Текст книги "Жизнь уместна (сборник)"

«Советский народ встречает ХIХ съезд ВКП(б) новыми успехами в строительстве коммунизма… чувства и думы механизаторов… два мира – два итога…» Магия полувековых заголовков, калейдоскоп передовиц и информашек, поначалу заворожив Диляру, повлек ее в жуткую воронку исторической бессмыслицы. В рубрике «Происшествия» она прочла о случае дикого самосуда: «9 октября во фруктовый магазин № 6 Мосторгплодовощ пришел 11-летний Лосев. Указав на него продавцу Майзелину, один из покупателей заявил, что мальчик пытался украсть из ящика фрукты. Майзелин выскочил из-за прилавка и всадил нож в живот ребенка… «Известия»… октябрь 1936 года… цена номера…» Усилием воли Диляра отогнала мленье.

– Знаешь, около меня поселилось странное светящееся пятно. Будто кто-то сваркой меня обрабатывает, – она решила отбросить условности, чтобы разобраться в значимости происходящего.

– Я сразу понял, ты инопланетянка, – произнес Шамиль.

Он уже нашел выход на крышу, и пыль, поднимаемая им от возни с запором, казалось, густым слоем легла и на экстравагантное признание Диляры, и на его нестандартный комплимент.

– Ты тоже не такой, как все… Насколько я знаю мужчин, более всего ими ценится выражение благополучия на лице у женщины. – Тут из груди Диляры вырвалось еще одно откровение. – Я безработная!

– А у меня ни одного реализованного проекта, – Шамиль отставил возню с проржавелым запором. – Первое мое непостроенное произведение… – Он по-детски засмеялся: – …Здание «Казмежгоррайтопсбыта».

– Мормонскому генеалогическому обществу с потрохами запродали наши архивы. – Диляра приподнялась, разглаживая онемевшие колени. – Все метрические книги двухсот-, трехсотлетней давности. Мормоны сделали микрофильмированные копии и увезли их в штат Юта. В какой-то храм в глубине гранитной горы. Но я непричастна к «сотрудничеству», я уволилась по собственному желанию…

– Как интересно! – внимание Шамиля снова переключилось.

Его легкомыслие покоробило Диляру.

– Очень. Представь душу своего прадеда, посмертно прошедшую через мормонские обряды. С твоей ли прабабушкой он сейчас там, на небесах? Слышишь стоны и проклятия?

Тут Шамилю наконец-то удалось распахнуть люк, и свет, заполнивший чердак, сделал явными мириады пылинок, в отчаянии мечущихся под скатами железа. Из глаз женщины брызнули слезы. Продравшись сквозь линялые ночные рубашки и наволочки, она уткнулась в живот того, кто, как ей показалось, понимал ее с полуслова. Но мужчине бабий переполох был не очень приятен, так как заставил напрягаться, выдумывая слова утешения:

– Ну, ну, успокойся. Мы выкрадем из горы в штате Юта души предков…

Вдруг ниоткуда и отовсюду раздалось: «Вам надо бы развестись сначала. Иначе получается обыкновенная человеческая грязь!» И как только голова Суфии Мифтаховны, торчащая из люка, углядела пылкие объятия сквозь три ряда белья?

Испуганная Диляра метнулась к стопке старых газет и охранительному речитативу: «Сельскому хозяйству – первоклассную технику… поднять зябь под весь яровой клин… преодолеть отставание в производстве картофеля и овощей…» А Шамиль если и испугался, то только того, что вторгся без спросу в чужие владения, и за это витиевато и сбивчиво извинился перед седовласой головой.

– Обычно, прежде чем эксплуатировать женатых мужчин, я спрашиваю разрешение у жен. – Голова тряхнула серьгами. – Но в данном случае речь идет… о пустяке…

«Сейчас она попросит его спустить вниз какой-нибудь двухсоткилограммовый сундук…», – подумала Диляра. Она почти угадала, пенсионерке понадобился кофр, можно сказать полусундук: вместительный ящик, с которым дамы лет сто назад имели обыкновение путешествовать. По бокам у кофров имелись ручки из толстой кожи, углы были обиты железом, чтобы в спешке без боязни задевать узкие двери вагонов. «Я две недели назад корячилась с сыном, затаскивая сюда эту бандуру!» – вспылила Диляра про себя, но принцип «делай добро и кидай в воду» в ней возобладал без особой внутренней борьбы.

– Хватайся, – предложила она Шамилю и мрачно пошутила: – Вперед, за расчлененным трупом Роберта Камильевича.

Черный юмор неожиданно пришелся архитектору по душе, он запрокинул голову и захохотал, но не по-детски светло, как в первый раз.

– Ничего смешного, – Диляра попыталась объяснить, как исторически точна ее шутка в своей основе. – В комплекте с кофрами изготавливались картонные коробочки для нарядов: одна коробочка – одно аккуратно сложенное платье. Картонки потом вот так плотненько укладывались…

Но своими пояснениями она только еще больше развеселила Шамиля, даже кофр пришлось на какое-то время опустить. «Плотненько…» – повторял он, и кто знает, что представлял при этом, может быть, расфасованные внутренности чиновника.

А потом они вернулись на чердак и проникли на крышу уже с полным на то правом, испросив разрешения. Пространство смотровой башни, узкое, как телефонная будка, идеально подходило для «сиамской» парочки. Там Шамиль снова занялся ржавыми крючками и запорами, а Диляра в овальное оконце смотрела на беготню мальчишек. Во что играли Маугли и Арсен, сын алкоголички и дамы, обеспеченной настолько, чтобы блажить, изображая из себя балерину? Скорее всего, дети просто бесновались без всякой цели, ведь у Маугли напрочь отсутствовала способность к сосредоточенному вниманию.

– Погляди, – предложила Диляра. – Уникальный ребенок. Зимой способен целый день пробегать на улице в одних трусах. Пока тополь не спилили, он забирался на самую вершину и обрушивался с высоты. Ни царапин, ни синяков, ни переломов. В два годика пешком один уходил гулять в речной порт и благополучно возвращался. Хочешь?..

С ее языка чуть не сорвалось «рожу тебе такого же необычного», предложение, дикое со стороны женщины в той поре, когда циклы начинают сбиваться. Не оттого ли образ чаемого дитяти нарисовался в ее воображении светоносным – был незамутнен подобием ни ей, ни предполагаемому отцу.

– Дети-индиго, нарождающаяся новая раса людей? – предположил Шамиль.

Будто гранату взорвал. Диляра с ее маниакальным стремлением быть точной в терминах и пользоваться научно подтвержденными фактами на дух не выносила оккультного ширпортреба. Ну кто, скажите на милость, подсчитал, что какие-то «индиго» составляют десять процентов от общего числа детей, появившихся на свет? Как определили, что они характеризуются ярко выраженным индивидуализмом, несгибаемым чувством справедливости и имеют необыкновенный цвет ауры? Просто некоторые нашли хорошую отговорку, чтобы сидеть сложа руки и ждать: вот подрастут индиго (как их там еще, «тефлоновые»?) и наведут порядок! Свою любовь к точности Диляра сочетала с полным неумением определить меру воздействия на людей. Но для Шамиля ее бескомпромиссность не представляла угрозы, он просто взял да и чмокнул ее пару раз с обескураживающей нежностью. От этого валькирия окончательно размякла и – достижение! – осмелилась погладить его по голове.

– Не лысеешь… А для меня все потустороннее – свод ясных правил. К Богу нельзя прийти несколькими тропинками сразу.

Разгильдяй тряхнул кудрями:

– Я считаю себя глубоко верующим, однако не привязан ни к одной религии, охотно рисую эскизы мечетей, церквей и даже выполнил проект храма Сознания Кришны.

Воцарилась тягостная пауза. Лицо Диляры пошло красными пятнами от волнения, она не могла привести свои доводы из боязни нарушить молчаливое соглашение избегать слов: «муж», «жена», «дети». А очень хотелось рассказать, как в молодости ей тоже казалось ничего не значащим соблюдение обрядов. Когда Нияз привез ее, невесту, в мини-юбке в деревню знакомиться с родителями, она здорово напугала стариков: демонстративно отказалась есть отдельно от мужчин за занавеской…

– Тебе хорошо, – наконец выдавила она из себя. – В Судный день твою греховность будет определять простой гражданский суд, а я шахаду произносила – под трибунал пойду.

Легкое движение руки – и створки шатрового завершения наконец были откинуты. В принципе балкон квартиры на четвертом этаже давал Диляре такое же потворство «вожделению глаза», между кронами американских кленов и вязов оставались прозоры, где город вторгался в небо вертикалями минаретов, колоколен, высотных гостиниц, университетских корпусов и трубами котельных. Однако крыша особняка вкупе открывала особое измерение. Перед празднованием тысячелетия Казань наглядно демонстрировала свою призрачную природу. Процессы созидания и разрушения в ней пошли одновременно, так что в процессе сооружения новых зданий, рассыпались в прах, сгорали дотла памятники истории и архитектуры. Город стал похож на Санкт-Петербург, Нижний Новгород, города Средней Азии и вместе с тем ни на что не похож: все его строения приобрели обманчивое измерение – мерцали отсутствующей реальностью прошедших эпох.

Вот вдоль подножия Кремлевского холма, облицованного пиленым ракушечником, идет седобородый волшебник: в одной руке он держит хлебный колос с зернами объемом с яблоко, а в другой – картофель весом в пуд. Это подручный пекаря Алеша Пешков, еще не ставший великим писателем, мечтает придумать немало благодеяний для земли, по которой так дьявольски трудно ходить…

Гигантскую рыбу весом в тонну, выловленную под Астраханью, везут на шести подводах вдоль номеров Щетинкина; атланты, поддерживающие балкон над входом, от изумления раскрывают каменные рты. А рыбина-гигант длиной четыре метра семнадцать сантиметров вдруг взлетает над куполами гостиницы, покрытыми чешуйчатым лемехом, и вспыхивает. «Усатый, сапогатый, носатый» щеголь строго взирает на потрескивающую кожу экспоната…

Шамилю, прижавшемуся к спине Диляры, мираж застили развевающиеся пурпуровые волосы, но он и без того уловил настроение момента и эффектно распростер руки женщины в стороны, как в знаменитой сцене в «Титанике».

– В храме Амона в Карнаке, – он задал плавный поворот против часовой стрелки, – ключевой доминантой всего является луч света в один из дней года. На какое солнцестояние какого года было сориентировано все построение храма? Эта была эфемерность такая, луч солнца сейчас есть, а через пятнадцать минут его нет, он сместился. Ведь люди просчитали, по какой траектории пойдет этот луч, загодя выстроили всю цепочку технологического цикла: как камни обрабатывать, как их монтировать друг на друга, чтобы лучу пройти в определенный день, осветив – освятив… Кто давал такие знания?

– Аллах! – ни минуты не колеблясь, ответила Диляра.

– Лучше – Создатель, – поправил ее Шамиль.

Диляра накренилась в другую сторону:

– Я изучала старинные карты города. Там просматривается планировочная трассировка старых фундаментов на Каабу. Ах! Так испахабить городской силуэт, видишь?

– Храм здорового тела, – засмеялся Шамиль, увидев минарет, торчащий из блистающего стеклом корпуса фитнес-центра. – Думаю, вблизи, все не так уж и безнадежно – минимализм, тяготеющий к бестелесности.

– А это? – указала Диляра на дом, в котором жила.

– Разукрашен, как кондитерка, – брякнул Шамиль, не задумываясь о том, как его слово отзовется. – Кому нужна тяжелая телесная пластика фасада. Мы живем среди мониторов и дисплеев. Восприятие сориентировано на то, что горит, светит, мерцает, мигает.

– Горит, светит, мигает… – зачарованно протянула Диляра.

– Дилька, купи за десятку, – столкнул ее на грешную землю панибратский оклик. Стелла протягивала кронштейн для фонаря, последний выкорчеванный из брандмауэра.

Диляра посмотрела с негодованием.

– Ой-ей, – поддразнила ее Стелла, – Я ли не я ли дерьмо в одеяле. – И переключилась на Шамиля: – Дяденька, купи за полтинник.

Но тут она увидела расфуфыренного сожителя – пальцы веером, сопли пузырями.

– Согласен, согласен, братаны, – возбужденно молол языком Фарид, беспрестанно дотрагиваясь то до Рафаэля, то до Нияза. – Я сейчас в такой яме, что согласен на любой кипиш, кроме голодовки.

И далее понес несусветную чушь про то, каким авторитетом пользовался на зоне. За восемь месяцев восемь раз побывал в штрафном изоляторе, получил месяц усиленного режима, зато хозяина заставил обращаться к себе на вы. Согласно статье 12 исполнительного кодекса РФ, пеницитарная система направлена не на унижение, а на воспитание, поэтому требую надлежащего обращения, якобы потребовал от начальника зоны Фарид. Но при всем этом, следовал из изложенного неожиданный вывод, теннисистку и «кобылку» Анну Курникову Фарид ни за что не стал бы иметь… разве что разок, «для коллекции бабочек».

– Братаны, накиньте на испуг, – подытожил он свой сумбур.

Стелла встревожилась не на шутку. Она привыкла быть добытчицей спиртного и этим держать своего обиженного «на кукане». Не факт, что поллитру, купленную на свои, он захочет распить с ней. Похоже, ему уже прописка на ее жилплощади не нужна. Ну ничего, Стелла ему сейчас покажет, как отношения смываются в унитаз! «Глянь, – показала она на крышу особняка, – че нам, красивым бабам, при хреновых мужиках, при… (алкоголичка произнесла ужасное слово) и при здоровье». Заодно с Фаридом на крышу удосужился взглянуть и Нияз. Увидев растрепанную Диляру, он глазам своим не поверил, побледнел, сжал барсетку и внезапно стал похож на милого деревенского мальчика, который когда-то до потери сознания любил взбалмошную городскую девицу Диляру. Откуда ни возьмись подгребла Сомнамбула, озабоченная поисками сынишки.

Появление мужа не смутило Диляру, настолько уверилась в неслучайности своего союза с архитектором, в его высоком предназначении. Нет, не ребенка она решила зачать от этого большого ребенка, а спасать его заблудшую душу. Сначала нужно отучить его бросаться громкими, красивыми фразами, методично одергивая: «Где прочитал, на какой источник ссылаешься?» А потом, после приведения головы возлюбленного в порядок, заняться возрождением родного города. Их горячее чувство согреет проспекты, улицы и переулки, возродит в каменных джунглях реальную связь горожан друг с другом; в результате, как во времена Казанского ханства, в любимом городе возродятся улаки – кусты усадеб, объединенных внутриквартальной жизнью, площадью, общим забором и воротами. Ее любовь даст Шамилю второе рождение, он наконец-то увековечит свое имя воплощенным проектом. Только вот для начала… не мешало бы узнать номер его мобильного телефона.

Просьба вызвала замешательство. Оказывается, меж тел, притянувшихся резонансом небывалой силы, может таиться складка, способная разверзнуться в пропасть. Диляра предпочла отмахнуться от неудобного вопроса. Слишком стройный порядок и огромный смысл приобретал остаток ее жизни, благодаря закономерности, которую она навязала случайной встрече. Поэтому женщина проявила настойчивость: «Не волнуйся, я буду вторгаться в твое частное пространство только SMSками»; заполучив комбинацию цифр, она торопливо спустилась в люк и исчезла в клубах пыли.

Страх связанности и фиксации овладел Шамилем. Он наспех привел в порядок смотровую башню, задраил за собой люки. На лестнице вошел в образ жителя мегаполиса, каким себе его представлял: ястребиный взгляд, упругая пружинистая походка, выйдя на крыльцо, занес ногу влево, потом вправо, заметался и угодил прямиком в объятья «разъярительницы ветров» Суфии Мифтаховны. Она потребовала от него еще одного пустяка, любезного одолжения – мобильного телефона для важного звонка, хотя свой стационарный аппарат находился в двух шагах.

– Алло, Роберт Камильевич! – демонстративно громко начала жаловаться она. – Это кандидат в депутаты горсовета говорит. На моем участке беспредел, группа шантажистов во главе с дьяволятами Маугли и Арсеном раскидали мой компост, пышненькую такую кучку…

«Санаторий! – подумал Шамиль, всей душой желая исчезнуть. – Больница для душевнобольных!». В небольшом отдалении он увидел мальчика, который томился на куче какого-то хлама и громко ревел. Мама, похожая на гермафродита, ровным голосом строго-настрого запрещала ему двинуться с места: «Скоро приедет папа и снимет тебя». Сама она не спешила подойти и утащить за руку отпрыска по той же причине – из боязни пропороть ногу ржавым гвоздем на территории, условно говоря, огорода.

Тут уже давно мало что росло и зрело. Даже свежего воздуха, настоенного на сиреневой кипени весной, уже невозможно было вдохнуть полной грудью, поскольку штабеля древесины там и сям плесневели под клеенками. Ведь стоило кому-то из соседей переехать в Азинское гетто по программе ликвидации ветхого жилья, как Суфия появлялась в опустевших стенах с забулдыгой, который за бутылку «степашки» (аперитива «Степной») срывал гвоздодером половицы и обшивку. Рядом с мародерскими трофеями астры и хризантемы, казалось, извинялись за свое присутствие на земле в иероглифах из опадающих лепестков.

– Я сикать хочу! – скулил Арсен.

– Папка, я хочу чипсы «Лейз», – клянчил Маугли.

– Как?! Деньги зарабатывать, да еще и в семью их нести, жене отдавать?! – искренне недоумевал Фарид и ошеломленно, будто впервые видел, разглядывал кривой покалеченный нос подруги.

– Предвыборную программу? – сотрясала воздух Суфия. – Пункт первый: убрать на остановке «Парк Горького» минимаркет с дурацким названием «Купи, мама!» Из-за него горожане не могут, как прежде, любоваться невестами в белых платьях. Как они, подобно белым лебедям, возлагают цветы к Вечному огню. Еще? Ликвидировать в Ленинском садике раскоряку питейного заведения…

На какие-то доли градуса остывающий космос от пафоса пенсионерки все же разогрелся. Отец семейства наконец решился расстаться с частью денег и отправил сожительницу за бутылкой. «Мерси, больше не проси», – отвязалась от него Стелла. Успокоился и Маугли, которому как всегда не досталось ничего. А у Шамиля вдруг снова включилась установка на поиск необычного и скольжение по поверхности смысла.

– Такие территории, – он окинул рукой двор, – принципиально необживаемы в качестве городских. Тут воцаряется садово-парковый режим, расслабляющий человека. Потому пожелание строить особняковое жилье не выше двух-трех этажей – полнейшая глупость. Мегаполис должен быть целостным, плотным, я бы даже сказал, спелым. Иначе не возникнет качество того бульона, которое называется городом, в отличие от прочих населенных пунктов.

Чары архитектора на Сомнамбулу не подействовали. Она направила разговор в практическое русло.

– Сделайте мне проект высокой стены. Вы ведь, кажется, архитектор? Я оплачу.

– А ворот? Без ворот усадьба не усадьба, город не город, – уцепился за деловое предложение Шамиль, в своем духе грузя заказчика не относящейся к делу информацией. – По преданиям, было семь осад Казани и только на восьмую ее взяли, да и то стену пришлось взрывать, потому что ворота сломать было невозможно. Равносильно тому, чтобы обесчестить девушку, лишить ее невинности. – Он пристально посмотрел в зрачки Сомнамбулы. – Думаете, Казань завоевали пятнадцатого октября?

Молодая женщина пожала плечами, ей было глубоко безразлично, когда происходило то или иное историческое событие. Это Диляра бы на ее месте вскинулась: «Откуда взял? Сошлись на источник!», а если бы Шамиль промямлил: «Из свода летописей, опубликованном…», она бы внушила ему раз и навсегда: «Нельзя полагаться на какую-то одну летопись. Источники всегда сравниваются и подтверждаются раскопами»… Но она в тот момент с мужем совершала долгий, как на Голгофу, мучительный подъем по ступеням подъезда, и Шамиль мог спокойно метать свой сомнительный бисер.

– Нет, настоящее, ритуальное взятие состоялось месяц спустя посредством разбора и вывоза на сорока семи подводах двадцати городских ворот… Их монтаж осуществлялся на лобном – позорном месте – Красной площади Москвы. Это олицетворяло полную победу и порабощение…

Сомнамбула поморщилась:

– Вы так обо всем этом рассказываете, будто лично там присутствовали.

На взгляд Суфии, в истории города имелась трагедия поважнее:

– А как садистски ломали мои ворота! У меня тут рос король синего цвета – дельфиниум. Так «КамАЗ» с раствором… – Далее последовал логический провал в изложении, Суфия просчитывала выгоду. – Я уже год броуновское движение терплю. Как-то раз выскочила в ночной рубашке в огород, так Вильсур Сагитович мне: «Что вы себе позволяете?» А кому какое дело, в чем я по своей земле хожу. Может, я вообще голая хочу ходить?..

«Голая» – сильное слово, оно вызвало дополнительный выброс тепла из щелей и трещин Вселенной. Шамиль достал из сумки рулетку и конец ее подал Сомнамбуле.

– Так, моя чудесная, из чего будем возводить наши ворота и забор?

– Сетки рабицы будет достаточно, – поскромничала Суфия.

– Из камня и железа, – твердо сказала Сомнамбула.

– Из камня? Значит у вас появится возможность постоять за себя. Я не разрешу вам, человеку вассальному мне, защищаться камнем. Я же должен определить вам закон. Моя валентность по отношению к вам должна проявиться. Я сам вас сталью прорежу. Возникнете против меня! Я верну вас в положенные вассалу рамки. А за деревом защитишься? Недолгое время. Пока я тебя… в щепки не разнесу…

В глазах Сомнамбулы мелькнуло подобие сексуального интереса, конец рулетки неожиданно выскользнул из рук, лента со свистом свернулась. Вполне возможно, Шамилю в тот момент удалось бы влепить свой фирменный поцелуй в бесстрастный рот существа, но тут появился ее муж, фантастически высокий мужчина – центровой городской баскетбольной команды. Казалось, ему достаточно протянуть руки через штабеля гнилых досок, как дяде Степе к голубям во время пожара. Но профессиональный спортсмен не стал рисковать своими драгоценными ногами и доверил забрать сынишку с мокрыми штанами с кучи хлама коренастому подручному. А сам стоял и успокаивал жену пока лишь им одним понятыми доводами:

– Для начала автостоянка. Пока Госдума решает вводить частную собственность на землю или не вводить. Сохранность гарантируется, все ребята свои, между собой договорились. Камильевич в курсе… Схема действует эффективнее, чем чистящее средство «Комет». От проблем не остается и следа. Сначала вежливое предупреждение на лобовом стекле под щеткой «дворника»: «Уважаемый товарищ! Приглашаем вас воспользоваться услугами…»

Если бы Диляра виновато плелась вслед за Ниязом или понуро семенила рядом, то скорее всего получила бы от него нагоняй за вольное поведение. Как только скрылись бы от людских глаз за дверями подъезда, услышала бы от мужа примерно следующее: «Дура! Думаешь, этот архитектор мягкий и пушистый, целует дамам ручки. Корчит из себя бессребреника, которого не интересует выгода. Не волнуйся, он своего не упустит». Но Диляра, наоборот, изо всех сил старалась оторваться от благоверного на значительное расстояние, и поэтому Нияз, перед глазами которого маячила юбка жены, вместо ревности задумался прямо о противоположном: не ошибся ли он в выборе спутника жизни? Может быть, стоило найти женщину… с более выразительным объемным задом? Кажется, не поздно исправить ошибку. Эти поползновения нельзя было назвать началом кризиса середины жизни. Потому что если бы Нияз задумался, много ли он в жизни успел, то все сравнения со сверстниками сделал бы в свою пользу: в сорок лет заступил на хлебную должность главного инженера Госархстройконтроля, получил в распоряжение служебные машину и мобильник. Перебрался с окраины в элитный дом в центре города, сделал евроремонт, сына устроил в престижный вуз, жена без пяти минут кандидат исторических наук… Стоп! Почему она не на работе?

Нияз озвучил не удобный для Диляры вопрос. От растерянности та прибегла к нападению как лучшему виду обороны.

– А ты зачем пришел в обеденный перерыв? Истязать меня своей неуемной похотью?

– Секс – самый главный и самый сильный инстинкт человека, – Нияз воспользовался случаем поговорить о наболевшем. – Даже пророк Мухаммед родился от секса. Ты видела когда-нибудь быка?

– Видела, бе, – Диляра сымитировала рвотный позыв, – как ты со своим отцом разделывал его тушу. Я еще потом пельмени отказалась есть…

– Быка в колхозном стаде! – гнул свое Нияз. – Его поступь, его взгляд, который мечет молнии. Попробуй запряги такого. Увидев первую же корову на своем пути, он побежит к ней, сбросив с себя хомут и погонщика.

– Я не корова!

– Ты хуже, ты женщина, бедная желаниями.

– Да! – Оказалось, претензии имеются и у Диляры: – Мне нравятся маленькие мужчины – рядом с ними снимаются зажимы, я расслабляюсь. Даже народная мудрость гласит: маленький буек… – Она с разухабистостью Стеллы произнесла неприличное слово. – А когда рядом такой бугай, как ты…

Оскорбленный потаенными желаниями «пуританки» Нияз так толкнул жену, что она налетела на соседскую дверь и ударилась спиной о железную ручку. Диляра охнула. Нияз, как эхо, отозвался многократными ахами, сам не на шутку испугавшись. Последний лестничный пролет они преодолели спокойно, в квартиру зашли без звука.

Планировка их жилья была идеальной для людей, имеющих много деревенских родственников. Огромная квадратная прихожая, где можно поставить на ночь мешки с картошкой, да и прикорнуть тут же рядом на раскладушке или надувном матрасе, чтобы рано поутру отправиться на рынок распродавать сельхозпродукцию. Так оно и было заведено не один год на старом местожительстве: в ночь с пятницы на субботу супруги пробирались на кухню, шагая через головы односельчан Нияза, как шпроты в банку набившихся в длинный узкий коридор. Тогда они жили в кооперативной панельной десятиэтажке, и жили не в пример задушевнее, чем сейчас.

На новом месте с традициями гостеприимства пришлось распрощаться. Не мог же Нияз объяснять родне, что быт семьи по настоянию жены организован в стиле «студио», и поэтому он коротает вечера один на широком двуспальном «сексодроме», а Диляра в «рабочем кабинете» лязгает тайваньской металлической кресло-кроватью среди стеллажей с книгами. В большую комнату, которую оккупировал сын, ему и самому было страшно зайти, не то что гостям показывать: посередине, как устрашающий айсберг, громоздилась ударная установка «Амати». Попробуй сунься туда со здравым предложением купить приличную стенку, мягкую мебель.

Дальнейшие мысли Нияза потекли уже в русле «классики жанра». У него включился типичный для кризиса середины жизни «поиск виноватых», разумеется, в качестве «виноватой» была определена жена, точнее ее плоская задница. Тестостерона при виде ее вырабатывается мало, соответственно, амбиции на нуле. Умозаключение из всего этого было сделано тоже банальное: от жены нужно уходить, искать молодую стерву, которая бы подстегнула заняться политикой, глядишь, депутатом горсовета, нет, бери выше, Госсовета стал бы… Раздражение Нияза вспыхнуло с новой силой.

– Всем все по барабану, и только тебе до всего дело: до собак, до деревянных домов. Ты же была нормальной бабой, когда мы познакомились. Помню, курила!

Надо сказать, что при воспоминании об этом у тирана почему-то непроизвольно сжались кулаки.

– Я не властна над собой, – заплакала Диляра. – Из меня кто-то делает сосуд, наполненный гневом. И, надо сказать, емкость получается не самая удачная, хрупкая.

– Как ты надоела мне своей заумью! – Нияз направился в туалет.

Диляра не закричала ему, как обычно: стой! Не прочитала инструкцию по безопасности: в отхожее место заступают с левой ноги, голову прикрывают какой-нибудь чаплашкой, иначе джинны, которые кишмя кишат над нечистотами, через макушку могут проникнуть в человеческое естество. Она молча страдала, слушая журчание. Нияз специально не закрыл дверь, поскольку любил подчеркивать свою приземленность: не стесняясь, сморкался, смачно рыгал, случались шумы и совсем неприличные.

– Учти, – Нияз вышел из туалета, застегивая ширинку, – баб одиноких столько, что в глазах рябит. Некоторые из штанов выпрыгивают, домогаясь их, а на меня они сами лезут. Больше не буду отказываться, если рыба плывет в руки. Для меня этот вопрос главный. – Мужчина похлопал себя по низу живота, застегивая ширинку. – Да и для всех он главный.

– Для меня главное – не допустить строительство гаража на месте шедевра деревянной архитектуры, – с вызовом подчеркнула свою инаковость Диляра.

– В полусгнивших бревнах ничего ценного нет, – донеслось из ванной.

И хотя на этот раз Нияз плотно закрыл за собой дверь, плеск воды был хорошо слышен, поскольку двери были жалюзийными, с прорезями. Вентиляция в доме никудышная – выведена в чердачную галерею, и узаконил эту недоделку не кто иной, как Нияз подписью в акте приемки. В Диляре закипала ярость: она представила, как благоверный забрызгивает стену и пол, потом бросает на напольные плиты, чтобы не поскользнуться, клочки туалетной бумаги, угол метит замызганным носовым платком, скрюченным тюбиком из-под зубной пасты, может быть, вонючими носками. «Подкормка для нечистиков», – так называла она островки хаоса, которые муж создавал по всей квартире.

– Для вас, деревенских, чем многоэтажнее, тем «городскее», шикарнее, – не вытерпела Диляра. – Шундый[3]3
  Такой (тат.).


[Закрыть] бантик, мондый[4]4
  Такой (тат.).


[Закрыть] складка. Аульские придурки, это вы погубили город своими амбициями!

– Что?! – растерялся Нияз.

– Вспомни, как ты в молодости мечтал разбогатеть и стать владельцем ни больше ни меньше гостиницы «Татарстан», – нанесла жена дополнительный удар, ниже пояса.

Ох и стыдно же стало великовозрастному мужику за свои юношеские бредни. Он готов был задушить Диляру мокрыми, с дрожащими капельками воды на кончиках пальцев руками.

– Угнетатель! Варвар! Татарин в тюбетейке!..

В целях самообороны Диляра схватилась за какой-то башмак, занесла его над головой и в изумлении смолкла. Дурацкий бордовый ботинок фирмы «Камелот» на толстой, рифленой, как гусеницы трактора, подошве был ей незнаком. До нее дошло присутствие в квартире кого-то постороннего. И первой реакцией на это был стыд: чужой человек стал свидетелем безобразия, в котором она погрязла. Лишь затем она разглядела женскую верхнюю одежду и услышала шорохи из комнаты сына.

Диляра беспомощно посмотрела на Нияза, он, в свою очередь, вопросительно уставился на нее. В эту минуту их можно было брать голыми руками. Они разрешили бы сыну поселить под одной крышей с собой первую попавшуюся девицу. Наконец Нияз осмелился рявкнуть:

– Марат!

Дверь открылась, и Диляра впилась глазами в девушку: русская, татарка? будущая сноха, член семьи – или так?

Перед ней стояла круглолицая блондинка с косичками, напрашивающаяся на сравнение с соломенной куколкой, если бы не шоколадный налет на курносой веснушчатой физиономии, приобретенный в студии загара, да не живот тропиканки, излучающий зной из зазора меж джинсами и шерстяным свитером. Плодородные бедра красотки, казалось, были созданы топорщить сарафаны из домотканого холста, а их обтягивали джинсовые лохмотья, будто вынесенные из-под артобстрела, грудкам неплохо было бы колыхаться в такт ведрам, висящим на крючках коромысла, но, увы, ритм их волнения задавали металлические цепи с черепами и бритвенными лезвиями. Смешение севера и юга, стужи и жары, жизни и смерти – хаос, одним словом, – несла в себе светловолосая ведьмочка. Мощный круп выдавал ее с головой – любительницу поскакать верхом, следовательно верх и низ, день и ночь тоже подменяла, расшатывала скрепы мироздания…