Текст книги "Достоевский и евреи"
Автор книги: Генриетта Мондри
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Глава III
Российские евреи в эпоху правления Императоров Николая I и Александра II
Соломона царствует в душе. Народы о сем восхищаются во глубине сердец своих, и взывают подобно как древле пред Иосифом: се юн в цветущих летах, но отец в научении! Под его токмо Скипетром живущие народы чают, что никогда не произыдет между ними крамола от нетерпимости и разнообразия вер.
Красота Иосифа блистает в чертах образа Его, а разум
Спасемся мы в годину наваждений,
Спасут нас крест, святыня, вера, трон!
У нас в душе сложился сей закон,
Как знаменье побед и избавлений!
Мы веры нашей, спроста, не теряли
(Как был какой-то западный народ);
Мы верою из мертвых воскресали,
И верою живет славянский род.
Мы веруем, что бог над нами может,
Что Русь жива и умереть не может!
Наш подход к теме «Достоевский и евреи» базируется на том, что она может быть понята и раскрыта лишь в историческом контексте той эпохи, в которой он жил, мыслил и творил. Духовное становление личности Федора Достоевского проходило в годы царствования Николая I, когда «еврейский вопрос», хотя отчасти и был, так сказать, «головной болью» правительства, не состоял ни в какой форме на публичной общественно-политической повестки дня. Сама же причина возникновения этого вопроса – еврейский народ, являл собою сравнительно новое приобретение для многонациональной Российской империи.
В 1772 году Россия впервые получила в результате первого раздела Речи Посполитой значительное еврейское население (по оценкам исследователей, около 50 тыс. человек). В результате второго и третьего разделов, а затем образования Царства Польского в составе Российской империи Россия стала страной с самым большим в мире еврейским населением. <…> Русское правительство унаследовало от Польши взгляд на евреев как на отдельную группу населения, отличную от христианского большинства и обладающую своим общинным самоуправлением. Однако (под влиянием западных концепций) оно не замедлило предпринять попытки изменить статус евреев и интегрировать их в существующие в России сословия, предписав записаться в купцы или мещане и жить только в городах [КЛИЕР (I). С. 105–106].
Опираясь на существовавшую традицию, государство со времен Екатерины II считало, что «евреи, по самому существу своей религии, суть противники христианства и притом противники опасные для господствующей церкви ввиду предполагаемого в них прозелитизма». В то же время самый известный текст, написанный русским чиновником о евреях, – «Мнение…» Гавриила Романовича Державина (1800) [ДЕРЖАВИН] опирается в оценке евреев на интерпретацию «самого Священного писания» <…>. «С одной стороны называется избранным от Бога, с другой – родом неблагодарным, строптивым, неверным и развращенным», – говорит о еврейском народе Державин. Библейская история доказывает, по его мнению, склонность евреев к мятежам и смутам. Религиозное образование евреев (здесь Державин переходит от древности к реалиям современной ему еврейской жизни, добытым эмпирическим путем), извращая с помощью толкования Талмуда «начальные основания их чистого богослужения и нравственности», поощряет простой народ «к одним пустым обрядам и к ненависти к другим народам». «В помрачении своем» евреи ожидают Мессию, который возродит храм Соломона и их древнее могущество. Среди мер, предлагаемых Державиным по отношению к евреям, с тем чтобы уменьшить их потенциальный «вред», упоминается строжайший запрет обращать в свою веру христиан, а также поддерживать сношения с Палестиной.
<…>
Культурное определение евреев было тесно связано как с религиозным и социально-экономическим определениями, так и с тем антропологическим и культурным изумлением, которое евреи вызывали у русских администраторов. По словам могилевского губернатора Михаила Васильевича Каховского (1773 год), «евреи – народ хотя и трезвый, но ленивый, обманчивый, сонливый, суеверный, к нечистоте приобвыклый, в домостроительстве неискусный». Г.Р. Державин пытается дать более пространную и взвешенную оценку положительных и отрицательных качеств евреев:
«Жиды умны, проницательны, догадливы, проворны, учтивы, услужливы, трезвы, воздержаны, не сластолюбивы, и прочее; но, с другой стороны, неопрятны, вонючи, праздны, ленивы, хитры, любостяжательны, пронырливы, коварны, злы и тому подобное».
В этом описании Державина несомненные способности и достоинства евреев потенциально опасны для окружающего христианского населения.
<…>
<Таким образом,> уже в конце XVIII – начале XIX века <т. е. к моменту появления на свет Федора Достоевского – М.У.> евреи были определены как особая, не подчиняющаяся общим нормам и правилам поведения и в конечном итоге «вредная» группа населения. «Еврейский фанатизм» и «еврейская эксплуатация» прочно вошли в бюрократический лексикон. Принятое в 1804 году «Положение о евреях» определяло двоякую задачу властей по отношению к ним: «исправить» самих евреев (в частности, превратив их в землепашцев) и оградить их соседей от последствий еврейского «паразитического» образа жизни.
<…>
Культурная инаковость евреев была законодательно отмечена властями печатью отсталости и варварства. Об этом, в частности, свидетельствует закрепление за ними статуса инородцев в 1835 году (во втором «Положении о евреях»). Евреи были единственной проживавшей на Западе империи этнической группой, получившей такой статус. На первый взгляд, общим с другими инородцами («восточными», в основном кочевыми) у евреев было только то, что они исповедовали нехристианскую религию. В то же время с юридической точки зрения статус инородца определялся скорее не религиозными или этническими отличиями от «коренных жителей», а различиями в укладе жизни (при понимании, что инородцы находятся на более низкой ступени развития) [ГОЛЬДИН (II). С. 342–347].
В годы царствований Николая I «еврейский вопрос» под неусыпным контролем правительства. Как полагают ученые историки – см., например, [ЭНГЕЛЬ]:
Поскольку Николай I в принципе стремился к построению в России цивилизованного правовому государству, его деятельность отличалась обилием законотворчества. И еврейский вопрос не стал здесь исключением. На эту тему при Николае Павловиче было принято порядка 600 законодательных актов. Причем в значительной степени в выработке этих актов принимал участие сам император!
В итоге российское законодательство пополнилось вопиющими образцами законодательного ограничения прав еврейского населения по самым различным вопросам жизнедеятельности. Например, в 1834 г. был издан специальный указ, запрещавший допускать евреев к подрядным работам в обеих столицах.
В 1835 г. эти законы были систематизированы в очередное «Положение о евреях», в основе которого, хотя и лежало половинчатое Положение 1804 г., но которое еще более жестко ограничило права евреев в России. Так, например, еврейским купцам законодательно было запрещено пользоваться правом повсеместной торговли, хотя 1/3 членов государственного совета высказалась «за». Евреям предписывался определенный, выше 12–13 лет, возраст для вступления в брак и пр.
Однако особое место император уделял вопросам воинской службы.
Рекрутчину император рассматривал как действенный способ, во-первых, заставить евреев послужить России в прямом смысле этого слова, а во-вторых, как способ оторвать их от иудаизма и обратить в православие.
Свой самый страшный для евреев указ Николай I подписал 26 авг. 1827 г. – о введении для евреев воинской повинности. По этому указу принимались к призыву еврейские дети в возрасте от 12 лет, которых до 18 лет отправляли в специальные батальоны кантонистов. До этого евреи, как прочие купцы и мещане, выплачивали рекрутский налог.
Институт кантонистов существовал в России с 1805 г. Однако, при императоре Александре I туда направляли солдатских сыновей, числившихся за военным ведомством, детей польских повстанцев, раскольников, цыган и прочих бродяг. Однако, поскольку раньше евреи не подлежали призыву на военную службу, институт кантонистов их не коснулся. Но с 1827 г. все изменилось. Более того, Николай I настоял на том, что еврейские общины должны были поставлять в российскую армию рекрутов в три, а потом и в пять раз больше (в процентном отношении к общине), чем христиане.
Квота призыва для еврейских общин составляла 10 рекрутов с 1 тыс. мужчин ежегодно, а для христиан – 7 с 1 тыс. через год.
Годы пребывания в кантонистах евреям не засчитывались в срок военной службы (25 лет). От еврейских общин, кроме того, требовали расплачиваться “штрафным” числом рекрутов за податные недоимки, за членовредительство и побег призывника (по два за каждого), причем разрешено было пополнять требуемое количество призывников малолетними. Эти обязанности возлагались на еврейские кагалы, т. е. органы самоуправления, которые с этого момента стали обладать не только судебными и фискальными, но еще и полицейскими функциями.
В общинах, естественно, процветала практика, когда богатые евреи откупались от призыва, и основное бремя рекрутчины пало на беднейшие слои.
Официально от призыва освобождались семьи раввинов, купцов и старшин кагала на время их каденции, а также еврейские сельскохозяйственные колонисты, которых с каждым годом становилось в результате все больше. Очень часто план по призыву в еврейских общинах выполнялся за счет малолетних. В основном сдавали детей-сирот, детей вдов (порой в обход закона – единственных сыновей), бедняков, а также детей 7–8 лет, которых по ложной присяге 12 свидетелей записывали в 12-летние.
Вскоре власти разрешили семьям заменять своего рекрута единоверцем-«добровольцем» из того же уезда, а с 1853 г. – евреями из других общин, не имевшими местных свидетельств и паспортов.
<…> Справедливости ради нужно сказать, что не все еврейские дети, попадавшие в кантонистские батальоны, оказывались в школах кантонистов, где учащиеся в основном и проходили круги ада. Однако среди евреев это число достигало 70–80 %. В целом евреи составляли 10–13 % всех кантонистов. Немногих не попавших в школы кантонистов определяли в села на постой, либо в ученики к ремесленникам, где они находились до 18 лет, когда их призывали на службу.
Попавших же в школы ждали очень тяжелые испытания не только в физическом, но и в моральном плане.
Военной службе евреев, как уже говорилось, власти придавали значение и как воспитательной мере, направленной на искоренение в их среде фанатизма, т. е. на обращение их в христианство. Именно поэтому еврейских детей направляли в особенно суровые по режиму школы, находящиеся, как правило, за тысячи верст от “черты оседлости”, а отданных на постой в села поручали особенно рьяным в смысле отправления православных религиозных культов, хозяевам.
В обязанности и этих хозяев, и унтер-офицеров – воспитателей в кантонистских школах входило обращение евреев в христианство. Начальников ждала награда за каждого новообращенного, и часто моральное и физическое воздействие офицеров, дядек-унтеров и конвоиров сводило около половины партии еще на пути к месту квартирования батальона в могилу.
В школе кантонистам запрещалось переписываться с родителями, говорить на родном языке, молиться, у них отбирали и сжигали молитвенники и другие предметы религиозного культа (тфиллин, цицит). Наряду с военной муштрой, обучением грамоте и счету, основным предметом был «закон Божий».
В 1843 г. правительство усилило меры по обращению кантонистов в христианство. В частности, крещеный еврей, профессор петербургской духовной академии В. Левисон составил для этой цели специальный «Катехизис» – руководство для наставления в вопросах веры. Противившихся крещению лишали еды, сна, пороли, окунали в воду до обмороков, выставляли раздетыми на мороз и т. п. В этих ситуациях часты были случаи самоубийства еврейских детей. При этом еврей, отказавшийся креститься и выдержавший все муки школы кантонистов имел немного шансов продвинуться по службе. Очередное воинское звание, начиная с унтер-офицерского евреям присваивались только за особую доблесть и с высочайшего разрешения Его Императорского Величества.
<…> При крещении детям меняли имена и давали фамилии по имени крестного отца, а имевшим ярко выраженную еврейскую внешность – фамилии, образованные от еврейских корней (Руфкин, Гершкин). Многие крещеные кантонисты продолжали втайне исповедовать иудаизм, а некоторые возвращались к нему после завершения 25-летней службы.
Выкрестов лучше одевали, кормили, освобождали от муштры. Со временем военное начальство сообразило, что трудно ожидать большого героизма от рядовых, которые знают лишь притеснения. В 1832 г. Николай I разрешил производить евреев в унтер-офицеры, но лишь «за отличия в сражениях против неприятеля». Еще через 4 года было разрешено награждать евреев за боевые подвиги военными орденами, а в 1837 г. комитет министров предложил дать право жительства в Николаеве и Севастополе престарелым родителям евреев-матросов, отбывающих там службу. Однако и тут государь наложил резолюцию: «Дозволять одним вдовым матерям». Солдатам – евреям было разрешено вступать в брак, но с условием, чтобы их дети зачислялись в кантонисты.
<…> В середине 40-х гг. императором было дано очередное поручение тщательно проанализировать все стороны жизни евреев в России с тем, чтобы прийти к однозначному выводу о способах эффективной интеграции евреев в российское гражданское общество. Результатом этих исследований стал секретный законодательный акт – «Положение о евреях 1844 года».
Главной проблемой во взаимоотношениях евреев и остального населения империи провозглашалось «отчуждение евреев от общего гражданского устройства и от полезного труда». Это «отчуждение» выражалось, по мнению российской власти, в целом ряде проявлений, включающих в себя как внешневидовые и образовательные факторы, так и элементы социального характера, относящиеся к особого рода организации повседневной жизни еврейских общин. Правительством был разработан комплекс законодательных мероприятий по искоренению еврейской «обособленности», носивших насильственно– репрессивный характер.
Причины отчуждения евреев от российского гражданского общества, согласно Положения 1844 г., и меры правового характера, направленные, на преодоление этого отчуждения.
Широкая программа создания еврейских светских «казенных школ», разработанная под патронажем министра народного просвещения графа Уварова в целом провалилась. Даже эмансипированная часть еврейства, в самом начале ее поддержавшая, в конечном итоге от нее отвернулась, поскольку стало ясно, что правительство стремится таким образом искоренить иудаизм. Политика «окрестьянивания» евреев тоже успеха не имела, хотя в юго-западных губерниях и возник ряд успешно действующих еврейских земледельческих колоний – см. одноименную статью в [ЭСБЭ]. В общем и целом:
<…> В годы правления Николая I евреи не принимали участия в русском общественном движении. Еврейское население черты оседлости жило замкнутой жизнью, стараясь оградить себя от внешнего влияния, а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими, их интересы не совпадали с интересами русского общества, они не разбирались в оппозиционных настроениях того времени [КАНДЕЛЬ].
Чтобы понять, на каком фундаменте строилось отношение Достоевского к евреям и «еврейскому вопросу», надо прояснить: «Каким представлялся образ “еврея” в русском общественном сознании начала XIX века?». Этот вопрос подробно рассмотрен в книге Генриетты Мондри «Типовые фигуры: конструирование образа еврея в русской культуре» [MONDRY], где, в частности, говорится и о русской ментальности[206]206
Т.е. тех национальных качеств, что «выражают не столько индивидуальные установки личности, сколько внеличную сторону общественного сознания, будучи имплицированы в языке, <…> обычаях, традициях и верованиях» [ГУРЕВИЧ А.Я.].
[Закрыть], сохраняющей устойчивые представления о евреях и еврействе в национальном фольклоре. Мы же лишь коснемся его в части представления евреев в искусстве и литературе, поскольку, как писал в очерке «Русская ласка» В.(З.) Жаботинский,
философию народа, его настоящую коренную, философию выражают не философы и публицисты, а художники [ЖАБОТ].
Согласно сравнительно-историческому анализу, проведенному в работе [ГОЛЬДИН (I)], приоритет ознакомлении просвещенного русского сообщества с тем, что являют собой «евреи», принадлежит художникам и литератора польского происхождения, обретавшимся в Петербурге с начала 1800-х гг. Речь идет об Александре Орловском (1777–1832), переехавшем в 1802 г. из Варшавы в Петербург и выпускнике Императорской Академии художеств Рудольфа Жуковского (1814–1886), являвшихся модными русскими художником, рисовальщиками и графиками.
<Именно> выходцы из Польши <…> играют в русском культурном контексте роль «экспертов», знатоков «еврейского вопроса», <и> вводят его в культурный обиход России. <…> существующее в польском контексте отношение к «еврею» играет для русского понимания «еврея» важную роль и во многом формирует его.
<…>
Орловский сделал в 1798 г. зарисовку «Резня Праги», на которой изображены русские солдаты, штыками приканчивающие в 1794 г., во время штурма восставшей Варшавы, евреев варшавского пригорода Праги. Евреи на этом рисунке хорошо узнаваемы по длинным бородам и традиционным одеяниям, и абсолютно понятно, что симпатии художника на стороне беззащитных жертв – евреев. Считается, что именно Орловский перенес в Россию польскую традицию изображения евреев – в частности, в жанровых сценах.
<…> Жуковский был автором известной литографии «Домашняя жизнь белорусских евреев» (1840-е гг.), заявлявшейся как часть серии «Еврейские народные сцены»30. Жанровая сценка, иллюстрирующая хорошо известный еврейский анекдот о козе, которую раввин советует вывести из дома, дает зрителю возможность понять, насколько велика осведомленность автора в «домашней жизни евреев» <…>.
<…>
Творчество выдающихся русских литераторов польского происхождения Фаддея Булгарина (1789–1859) и Осипа Сенковского (1800–1858) дает нам возможность проследить, как польский культурный контекст помогает создать русский текстуальный дискурс о «еврее». И Булгарин, и Сенковский стояли у истоков русской культурной юдофобии, вводя в свои тексты полный антисемитских стереотипов образ «еврея».
<…>
<В> русской традиции изображения евреев как «типов», отметим особую важность визуальной «каталогизации» огромной империи, отличающейся невероятным разнообразием природного и этнографического материала, который должен был быть осмыслен как визуально, так и текстуально. Как и в польском контексте, в русском визуальном дискурсе изображение евреев как части «визуальных каталогов» представляло собой достаточно распространенное явление. <…> Взгляд художника (и зрителя), очевидно, должен быть нейтральным, как всегда бывает при изображении «типов», но это отнюдь не означает сочувствия изображаемым им людям. Если мы сравним такой нейтральный взгляд с каноническим примером русского текстуального дискурса – «Мнением» Г.Р. Державина (1800), мы обнаружим много общего в нейтральной, но отнюдь не доброжелательной «каталогизации» качеств и черт «еврея»: «Жиды умны, проницательны, догадливы, проворны, учтивы, услужливы, трезвы, воздержанны, не сластолюбивы, и прочее; но, с другой стороны, неопрятны, вонючи, праздны, ленивы, хитры, любостяжательны, пронырливы, коварны, злы», – и т. п.
Так же, как и авторы «визуальных каталогов», Державин стремится через рациональное описание включить евреев в понятную ему картину мира, «овладеть» ими как частью реальности. И так же, как и визуальные «каталогизаторы», он подменяет живых людей и сложную реальность носящими еврейское платье условными и усредненными фигурами – несомненно, остающимися для автора (и для читателя – зрителя) чужаками.
<Первая половина XIX в. – это эпоха романтизма>. Как культурный тип, еврей прежде всего является для романтизма персонажем экзотическим и странным. Его внешний вид должен поражать русского зрителя и читателя (мужчины носят высокие шапки и непонятного назначения пейсы, которые они «раздвигают» и «напускают на лицо», видимо, желая скрыть свои мысли, женщины «ходят в чалмах»). Этой внешней экзотичности, отображающей культурную чуждость «еврея» на литографии Жуковского, полностью соответствует роль евреев в художественных текстах Ф.В. Булгарина – например, в романе «Мазепа» мы встречаем «всезнающих жидов, всесветных лазутчиков». Далее Булгарин (напомним, «эксперт» по евреям для русской публики своей эпохи) продолжает: «Жиды толпами показались среди народа, как гадины, выползающие из нор при появлении солнца».
<…> на литографии художника Л.А. Белоусова (1806–1854) «Еврейская корчма» (1840-е гг.) мы видим жанровую сценку, представляющую общеизвестную сферу экономической деятельности евреев. Сцена изображает евреев и местных крестьян, пьющих и едящих за единственным столом корчмы. Хозяин наблюдает за ними, стоя за уставленной бутылками стойкой. Картина Белоусова (подчеркнуто «нейтральная», как и требует жанр отображения «типов») сама по себе не вызывает отрицательных эмоций, но если мы сравним ее с популярным романом эпохи – «Мазепой» Ф.В. Булгарина (1833–1834), то обнаружим совсем иные коннотации, связанные с той же сценой: «Жилище каждого жида есть шинок и заезжий дом. Для жида, как известно, нет ничего заветного. Он все готов продать из барышей <…> Крепкие же напитки жид имеет в доме всегда, как заряды в крепости. Вино омрачает разум, следовательно, оно есть самое надежное оружие в руках плута, живущего на счет других»[207]207
Такой человек не может вызывать к себе ни жалости, ни сострадания со стороны христиан. Вот как Гоголь описывает картину побоища казаками евреев в романе «Тарас Бульба»:
Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе, – цитируется по: URL: http://rulibrary.ru/gogol/taras_bulba/20
[Закрыть].<…> «Криминально-демоническая роль», выполняемая в русской литературе эпохи романтизма евреем – святотатцем, заговорщиком, предателем, отравителем, контрабандистом и шпионом, – модифицируется во второй половине XIX в., но «восточность» еврея остается неизменным признаком его имманентной чуждости.
Итак, в общем и целом, еврей в русской литературе и искусстве XIX в. изображается как некий чуждый элемент, который пытается завоевать влияние и причинить вред русскому человеку, или как угроза обществу. Александр Пушкин, например, в «Истории села Горюхина», конец «баснословных времен» народной счастливой жизни символически связал с евреем, который привез в село погибель:
въехала в село плетеная крытая бричка, заложенная парою кляч едва живых; на козлах сидел оборванный жид – а из брички высунулась голова в картузе и казалось с любопытством смотрела на веселящийся народ. Жители встретили повозку смехом и грубыми насмешками. (NB. Свернув трубкою воскраия одежд, безумцы глумились над еврейским возницею и восклицали смехотворно: «Жид, жид, ешь свиное ухо!..» Летопись Горюхинского Дьячка) [ПУШКИН. Т. 5. С. 132].
По прошествии добрых ста пятидесяти лет Абрам Терц – единственный в истории отечественной литературы русский писатель (Андрей Синявский), взявший себе еврейские имя и фамилию в качестве псевдонима, в статье «Литературный процесс в России» (1974) писал:
Еврей в народном понимании – это бес. Это – черт, проникший нелегальным путем в праведное тело России и сделавший все не так, как надо. Еврей – объективированный первородный грех России, от которого она все время хочет и не может очиститься… Это, если угодно, метафизика русской души, которая пытается <…> вернуться в первоначальное, русское состояние. А все не получается – все какой-то «жид» мешает и путает все карты. «Жид» – он где-то между нами, позади нас и, случается, иногда – внутри нас самих. «Жид» – посреди зудит, он ввинчивается повсюду и все портит. «Не жидись!» – это сказано с сердцем, с сознанием, что русский человек не должен, не может быть плохим. «Жиды одолели!» – как вши, как тараканы. Как бы от них избавиться! Жида надо вылавливать, распознавать. Жид – это скрытый раздражитель мирной российской жизни, которая, не будь жидов, пошла бы по маслу <…>. И мы были бы в раю, когда б не эти бесы[208]208
Цитируется iigJIRL: https://xwap.me/books/25120/Literaturnyy-protsess-v-Rossii.html?p=12
[Закрыть].
С другой стороны, русские многие либералы, стыдящиеся своего архетипического юдофобства, очень часто
«идеализировали "евреев” настолько же, насколько их политические враги демонизировали» [LIVAK. Р. 223]. Результатом была дискурсивная фигура «еврея», четко делившая позиции противоборствующих идеологических лагерей, но имевшая мало общего с реальными людьми, жившими в России [ГОЛЬДИН (I). С. 349352, 356–360, 381].
Отметим, что в русском фольклоре, столь богатом пословицами и поговорками, можно найти немало сугубо юдофобских высказываний о евреях.
Устное народное творчество – уникальная энциклопедия, в ней сосредоточено знание этноса об окружающем мире, знание, которое накапливалось на протяжении веков. Его достоверность находится в сложном соотношении менталитета конкретного народа и времени; за рамками этих координат достоверность может подвергаться сомнению, а порой и вовсе нивелироваться.
Согласно современным научным исследованиям в них: изображается преимущественно отрицательный опыт контактов русского народа с евреями. Евреи в обозначенных жанрах именуются жидами. Представление, свойственное традиционной культуре, о родстве евреев и нечистой силы нашло отражение и в пословицах («Черти и жиды – дети сатаны», «С жидом знаться – с чертом связаться», «Жид, как бес: никогда не показывается» <…>). Родство с нечистой силой может быть представлено и в переносной форме: «Не ищи жида – сам придет» (то же самое русский народ говорит и о нечистой силе). Сотрудничество с евреями радует не Бога, а его антагонистов («Служба жиду на радость бесам»). Даже само появление еврея в доме воспринимается негативно («Жид в хату, ангелы из хаты»).
Немногочисленны и паремии, характеризующие телесные состояния или связанные с ними явления. Отличие евреев от русских заключается в сильном запахе («От него цыбулькой, чесноком пахнет», т. е. он из жидов). Упоминается и кулинарное ограничение евреев, вызывающее насмешку («Жид свиное ухо съел»). Чертой евреев, по которой их отличают от других, считается их манера писать («Он, – т. е. жид, от стены пишет»). Весьма популярным оказалось изображение в пословицах и поговорках черт еврейского характера, причем все сплошь отрицательные. Так, им приписывается способность лгать, ложь – буквально их пища («Жид с обмана сыт», «Жиду верить, что воду ситом мерить», «Жид правды боится, как заяц бубна»). Выражение жидовская душа означает лживого человека. С этой же позиции оценивается и принятие евреями православной веры: оно, по мнению русского народа, искреннее («Жид крещеный, что вор прощеный», «Чтобы выгоды добиться, жид всегда готов креститься»). Если изменяется материальное состояние еврея, то оно влияет и на его модель поведения («Льстив жид в бедности, нахален в равности, изверг при властности»).
Ярко выраженной изображается способность евреев посягать на чужое, отбирать последнее («Жид не волк – в пустой сарай не заберется», «Пока при капитале – у жида ты в похвале; как он тебя обобрал, так тебя же из дому погнал», «Где жид проскачет, там мужик плачет», «Около жидов богатых все мужики в заплатах»). Жадность евреев вошла в пословицу («В жида как в дырявый мешок, никогда полностью не насыпешь»). Действие евреев, изначально кажущееся заслуживающим одобрения, на самом деле может привести к беде («Жид водкой угостит, а потом и споит»). Любви евреев должно остерегаться («Любовь жида хуже петли»). Торговля изображена настоящим призванием евреев («Жид на ярмарке – что поп на крестинах»). Даже такая черта как предприимчивость оценена в пословице отрицательно («Жид в деле, как пиявка в теле»). Еще одна черта характера евреев – их продажность («Любят в плен жиды сдаваться, чтоб врагу потом продаться», эта пословица являет разницу характеров с русскими в поговорках «Русские не сдаются», «И один в поле воин»). Пострадавший еврей чаще оказывается справедливо наказанным («Жид скажет, что бит, а за что – не скажет»), но и здесь подчеркнута склонность евреев ко лжи. Не обойден вниманием и изображаемый евреями пессимистический жизненный настрой («Жид, как свинья: ничего не болит, а все стонет»). Кроме того, евреям приписывается злость, их невозможно переделать («Нет рыбы без кости, а жида без злости», «Легче козла живого сожрать, чем жида переделать»).
В пословицах представлена выработанная веками модель поведения русского народа с евреями («Жидовского добра в дом не бери и жиду правды не говори», «Бойся жида пуще огня: вода огонь потушит, а жид тебя задушит», «Дай жиду потачку, всю жизнь будешь таскать для него тачку»). Даже проживание еврея в населенном пункте потенциально опасно («Где хата жида, там всей деревне беда»). Поэтому пословица советует держаться подальше от представителей этого народа («Хочешь жить – гони жида, а не то будет беда!», «Чтоб не прогневался Бог, не пускай жида на порог»), отстаивать собственные интересы («Кто жиду волю дает, тот сам себя предает»). Пословица советует не работать на евреев («Кто служит жиду – не минует беду»). Весьма опасны евреи в большом количестве («Жид, что крыса – силен стаей»). Среди евреев были и лекари, чьими услугами пользовались русские, но народная мудрость советует держаться подальше и от лекарей («У жида лечиться – смерти покориться») [КРАЮШКИНА. С. 79–81].
В исторической литературе существует мнение, что:
Утверждение слова еврей как нормы в официальной терминологии отражает важность религиозного компонента. Религиозная принадлежность – исповедание иудаизма – являлась для властей базовым и главным отличием и определением евреев, при этом евреи сначала рассматривались как единая группа нехристиан <…> [КРАЮШКИНА. С. 79–81].
Поначалу для обозначения своих новых подданных российские власти используют, как равнозначные, этнонимы жид и еврей, однако в 1787 г. Екатерина II, милостиво снизойдя к просьбе евреев (sic!)[209]209
«Джон Клиер приводит в своей книге [КЛИЕР (I)] эпизод, случившийся в 1787 г. Во время посещения города Шклова императрицей десять старейшин еврейской общины якобы обратились к ней с прошением. “Они хотели, чтобы в официальных документах их не называли 'жидами’, так как это обидное наименование, а применяли бы 'более возвышенное библейское слово’ – евреи <…>. Екатерина якобы издала соответствующее постановление, но в законодательных актах ее правления нет и следа такого документа”. По версии других историков, к государыне обратился с просьбой упразднить слово “жид” любимец князя Потемкина, крупный купец и землевладелец Иошуа Цейтлин», см. «Законодательное упразднение “жидов”» в [РЕБЕЛЬ]. Клиеру также принадлежит отдельное исследование на эту тему: Klier John D. Zhid: Biography of a Russian Epithet //Slavonic and East European Review. 1982. Vol. 60. №. 1 Р. 1–15.
[Закрыть], предписала использовать в официальных бумагах Российской империи только слово «еврей», придав ему, таким образом, нормативный характер.
Последнее обстоятельство представляется очень важным, поскольку к середине XIX в. использование определений «жид» и «еврей» на бытовом и литературно-публицистическом уровне остановится «знаковым». Хотя в научной литературе можно встретить утверждение что:
Слово «жид» и словообразования от него не имели в XIX веке еще ту сильно вульгарную, ругательную окраску как в наше время, хотя оттенок в великорусском языке был уже неодобрительным в той же степени, как и прозвище «хохол» для малороссиян или «чухна» для финнов [MARCADÉ Р. 427],
– такая точка зрения представляется нам ошибочной, ибо в этом случае смешиваются этнонимы, имеющие в реальной жизни разное смысловое наполнение. Если «хохол» – слово, часто использующееся для самоидентификации и в чисто украинской среде (как правило, с ироническим оттенком), то «чухна», «жид», «армяшка», «немчура», и др. выражения подобного рода, бытующие в русской лексике для характеристики инородцев – это ксенонимы[210]210
Ксенонимы – это «языковые единицы, которые скрываются под “маской” конкретного этнического или топонимического обозначения, но при этом отражают обобщенное представление о чужом как о примитивном, некультурном, диком, аномальном, неправильном etc. Ср. примеры названий ядовитых растений: рус. китайские бобы “растение Strychnos Ignatia, ядовитое аптечное зелье” [СЛОВАРЬ ДАЛЯ. Т. I: 101], рус. вишня жидовская, яблоко жидовское, укр. груши жид!в-ск1» [БЕРЕЗОВИЧ].
[Закрыть], а потому они, в большинстве случаев, воспринимаются как слова грубо-оскорбительные[211]211
Хохол, малоросс, украинец – это этнонимы; таковыми же являются инородные для русских имена собственные: «шмуль», «янкель», «фриц», «хачик» в обобщенном, с уничижительным оттенком, указании на еврея, немца или же армянина, однако «кацап» (укр. козел) [АЛТУНЯН] как презрительное прозвище русского – это, несомненно, ксеноним.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
