Текст книги "Родословная ашкенази"

Мамины – 2 (разумовы)

Мой прадед по дедушкиной линии Шимон (второе имя Исайя) Розумов (1848-1913 гг), владелец шляпного магазина на Ришельевской, был женат на Эстер Черни (Гихман), приехавшей в Одессу из восточной Германии. Славянская фамилия Шимона была куплена у бездетного соседа-купца, усыновившего младшего отпрыска многодетной еврейской семьи Бельских (см. гл. 1).

У Розумовых было 11 детей. Из них всех, кроме своего деда, я близко был знаком только с одним, Борисом, который, как и его брат Давид, тоже учился в Льеже. Переехав после революции в Москву, Борис Семенович до пенсии работал в проектном институте, имевшим отношение к химии. С женой Софьей у него была дочь Мария (Мила).

Рис. 21. Потомки Лазаря Бейна.

Не могу без содрогания вспоминать их ужасный холодный и сырой барак в подмосковной Лосинке, где они жили после войны. Это было старое двухэтажное деревянное (в одну доску) здание с одним единственным отхожим местом в конце длинного коридора. Чтобы не замерзнуть зимой, каждая комната этой коммуналки обклеивалась изнутри рубероидом, газетами и рогожными мешками.

Выйдя замуж за Якова Фреймарка, Мила родила дочь Соню, у которой в свою очередь с мужем Виктром Равкиным появились дочери Катя и Даша. Первая, не порывая связи с Москвой, уехала в Израиль, вторая с мужем Павлом Гинзбургом вырастила двух мальчиков Сашу и Гришу.

У другого брата моего деда Михаила был сын Александр (Исайя), дома его звали Шуня. Он был кандидатом технических наук, довольно известным ученым, специалистом по химическим технологиям. Мы часто с ним встречались и приятно беседовали на разные темы. Со своей русской женой Валентиной Шуня детьми не обзавелся.

Интересна необычная судьба еще одного брата моего дедушки Вениамина (1874 года рождения). В отличие от других своих спокойных уравновешенных братьев он имел азартный авантюрный характер, играл в карты, влюблялся в женщин. Живя в одной из стран Восточной Азии, он в 1915 году завел роман с женой американского консула. Тот вызвал его на дуэль и застрелил. У Вениамина осталось 2 сына, о них я ничего не знаю.

Самый старший из розумовских братьев Петр (1865-1933) со своей женой Фаиной произвел на свет немалое число потомков, о кое ком из них я что-то знаю, хотя и очень не много.

Так, один из его отпрысков Сергей Тарханов после революции входил в круг крупных большевиков-революционеров, а в 1937 году разделил судьбу почти всех старых партийцев, был репрессирован и расстрелян.

Второй сын Миша тоже сделался важным хозяйственником, но в 1943 году погиб на фронте. Обе его дочери попали в гетто, где сразу же были убиты.

Третий петин потомок Моня поступил более мудро. В 1921 году, избежав трагедий Гражданской войны, он на волне сионистского движения уехал в Палестину. Явно благодаря этому его ветвь нашего генеалогического древа оказалась одной из наиболее густых.

У дочери Петра Раисы в отличие от ее эмигрировавшего брата с мужем Львом Спинаделем был лишь один сын Валентин, у которого в свою очередь с его женой Александрой – сыновья Сергей и Леонид. Повторяя судьбу своего дяди Мони, Сергей уехал в Израиль, где стал Гедалия и благополучно разветвился немалым числом отпрысков.

Однако Петр оставил след не только в локальном деле разветвления развесистой разумовской ветви. Как и ряд других представителей этой части нашего рода, он проявил себя и на глобальном уровне, сделав заметный вклад в мировую науку. Будучи незаурядным инженером-химиком, он стал изобретателем знаменитого химического вещества – нафталина, синтезированного им независимо от французского ученого П.Бертло.

Ближе всего мне потомки другой дочери Шимона Екатерины. У нее с мужем Ефимом Штофманом были 2 дочери. Младшая Мария (Мура) состояла в браке с известным в Одессе адвокатом Абрамом Дыховичным. А ее дочь Валентина в 1947 году вышла замуж за моего дядю Лёлю и переехала к нам в Москву. Она была хорошим врачем туберкулезником, увлекалась историей декабристов, будучи владелицей без перерыва сменявших друг друга черных пуделей, собрала коллекцию миниатюрных скульптур собак. Но главное, подарила мне двух двоюродных брата.

Первый из них Анатолий, родившийся в 1949 году, был назван по начальной букве имени валиного отца Абрама, второй Виктор (Витя), который младше Толи ровно на 10 лет, – по уменьшительному имени нашего деда Види (Давида).

Толя, по профессии химик-технолог, работал в проектном институте по изготовлению кино-фото-пленки, а в рыночное время от своей специальности отошел. Своими детьми он не обзавелся и воспитывал дочь жены Ольги.

Витя, довольно успешный инженер проводной связи, как и его два сына Олег и Сергей, стал продолжателем дела своего отца и в какой-то степени деда. Это дает основание говорить о целой династии связистов Разумовых.

Старшая сестра Муры Тина, женщина предприимчивая и умелая, работала юристом и была замужем за Леонидом Фрумкиным, братом известного академика Фрумкина, одного из главных в СССР создателей физико-химических наук. После войны, тоже переехав из Одессы в Москву, она с дочерью Инной поначалу жила в маленькой коммунальной комнатке, которую путем многоходовых операций по обмену жилплощади и доплат превратила в прекрасную кооперативную квартиру в многоэтажном доме престижного московского района.

Инна работала редактором в одном техническом журнале, с мужем Александром Вышинским у нее дочь Елена (Лёля), уехавшая с семьей (муж Владимир Илюшин, дочь Наташа, сын Александр) в канадский Монреаль. Наташа, умная способная молодая женщина, увы, в 2012 году умерла от рака. Нельзя не восхититься ее благородным и неординарным поступком. Во время беременности врачи поставили перед ней выбор – оперироваться, при этом потерять ребенка, или ничего не делать и умереть, но зато дать жизнь сыну. Она самоотверженно выбрала второе.

Немного я знаю и об еще одном шимоновском сыне Григории, у которого были три дочери. К одной из них Эде мы заходили с мамой, когда приезжали в Одессу. Она была легкая по характеру смешливая женщина, увлекавшаяся, в частности, раскрашиванием старых фарфоровых тарелок, которые превращала в настоящие произведения искусства. У ее дочери Лиды и мужа Лени в свою очередь была дочь Алла.

Сестра Эды Таня, эвакуировавшаяся в 1941 году из Одессы в Ташкент, так там и осталась жить с дочерью Толой. Я тоже с мамой был у них в гостях, когда ездил по туристичекому маршруту в Узбекистан.

Третью же сестру Анну я никогда не видел.

Такая же, как для бейновской ветви, попытка составления схемы генеалогического древа сделана и для этой части моей родословной (рис. 22).

Рис. 22. Генеалогическое древо Разумовых.

Папины (зайдманы)

Давида Зайдмана, моего деда с папиной стороны, мне увидеть не пришлось – он рано умер от костного туберкулеза, который, как опасались мои родители, мог передаться по наследству потомкам третьего поколения. Но меня, как и моих двух кузин, слава Богу, эта напасть миновала.

В Карачеве дед был известным портным, державшим до революции ателье по пошиву одежды для офицеров. Такая специализация, по-видимому, была связана с тем, что его отец, мой пра-прадед, служил в царской армии николаевским солдатом. Еще в тринадцатилетнем возрасте взятый в кантонисты, он 25 лет отбывал воинскую повинность, после чего и был определен на постоянное поселение в Карачев (см. гл. 1).

Бабушку Евгению Исаевну я помню маленькой худенькой старушкой, курящей папиросы. По приезде в Москву сыновья вскладчину снимали ей «угол», то-есть, комнату с соседом в коммунальной квартире на Пятницкой. Позже она жила у среднего сына Гриши в доме у Столешникова переулка и спала на большом сундуке, стоявшем в коридоре при входе в комнату.

Старший папин брат Яков первым перебрался на постоянное местожительство в столицу. Он работал инженером-мелиоратором и специалистом по взрывному делу на гидротехническом строительстве, а потом до самой пенсии – в Гипроводхозе, куда и меня перетащил с моей кочевой жизни в пуско-наладочном тресте.

В 20-е годы, работая на осушении белорусских болот, Яков принимал какое-то участие и в политике, за что в страду сталинских чисток поплатился – его забрали в НКВД, и пару месяцев семья ждала самого худшего. Но, к счастью, все обошлось, его отпустили. И нет худа без добра, особенно при умелом использовании и того, и другого.

А мой дядя это умел, и те житейские обстоятельства позволили ему, а потом и его дочери, когда было нужно, долгое время пользоваться «привилегиями» с одной стороны ветеранов Гражданской войны (не Куликовской же битвы), а с другой, реабилитированных-невинно репрессированных.

Дядя Яша был внешне доброжелательным приветливым человеком, хотя, как я знал, дома его близким здорово доставалось от нередких взрывов его раздражительности. Яков Давидович умел разговаривать с людьми так, что те невольно проникались к нему доверием и благосклонностью. Он никогда не обременял собеседника своими проблемами, а наоборот, всегда проявлял интерес именно к его личным делам. «Как супруга, как дети?» – спрашивал он и терпеливо выслушивал нередко долгие и многословные ответы.

В отличие от моего отца, Яков очень бережно относился к своему здоровью, строго соблюдал диету, полностью отказался от какого-либо алкоголя, выполнял все предписания врачей и дисциплинированно глотал таблетки. Он подолгу жил на даче в подмосковном Кратове, дышал свежим воздухом и до самого преклонного возраста работал в саду. И там же умер, собирая под яблонями упавшие осенние листья. Ему было 92 года.

Такой вот кажущейся мне несправедливой оказалась превратность судьбы трех братьев Зайдманов – старший прожил дольше всех, а младший, мой папа, меньше всех, только 71 год.

Средний брат Григорий, красивый шатен с голубыми глазами, ярко искрившимися под густыми развесистыми бровями, был интересным импозантным мужчиной. Ему подстать была и его красавица жена Эсфирь (Эся), которая, как и моя мама на моего папу, жаловалась на невоздержанный взрывной характер своего мужа. Григорий Давидович долго и успешно работал в проектном институте текстильной промышленности. Там он преуспевал и в общественной жизни, будучи одним из профсоюзных функционеров.

Гриша с Эсей имели дачу в Лианозове, бывшем еще в 60-тые годы известным и богатым дачным поселком – потом он вошел в городскую черту, и их дом с дорогущей московской землей оказался бездарно потерянным. Я винил в этом их дочь Лену, мою сверстницу двоюродную сестру, которая была юристом и, мне казалось, могла бы как-то разумнее распорядиться своим наследством.

Лена на короткое время «выбегала» замуж за некого предприимчивого еврея, выгодно работавшего в доходной области комиссионной торговли. От него у нее образовалась дочь Наталья, сделавшаяся нигде постоянно не работавшей и не очень удачной журналисткой. Свою личную жизнь она тоже не устроила, хотя, как и ее мама, один раз выходила замуж.

Куда благополучнее сложилась судьба Миши, ее ровесника и двоюродного брата, внука Якова Зайдмана. Дочь последнего Рита, работник пищевой лаборатории контроля качества продуктов, родила его тоже в недолгом браке с неким профсоюзным функционером, носившим знаменитую фамилию Высоцкий. Миша оказался весьма способным и удачливым молодым человеком – несмотря на свою некоренную национальность, окончил Физтех, сделал несколько серьезных работ по теоретической физике, написал статью с самим академиком Зельдовичем и даже стал членом-корреспондентом Академии Наук.

Его потомство – два сына, тоже достаточно успешные в жизни ребята.

Глава 4
Я – писатель

Входной билет в литературу

Писателем я стал еще до того, как научился писать. Мне было не больше 6 лет, когда дедушка перенес на бумагу мой первый рассказ, излагавший слезоточившую драматическую историю мальчика, потерявшегося в городской толпе.

Потом уже в школьные годы я обнаглел настолько, что целых два раза решался посылать свои опусы аж в главную детскую газету «Пионерскую правду». Оттуда я получал нравоучительные письма вежливых литконсультантов, подававших мне многословные советы на тему, как «писать правильно». Подросши, поумнев и набравшись какого-то опыта в школьной стенгазете я, наконец, понял, что печатают не то, что тебе хочется написать, а то, что нужно тем, кого ты намерен осчастливеть своей писаниной.

Для этого мне потребовалось окончить школу, стать студентом, потом инженером, отправленным в Куйбышев отрабатывать 3-хлетний срок на одной из «Великих строек коммунизма». Только тогда мне удалось в журнале «Смена» увидеть свой коротенький репортаж с громким названием «На высоких отметках». В нем рассказывалось о самоотверженном труде молодых выпускников гидротехнического факультета Московского инженерно-строительного института им. В.В.Куйбышева, которые достигли высоких производственных результатов на самых высоких этажах строившейся тогда возле нынешней Самары Куйбышевской ГЭС на Волге (рис. 23).

О, как мне это понравилось. Видеть свое имя напечатанным – такое масло для сердца, такой крем для честолюбия (тщеславия?). Развивая тот успех, я в результате командировок от пуско-наладочного треста «Оргводоканал» напечатал несколько таких же аллилуйных репортажиков и статеек в «Строительной газете», «Комсомольской правде», «Литературе и жизнь». А еще я уж совсем возгордился, опубликовав несколько своих стишков и рассказов на страницах местных газет Мурманска, Ульяновска и других провинциальных городов, куда с той же работы ездил по служебным делам.

К этому же времени относится и мое посещение литературного объединения «Магистраль», где я имел честь оказаться в одном ряду с такими лицами, как Б.Окуджава, В.Войнович, И.Шаферан и другими молодыми талантами, только еще начинавшими свой путь в Знаменитость и с которыми я был тогда на короткой ноге. Я даже участвовал в нескольких наших общих публичных мероприятиях, об одном из них свидетельствует Афиша выступления в Сокольниках (рис. 24).

Потом я сделал попытку пробраться в очень тогда ширпотребный научно-популярный журнал «Техника молодежи»(рис. 25). Началось с того, что, набрав в Институте патентной экспертизы, где я в то время подрабатывал, несколько любопытных изобретательских затей, я лихо накатал статью с незамысловатым названием «Землекопы XX века», которую к моей большой приятности сразу же приняли.

Рис. 23. Журнал «Смена» Москва 1955 год.

Рис. 24. В одном ряду с Б.Окуджавой и В.Войновичем, 1958 год.

Рис. 25. Журнал «Техника молодежи», 1961 год.

Она и стала входным билетом в этот журнал, с чего началась моя многолетняя поставка ТМ текстов на подобные же занимательные и в буквальном смысле приземленные темы: «Соль земли», «На границе земли и моря», «Враги овраги» и еще пара десятков таких же статей, сопровождавшихся большим числом ярких красочных иллюстраций.

Надо сказать, что долгий роман с ТМ в значительной степени изменил мои радужные представления о редакционной и журналистской жизни, к которой так меня тянуло с ранней юности. И признаюсь, что стоявший в моем сознании по отношению к ней знак «+» постепенно стал превращаться в знак «?».

С чем связана такая моя метаморфоза? Объясню. Регулярно общаясь с редакторами и художниками журнала, встречаясь с его главредом именитым литературным функционером В.Захарченко, я понял, какими двумя хомутами была заарканена советская периодика. Один из них протягивался со Старой площади (или Лубянки, не знаю) и требовал строгого соблюдения идеологии «развитого социализма» с показом успехов, достигнутых в выплавке стали на Магнитогорском комбинате, и новых доильных аппаратов, дающих стране молоко в каком-нибудь совхозе Ленинский путь.

С другой стороны, интерес к журналу мог поддерживаться в основном за счет разного рода завлекаловок – сенсаций типа «экстрасенсы», «снежный человек», «исчезнувшие цивилизации» и прочей мистической чепуховины. И тут мне стало совершенно ясно, что без передергивания, преувеличения и даже прямого надувательства никак иначе тетеньке, листающей перед сном журнальчик с картинками, голову не задурить.

Однажды я побывал в ТМ на заседании редакционного Совета, где обсуждался очередной номер, и удивился той откровенностью, с которой художник показывал, как он для достоверности собирается отретушировать, якобы, подлинные фотографии человекообразного Иети, обнаруженного в Адыгее. Мне, воспитанному на почтении к собранным в натуре фактам, такой подлог очень был не по нутру.

Сотрудничество с ТМ и параллельно со «Знанием сила», «Наукой и жизнью», «Техникой и наукой» и другими журналами было прелюдией создания целой анфилады научно-популярных книг, изданных мною потом в разных центральных российских (советских), а позже частных издательствах.

Первой из них была небольшая научно-популярная книга «Подземная вода» (рис. 26), выпущенная почетным для меня издательством Академии Наук СССР «Наука» в 1975 году. Особым, очень важным, знаком ее наивысшего уровня-качества было то, что она вышла под редакцией и с Предисловием главного авторитета теоретического цеха нашей гидрогеологической науки – академика Пелагеи Яковлевны Кочиной.

Рис. 26. Первая научно-популярная книга, изд-во «Наука», 1975 год.

«Автор книги, – написала она, – специалист в области инженерной гидрогеологии, известен многими ценными работами в области расчета и проектирования горизонтальных скважин». Для меня это звучало, как награждение вторым орденом Славы. Первым была недавняя публикация с ее же подачи моей научной статьи в очень престижном академическом журнале «Прикладная механика и техническая физика».

Рис. 27. Эта книга была переиздана 6 раз на 4 европейских языках.

Следующим научно-популярным творением стала книга «Тонущие города», написанная мной вместе с моим коллегой и другом Мишей Хасиным. Ее впервые выпустила в 1978 году та же «Наука» (рис. 27), и то был не просто успех, а настоящий триумф. Книга потом выдержала 6 многотиражных изданий. Причем, кроме Москвы, где она вышла в красивом глянцевом подарочном варианте, она появилась в Лейпциге с двумя переизданиями (рис. 28), затем в Софии и Вильнюсе, соответственно на немецком, болгарском и литовском языках.

Рис. 28. Книга о затонувших городах и странах, изданная дважды в Лейпциге (Германия) и получившая презентацию на Франкфуртской книжной ярмарке.

Она была также отмечена, как одно из литературных достижений в ежегодной информации очень именитого тогда толстого журнала «Новый мир». Кроме того, она удостоилась почетной презентации на знаменитой Франкфуртской книжной ярмарке, на которую мне, увы, попасть не удалось.

Всем этим удачам мои «города» обязаны, конечно, занимательностью самой темы, интерес к которой я сам давно испытывал и которая, впрочем, близка мне была и профессионально. Это была тайна загадочной платоновской Атлантиды, загадки затонувших городов и стран, древних цивилизаций, исчезнувших в волнах морей и океанов. Какие еще более надежные батискафы могли помочь мне проникнуть в заманчивые глубины советского науч-попа?

Со временем мое писательское хобби стало дополняться научной фантастикой, которую я поначалу писал тоже для «Техники-молодежи», Несколько моих опусов попало в престижные молодогвардейские сборники «Фантастика» (1980, 1982, 1984 гг.) и неожиданно для меня, проникнув в Интернет, было трансформировано в аудио– и электронный варианты. А один мой текст, переведенный на словацкий язык, появился рядом с рассказом самого Е.Евтушенко в толстом альманахе, выпущенном в Братиславе. За эту публикацию я получил гонорар в денежных чеках Внешторгбанка и тут же побежал в «Березку» на ул. Горького покупать модную в то время черную чешскую водолазку.

В 1996, когда пришли долгожданные, но оказавшиеся трудными времена свободного книгоиздательства, я собрал свои рассказы в сборник «Параллельный мир» (рис. 29). Затем понес их в частные издательские конторки, веснушками выскочившие на впалых щеках отощавшего при социализме московского книжного рынка.

Эту тонкую книжонку я попытался самостоятельно распространять по только что начавшим бытовать правилам дикого капитализма. Следуя им, я по пути на дачу в Загорянку и обратно, стал ходить по вагонам и тренированным голосом вузовского преподавателя произносил отработанный перед зеркалом завлекательный рекламный текст, в результате чего за каждую ходку мне удавалось, хотя и за ничтожную цену, продавать чуть ли не по 5 (!) книжек.

Рис. 29. Первая самостоятельно изданная книга.

При общем резком снижении читательского интереса в бывшей «самой читающей стране» и это было хоть чем-то. Во всяком случае, послужило некоторой, пусть и хиленькой, но все же какой-то добавкой к минималке, которую мне платили тогда в нашем дышавшем на ладан ПНИИИС'е. Позже мои книги, даже те, которые попали в знаменитые российские и международные интернет-магазины, даже такого продажного успеха, увы, не имели.

А уж как я высоко задирал нос морковкой, когда знаменитое издательство «Детская литература» («Детгиз») издало 100-тысячными тиражами две мои детские книжки: сначала в 1986 году – «На чем дома стоят» и «Плотины» в 1988. За них неплохо платили, но самое большое удивление и удовольствие принесло то, что буквально через 5-6 месяцев после первого выпуска тех моих книг совершенно неожиданно я был приглашен к кассе «Детгиза» для получения дополнительного гонорара за повторное их издание. Как объяснила курировшая меня зав. отдела прозы милейшая Людмила Брусиловская это потому, что первые тиражи моих книг быстро разошлись.

В начале 90-х годов я смастерил и третью детскую книгу «Твой дом», в которой доступным для малышей языком по принципу словаря (от «А» до «Я») рассказывалось о том, какие бывают дома и как они устроены. Книга была уже подписана «в печать», но тут грянул рынок-базар, «Детгиз» погряз в разборках с книжными распространителями-лотошниками, и это мое издание так и не состоялось. Издал я эту книжку лишь в 2014 году в Лос Анджелесе небольшим тиражом и о дальнейшей ее судьбе ничего не знаю, хотя она и продается через интернетовский «Amazon-books».