Текст книги "Родословная ашкенази"

(«В Новом Свете», № 23 (692), 6 июня 2008 г)

Вертикаль российской власти все больше старается опираться не только на горизонталь нефтяной трубы, но и на идеологическую подпорку великодержавия, народности и православия. В отличие от трубы эти «вечные» русские ценности никогда не иссякнут и не подведут. Поэтому российское телевидение и кино не устает истово бить им молитвенные поклоны. Одним из очередных надрывных псалмов во здравие российской государственности явился новый одиозный фильм некого архимандрита Тихона. Сквозь его черную суконную рясу нескрываемо просвечивается золотая парча и бархат священного Синода Русской Православной Церкви.

История, бестелесная субстанция, безропотно переносит насилие ножа и ножниц, преувеличение бинокля и крохоборство микроскопа. Составители фильма «Гибель империи. Византийский урок» свой взгляд назад вооружают розовыми очками и затемненными стеклами. Они старательно выбеливают историю «просвещенной» империи Востока и тщательно зачерняют прошлое «дикого» Запада.

Великая Византия представлена могучим тысячелетним «рейхом», игравшим роль супердержавы средневекового мира. В подтверждение этого телеэкран неоднократно покрывается большой географической картой Азии и Европы с темными пятнами византийского владения. Бывшая сначала всего лишь восточным осколком распавшейся Римской империи, к YI веку Византия охватила огромные территории Малой Азии, Средиземноморья, Балканского полуострова.

Фильм воздает хвалу твердой государственной власти, поет осанну военно-бюрократической машине, создавшей сильную армию, эффективное налогообложение, монопольную торговую систему и послушное чиновничество. Бюрократии вообще высказывается особое почтение. Считается почему-то, что благодаря именно ей при императорах Василие и Юстиниане Византия стала самой богатой страной мира. Государственный резерв, восторгается с экрана ведущий, составлял тогда аж 90 тонн золота в год. Такого богатства, например, даже такая большая страна, как Россия, достигла лишь в XIX столетии.

А как простые люди чуствовали себя в том тоталитарном режиме? О, прекрасно. «Народ, – говорит архимандрит, – ощущал государство, как высшее свое создание», он был всем доволен и жил в Восточной империи сыто, богато и счастливо. Такая гармония власти с народом и вообще весь этот рай земной поддерживался мощной самодержавной идеологией – «истинной верой», Православием.

Благодаря этой всеобщей всеохватывающей религии не было в империи ни греков, ни сербов, ни болгар. А была только «новая общность людей», считавших себя одной нацией – ромейнами, гражданами Священной Восточной Римской империи.

А еще единство власти и народа, да и вообще благополучие и благолепие Византии, подпиралось необходимостью защиты от внешней угрозы. Конечно, она была односторонней – бандитские короли Запада досаждали Византии разорительными крестовыми походами. А Север? Фильм деликатно молчит о грабительских походах на «Царьград» славян-русов и почему-то ни одним словом не удостаивает путь «из варяг в греки».

В гибели империи, естественно, в основном виноват Запад. Это тлетворное влияние его свободомыслия и либерализма привело к ослаблению верховной власти Константинополя, ослаблению государственной монополии. В торговлю были допущены иностранцы, народным хозяйством стали завладевать компрадорствующие олигархи. И вместо созидательного восточного авторитаризма и духовности общество прониклось идеями разрушительного западного индивидуализма и практицизма.

Не приминул архимандрит между делом пнуть и евреев. Ведь это их ростовщическое и банковское вторжение в спокойную феодальную жизнь Европы привело к растлению западного христианства, погрязшего в страстях наживы денег и стяжательства.

Крах Византии наступил в результате «демократического кризиса», приведшего к разрушению «основ христианской веры». Последним ударом по империи явилось предательское принятие Михаилом Палеологом в 1274 году унизительного соглашения с Римом – Унии. Согласно ей Византия, замиряясь с католицизмом, юридически признавала римского Папу.

Голая прямолинейность этой кино-агитки неловко прикрыта бесхитростной компьютерной графикой и натурной документалистикой, по-видимому, призванной продемонстрировать историческую достоверность. А чтобы ни у кого не осталось сомнений в тождественности византийского вчерашнего и российского сегодняшнего в фильме упоминается некий беглец из Византии Виссарион, «беспринципный политик и гениальный интриган, который из Рима координировал оппозицию в Константинополе и причинял много головной боли правительству».

Пора, наконец, приподнять завесу секретности и недосказанности над титрами фильма и снять рясу с его автора архимандрита Тихона. При помощи всезнающего интернетовского Яндекса нетрудно узнать, что этот византийствующий монах – неудавшийся киношник, выпускник ВГИК, а и зовут его Георгием Александровичем Шевкуновым. Служит он настоятелем Сретенского монастыря, того самого, который играет роль главной издательской базы Русской Православной Церкви (РПЦ) и выпускает почти половину всей ее миллионно-тиражной пропагандистской литературы.

Сама же РПЦ с ее 20 синодальными учреждениями (советами, комитетами, комиссиями), ненасытной коррумпированной церковной бюрокартией, миллиардными беспошлинными доходами и многими десятками огромных эпархий – настоящее государство в государстве. Или, если хотите, этакое министерство, задача которого заполнить посткоммунистический вакуум государственной идеологии, затуманить, задурить мозги людей новой «духовностью».

А что касается архимандрита Тихона, то, как шепчут «злые языки», он по совместительству является еще и духовником В.В.Путина.

Диалектический материализм учит, что развитие человечества идет по спирали. Но путь новейшей российской истории явное кольцо – ныне бывшая страна Советов возвращается «на круги своя». Снова горло ее политической системы стягивает петля однопартийности, религиозного (православного) единомыслия, снова миллионы людей послушно и благолепно поют аллилуйю «национальному лидеру». И голубые экраны ТВ синеют от натуги, беспрерывно трудясь над благообразным образом великой державы. Немалую роль, как мы видим, играет в этом спектакле и РПЦ с ее архимандритами и духовниками.

(«Секрет», Израиль, № 612, 22 янв. 2006 г)

Каждый фильм С.Спилберга – это явление, событие, его появление на экранах неизменно сопровождается рекордными кассовыми сборами, номинациями, золотыми глобусами, оскарами. Почти все предыдущие картины этого кинорежисера, особенно «Парк Юрского периода» и «Война миров», достигали успеха главным образом за счет высококлассных зрительных эффектов. Однако его «Список Шиндлера» получил высокую оценку вовсе не за это, а за прекрасную режиссуру, игру актеров и, конечно, саму тему.

Но вот его новый фильм «Мюнхен» по антиизраильской направленности заслуживает быть названным «антисписком Шиндлера». И так хочется это отступничество Спилберга оправдать его желанием привлечь внимание к фильму проверенным приемом – эпатажем, скандалом. Его выход на экран сопроводился появлением в газетах ругательных заметок, а в интернете гневных откликов.

Что же такое вызвало в его новой работе возражение? О чем этот фильм? Его главный герой молодой израильтянин Авнер получает предложение возглавить операцию возмездия по ликвидации организаторов и вдохновителей мюнхенского теракта. Он выбран как человек непричастный в тот момент к делам Массада, а, значит, не вызывающий подозрений. После некоторых колебаний, напутствуемый самой Голдой Меир, Авнер соглашается на выполнение своего патриотического долга. Он получает в банке чемодан денег и вместе с группой приданных ему помощников отправляется выполнять задание.

Первые акции проходят довольно успешно. Одного арабского функционера Авнер с помощником убивают в подьезде его дома, второго они взрывают, подложив под матрас кровати взрывчатку. Другим виновникам мюнхенской трагедии мстители встраивают взрывное устройсво в телефонный аппарат или в коробку телевизора.

Однако, почти сразу же возникают разные непредвиденные обстоятельства, вызывающие препятствия, в частности, морального характера. В одном случае к телефону с взрывателем подходит малолетняя дочь того, кого нужно убрать, и спецназовцам еле-еле удается избежать ее гибели. В другом случае при взрыве в отеле чуть было не погибает сладкая парочка, занимавшаяся сексом в соседнем номере. Да и сам Авнер при этом оказывается в двух шагах от смерти.

А затем качели качнулись в другую сторону, израильская антитеррористическая группа оказалась обнаруженной, и начался обратный отсчет мщения. Здесь авторы фильма оперируют символами: голый труп убитого антитерориста так же, как перед этим арабского функционера, находят в постели гостиничного номера. Ответ не заставляет себя ждать – заманившая его туда девица точно в таком же голом виде кончает свою жизнь. А вслед за этим взлетает на воздух вместе с целым домом другой член команды Авнера, создатель адских машинок – он подрывается на своем же взрывном устройстве.

Главному герою чудом удается остаться живым. Его преследуют, он бежит, скрывается в каменном лабиринте Нью-Йорка, куда переселяется и его жена, родившая к тому времени ребенка. Одновременно со страхом за свою жизнь и жизнь своей семьи Авнера одолевают сомнения – зачем все это, к чему жертвы, приводящие к новым жертвам. Перед его глазами снова и снова встают кровавые сцены круговерти убийств. Даже, занимаясь с женой любовью, он не перестает мучиться только что пережитым. И в постели его крик оргазма сливается с надрывным плачем.

Авнер решительно отказывается от дальнейшей работы в Моссаде, и несмотря на уговоры, выходит из игры. Он не хочет быть ни мстителем, ни палачом. Извечный вопрос – нужно ли проливать кровь за кровь, отвечать смертью за смерть – главный герой картины решает для себя однозначно: не нужно.

Насколько авторы фильма согласны с его главным героем? Действительно ли они исповедуют христианское «непротивление злу насилием» и верят в бесполезность возмездия за теракты? Они однозначно отвечают на этот вопрос – да.

У Спилберга, пожалуй, нет более идеологизированного фильма, чем «Мюнхен». Вслед за своим героем он утверждает идею тупиковости сложившейся на Ближнем Востоке ситуации, ее безысходность, нерешаемость. Эта позиция провозглашаетя не только устами главного героя, но и словами арабских функционеров-террористов. Те произносят речи, оправдывают свои действия тяжелым, безвыходным положением палестинских беженцев, изгнанных израильтянами из своих домов. Они обьясняют, что убийство членов израильской олимпийской команды последовало вслед за гибелью от рук еврейских экстремистов тоже ни в чем не повинных палестинцев.

В фильме настойчиво подчеркивается одинаковость ответственности обеих сторон конфликта, равенство их вины. Невольно вспоминается А.Солженицин с его «Двести лет вместе» – ведь он тоже уравнивает убийц с их жертвами. Что стоит, например, допущение им эквивалентности кровавого Кишиневского погрома и бытовой стычки евреев-покупателей с торговцами-антисемитами на Кременчугском рынке. Ставя на одни весы вековые преследования в России евреев и их участие в русской революции, он требует обоюдного покаяния. Покайся, мол, пчелка, перед медведем за своего отца, ужалившего прихлопнувшую его лапу.

Справедливости ради, надо отметить, что никакой прямой антиизраильской тенденциозности в «Мюнхене» не прослеживается. Хотя карикатурное представление героической Голды Меир старушкой с коммунальной кухни не доказывает и произраильских симпатий авторов. Но демонстрируя этот обьективизм в самом фильме, вне его авторы не стесняются обнаруживать свои предпочтения. Вот что, например, говорит в одном из интервью сценарист картины Тони Кушнер:

«Я считаю, что образование государства Израиль было для еврейского народа исторической, моральной и политической катастрофой…Я хотел бы, чтобы современный Израиль не родился».

Конечно, неприятно слышать это от еврея Т.Кушнера, родовые корни которого, по-видимому, были когда-то выдернуты из украинской земли, обильно политой еврейской кровью.

И очень не хотелось бы думать, что продюсер «Мюнхена» разделяет мнение своего сценариста. Ведь это он, С.Спилберг, создал фонд, занимающийся таким благородным делом, как сбор видео-свидетельств бывших узников гетто и концлагерей. Это его «Список Шиндлера» получил признание еврейской общественности и до сих пор считается одним из лучших фильмов о Холокосте.

К сожалению, С.Спилберга так же, как Т.Кушнера и Д.Джонса, по книге которого сделан «Мюнхен», не назовешь другом Израиля. Это совсем не значит, что он его враг или что он антисионист, а уж, тем более, конечно, не антисемит. И вообще, неправильно и примитивно каждого, кто что-то плохое говорит об Израиле, считать юдофобом.

Но, увы, эта очевидная истина – не для широкогоо пользования. Подавляющее число людей, живущих в самых разных странах мира, понятия «государство Израиль» и «еврейский народ» считают тождественными. Да и для многих израильтян любое высказывание в пользу палестинских террористов звучит не только, как антиизраильское, но и как антиеврейское.

Вот почему идеология нового фильма Спилберга со стороны израильской и еврейской общественности вызвала столько упреков. По широко распространенному мнению, тогда, в 1972-м, евреи, как всегда бывало в истории и раньше, оказались первым эшелоном фронта, принявшего на себя удар нового дьявольского оружия массового поражения.

Кроме того, есть убеждение, что именно тогдашняя быстрая ответная реакция израильских спецслужб отдалила следующие теракты в Европе и США на многие десятилетия. И что, если бы Цахал в Израиле не отвечал сразу же Хамасу на каждый взрыв шахидского пояса или ракеты Касам, то этого государства на Ближнем Востоке давно бы не было.

Но, может быть, создавая свой новый фильм, Спилберг вообще не рассматривал его в рамках постановки каких-то злободневных региональных проблем? Может быть, его задачей было показать трагедию человека, попавшего в жесткие жернова жестокой межэтнической вендеты. А израильско-палестинский конфликт оказался для этого просто удобным фоном. Возможно, Спилберг решил подняться выше голливудских стандартов кино-кича и сделать некую психологическую ленту, посвященную вечной общечеловеческой теме мести-возмездия.

Непрофессионалу легко ошибиться, но на непросвященный взгляд, европейского кино у Спилберга не получилось. «Мюнхен» – типичный голливудский боевик, никаких принципиальных отличий в художественных приемах от предыдущих картин этого режиссера в нем не видно. В фильме много взрывов, выстрелов, трупов, много риторики с политикой, но мало психологии. Эрик Бана, играющий главного героя, ни до Тома Хэнкса («Спасите рядового Райана»), ни до Лаема Ниссона («Список Шиндлера») не дотягивает.

Можно строить разные предположения об идеологических или художественных задачах «Мюнхена», но несомненно одно: главная цель Спилберга, как было у него всегда – успех. Успех любой ценой.

Казалось бы, зачем он Спилбергу, ведь у него давно уже все есть – и слава, и деньги. Однако, по-видимому, это далеко не все, что нужно кинорежисеру с мировым именем. Ему мало чисто голливудской славы. Он хочет удивлять мир не только динозаврами и звездолетами, но и человеческими страстями шекспировского накала. Вот почему в его новом фильме террорист-преступник изрекает угрозы, а напуганный мститель-палач плачет.

(«Мост». № 385, 22 авг. 2007 г)

Прилавки и витрины русских книжных магазинов пестрят обложками-завлекаловками женских детективов. Маринина, Устинова, Донцова…. Имена, названия, тиражи множатся, растут, а темы, сюжеты, образы мельчают, тускнеют, скучнеют. В этом многоводном потоке отдельной струей выделяется блестящая проза Л.Улицкой. Ее ранние рассказы, романы «Казус Кукоцкого», «Медея и ее дети» читаются и перечитываются, экранизируются, выходят на театральную сцену.

И вдруг – «Даниель Штайн, переводчик». Книга необычная, странная, требующая внимательного, даже напряженного чтения. Нет, это по-прежнему превосходная беллетристика с легким стилем и яркими образами, легко перемещающимися во времени и пространстве многопланового повествования. Однако совершенство формы и содержания резко снижаются, когда в этом романе Улицкая-писатель становится Улицкой-публицистом.

Написанная в эпистолярно-документальном стиле, книга густо насыщена публицистическими сентенциями и философскими размышлениями. Автор смело ввязывается в давние споры по поводу сложных религиозных, богословских и этнических проблем христианства, его связей с иудаизмом и современным еврейством. Одни из этих тем имеют многовековую дискуссионную историю, другие яростно обсуждаются в сегодняшних мировых, а больше всего в израильских и еврейских СМИ.

Может ли христианин еврейского происхождения считаться евреем? Безупречен ли израильский «Закон о возвращении»? Не пора ли вернуться к ценностям раннего христианства, тесно связанного с иудаизмом? Какова ответственность христианской Церкви перед евреями? Эти и другие труднорешаемые вопросы автор «Штайна» рассматривает далеко не с произраильской и проеврейской позиции.

Самое большое недоумение вызывает отношение Л.Улицкой к древней теме «евреи и христианство». Сколько было в человеческой истории старателей «окончательного решения еврейского вопроса». Ничего не получалось ни у Тита Флавия и Богдана Хмельницкого, ни у Гитлера и Сталина. Поэтому время от времени появлялись более умеренные технологии. На первом месте среди них всегда было обращение евреев в христианство. В последние десятилетия этим активно занимаются различные миссионерские христианские секты, такие, например, как «евреи за Христа», «свидетели Иеговы» и другие. Их функционеры бродят по улицам нью-йоркского Бруклина, израильской Хайфы, московской Марьиной рощи, киевского Подола, суют прохожим еврейской внешности книжицы с безграмотным цитированием «Писания», кидают их в почтовые ящики, заходят в квартиры.

Православная еврейка Л.Улицкая тесно смыкается с этой деятельностью. Герои ее романа, евреи, один за другим принимают христианство, считая это большим благом для себя и для других.

Вот главное действующее лицо – Даниель Штайн. Во время немецкой оккупации он попал в гетто, бежал, работал в гитлеровском гестапо, потом в советском НКВД, партизанил, снова был на волосок от смерти. И чудом спасся, попав к монахиням католического монастыря. Там он крестился, повторив то, что вынуждены были делать его предки в средневековой Испании и дореволюционной России.

Однако, Л.Улицкая не дала права своему герою обьяснить его поступок возможностью спастись от гибели. Как раз, наоборот. Не дождавшись конца войны, Д.Штайн ушел из монастыря и через много лет подчеркнул, что «не хотел после крещения оставаться у сестер, чтобы это не выглядело так, будто крестился из-за убежища, которое они предоставили».

Как же пришел Д.Штайн к Христу? Первое, что он взял в руки, попав в монастырь, был католический журнал». Вслед за этим ему подвернулся «Новый Завет». Он почитал его и «пришел к мысли, что должен принять крещение». Почему, зачем – понять трудно. С таким же успехом молодому парню впервые могло попастся не Евангелие, а Коран или Дхарма, и он стал бы мусульманином или буддистом. Кроме того, можно ли доверять сегодняшней оценке поступка, совершенного много лет назад, когда события могли выглядеть совсем иначе.

В религиозном рвении Л.Улицкая идет дальше простого крещения своего героя – она делает его католическим священником. Причем, не простым ксендзом, а активным проповедником, сторонником пересмотра канонических церковных постулатов. Благодаря врожденной еврейской неуемности, Д.Штайн, поселившись в Израиле, ведет бурную благотворительную, просветительскую и предпринимательскую деятельность. Он с публичным скандалом добивается израильского гражданства, создает в Хайфе «еврейскую христианскую общину», строит церковь и ночлежку для нищих, водит экскурсии по святым местам и даже встречается с папой римским.

Вместе со своим героем Л.Улицкая обращается к вековой богословской проблеме христианства – возврату ему иудаистского начала и отказу от его поздних искажений. Подвергается сомнению неизвестные раннему христианству постулаты Троицы, Непорочного Зачатия, критикуется преувеличенный культ Богоматери. В то же время оставляются без обсуждения абсурдные догматы Воскресения, Вознесения и прочих верований, связанных с распространением христианства среди идолопоклонников.

Если уж рожденный евреем Д.Штайн и хотел вернуться к своим еврейским религиозным корням, то ему вместе с автором естественнее было бы взять Тору, почитать Танах, посмотреть Талмуд, наконец, просто пойти в синагогу. А не заниматься вопросами христианского богословия и, тем более, не миссионерствовать на земле еврейского государства.

И все-таки не хочется верить, что основная цель книги в пропаганде еврейской христианизации. Может быть, Л.Улицкую лишь привлек привкус некой скандальности темы и ее, якобы, оригинальности. Хотя, самом деле, никакой новизны в ней нет. Русская литература давно пропахала эту борозду.

Взять, к примеру, стихотворение Б.Слуцкого: «Еврей священник! Видели такое? Нет, не раввин, а настоящий поп… Еврей мораль читает на амвоне, из душ заблудших выметая сор. Падение преступности в районе себе в заслугу ставит прокурор». Этот образ предварил появление и в реальной жизни известного православного священника отца А.Меня, еврея, просветительские книжки которого были в свое время популярны в среде советской интеллигенции.

Не исключено также, что Л.Улицкой не терпелось стать в один ряд с такими известными российскими литераторами, как А.Кабаков, Д.Быков, Н.Коржавин, М.Арбатова и другими сегодняшними «выкрестами» или актером К.Райкиным, не снимающего креста с груди. А может быть, вместе с ними Л.Улицкой не дают покоя лавры некоторых знаменитых русских поэтов евреев, подчеркивавших время от времени свои христианские приоритеты? Но они-то, как раз, христианствовали по не зависевшим от них причинам. Отец Б.Пастернака, наряду с художником И.Левитаном, композитором А.Рубинштейном и другими именитыми евреями царской России крестились, чтобы легализоваться в русской культуре. А И.Бродского без ведома его родителей опустили в церковную купель двухлетним ребенком.

Каждый живущий в этом мире человек волен исповедовать любую религию, какая ему по душе, и молиться любому богу. Кроме еврея. Для него принимать христианство, буддизм или ислам не просто его собственный, личный грех. Это еще и осквернение памяти сотен миллионов его предков, погибших на камнях Мосады и полях Малороссии, сожженных в кострах испанской инквизиции и крематориях гитлеровских концлагерей. Это преступление перед народом, который своим трехтысячелетним существованием в значительной степени обязан своей религии, иудаизму.