество потребители. И тогда Наташа наизусть цитирует им сцену из «Тараса Бульбы», в которой у казака шаровары дорогого алого шелка вымазаны дегтем в знак полного к вещам презрения. Цитирует она строки, написанные Гоголем, и сейчас. Погружение в школьную программу возвращает мужичонку в доперестроечные времена, и он, осмыслив ситуацию под другим углом, с миром исчезает из поля зрения.

Следующего покупателя переключать не надо, он добровольно остался в прошлом. Так и спрашивает:

– Чей кипятильник? Китайский. Ням-нямский, значит. А советского нету?

– Забудьте о советском, – отработанная фраза Альфии. Ей все равно, товар какой страны помогает встать на ноги ее сыновьям.

– А вообще, если честно, – доверительно хрипит Изольда, но не Альфие, а Наташе, – товар пошел гнилой. ОТК-то позакрывали. Не инструмент, а сплошная сыромятина. «Почем эта беда?» – так теперь мужики отвертками интересуются.

– Еще: «Почем эта канитель?» – кивает Наташа.

Интересно, что объединяет читающую Шекспира в подлиннике Вашакидзе с получившей высшее уличное воспитание Изольдой? Но факт остается фактом, они спелись. Чего доброго, сообща потребуют процент повысить. А Альфия не может платить больших зарплат. Она, бедная, несчастная, имеет по десять рублей с замка, поэтому у нее продавцы получают три процента с выручки, а не восемь-десять, как на розетках и выключателях.

– Изольда, – пытается она подстегнуть в подругах конкурентный инстинкт.

– У тебя кодовый замок по 450 рублей продался?

Изольда разводит руками.

– А Наташа уже три продала. – Горе-психолог Альфия не видит, какие понимающие рожи корчат друг другу Изольда и Наташа, проявляющиеся на работе, по доброй, эпохи застоя, традиции, прежде всего дружить, а потом уже зарабатывать.

– Все верно. В Наташке тоже есть мужское начало, – хлопает Изольда по плечу щуплую Вашакидзе так, что та в коленках подламывается. – Она любит и понимает замки, инструменты. Че б они у нее не продавались.

Альфию несколько раз немилосердно толкают владельцы невыгодных средних мест, чертыхаются, пробираясь к выходу, на ее выставленные в проходе коробки. Эти мелкие уколы судьбы она всегда переносила стоически, как снег, дождь, ветер в лицо. Чай не принцесса. На более важные вещи нужно обращать внимание. Вон около Зухры маячит самый выгодный покупатель – из района. Высокий, но с до нелепого раздутым животом, в руке, как древко победного флага, трубка сотового телефона. Такой может скупить весь прилавок, если к нему найти подход.

– Књпме тора?[11]11
  Сколько стоит? (тат.)


[Закрыть] – подчеркнуто властно от неуверенности в себе спрашивает Зухру барин из глубинки.

– Семьдесят пять, – сухо отвечает Зухра, а когда мужчина недовольно разворачивается, фыркает: – Чаплашка с сотовым. Спит, наверное, со своей трубой.

– Житмеш биш! – отчаянно машет руками Наташa, но акцент ее столь ужасающе нелеп, что татарину она кажется инопланетянкой.

Она и впрямь с гусями, эта Вашакидзе, как ее японо-американский двойник. Вбила себе в голову выучить язык народа, на земле которого живет. И зацепила-таки покупателя. А надо ему пять «бочонков», десять «двоек», шесть «пешек», десять «двадцать первых» с каленой неперепиливающейся дужкой.

– И-и-и, матурым[12]12
  Красавчик (тат.).


[Закрыть]! – павлиньим веером распускает Альфия певучесть, свист и гортанный клекот родного языка. – Якынрак килегез[13]13
  Подходите ближе (тат.).


[Закрыть].

Пузо с сотовым плывет в ее сторону. В таких случаях она всегда благодарит судьбу за свое деревенское происхождение. Очень пригождается в торговле знание татарского. Никаких струн такие диалоги с покупателями из районов, даже из родного Бугульминского, в ее душе не трогают. Главное – перехватить оптовую закупку, подрезать продавца, чтоб он не поимел больше положенного. У Альфии дети в Америке, она не может начислять большие зарплаты. Фердинанд звонил на днях: нечем заплатить за лечение зубов. У Эмиля хозяин требует за три месяца вперед за квартиру…

– Сау булыгыз[14]14
  До свидания (тат.).


[Закрыть], матурым! – Альфия пересчитывает деньги: какой молодец этот пузатый, на две тысячи купил и скидки не попросил – батыр!

А не пора ли Альфие подкрепиться? Кормилы-то с тележками давно снуют по рынку. «Чай, пирог кто желает?» «Пярямящ, дэвки». «Плов горячая». (Это ковыляет узбек с котелком.) «Покупаем губадию[15]15
  Г у б а д и я – круглый пирог с многослойной начинкой.


[Закрыть], губадия – кипяток!» Альфия придирчиво выбирает мини-губадию за семь рублей, учиняя строгий допрос, много ли положено корта[16]16
  К о р т – творог, поджаренный до приобретения коричневого цвета.


[Закрыть] и изюма, не перекисшее ли тесто. В прошлый раз в губадие был один рис. Если в сегодняшней будет так же, Альфия потребует назад свои деньги. Ей пирожок с рисом не нужен. Наташа, шепча строки Тарковского «И я должник, а не истец», подчеркнуто, без претензий и пересчета кусочков мяса, берет охапку плова (да только не в коня корм). Зухра ничего не покупает. Ей ее правильная татарская мама должна принести термос с чаем и «кыстыбышки»: тонкие лепешки, в которые завернут картофель. Изольда раскуривает новую сигарету.

– Че-то седня не клюет, – это она по поводу низкой покупательной способности населения.

– Не рыбный день, – чирикает Зухра.

– Для кого как, – намекает Наташа на отбитого оптовика.

Мимо, шаркая ногами, идет Жора, несет двумя пальцами за горлышко бутылку пива «Обломовъ». Вашакидзе жует плов и не смотрит в его сторону. Жалея о потерянном собеседнике, Жора притормаживает, берет со стола у Альфии шило, чтобы поддеть крышку. И только когда открывшаяся наконец бутылка выскальзывает из его рук и заливает электродинамические фонарики «Жук», Наташа оттаивает: так-то! Если прочитал несколько книг по астрологии, не корчи из себя небожителя, не выноси людям окончательных приговоров.

– Водолействуете, Георгий Михайлович?

– Водолействую, – он делает несколько глотков из наполовину опустевшей бутылки. Приближаю наступление новой эры и расцвет человечества. Никакого конца света. Все у нас у всех скоро получится, Наташенька.

Альфия вытирает тряпкой фонарики. Терпеливо пережидает и демонстративное поглощение мужем пива, и в сотый раз завязавшуюся дискуссию «Апокалипсис, или Эпоха Водолея?». Нет, чтобы вместе с женой обдумать план самовольной постройки гаража во дворе дома, чтоб служил для товара складом. Альфия уже советовалась с главным инженером Госархстройконтроля, без суда никто не имеет права незаконную постройку сломать. Это ее собственность: энное количество кирпичей, сложенных определенным образом. Но так называемый муж лучше будет вникать в аферы какой-то Вашакидзе. Альфия, конечно, вечером все у Жоры выведает… Ну-ка, ну-ка! Слева от Зухры примостилась тетка с газетами и голосит: «Руки, руки! Покупайте свежие руки!»

– Женщина с «Изруквруками»! – срывается с места Альфия. – Не вставайте здесь, здесь нельзя вставать!

– Я тебе мешаю? – огрызается женщина, но послушно выметается.

– Да, мешаете! – кричит ей вдогонку Альфия. – Вы отвлекаете внимание от моего товара.

– Улететь бы в небо, – вздыхает Зухра, ей не по нраву битва за место под солнцем.

Еще бы, с такой-то внешностью. Только на ее месте Альфия убрала бы глупую челку, сделала стрижку и легкую химию, пошлые выщипанные бровки вернула бы к естественной густоте. И вперед. Давно бы уже стала видной госчиновницей. Альфия, конечно, умела и умеет одеждой, осанкой придать себе стати. Щелочки глаз с помощью краски увеличиваются ею в два раза. Но скольких это требует усилий, а со стрекозой-продавщицей все равно никакого сравнения.

Появляется тетка в пуховом, несмотря на теплый сентябрь, платке, кланяясь, как японец, заискивающе здоровается с Альфией как с начальником, потом со всеми остальными.

– Исђнмесез![17]17
  Здравствуйте! (тат.)


[Закрыть] – радостно вопит Вашакидзе тетке.

Это Зухрашина мать пришла проведать дочку. В родительском доме они встречаться не могут. Сноха поставила им условие: или она, или золовка. Зухра условие приняла, брезгливо отказалась от возни за жизненное пространство и съехала с сыном в трущобу на Некрасова к пьющему мужу (уже лет пять как бывшему). Но поклялась: на одном языке с буинской прошмандовкой, чью казанскую прописку она благословила, не говорить. Мать робко сует в руки Зухры маслянистый сверток. Из болоньевой сумки может вынырнуть еще один такой же для подношения Альфие, что ей мало улыбается. Возьмешь, потом придется выслушивать жалобы на непутевых подруг дочери, на любовника-экстрасенса, который тянет с никахом[18]18
  Н и к а х – мусульманский обряд бракосочетания.


[Закрыть]…

Альфия просит Наташу и Изольду присмотреть за своим столом, а сама отправляется с «экскурсией» по рынку: разведать, какие цены у конкурентов. Товар полиэтиленом не закрывает – пусть ни на минуту не перестает «клеить» покупателей.

Вот она уже по ту сторону прилавка. Здесь ее мысль работает не менее напряженно. Тросовый велосипедный замок у Генки стоит шестьдесят пять рублей, ей тоже надо поднять до шестидесяти пяти. Крепко нечист на руку Генка. Ворует у своих же. Альфия не раз его хватала с поличным… «Гардиан» у Регины сто пятьдесят, но у Альфии этих замков много, лучше она их до ста сорока пяти снизит, и пусть Регина служит ей «трамплином». Эта женщина – молодец. Ходит на работу как часы. В восемь уже разложена. (Альфия даже сама с собой лукавит, забывая, что у Регины подмена и вследствие этого два выходных.) Какие у Таньки интересные дверные ручки в виде чешуйчатых рыбок. Надо бы Альфие тоже такие на Вьетнамке закупить, сделать соседям конкуренцию. Танюшка – маленькая железная леди. Единственная, кто успешно совмещает работу на рынке и уход за годовалым ребенком. Приходит на работу даже с температурой тридцать девять. (Альфия забывает, что у Тани раз в квартал недельные отпуска.)

– Не-е, Альфия, ты хохлушка или еврейка, – дня не проходит, чтобы Булат шутя не допытывался, какой она национальности. – Только учти: татарин родился – хохол за голову схватился.

– А ты, – отшучивается Альфия, – все помойки с вечера облазил?

Вот за кого надо было замуж выходить. Булат на самом деле не гнушается подбирать обрезки труб на свалках и в трущобных домах. А ведь тоже с высшим образованием, «каишник». Нарезает ржавые железки дома на станке как надо, короче, из воздуха деньги делает. Не то что ее Манюня: «Мама, помоги купить зимние ботинки». Тьфу!

– Альфия, пойдем сегодня со мной в баню.

Толстомясый Эрик, торгующий электродрелями, электрорубанками и прочими электро-, ни одну особь женского пола от шестнадцати до пятидесяти лет без этого предложения не пропускает мимо себя:

– Пойдем, у меня веники дубовые.

– Ты соображаешь, что говоришь? Или мозги у тебя тоже дубовые? – возмущается Альфия.

– Так рынок же, – приводит Эрик железный аргумент.

Обернувшись, Альфия видит, что Зухра чем-то размахивает над головой своей мамы. Обход прерывается. По мере своего поспешного приближения Альфия видит, что это тушка цыпленка, и еще становится слышно, как Зухра обзывает свою мать: «Чувашка!» И вслед за этим:

– Фиг ли ты сюда приходишь и курицу свою синюю мне под нос суешь? Какое мне дело, что Флере и Ренату из нее приготовить! Наплевать мне! Иди, трать на них свою пенсию. А я уж как-нибудь сама за себя.

Стоило отойти на минуту, к Изольде целая очередь выстроилась. У всех проблемы, которые без разборки по понятиям не решить. Просят замолвить за них словечко зятю. У грузчика Кости дочь дешево купила сотовый телефон по объявлению. Документы на себя не оформила. Только карточку за пятьдесят долларов приобрела, как сразу деньги со счета тю-тю, якобы по личному заявлению владельца. У Миляуши, торгующей тапочками ядовитых расцветок, муж-инвалид устроился сторожем в магазин при мечети. Магазин обчистили. А имам, его владелец, требует сумму похищенного с инвалида. Плати пять тысяч, и все тут. Муж Миляуши заявление в милицию принес, а имам: «Плати десять!» Счетчик включил.

Изольда долго выясняет, о какой мечети идет речь. Закабанную она не может отличить от Марджани. Вашакидзе помогает ей разобраться в этом вопросе. А Изольда через каждое слово восклицает: «Ух ты, блин клинтон! Ах ты, блин клинтон!» и размахивает при этом руками. Глазкам вернулся цвет липового меда, блестят, как пуговки гимнастерки. Не иначе кто-то из просителей тайком остограммил.

Всякий мало-мальски полагающийся на интуицию человек догадался бы: подул встречный ветер с кирпичами в лицо, и притих бы на время. Но только не частный предприниматель Марченко. Эта бросилась закручивать в коллективе гайки:

– Спрашивайте у людей: «чем интересуетесь?»

– Чем интересуетесь? – со вздохом говорит Наташа фразу, которую считает вредной для дела, двум застывшим в задумчивости у ее стола молодым людям.

– Вами, – совершенно справедливо иронизирует один из них, – на вас посмотреть – купить у других.

А второй:

– Какая будет скидка мужикам с усами, если мы купим у вас две комбинированные отвертки?

– Никакой, – кисло реагирует на шутку Вашакидзе.

Ей тоже не нравятся мужчины, клянчащие скидок, но по другой причине, чем Альфие.

– У вас не те усы, какие надо, – кончиками вниз. Это говорит о том, что все ваши жизненные интересы ниже пояса. Мужчины девятнадцатого века подкручивали кончики усов вверх. Вспомните гусаров. Кутить и совершать подвиги им помогала скрученная в колечки растительность на щеках, за что их и любили женщины.

– Ах вот как! – обалдевают покупатели.

Окружающие хохочут: «Здорово, Наташка, ты им лапши на уши навешала». Только Альфие не до смеха: «комбинашки»-то в итоге не куплены… Ах! Куда исчезла «Орбита»?! На месте, где стояла пластмассовая коробка с набором отверток, зияет пустота.

– Наташа, я же просила вас смотреть, когда уходила!

Безропотная до сего дня Вашакидзе неожиданно дает какое-то подобие отпора: