Текст книги "Родословная ашкенази"

Время шло мне навстречу, и я шел навстречу времени

(«Панорама» № 30(1737), 23-29 июля 2014 г)

У разных писателей разные творческие судьбы. У одних основные достижения относятся к началу жизненного пути, у других пик творчества отодвигается к склону лет. Например, М.Горький лучшие свои вещи написал в первой части своей жизни, на остальную пришелся «Булычев», «Достигаев» и прочая, на мой взгляд, тягомотина. Так же нет уверенности, что и Пушкин с Лермонтовым, прожив дольше своего обидно короткого срока, продолжали бы выдавать шедевры такого же гениального уровня, как в молодости. А вот писателю И.Гончарову успех с «Обломовым» и «Обрывом» пришелся, наоборот, на вторую половину жизни.

Б.М. Сарнов долгие советские десятилетия был известен в основном как литературный критик, и только в последние годы одна за другой стали появляться в печати его замечательные работы, привлекшие широкое внимание в России и за рубежом. Уже в XXI веке были изданы его главные капитальные труды. Среди них увлекательно написанная мемуарная книга «Скуки не было», глубокое литературоведческое исследование «Случай Эренбурга», второе издание замечательных остроумных зарисовок из литературной жизни «Перестаньте удивляться». Особое место в творчестве Б.Сарнова занимало создание уникальной серии из четырех томов «Сталин и писатели», которую, по его словам, он собирался еще продолжать и продолжать. Увы, не получилось.

Почти все выпущенные Б.Сарновым книги сразу же стали разбираться на журнальные и газетные публикации и очень быстро превратились в библиографическую редкость, в том числе и за пределами России. Например, за книгой «Скуки не было» мне пришлось стоять в очереди в головном отделении библиотеки графства Лос Анджелес несколько месяцев, а когда я ее наконец дождался, то по ее изношенности понял, что она побывала далеко не в одной паре рук.

Мое знакомство с Бенедиктом Михайловичем Сарновым долгое время было заочным. Кроме запойного чтения его книг меня связывал с ним в Лос Анджелесе и наш общий друг известный литературный деятель, ветеран твардовского «Нового мира» Лев Левицкий, к сожалению, тоже уже ушедший из жизни. И вот, наконец, в июле 2010 года мы встретились с Б.Сарновым в его московской квартире у метро «Аэропорт». Долго разговаривали, на прощание подарили друг другу свои последние недавно изданные книги.

В другой раз после долгой интересной беседы мне подумалось, что хорошо было бы и других познакомить с этим незаурядным много знавшим, помнившим и понимавшим человеком. И я не удержался от искушения попросить Бенедикта Михайловича разрешение записать наш разговор в виде некого интервью. Вот пришло время его опубликовать.

Г.Разумов. Правильно ли мне представляется, Бенедикт Михайлович, что наиболее важные для вас творческие достижения пришлись на последние 10-15 лет, хотя они, по-видимому, и являются итогом предыдущей огромной многолетней работы. Действительно ли в прошлом вы только вынашивали замысел своих нынешних произведений и собирали для них материалы или уже тогда писали, как говорят, «в стол»?

Б.Сарнов. Конечно, затхлая обстановка официозной литературы советских времен не давала большого простора для творчества. Заниматься лишь одной литературной критикой мне было не очень-то интересно, и я чувствовал, что в той рутине, которой была тогда заполнена моя жизнь, я потеряю всякую квалификацию. Поэтому примерно с 60-х годов прошлого века я начал исподволь собирать материалы и писать то, что мне хотелось. У меня не было надежды на то, что мне удастся тогда это опубликовать и, тем более, издать отдельными книгами. Не было больших иллюзий и на испытание моих произведений временем. Все изменила горбачевская перестройка, окончательно вышли из многолетнего забвения и умолчания книги М. Булгакова, О.Мандельштама, М.Зощенко, А.Платонова. Время шло мне навстречу, а я шел навстречу времени.

Отсутствие цензуры и запрета на разные острые темы открыло новые возможности публикации ранее неизвестных архивных материалов. Издание книг стало более доступным, а в техническом отношении здорово помогло появление компьютера и интернета, который позволил достаточно быстро делать то, на что раньше приходилось тратить много сил и времени. Представилось возможным оперативно и просто общаться по электронной почте с издателями и редакторами. Поэтому, как только пришла новая пора, я сразу же принялся за публикацию своих прежних трудов. Сначала я выпустил такие книги, как «Случай Мандельштама» и «Случай Зощенко», затем наступила очередь и для других.

Г.Разумов. Мы, люди XX века, питомцы советской эпохи, перешагнули порог тысячелетий и попали в новый мир, во многом непохожий на тот, в котором прожили основную часть жизни. Как вы себя чувствуете в новых условиях переоценки ценностей, считаете ли, что ваши произведения, темы которых тоже относятся к тому ушедшему времени, могут быть интересны и полезны нынешнему молодому поколению?

Б.Сарнов. Переоценка ценностей началась еще в последней четверти прошлого века, когда стали выходить из подполья авторы и литературные произведения, публиковавшиеся раньше лишь в «Самиздате» и в «Тамиздате». Именно тогда появилось осознание того, что истинными ценностями являются книги Платонова и Булгакова, а не Бубенова и Чаковского. Думаю, что в этом направлении и мои труды не пропали даром, они тоже способствовали процессу всеобщего пересмотра приоритетов. Хочется надеятся, что и в будущем такие вечные ценности, как произведения героев моих книг, окажутся нужными новым поколениям людей.

Другое дело, переоценка, происшедший в начале 90-х годов, когда согласно старой флотской поговорке пришлось сделать «поворот всем вдруг» на полные 180 градусов. Далеко не весь набор появившихся тогда новых ценностей может быть ныне принят с большим восторгом. Хотя и некоторые плесневелые великодержавные идеи, ныне агрессивно продвигаемые такими авторами, как, например, А.Проханов и А.Дугин, мне тоже совсем не по душе.

Г.Разумов. В.Аксенов в свое время говорил, что писателю, пишущему на русские темы на русском языке, совсем не обязательно жить в России. Согласны ли вы с этим, и кого из живущих ныне в эмиграции писателей и поэтов вы могли бы отметить?

Б.Сарнов. Я согласен с мнением В.Аксенова. Настоящий художник, действительно, не живет лишь сиюминутными впечатлениями, он питается опытом всей своей жизни, переживаниями детства, юности, зрелости. Характерен в этом отношении наш современник замечательный писатель и мой друг Ф.Искандер. Оставаясь почти всю свою жизнь вдали от своей родины, он пишет прекрасные вещи, опирающиеся на его абхазский опыт. Также было и в прошлом. Лучшие свои произведения И.Бунин, М.Цветаева, а позже тот же В.Аксенов и многие другие написали в эмиграции. Блистательный беллетрист Фридрих Горенштейн только один единственный рассказ опубликовал в журнале «Юность», все остальное – за границей. Почти то же самое относится к С.Довлатову, Б.Хазанову и другим.

А, если говорить вообще, то где писать и о чем писать, дело сугубо индивидуальное. Вполне уважаем и выбор тех, творчество которых непосредственно связано с местом их сегодняшней жизни. Но никак нельзя согласиться со спущенным сверху порочным ортодоксальным представлением советских времен, особенно рьяно тиражировавшимся так называемыми «почвенниками», что писатель, якобы, «не должен отрываться от родной земли».

Это явная чушь, что доказывает проза Д.Рубиной, стихи и проза И.Губермана и некоторых других видных современных русско-язычных авторов, пишущих вне Российской федерации.

Г.Разумов. Один из уехавших из России и живущий в США известный поэт Н.Коржавин, ваш бывший однокурсник по Литинституту, в ряде своих публичных высказываний показал себя приверженцем русско-православных ценностей, давно уже пропагандируемых клерикальными представителями российской культуры. Как вы относитесь к сегодняшним апологетам особого, отличного от западного, пути развития России?

Б.Сарнов. Я всегда был категорически против замшелых представлений о каком-то особом пути развития России, о некой специфической русской духовности, которой на Западе, якобы, нет. На самом деле, Родина, Народ – это своего рода мифологизмы, у которых, на мой взгляд, если и есть прошлое, то нет будущего. Давно уже не существует великой России и ее народ уже не тот. Давно пора отказаться бы от имперских традиций, перестать питаться идеями великодержавности, иллюзиями о выдающейся роли России в мире.

Мой друг и бывший единомышленник Наум Коржавин (Эма Мандель) в последние годы, к сожалению, очень изменился. Я всегда его знал, как сторонника свободы, либерализма, противника авторитаризма. А теперь мне претит его нынешняя приверженность к национальным ценностям, его рассуждения о народности и высоком предназначении России. Чем обьяснить такое его преображение? Поначалу, как мне кажется, на него в свое время оказал влияние А.Солженицын с его славянофильскими и народниченскими идеями. После отьезда в эмиграцию у Н.Коржавина, по-видимому, проявился и комплекс покаяния, связанный с тем, что не удалось выдержать застойной подцензурной обстановки и бросить родину. Что сказать по поводу увлечения церковным православием его, еврея по происхождению и особенно внешности? Думаю, что это скорее увлечение иудо-христианской идеологией, к которой он странным образом приник, отказавшись от марксистко-ленинской.

Г.Разумов. В предисловии к первой книге серии «Сталин и писатели» указано, что в ваши планы входит рассмотрение судеб не менее 20 писателей, на которых по Вашему выражению «упало чугунное слово вождя». Уже опубликованы сюжеты, связанные с М.Горьким, В.Маяковским, Б.Пастернаком, Д.Бедным, И.Эренбургом, А.Н.Толстым, М.Зощенко, А.Ахматовой, М.Булгаковым и другими. Предполагается ли продолжение этого ряда, и не входят ли в него писатели более позднего поколения, например такие, как Б.Окуджава, И.Бродский, В.Войнович или еще кто-нибудь?

Б.Сарнов. Мне удалось из 20 задуманных представить читателю 14 сюжетов. В первом томе серии «Сталин и писатели» было 6 фигур, во втором – 4. Скоро выйдет в свет уже переданный издательству третий том, где рассказывается еще о 4 писателях, имевших контакт с «вождем всех народов». Кроме этого, я планирую рассказать о сталинском влиянии на судьбы А.Фадеева, И.Бабеля, К Симонова, М.Кольцова, Н.Эрдмана.

Писатели последующих времен, в частности, упомянутые вами Б.Окуджава и И.Бродский в отличие от своих предшественников не сталкивались со Сталиным непосредственно. Однако тяжелое наследие тиранического режима, несомненно, сильно отразилось на их жизни и на их творческом пути. Писать о них пока в мои планы не входит.

Г.Разумов. Известный крупный американский предприниматель прошлых времен Дэвид Сарнов, отец радиостанции «Свобода» и создатель телевидения (вместе с американским изобретателем русского происхождения В.Зворыкиным), ваш родственник или только однофамилец?

Б.Сарнов. Моя фамилия встречается не так уж часто, поэтому, может быть, все Сарновы состоят в каком-то родстве друг с другом. От своего деда я слышал, что некий наш родственник Борух Минскер (как бы, «Борис из Минска») когда-то эмигрировал в США. Возможно, выходцем из этой ветви нашего рода являлся и тот знаменитый Д.Сарнов, который, кстати, известен еще и тем, что первый услышал сигнал бедствия с тонущего «Титаника». О нашей родственной связи меня спрашивают всю мою жизнь, но точно я ответить не могу.

Г.Разумов. В нынешней России путинский путь развития, как мне представляется, все дальше уводит общество от демократии и свободы. А как вы оцениваете этот период истории современной России? Является ли сегодняшняя авторитарность простым продолжением естественной реакции на ельцинский раздрай 90-х годов или это востребованность российского народа? И подпирается ли пресловутая вертикаль власти, выстроенная Путиным, только горизонталью нефте-газовой трубы или еще и идеологией новой российской великодержавности?

Б.Сарнов. Та перекройка истории с крахом СССР и социализма был вовсе не «раздрай», как вы говорите, а настоящая революция, передел собственности. Обрушилась гигантская империя, созданная еще Иваном Грозным, Петром I и Екатериной II. Отпали от России огромные территории – Прибалтика, Средняя Азия. На наших глазах становятся почти врагами Грузия и Украина, Белоруссия далеко не «союзническая», как ее время от времени пытаются представлять. Слава богу, что наша августовская революция 1991 года прошла бескровно, не так, как, например, в распавшейся почти одновременно Югославии. И это, несомненно, благодаря Б.Ельцину, обеспечившему спокойный процесс исчезновения «империи зла». Несмотря на все личные недостатки Бориса Николаевича, мирное развитие эпохальных событий 90-х годов – его большая заслуга. Он вовсе не развалил Союз, в чем его часто обвиняют, а только оказался орудием исторического процесса. Почему-то неправильно цитируется и его тогдашняя реплика по поводу разрешения союзным республикам СССР «брать столько суверенитета, сколько они могут проглотить». Именно так он сказал, а не «сколько они хотят», в чем его позже постоянно упрекали разные опоненты.

Появление авторитаризма В.Путина было закономерным веянием времени и ответом на запросы общества. Народ устал от перестроек, переделов и захотел стабильности. Новой власти благодаря нефтяному буму удалось поднять уровень жизни и вместе с ним свой собственный рейтинг. Правда, не без сильного телевизионно-газетного пресса. Но маятник истории качнулся в другую сторону, авторитаризм в нынешней России приобрел преступную реваншистскую форму, расцвела тотальная коррупция, воровство, бандитизм. Нынешняя власть губительна для России, ее недальновидная политика грозит стране распадом.

(«Форвертс», № 476, 7-13 января 2005 г)

«Ну, какая разница, – уговаривали мы себя. – Лишь бы быть здоровыми, счастливыми, удачливыми. И хорошо, если наши визави будут приветливы, дружелюбны и порядочны».

Но нас вечно тыкали носом в паспорт и предлагали посмотреть на этот нос в зеркало.

Мы – евреи. Разные, многоликие и многоязычные.

Одни – ашкеназы, потомки выходцев из городов средневековой Германии, из польских, белорусских и украинских местечек. Веками спавшие глубоким сном, они в начале прошлого столетия взорвались переполнявшими их талантами и выбросили на арену нового культурного Ренессанса удивительную идишскую культуру. Мир был изумлен блестящей литературой, пронзительной поэзией, напевными мелодичными песнями и задорными ритмичными танцами.

А мировой научно-технический прогресс? Это европейское еврейство окрылило его эпохальными открытиями Эйнштейна, Бора, Ландау, Оппенгеймера. Это оно подняло его на невиданный ранее уровень благодаря трудам десятков тысяч евреев научных работников, инженеров, изобретателей.

Другие наши соплеменники – сефарды, их предки когда-то были изгнаны из Испании и расселились в Северной Африке, Малой Азии, на Ближнем Востоке и на Балканском полуострове.

Третьи – мизрахи, среди которых нам больше всего знакомы бухарские, грузинские и горские евреи. Вместе с сефардами они тоже дали миру немало тонких поэтов и глубоких философов, дальновидных политиков, знаменитых математиков и астрономов, искусных врачей, алхимиков и механиков.

В самые мрачные годы сталинского тоталитаризма сурамские евреи в Грузии первыми пробили рыночную брешь в плотной стене планово-командного социалистического хозяйства. Это они на подпольных фабриках и мастерских организовали изготовление первых советских болоньевых плащей и нейлоновых сорочек по самым последним парижским фасонам.

В те же трудные времена только в еврейских кварталах Бухары и Самарканда сохранялись магазины, столовые и буфеты с настоящей кошерной пищей. Здесь работали национальные еврейские школы и детские сады, давно закрытые во всех других концах СССР. Здесь религиозные евреи продолжали собираться на шабат и праздники в синагогах и молельных домах.

Всякие есть евреи: блондины и смуглые, даже темнокожие, широколицые и длинноносые, а, главное, говорящие на разных языках, и часто даже не понимающие друг друга.

Так чем же они связаны между собой? Только ли общностью судьбы преследуемого народа-козла отпущения? Или одинаковостью загадочной еврейской души? А, может быть, похожестью беспокойного неугомонного еврейского характера, благодаря которому так много среди евреев удачливых и толковых бизнесменов, предпринимателей, менеджеров?

Традиционно принято считать, что евреев обьединяет религия. В дореволюционной России, так же, как и во многих других странах, принадлежность к тому или иному народу определялась по отношению людей к той или иной религиозной конфессии – население делилось на православных, мусульман, иудеев. В современной Америке точно также идентифицируют человека по его вере в Иисуса, Моисея или Магомета. И это вполне логично. А отличать людей друг от друга по цвету(?) их крови или форме носа и черепа, чем занимались в прошлом расисты разного разлива, не только идиотизм, но и преступление. Это с трагической очевидностью доказали проклятым Холокостом германские нацисты в середине прошлого века. Такими же дорвавшимися до власти бандитами-паханами были и их друзья-враги из сталинского СССР, разделявших жителей 5-ой части суши подлым 5-м пунктом в паспорте.

Да, можно с уверенностью сказать, что евреям сохраниться, как отдельному самобытному народу, позволил в основном именно их иудаизм, в том числе, его изоляционистский, далекий от миссионерства характер, который не дал ему размыться, видоизмениться, раствориться среди других наций. И хотя еврейство, действительно, очень разнолико, разноязычно, но оно едино своей верой в общего великого еврейского и общечеловеческого Бога.

Впрочем, конечно, вряд ли только благодаря религии наш народ не исчез в пыли веков, подобно ассирийцам, вавилонянам, древним египтянам, грекам и римлянам.

Можно с уверенностью сказать, что главную роль выживания евреев в бурном потоке истории сыграли их глубокие, уходящие в библейские времена родственные связи, научно подтвержденные серьезными генетическими исследованиями. Да, да, все они друг с другом родственники – многою-родные братья, сестры, дяди и тети. То-есть, прямые потомки Исаака, Якова, Иосифа.

* * *

И все-таки, мы – русские. Как бы нас с детства мальчишки во дворе не шпыняли за нашу картавость или крючконосость, на службе и на улице не били по морде и по паспорту, в спецотделах кадровики не подчеркивали нашу жидовскую неполноценность, ничего у них не получалось. Мы от этого не становились большими евреями, чем были на самом деле – мы не знали еврейского языка, еврейской истории и еврейской традиции. Изуверство того режима было и в том, что, с одной стороны, нам постоянно указывали наше место за дверью, а, с другой, тащили через ее порог и принуждали к ассимиляции.

Мы были русскими всегда и во всем. Мы не хуже, а часто лучше, их говорили и писали по-русски, пели русские песни и рисовали российские пейзажи. Потому что по недомыслию или наивности считали эти песни и эти пейзажи тоже своими, родными. Тем более, что мы сами их писали и рисовали.

Но, конечно, наиболее русскими нас делал язык. «Великий и могучий» сыграл ту же роль, что английский на всей планете. Тот, живой, звонкий, настырный, активно действуя вместе с американскими «зелененькими», с их вестернами, джазом, рок-ин-ролом, макдональдсом, быстро завоевал весь послевоенный мир.

Так же русский, привитый с пеленок и потому родной и близкий, для большинства пожилых – единственный. Неразрывными связями он обьединяет всех, кто раньше или позже вырвался из советской упряжки. Поэтому, будь мы здесь, в США, евреями или армянами, украинцми или белоруссами, мы все равно – русские.

И не только по языку, но и по взглядам, представлениям, вкусам, привычкам, своей ментальности, часто даже по своему экстерьеру – фигуре, прическе, одежде, по поведению в магазине, ресторане, театре и музее.

И другими многие из нас никогда уже не будут.

* * *

Нет, неправда, мы – американцы, особенно те, кто помоложе. Никакая ностальгия по той нашей родине нас уже не мучает. А если иногда что-то и всколыхнется в сердце, то это просто память юности, детства, школьных друзей, кузин и кузенов.

Мы встроились в эту уже не новую для нас жизнь, привыкли к ней, пообтерлись о все ее углы, закоулки, переулки и безоговорочно приняли образ жизни, стиль поведения, все плюсы и минусы американского быта. Мы, как можем, стараемся говорить на языке этой страны, мы празднуем ее праздники, едим ее хотдоги и бигмаги, пьем ее пепси и будвайзеры, мотаемся по фривеям и хайвеям, млеем на бродвейских мюзиклах и голливудских фильмах. Страна бывших и сегодняшних эмигрантов, это и наша страна, где никого особенно не смущает наш скверный каркающий акцент, наше ужасное произношение, где никого не задевают наши манеры, которые, правда, с каждым годом все больше теряют свою самобытность.

Во всяком случае, мы далеко не более худшие американцы, чем многие прибывшие сюда мексиканцы, таиландцы, филиппинцы, корейцы и все остальные.

* * *

Мы легко определяем различия во внешнем виде своих земляков-соплеменников. Мы ведь выросли и сформировались, как личности, в замкнутых условиях одноязычной среды, когда переезд на жительство даже из Ленинграда в Москву был целым событием. Поэтому мы не только по наружному облику, но и по говору отличаем москвича от вологодца, киевлянина от одессита.

А вот видят ли разницу в нас другие?

Есть такой старый немного фривольный, но во многом философский анекдот. На нудистском пляже сидели внучка, мама и бабушка. Вдруг вдалеке появилась какая-то фигура. Девочка взглянула невзначай и сказала:

– Человек идет.

Женщина посмотрела более заинтересованным взглядом и сказала:

– Мужчина.

А дальнозоркая старушка пригляделась еще внимательнее и отметила:

– Еврей. Или магометанин.

Так, дай Бог людям мудрой зоркости, чтобы различать, кто есть кто, и дай им Бог зоркого ума, чтобы не придавать этому различию излишнего значения, туманящего разум и затемняющего зрение!