Текст книги "Родословная ашкенази"

(«В Новом Свете», № 9(730), 27 февр. 2009 г)

В Лос Анджелесе – втором по величине городе США – будет введено нормированное водоснабжение. Такие меры вызваны острым водным дефицитом, связанным с продолжающейся несколько лет засухой, которая привела к заметному снижению уровня воды во всех резервуарах штата.

Нехватка воды может достигнуть катастрофического уровня еще и потому, что население штата год от года сильно увеличивается. Только за последние 10 лет число жителей Золотого штата выросло почти в 2 раза. Особенно страдают южные районы, а там проживает около 2/3 всего населения штата, в то время, как 2/3 запасов воды, наоборот, сосредоточено в северных его графствах.

Большей частью водных ресурсов Калифорнии монопольно обладает Федеральное бюро мелиорации (Federal Bureau of Reclamation). А оно распределяет воду по своим корпоративным интересам и по командно устанавливаемым ценам, которые, естественно, оказываются чаще всего ниже рыночных. Так, основное количество воды (около 85 %) и массированные субсидии целенаправленно поступают на мелиорацию-ирригацию. Поэтому многие фермерские хозяйства платят за воду, идущую на поливы сельскохозяйственных культур, сущую малость – всего 3, 5 доллара за акрофут (а ее себестоимость доходит до 100 долларов).

Такой перекос приоритетов привел к тому, что, например, в животноводство, а точнее, только на производство кормов для овец, уходит больше воды, чем на городское и промышленное водопотребление вместе взятые. Причем, экономичность этих трат весьма сомнительна. Так, за один из прошлых годов на орошение пастбищ было истрачено 530 млн. долларов, при этом выручка от разведения овец составила всего 100 млн.

Однобокая государственная поддержка сельского хозяйства сказалась и на неожиданном взлете таких узких его отраслей, как рисоразведение и хлопководство, которые стали вдруг выгодны в Калифорнии благодаря низким ценам на орошение. Вместе с тем, для таких водозатратных культур, как рис и хлопок, намного лучшие условия есть где-нибудь в дельте Миссисипи и других тоже теплых, но намного более водообильных районах США.

Усиление централизованного регулирования явилось дополнительным ударом по терпящей бедствие системе жилищно-городского водоснабжения, серьезно пострадавшей от прошлогодней калифорнийской засухи. В 2008 году уровень воды в реках штата понизился на 41 %, а запасы снега и льда в горах уменьшились на 67 % от средних показателей. Это во многом связано с тем, что весна прошлого года была самой сухой за последние 88 лет. Будем уповать на то, что в этом году такое безводье не повторится.

Нехватка воды для питьевого и промышленного водоснабжения в Калифорнии существенно снижает возможности жилищно-городского и хозяйственного развития. Она может стать большой проблемой для экономики штата, население которого по прогнозам снова должно увеличиться к 2020 году на 10 млн. человек. И сейчас положение с водоснабжением настолько плохое, что губернатору А.Шварцнегеру приходится для его нужд запрашивать 11, 9 млрд долларов из федерального бюджета. Удивительно, что Калифорнии, всегда бывшей одним из наиболее благополучных штатов в стране, ныне требуются дотации.

Для экономии воды власти вынуждены прибегать к крайним мерам. Так, в ряде графств начала проводиться политика некого «веерного отключения», когда в засушливое время года часть водопотребителей переводится на режимное водоснабжение с перерывами в подаче воды. В Лос Анджелесе с апреля этого года действует постановление о запрете полива общественных садов и огородов в дневное время (с 9 часов утра до 4 часов вечера).

Водный дефицит на фоне нынешнего ипотечного кризиса стал добавочной причиной свертывания планов строительства новых жилых районов. Например, в таких перспективных для дальнейшего освоения мест, как Санта Барбара, Риверсайд, Сент Луис. В ряде случаев недостача воды становится настолько острой, что коммунальные службы вынуждены даже нанимать специальных работников-контролеров «toilet monitors» (туалетных сторожей), которым поручается, в частности, следить за расходом воды в жилых домах. Доходит даже до появления такой анекдотичной нормы, как «смыв унитазов не более 3 раз в сутки». Или установки в них приборов, регулирующих подачу воды для смыва результатов удовлетворения раздельно большой или малой нужды потребителей.

Сбережение воды – важное направление борьбы с водным кризисом, но, несомненно, главное – это увеличение источников водоснабжения. Однако, и на этом фронте встречаются часто непреодолимые препятствия, и тоже даже не экономического, а политического характера, основным из которых является агрессивная упертость экологических экстремистов.

Примером может служить 2-хлетнее их противодействие постройке гидротехнических и водозаборных сооружений в дельте рек Сакраменто и Сан-Хоакин. Зеленые-демократы блокировали этот проект под предлогом сохранения каких-то видов водяных червей и рыб, якобы, находящихся под угрозой исчезновения. Лишь недавно специальная комиссия Delta Vision признала строительство здесь плотин и дамб безвредным для природы.

В условиях жаркого засушливого климата очень эффективно применение для питьевого водоснабжения подземных вод, которые пока, к сожалению, используются в Калифорнии крайне мало. А ведь находясь глубоко от поверхности земли и фильтруясь через нее, они долгое время сохраняют свежесть, чистоту и прохладу. При этом их запасы могут легко восполняться, что особенно важно в условиях неравномерно выпадающих в течение года осадков.

Гидрогеологи называют такое пополнение запасов подземных вод магазинированием. Заключается оно в том, что в период зимних дождей и весеннего снеготаяния поверхностная вода спускается в подземные горизонты и там накапливается. А летом в засуху ее оттуда забирают и подают водо-потребителям.

Один из таких проектов стоимостью 45 млрд. долларов тоже после долгих обсуждений был наконец недавно принят для повышения водобеспеченности Лос Анджелеса. Он расчитан на 25 лет и предусматривает магазинирование 3 млрд. галлонов воды в подземных водохранилищах La Flintriga, Altagena и La Crescenta, расположенных в долине Сан Габриель.

По сообщению председателя компании Metropolitan Water District Ф.Пэйса и его исполнительного директора Р.Гастелума там в водоносных пластах земли намечается ежегодное накопление 9 и отбор в засуху 3 тыс. акрофутов воды. Это удовлетворит потребности 26 городских водопроводных компаний, обслуживающих 18 млн. жителей в 6 округах.

Другой проект подземного накопления воды несколько лет назад был предложен автором этой статьи для водообеспечения города Монтерей. Согласно ему в устье протекающей поблизости небольшой реки, летом почти пересыхающей, должна была быть построена под землей водоподпорная плотина. Она перехватывала бы бесполезно стекающие в океан грунтовые воды, которые зимой накапливались бы в подземном водохранилище. А в засушливое летнее время их можно был бы подавать в водопроводную сеть. Однако, этот экологически безупречный и экономичный проект так и не был осуществлен. Несмотря на заинтересованность в нем городских властей, сопротивление его принятию оказал городской Совет, состоящий в основном из местных жителей-пенсионеров, не заинтересованных в расширении хозяйственной деятельности и туризма в Монтерее.

В конце прошлого года вновь стала серьезно обсуждаться идея буксировки к берегам Калифорнии айсбергов. При этом предпочтительнее, как ни странно, оказывается использование не близлежащего арктического ледяного щита, а льдов Антарктики. До экватора айсберги могут самостоятельно дрейфовать по холодному Перуанскому течению Тихого океана, а потом переправляться в Северное пассатное течение, которое доставит их к тихоокеанскому побережью Северной Америки. Однако такой естественный дрейф по расчетам океанологов должен занимать 2, 8 года, в течение которых айсберги могут существенно похудеть.

Более реально предложение принудительной транспортировки айсбергов по тому же маршруту, но с использованием механической тяги. Согласно расчетам 6 буксиров смогут за 6 месяцев доставить к берегам Калифорнии айсберг весом 10 млрд. тонн. Это примерно столько, сколько нужно для удовлетворения годового водопотребления Южной Калифорнии. Правда, размеры такого ледяного гиганта должны быть немалые: длина 37 км, ширина 1 км и высота 300 м. Но общая стоимость транспортировки составит всего около 1 млн. долларов. Поскольку сегодня на питьевое водоснабжение региона затрачивается примерно 100 тыс. долларов, то об осуществлении айсберговского проекта определенно имеет смысл подумать. Хотя кто разрешит растаскивать льды Антарктики?

В любом случае, нужно комплексное многосторонее решение проблемы водного дефицита Калифорнии с использованием различных источников водоснабжения и применения водосберегающих технологий.

(«Форум», № 167, 18 янв. 2008 г)

Не одно поколение XX-го века выросло на уважении и даже преклонении перед книгой. Каждый из нас, еще не умея ходить, разглядывал в «книжке-малышке» цепкие лапки курочки Рябы и перепончатые крылья мухи Цекотухи. Еще не умея завязывать шнурки на ботинках, мы уже знали, как теряет лепестки «цветик-семицветик», как прекрасна и страшна «Снежная королева». Еще не научившись повязывать галстуки на шее, мы входили в жизнь с «Двумя капитанами» и «Томом Сойером», впервые познавая из них хитросплетения человеческой порядочности и человеческой подлости.

Книги сопровождали нас всю жизнь. Даже во время войны, уезжая в эвакуацию, наши родители в ущерб лишнему одеялу и подушке клали в чемодан томик Чехова и перепечатку Бялика. Вот и я с семилетнего возраста нигде и никогда не расстаюсь с разваливающимся от старости многостраничным изданием 1928 г «А.Пушкин. Сочинения», среди листов которой до сих пор лежат засушенные листочки подмосковной рябины и фантики довоенных ротфронтовских конфет.

Книги всегда в той жизни были «лучшим подарком», их дарили друг другу на день рождения и на Новый год, на новоселье и на свадьбу. Они никогда не были бытовым ширпотребом, и нередко любовь к ним естественно перетекала в страсть к их собирательству. Книги становились обязательным «джентльменским набором» любой более не менее интеллигентской квартиры «самой читающей страны мира». Преодолевая тесноту комнат и узость корридоров, везде тянулись к потолку рукодельные или покупные книжные полки и стеллажи.

Мы копили и таскали на своих плечах тонны макулатуры, чтобы стать счастливыми обладателями «Трех мушкетеров» и «Королевы Марго». В условиях тотального дефицита мы радовались доставшемуся нам по случаю томику М.Цветаевой и чуть ли не прыгали от радости, получив после многолетнего стояния в очереди вожделенную подписку на Шолом Алейхема. И сочиняли стишки, вроде этого: «К литературе тяготея, по магазинам бегал я. Хотел купить Хемингуэя, но не купил Хемингуя».

Особую привязанность к печатному слову всегда проявлял народ Книги. Если бы не она и не всеобщая еврейская грамотность, не обязательное ежедневное чтение недельной главы Торы, евреи, как нация, наверно, давно исчезли бы в пыли веков. Да, и вся мировая цивилизация в нынешнем виде выжила не в последнюю очередь благодаря Библии, которую ей дали евреи.

О, эти Вечные ценности! Как короток, оказывается, их век, как недолговечны, как хрупки их идеалы. Вот стоило рухнуть в СССР тоталитарной системе и планово-командной экономике, и все переменилось. Исчез дефицит, исчезло и его ценностное значение. Раньше только у каких-нибудь барыг из-под полы можно было втридорога купить, например, парижский томик Бердяева или Розанова. Теперь эти бывшие эксклюзивы лежат сиротливо на уличных книжных развалах – никем не раскрытые, никому не нужные.

С приходом в Россию рынка-базара изменилась вся общественная система ценностей, поменялись цели, ориентиры. Уже редко в московском метро увидишь пассажиров, уткнувшихся в печатный лист. Почти все они склоняются над айфонами-смартфонами, планшетами, нотбуками. А если что и читают, то это лишь газетки, журнальчики, каталоги, рекламные брощюры.

А что продается? Чернуха и сексовщина, которая назойливо лезет в глаза со всех витрин и прилавков книжных магазинов. «Вкус убийства», «Нежное дыхание смерти», «Любовные утехи императрицы», «100 великих любовниц» – вот что ныне ценится в России. Куда старомодному Толстому, устаревшему Платонову, ветхозаветным Кафке и Джойсу тягаться с Устиновой, Марининой, Донцовой и другими сегодняшними чемпионками книжных тиражей.

Но, что это я все о России. Живем то мы в Америке, и здесь тоже свои заморочки. Какое оно книжное лицо США? Надо признать, красивое – глянцевое, многоцветное, яркое. Вот, например магазины Barnes&Noble. Это не какие-нибудь торговые точки, а настоящие дворцы, замки, фитнесс-клубы для мозгов.

В двух-трехэтажных зданиях ползут вверх-вниз эскалаторы, удобные столики и кресла приглашают посетителей посидеть, почитать, посмотреть. А можно и кофе попить со сладким кейком. В детских отделах на полках лежат даже не книжки, а самые настоящие игрушки. Текста в них совсем чуть-чуть, зато полно выскакивающих из обложек обезьянок, разевающих пасть динозавров, выбегающих со страниц мальчиков, девочек, машин и велосипедов.

Взрослые отделы искрятся яркими суперобложками, сверкают красочными картинками. Правда, в большинстве случаев за этими фасадами – зевотная скукотища. На одних прилавках Картер и Клинтон, Обама и Трамп зовут к в светлое будущее, уолстритовские миллионеры учат непосвященных, как стать богатыми. На других пылится так называемая «интеллектуальная» литература – fiction, nonfiction, biography и бесчисленные альбомы с живописью, архитектурой, памятными местами и т. д., и т. п.

Хуже обстоит дело с художественной литературой. Ее островок в общем книжном океане совсем мизерный. А знание ее и отношение к ней, особенно среди молодежи, стремится к нулю. В одном из лосанджелесских книжных магазинов я подошел к продавцу и спросил, какие книги Стейнбека можно купить в их магазине. Молодой человек долго таскал курсор по монитору и пока отыскивал нужное все переспрашивал меня: «What his name? John or Jone?» В другом магазине девушка консультант (!?) не могла с первого раза найти в базе данных компьютера ни Д.Апдайка, ни К.Воннегута, оказалось, она их и не читала.

– Что ты удивляешься? – просветил меня приятель, преподаватель колледжа. – На первом занятии я предложил студентам, выпускникам High Schools, назвать 10 американских писателей. Больше пяти никто из них не перечислил. Потом я перешел к иностранным. Из русских был назван только Чехов, из английских – Шекспир и Диккенс. Французских и немецких вообще никто не знал.

Этот же приятель, бывший в своем советском прошлом азартным библиофилом, с огорчением подчеркнул и ту странность, что в Америке букинистические ценности тоже совсем не ценности.

– Я тут по случаю на одном гараж-сейле, – рассказал он, – купил как-то томик американской «Детской энциклопедии» 1910-го года. Догадайся, за сколько. Не поверишь – всего за 2 доллара. В Москве еще с десяток лет назад за нее не меньше 200 баксов слупили бы.

Однако наши традиции другие, и мы были в праве ожидать, что, приехав из «самой читающей страны мира», сохраним почитание читания. Увы.

В старом сараеобразном строении Западного Голливуда расположена уникальная общественная русская библиотека, одна из самых больших в Америке. Она содержит почти 20 тысяч томов, в том числе энциклопедии, художественную, научную, детскую литературу, раритеты прошлого и позапрошлого веков. Казалось бы, вот оно доказательство выживания русской культуры на чужестранной американской почве, вот свидетельство живучести русского языка в трудных условиях постсоветской эмиграции.

К великому сожалению, существование лосанджелесского собрания русских книг, как раз наоборот, свидетельствует о полном падении к ним всякого интереса. Ведь они попали сюда, главным образом, потому, что от них избавились за ненужностью их прежние владельцы. Как же это грустно…

Да, уезжая в эмиграцию, мы продавали квартиры, дачи, машины. Но на книги рука не поднималась, мы брали их с собой, везли в контейнерах, коробках, баулах, торчали в очередях на Главпочтамте, чтобы за большие деньги отправить по почте наши сокровища. Мы думали: придет время, мы откроем томик Чехова, прочитаем, наконец, всего Паустовского. Ну, если не мы, то наши дети, внуки, может быть, правнуки.

Мы воспринимали книги, как материализованную устную речь, как чемоданы, в которых язык перевозится из одного столетия в другое, из поколения в поколение. Мы приехали сюда, распаковали этот драгоценный багаж, но вдруг поняли: его содержимое никем не востребовано. Оказалось, что ни детям, ни, тем более, внукам наши книги не нужны. Первым их читать некогда, а вторым – не интересно (впрочем, они и английские читают не каждый день). А ведь как жаль, что проживут они свои жизни без Горького и Достоевского, Золя и Гёте, и даже без Фолкнера и Колдуэла. И это не менее обидно, если они обойдутся и без Бетховена и Моцарта, Рембранда и Пикассо. Как они себя этим обеднят.

Причиной резкого падения интереса к книгам обычно называют компьютер. И действительно, зачем покупать в магазине задорого романы Д.Стил, когда их можно бесплатно скачать с интернетовского сайта или просто просмотреть на мониторе? Ну, в лучшем случае, почитать электронную книгу, киндл.

Однако, думаю я, дело не только и не столько в Интернете. Просто времена пришли другие, цифровая эпоха сменила дискретную. Правда, это вовсе не значит, что та ушла на дальнюю полку истории, как керосинка или пишущая машинка. Ведь в свое время тоже предрекали, что театр полностью заместится кинематографом, затем кино телевидением, а его, в свою очередь, сменит видеопрокат. Приводили пример исчезновения пленочной фотографии, целиком сменившейся цифровой.

Но оказалось, что тот пример не универсален, и в области культуры почти все новое каждый раз не хоронило, не замещало старое, а его дополняло, становилось с ним в ряд, в шеренгу. И ныне все визуальные искусства, слава Богу, живут и здравствуют, при этом, каждый на своем месте, в своей нише. Поэтому, уверен, что и такой всемогущий монстр, как Электроника, не сьест бумажного дедушку, не отменит старое доброе книгочтение. Великое достижение цивилизации, печатные книги, которые можно подержать в руках, полистать, посмотреть картинки, почитать-прочитать, поставить на полку, подарить другу, во все века по-прежнему будут одной из главных ценностей нашей жизни.

«Мы и Америка», № 77, февр. 2002 г.

Каждый из нас когда-то открывал для себя Америку. Все мы – немножечко Колумбы. Перебравшись с того континента на этот, мы переселились не просто в другую страну, а в другой мир, в другую эпоху. И каждого из нас Америка чем-то восхищает и радует или же, наоборот, чем-то несказанно удивляет и даже горько разочаровывает.

Наши мнения и сомнения, конечно, во многом зависят от длительности пребывания в эмиграции, от умения и желания внимательно вглядываться в окружающую действительность.

Сомнение того, кто приехал недавно

Бывшего советского человека так настойчиво убеждали в преимуществах социалистической морали над буржуазной, что он уже в это не верил. Но вот он попал в «проклятый капитализм» и нашел здесь ту же павлико-морозовскую психологию, оправдывающую предательство «во имя идеи».

Разве может его не покоробить, что со школьной скамьи маленький американец приучается к доносительству? Он не считается ябедой, когда указывает учителю на своего однокашника, списывающего с чужой тетрадки ответ арифметической задачи. Его никто не осуждает, когда он выдает своего товарища, пользующегося шпаргалкой на устном экзамене по истории.

А разве не озадачивает поведение какого-нибудь доброхота, сообщающего (да еще, говорят, за определенное вознаграждение) кое-куда, кое-что, о кое-ком? Например, о том, что некто, получая от государства вэлфер или пособие по бедности, подрабатывает частным извозом, уроками вождения, музыки или стрижкой волос.

И уж совсем никому не кажется зазорным донос на соседку, развесившую на балконе белье, или на водителя, бросившего из автомобиля на дорогу окурок.

Все это бывший «совок» не может ни понять, ни принять. Даже если это делается с самыми благими намерениями борьбы с укрывательством налогов, загрязнением окружающей среды, обманом учителей и так далее. Ведь ему хорошо известно, что может произойти, если допустить, чтобы цель оправдывала средства. Он знает, как просто оправдать стукачество, как может оно быть использовано для шельмования невинного, расправы с соперником, мести сослуживцу или соседу.

Доносительство отвратительно, но не смертельно. А вот кое-что другое не только аморально, но и чревато трагическим исходом. Например, идет по улице наш человек и прямо перед ним на тротуаре грохается об землю пожилая женщина (то ли споткнулась, то ли с сердцем стало плохо). Он, естественно, бросается к ней, хочет помочь подняться. Но другой прохожий, истинный американец, хватает его за руку: нельзя, не прикасайся – не дай Бог что, она и в суд на тебя подать может. Вот приедут три красные пожарные машины, тогда старушке и помогут. А ты не специалист, не профессионал и не суйся не в свое дело.

Что это, отрыжка частно-собственнической психологии, или что?

Ну, ладно, можно еще понять, что считается неприличным на улице погладить чужого ребенка или потрогать чужую собачку. Но когда идет речь о здоровье, а, может быть, и о жизни человека, то не оказать ему первую помощь – настоящее преступление.

Мнение того, кто приехал давно

Для бывших пионеров и комсомольцев страны Советов простое обращение к менеджеру дома по поводу разбитого мальчишками окна может показаться доносительством. Но ведь так и свидетелей автомобильных эксидентов можно посчитать доносчиками.

Да, маленьких американцев с ранних лет приучают к честному самостоятельному труду, создают нетерпимую обстановку жульничеству и списыванию с чужих тетрадок. И это правильно. Также, как то, что нечестных взрослых американцев хватают за руку, когда они пытаются обмануть общество, скрыть доходы и не платить налоги. Кстати, если бы граждане России стали такими же законопослушными, как в США, может быть, и дела там пошли получше.

Как быть с окурком, брошенным из машины на обочину дороги? Нет, нельзя допускать, чтобы из-за этой, мягко говоря, небрежности, например, разгорелся пожар или произошли какие-либо другие нешуточные неприятности.

Верно, разная ментальность, разный образ жизни диктуют и разные нормы поведения. Там, в Союзе, каждый владелец жигуля должен был разбираться в устройстве карбюратора. И тот муж признавался хорошим, который умел починить утюг. Оказание первой помощи пострадавшим тоже входило в джентльменский набор способностей, которыми должен был обладать каждый советский человек.

Здесь ничего этого не надо. Автомобиль ремонтирует автомеханик в мастерской, неисправный утюг вообще никто не чинит, а сдает обратно в магазин (если не истек срок гарантии). И тем более никому не следует лезть со своей неумелой помощью к больному человеку, ведь действительно можно навредить. Это там у нас скорую помощь нельзя было дождаться, а здесь она приезжает в считанные минуты.

Сомнение того, кто приехал недавно

А вот еще одно явление, которое своей неожиданностью и размахом у каждого, вырвавшегося из бывшей «тюрьмы народов» в свободную Америку, может вызвать настоящий шок.

Люди, пережившие унижение только за то, что родились не теми, кем считает себя большинство, с удивлением обнаруживают здесь ту же дискриминацию. Оказывается, в этом свободном мире, свободно действует такая же дикая и глупая система предвзятого отбора претендентов на рабочие места, в офисы, банки, госпитали, на учебу в университеты и даже школьные классы.

Люди, бежавшие от антисемитизма, от страха за будущее своих детей, с изумлением замечают, что и здесь на работу берут далеко не в первую очередь тех, кто умнее, толковее и порядочнее. А того, кто больше подходит для соблюдения какого-то кем-то считающегося «приличным» соотношения мужчин и женщин, черных и белых.

Недавно некий молодой доктор наук послал свое Резюме в один из калифорнийских университетов, где была профессорская вакансия. По всем обьективным показателям он, казалось бы, вполне мог расчитывать на занятие этой должности. Однако две позиции оказались не в его пользу: пол и цвет лица – на кафедру взяли женщину, дополнительной привилегией которой была черная кожа.

Другой наш соплеменник, прекрасный специалист по компьютерам, тщетно пытался устроиться на какую-то должность в одно из правительственных учреждений. Ему тоже предпочли человека с более темной кожей тела. Может быть, это случайности, частности, которые не стоят обобщения? Но что-то они слишком уж заметны, особенно, когда заходишь куда-нибудь в федеральное или штатовское учреждение с непыльной работой. Черно в глазах становится.

Мнение того, кто приехал давно

Это вполне понятно, что у новых эмигрантов из бывшего СССР больше всего отрицательных эмоций вызывает кажущаяся им повсеместной «дискриминация белых». Им, верившим в свое время, что в Америке чуть ли не ежедневно линчуют негров, представляется по меньшей мере странным обилие черных лиц во многих университетах и учреждениях.

Им невдомек, что это как раз и есть выражение той повышенной совестливости и ответственности за прошлое праправнуков бывших плантаторов, которое возможно лишь в истинно свободном демократическом обществе. Конечно, им, усвоившим с юности большевистский принцип так называемого «демократического централизма» – главенства прав большинства, трудно понять, почему это самое большинство так заботится о «каких-то там нацменах». Им кажется удивительным, что в рамках программы «Affirmative action» черным американцам давалось предпочтение в приеме на учебу и работу. Таким путем считалось возможным хотя бы как-то преодолеть их многовековую отсталость от других слоев населения.

Сомнение того, кто приехал недавно

И вот еще что приходит в голову новому эмигранту, когда он сравнивает ту свою жизнь с этой. Как его там всегда «доставали» назойливыми призывами к патриотизму, национальной гордости, преданности Отечеству! Как досаждали лозунгами, призывами, клятвами, присягами! И вот он снова на каждом шагу встречает знакомые свидетельства всеобщего преклонения идолам государственности.

Он приходит за внуком в детский сад и видит реющий над ее крышей звездно-полосатый флаг. Он садится слушать музыку в Hollywood Bowl, и симфонический оркестр перед сонатой Брамса исполняет американский гимн. Он также с удивлением наблюдает ритуал начала разных совещаний и конференций, когда седовласые мужи прежде чем взяться за дело, кладут руку на грудь и дают перед флагом клятву верности законам и Конституции.

Представители старшего поколения наших людей помнят, как встречали входившего в зал вождя всех времен и народов. «Бурные аплодисменты, переходящие в овацию, – писали газеты. – Все встают». Ныне эти же пожилые советские эмигранты включают свои «тивисеты» и широко раскрывают глаза: президент США появляется в зале Сената на Капитолийском холме. Раздаются бурные аплодисменты, переходящие в овацию, все встают. Неужто это американский «отец родной»?

Мнение того, кто приехал давно

Флаги, гимны, призывы… Не нравится, надоело? Но где найти страну, которой не дорожат и не гордятся живущие в ней люди, если даже они и поругивают ее иногда? Так же, как трудно встретить человека, который не любит и не ценит свой отчий дом, где он родился и провел лучшие годы.

Поэтому не надо под патриотизмом, если он только не переходит в крайний национализм, понимать что-либо иное, чем присущую всем людям любовь к родному очагу, родному дому. И, вряд ли, стоит считать предосудительным естественную привязанность людей к символам этой любви – знаменам, лозунгам, клятвам, присягам.

То же можно отнести и к реакции американцев на появление президента в зале конгресса и на его речи. Ведь президент страны – такой же ее символ, как флаг или гимн. Поэтому граждане США аплодируют не конкретному Бушу-младшему или старшему, не черному Обаме, а величию, силе и славе своей державы. Кстати, американцы вообще склонны к публичному бурному выражению чувств. Это не трудно заметить, придя на представление в театр, на концерт или даже на какое-нибудь общественное мероприятие, митинг или собрание.

Перед нами два разных мнения, два противоположных взгляда на некоторые стороны американской действительности. Насколько они жизненно важны для наших земляков – эмигрантов из бывшего СССР?

И только ли две точки зрения имеют право на существование, возможно, есть третья?