Текст книги "Достоевский и евреи"

за четыре десятилетия литературного труда создал поэтический мир невиданной новизны и смелости, населенный бесчисленными персонажами, мир, в котором бушуют грандиозные страсти и который не только велик «преступными» порывами мысли и сердца, раздвигающими границы наших знаний о человеке, но и клокочет вызывающим озорством, фантастическим комизмом и «веселостью духа».

Но вот его позиция, сводящего друг с другом, как «братские» фигуры, христианского гуманиста, «почвенника» и «панслависта» Федора Достоевского с антигуманистом, язвительным критиком общих христианских норм морали и немецкой «почвенности» («фолькиш») и «пангерманизма» Фридрихом Ницше, несомненно, является парадоксальной, хотя представление «о духовном родстве» Достоевского и Ницше давно уже стало общим местом[103]103
  [ЭР: ФМД]ИКЕ: http://dostoevskiy-lit.ru/dostoevskiy/kritika/ dostoevskij-v-germanii/germaniya-iii-problema-dostoevskij-nicshe.htm; Дудкин В.В. Достоевский – Ницше (Проблема человека). Петрозаводск: КГПИ, 1994.


[Закрыть]:

Да, скорее всего они были братьями по духу, несмотря на различие происхождения и традиций, сотоварищами по судьбе, поднявшей их над средним уровнем до трагически-гротескного, – немецкий профессор, чей люциферовский гений (стимулируемый болезнью) созрел на почве классического образования, филологической учености, идеалистической философии и музыкального романтизма, и византийский Христос, на пути которого с самого начала не стояли некоторые гуманистические препятствия» обусловившие развитие первого[104]104
  В современной экзистенциальной теории имеет место сближение Достоевского и Ницше как «подпольных мыслителей», как проповедников «отчаяния, безумия и смерти», как «ясновидящих пророков грядущего хаоса». В Германии подобная точка зрения возникает не без влияния книги Л. Шестова «Достоевский и Ницше» (1903) [ШЕСТОВ (I)], переведенной на немецкий язык в 1924 г., но в большей степени – в связи с возникновением экзистенциальной философии. Начало сближения Достоевского и Ницше на почве экзистенциализма положил один из его основателей и главных авторитетов Карл Ясперс. Ясперс ставит Достоевского и Ницше в ряд «мыслителей», воспринимающих «человеческое бытие как болезненное бытие». Их объединяет также «свойственное нашему времени настроение бунтарства», в котором философ видит симптом «всеобщего неблагополучия». В этих замечаниях Ясперса есть рациональное зерно, но он растворяет его в метафизическом контексте своей философии. Болезнь бытия у него лишена какой-либо исторической конкретности – это болезнь, «исходящая из первородного греха». «Бунтарство», даже будучи соотнесенным со временем, представляет собой, тем не менее, понятие социально недифференцированное. Не случайно под эту категорию наряду с Достоевским, Ницше и З. Фрейдом Ясперс умудряется подогнать и… К. Маркса [ДУД-АЗАД].


[Закрыть].

Особенно странно утверждение Томаса Манна звучит в свете ярого русского национализма и официозного патриотизма Достоевского, который устами своих героев провозглашает, что:

Именно в России совершится новое пришествие Христово. Народ русский есть «на всей земле единственный народ-богоносец, грядущий обновить и спасти мир именем нового бога», ему одному «даны ключи жизни и нового слова» (Шатов, «Бесы»)[105]105
  Данное высказывание ни есть только точка зрения «литературного персонажа», она декларируется и в публицистике Достоевского, встречается и в его записных книжках.


[Закрыть],

– в то время как Ницше, со своей стороны, жестко выступает против махрового немецкого национализма. Но именно по этой причине (sic!), согласно манновской концепции, Достоевский им

мог быть воспринят как «великий учитель» просто потому, что не был немцем (ибо самым горячим стремлением Ницше было преодолеть свое немечество), и потому, что освобождал от бюргерской морали и укреплял волю к психологическому разрыву с традицией[106]106
  Это утверждение представляется особенно странным, поскольку как публицист Достоевский четко декларировал свою приверженность к сохранению традиционных христианских ценностей, а также российских государственных институций, выступал как панславист и православный шовинист.


[Закрыть], к преступлению границ познания [МАНН Т. С.340, 331].

В истории мировой литературы Достоевский – этот выдающийся представитель русской «натуральной школы» и «критического реализма»[107]107
  Самоопределение Достоевского из его рабочей тетради 18801881 гг.:
  Меня называют психологом. Неправда. Я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой [ДФМ-ПСС. Т. 27. С. 65]. Впрочем, в «Записках к “Дневнику писателя (1866–1877)”» имеется и такое утверждение: «В одном только реализме нет правды».


[Закрыть] считается одним из основоположников экспрессионизма – крупнейшего литературно-художественного направления ХХ столетия. Показательно в этом отношении, что картина Эрнста Мунка [НЭСС] «Крик»[108]108
  «Крик» (норв. «Skrik») – созданная в промежутке между 1893 и 1910 гг. серия картин норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка. На них изображена кричащая в отчаянии человеческая фигура на фоне кроваво-красного неба и крайне обобщённого пейзажного фона. В 1895 г. Мунк создал литографию на тот же сюжет.


[Закрыть], являющаяся своего рода знаковой эмблемой экспрессионизма, часто используется в оформлении книг Федора Достоевского. Как и проза Достоевского, она служит своего рода прелюдией к искусству XX в., предвещая ключевые для эпохи модернизма и постмодернизма темы одиночества, отчаяния и отчуждения. Достоевский оказал значительное влияние на немецких, польских, австрийских, скандинавских, швейцарских писателей-экспрессионистов, являясь для всех них, без исключения, своего рода кумиром. Однако, что тоже парадоксально, – на «русской почве» новаторство Достоевского не привело к созданию литературного направления.

Литературное его влияние при жизни и в восьмидесятые годы было незначительным и ограничивалось некоторым оживлением темы жалости и сострадания, а также модой на болезненную психологию у второстепенных романистов. В чисто литературном смысле его влияние не было особенно велико и впоследствии. В узком смысле очень немногих писателей можно назвать его литературными наследниками. Но влияние Достоевского в целом, как феномен, невозможно переоценить. Предреволюционное поколение, особенно те, кто родился между 1865 и 1880 гг. (это значит – странное совпадение! – между датами появления его первого и последнего великих романов), были буквально пропитаны его идеями и его мышлением[109]109
  Святополк-Мирский Д. П. Достоевский (после 1849 г.):[ЭР: Ф-МД]: URL: http: //dostoevskiy-lit.ru/dostoevskiy/kritika/svyatopolk-mirskij-dostoevskij-posle-1849.htm


[Закрыть].

Поскольку экспрессионизм в России не получил такого цельного программно-теоретического оформления как на Западе [НИКОЛЬСКАЯ], [ТЕРЕХИНА], Достоевский не стал тем флагманом, который задал бы направление русской литературе ХХ столетия в сторону модернизма. Можно утверждать, что, в общем и целом, новейшая русская литература пошла по стопам Л. Толстого, и, как пишет Иосиф Бродский в статье «Катастрофы в воздухе», в силу этого оказалась в значительной степени оторванной от мирового художественного процесса:

…близость во времени Достоевского и Толстого была самым печальным совпадением в истории русской литературы. Последствия его были таковы, что, вероятно, единственный способ, которым Провидение может защитить себя от обвинений в бесчестной игре с духовным строем великого народа, это сказать, что таким путем оно помешало русским слишком близко подойти к его тайнам. Ибо кто лучше Провидения знает, что кто бы ни следовал за великим писателем, он вынужден начинать именно с того места, где великий предшественник остановился. А Достоевский, вероятно, забрался слишком высоко, и Провидению это не понравилось. Вот оно и послало Толстого – как будто для того, чтобы гарантировать, что у Достоевского в России преемников не будет.

Так и вышло: их не было. <…> русская проза пошла за Толстым, с радостью избавив себя от восхождения на духовные высоты Достоевского. Она пошла вниз по извилистой истоптанной тропе миметического письма и через несколько ступеней – через Чехова, Короленко, Куприна, Бунина, Горького, Леонида Андреева, Гладкова – скатилась в яму социалистического реализма. Толстовская гора отбрасывала длинную тень, и чтобы из-под нее выбраться, нужно было либо превзойти Толстого в точности, либо предложить качественно новое языковое содержание [БРОДСКИЙ. С. 193].

Сам Иосиф Бродский – последний великий русский поэт ХХ века, представляет собой – единственный из всех писателей советской эпохи (sic!) – тему для научного исследования о влиянии на него Федора Достоевского[110]110
  См., например: КарасеваА.С. Традиции Ф.М. Достоевского в творчестве И. Бродского // Автореф. Канд. дисс. Волгоград: ВГСПУ, 2012.


[Закрыть].

Что же касается национального вопроса и религиозной терпимости, то в этих областях духовной практики Достоевского мы сталкиваемся с одним из самых удивительных парадоксов, имеющих прямое отношение к характеристике его личности. Он страстно любит Христа, декларирует, что:

Христианство есть доказательство того, что в человеке может вместиться Бог. Это величайшая идея и величайшая слава человека, до которой он мог достигнуть[111]111
  Напомним, что в эпоху античности обожествлялись и римские императоры и восточные сатрапы. Император Калигула, например, требовал от приближенных, чтобы его чтили как божество, см. [ФИЛОН. С. 111].


[Закрыть] [ФМД-ПСС. Т. 25. С. 616],

– и в то же время ненавидит католицизм и уничижительно относится к протестантизму. Страницы романов Достоевского исполнены вражды по отношению к многим европейским нациям и этносам. При этом он с пафосом декларировал:

Мы не считаем национальность последним словом и последнею целью человечества.

Только общечеловечность может жить полною жизнию. Но общечеловечность не иначе достигнется как упором в свои национальности каждого народ [ФМД-ПСС. Т. 20. С. 179].

Хотя «…индивидуальность Достоевского заслуживает индивидуального к ней отношения», никакой диалектикой невозможно разрешить парадоксальное противоречие смыслов в данном заявлении. Впрочем, ура-патриоты из числа поклонников писателя стараются интерпретировать его в духе братской любви русского народа ко всему человечеству, говоря о

русских и России как народе и стране, имеющих особую Божью благодать, Достоевский поднимает их планку до главных задач в истории мира и человечества. Русский любит свою Родину и народ не из-за чувства национального эгоизма, не исключительно из ощущения «своего», а, напротив, понимая и принимая их вселенские задачи. Православие же как основа и главный пункт этих задач неразрывно связана на русской земле с Самодержавием и Народностью, хотя, безусловно, Православие Федор Михайлович ставит на первое место [СМАГИН].

Куда более честным в своем анализе и трезвомыслящим выглядит страстный поклонник личности и метафизики Достоевского Николай Бердяев, утверждавший в частности, что «перед Создателем за свое бытие в мире русский народ может оправдаться Достоевским». Он писал по этому поводу:

Национальное сознание Достоевского наиболее противоречиво, и полно противоречий его отношение к Западу. С одной стороны, он решительный универсалист, для него русский человек – всечеловек, призвание России мировое, Россия не есть замкнутый и самодовлеющий мир. Достоевский наиболее яркий выразитель русского мессианского сознания. Русский народ – народ-богоносец. Русскому народу свойственна всемирная отзывчивость. С другой стороны, Достоевский обнаруживает настоящую ксенофобию, он терпеть не может евреев, поляков, французов и имеет уклон к национализму [БЕРДЯЕВ (II)].

Мечтая о славянском всеединстве, Достоевский особенно презрительно и враждебно относится к полякам:

Достоевский выводит гротескные фигуры «полячков» на тризне по Мармеладову и намечает аналогичный образ в «Бесах». <…> в «Карамазовых», уже в полном согласии с традицией реакционного романа, выведены поляки Муссялович и Врублевский, засаленные проходимцы, намеренно коверкающие на польский лад русские слова. Достоевский мимоходом вносит в их характеристику легкий политический штрих. Паны отказываются поддержать тост Мити за Россию и, в виде любезности, поднимают стаканы «за Россию в пределах до семьсот семьдесят второго года». В дальнейшим они оказываются шулерами [ГРОССМАН Л. (II). С. 47][112]112
  Достоевский выступает как отъявленный националист и популяризатор идеи великой Российской империи, враг немцев, поляков и евреев [ПШЕБИНДА. С. 81–82].


[Закрыть].

Во время польского освободительного восстания 18631864 гг. против русского самодержавного колониализма, христианин и великий гуманист Федор Достоевский писал, что:

Польская война – есть двух христианств – это начало будущей войны православия с католичеством, другими словами – славянского гения с европейской цивилизацией [ФМД-ПСС. Т. 20. С. 170].

Одним из ярких, но до сих пор недостаточно изученных страниц биографии Достоевского является история его взаимоотношений с польским шляхтичем, участником польского революционного движения Шимоном Токаржевским (1821–1900). Они одновременно отбывали каторгу как политические преступники в одной и той же сибирской крепости, и оба оставили о том свои воспоминания. Их мемуары очень сходны; большая часть фактов, написанных Токаржевским в 1857 году, всплывает у Достоевского в «Записках из Мёртвого Дома» (1862) в художественно обработанной форме. Оба автора описывают коменданта крепости, прибытие поляков, обитателей тюрьмы, а также повседневный быт заключённых. Сопоставляя эти два описания, мы видим удивительный пример разных отношений к политической атмосфере в России первого десятилетия царствования Александра II. Достоевский пишет от имени русского националиста-охранителя, для которого все инородцы – «другие». Токаржевский в свою очередь говорит от имени польских инородцев, более того – инсургентов, для которых русские – поработители и угнетатели их национальной свободы. С точки зрения польской стороны:

«Записки из Мёртвого Дома» защищают русский колониализм, что видно даже по портретам поляков-сотюремников, то есть других, и это кажется унизительным, а во многом даже неверным по приведённым фактам. <…> Достоевский пишет о них снисходительно, как бы свысока, приписывая им высокомерное отношение и ненависть к русским» (но для книг Токаржевского, заметим, обобщения подобного рода не свойственны, читатель не почувствует враждебного отношения поляков к каким-либо другим народам, но ему ненавистно хамство и нецивилизованность, жульничество, беспробудное пьянство, с которыми постоянно сталкивался в Сибири не только в крепости, но и будучи на поселении). <…> поляки якобы выказывают особую утончённую презрительную вежливость к заключённым, они необщительны с ними, заключёнными, и никак не скрывают своё к ним отвращение. Возможно, отчасти это и правда. Поляки сторонились убийц и бандитов, и Достоевский даже упрекает товарища Токаржевского, несчастного Александра Мирецкого, к которому Ф.М. как будто относится неплохо, что тот по-французски твердит: «Я ненавижу этих бандитов!».

Удивительно, что Достоевский, по рассказам Токаржевского, всячески не только принижал поляков, их имена, их внешность, но даже утверждал, что если бы у него было хоть несколько капель польской крови, он просто бы не перенёс этого, и велел бы их выпустить. И. вместе с тем, Достоевский настойчиво утверждает, что ведёт свой род от Литвы (то есть, по сути, от той же шляхты, ибо в то время Королевство Польское и Литва, хотя были едины, но считались как бы разными частями одного государства). Чем не характеристика парадоксальности натуры великого писателя, подмеченной Токаржевским? [UNGUREANU].

В мемуарах польского инсургента отмечается, что русский национализм Достоевского был грубым и агрессивным, из-за чего поляки избегали разговоров с ним и подозревали его в болезненной мании. В польском достоевсковедении до сих пор, как «парадокс Достоевского», дискутируется вопрос: «Отчего у великого русского писателя – “всечеловека”, проповедующего грядущее братство всех народов во Христе, столько брезгливости в отношении к полякам и вообще к “другим”?» [КУШ-ТОГУЛ], и ставится задача: понять «двойственность Достоевского – гуманиста и шовиниста, способного унижать людей других национальностей», и задается сакраментальный вопрос: «Как это возможно, что именно он, как никто другой среди великих писателей, выражающий огромное сочувствие к страдающим соотечественникам, так примитивно презирал иностранцев?» [УГЛИК. С.136][113]113
  Наше назначение быть другом народов. Служить им, тем самым мы наиболее русские. Все души народов совокупить себе [ДФМ-ПСС. Т. 24. С. 278].


[Закрыть].

И действительно, ведь ни один из русских классиков, кроме Достоевского, не выказывал себя ксенофобом или позволял себе смеяться над людьми, поставленными в маргинальные условия. Польские исследователи пытаются найти более или менее убедительный ответ на этот парадоксальный вопрос, рассматривая три причины [КУШ-ТОГУЛ]: политическую (восприятия поляков как врагов целостности Российской империи), этическую (неприязнь к психологическим и культурным особенностям поляков как инородцев) и религиозную (ревностная ненависть православного шовиниста к католицизму), но проблема все еще ждет своего обстоятельного, всестороннего рассмотрения.

Не менее болезненной в контексте парадоксальной ксенофобии Достоевского является еврейская тема, ибо именно он, как мыслитель и политический публицист во многом задал тон дискурсу о «еврейском вопросе»[114]114
  Полемика о «еврейском вопросе» находилась на актуальной повестке дня вплоть до гибели Российской империи.


[Закрыть]. И здесь голос Достоевского, мыслителя, страстно мечтающего о братской любви между народами, опять-таки звучит резким диссонансом среди высказываний других писателей-классиков. Не будучи ни знатоком еврейской жизни, как Николай Лесков, не имея, в отличие от Льва Толстого, ни малейшего представления об особенностях иудейского вероисповедания, ни обладая опытом личного общения с эмансипированными евреями, как Тургенев, Лев Толстой, а впоследствии Антон Чехов и Максим Горький, Достоевский, этот великий гуманист, страдатель во Христе за все человечество, заслужил – единственный из всех русских писателей-классиков (sic!), стойкую репутацию антисемита (юдофоба). Несмотря на публичное заявление Достоевского – «я не враг евреев и никогда им не был» [ФМД-ПСС. Т. С.86], еще

в современной ему прессе неоднократно появлялись заметки, в которых доказывалось, что он был антисемитом [ГРИШИН (I). С. 81].

Сама по себе постановка вопроса «Был ли Достоевский антисемитом?» – см. например, одноименную статью [ГРИШИН (I)] или «По поводу суждений об антисемитизме Достоевского» [КАСАТКИНА Ч.А.] – представляется парадоксальной, ибо как декларировал с позиций христианского персонализма все тот же Николай Бердяев, автор книги «Mиpocoзepцaниe Дocтoeвcкoгo» (1923):

Культивирование нелюбви и отвращения к другим народам есть грех, в котором следует каяться. Народы, расы, культурные миры не могут быть исключительными носителями зла и лжи. Это совсем не христианская точка зрения. Христианство не допускает такого рода географического и этнографического распределения добра и зла, света и тьмы. Перед лицом Божьим добро и зло, истина и ложь не распределены по Востоку и Западу, Азии и Европе. Христианство, а не люди XIX века, принесло в мир сознание, что ныне нет эллина и иудея. Ненависть к западному христианству, к католичеству есть грех и человекоубийство, есть отрицание души западных народов, отвержение источников их жизни и спасения[115]115
  Бердяев Н. Евразийцы, цитируется по URL: https://royallib.com/ read/berdyaev_nikolay/evraziytsi.html#0


[Закрыть].

Однако же столь одиозная, казалось бы, применительно к имиджу «великого христианского гуманиста» тема дискутируется и по сей день, см, например, [САРАСКИНА], [ДОСиЕВР], [VASSENA], [ШРАЕР] и др. Данному парадоксу Достоевского нами будет уделено отдельное внимание ниже, в Гл. VII и VIII.

«Парадоксальные» высказывания из записных книжек Ф.М. Достоевского

Гоголь – гений исполинский, но ведь он и туп, как гений.

Пушкин – главный славянофил России.

Чудо воскресения нам сделано нарочно для того, чтобы оно впоследствии соблазняло, но верить должно, так как этот соблазн и будет мерою веры.

Только общечеловечность может жить полною жизнию. Но общечеловечность не иначе достигнется, как упором в свои национальности каждого народа.

Миром управляют поэты.

Папа – предводитель коммунизма.

У России не было и не будет больших врагов, как славяне.

Европе выгода – у нас жертва.

Наша консервативная часть общества не менее говенна, чем всякая другая. Сколько подлецов к ней примкнули.

Что такое танцы? Весенняя повадка животных, только в нравственно разумном существе.

Направление! Мое направление то, за которое не дают чинов[116]116
  Чинов за свое «направление» Достоевский, действительно, не получил, но материальную поддержку от власть имущих – несомненно! Даже дети его по Высочайшему повелению получали образование на казенный счет.


[Закрыть].

Война есть повод массе уважать себя, призыв массы к величайшим общим делам и к участию в них <…> Кроме войны, я никак не вижу проявлений для массы, ибо везде талант, ум и лучшие люди. Массе иногда остается лишь бунт, чтоб заявить себя. Иногда и заявляет, но это неблагородно и мало великодушия.

Я принадлежу частию не столько к убеждениям славянофильским, сколько к православным, т. е. к убеждениям крестьянским, т. е. к христианским убеждениям. Я не разделяю их вполне – их предрассудк<ов> и невежества не люблю, но люблю сердце их и все то, что они любят.

В пожар крестьяне отстаивают кабаки, а не церкви.

Ничему не удивляться есть уже, разумеется, признак глупости, а не ума.

Отрицание необходимо, иначе человек так бы и заключился на земле, как клоп. Отрицание земли нужно, чтоб быть бесконечным. Христос, высочайший положительный идеал человека, нес в себе отрицание земли, ибо повторение его оказалось невозможным. Один Гегель, немецкий клоп, хотел все примирить на философии и т. д.

Злоба на железнодорожные порядки наши нарастает все сильнее и сильнее.

Главное, что у нас либералы совершенно не знают иногда, что либерально, что нет.

Француз тих, честен, вежлив, но фальшив и деньги у него – всё. Идеала никакого. Не только убеждений, но даже размышлений не спрашивайте. Уровень общего образования низок до крайности

Да здравствует великорус, но пусть он больше думает о себе.

…конечно, всего должно ожидать от народа. Хотя ожидающие всего от народа, тем самым отвергают Петра и его реформу.

Поэт – это ведь как б<лядь>.

Суетливое, соблазнительное зрелище, нецеломудренное зрелище.

Я не боюсь онемечиться, потому что ненавижу всех немцев.

Талант и при направлении необходим. Талант есть способность сказать или выразить хорошо там, где бездарность скажет и выразит дурно.

Сим исчерпывается весь вопрос о художественности и направлении.

Заявить личность есть самосохранительная потребность.

Разум и вера исключают одно другое.

Разве иезуитство не торговало телом Христовым.

Не можем же мы быть уверены, что битье по лицу есть самая гуманная вещь.

Как ястреб на птичку, крутит ее в своих когтях – со всем блудодействием своей отзывчивости. Со всею силою своего отзывчивого таланта.

Константинополь православен, а что православное, то русское.

Народ преклонится перед правдой (хоть и развратен) и не выставит никакого спору, а культура выставит спор и тем заявит, что культура его есть только порча.

Жаль, что пишущие такие длинные письма столь мало думают.

Ведь наша русская жизнь, несмотря на 200-летнее подражание Европе, в главнейших функциях своих оставалась вполне своеобразною, но вам, кучке жалких перчаточников, хочется «подогнать» Россию, согнуть ее в бараний рог и сделать культурною. Это все от презрения к России и к народу.

С православием мы выставляем самую либеральную идею, какая только может быть, общение людей во имя общения с будущими несогласными нам.

Мы настолько же русские, насколько и европейцы, всемирность и общечеловечность – вот назначение России.

Мы ассимилировались, совоплотились с ними (с Европой).

Очищается место, приходит жид, становит фабрику, наживается, тариф – спаситель отечества. Да ведь он себе в карман! Нет: он дал хлеб работникам. И вот и все. А государство поддерживает жида (православного или еврейского – все равно) всеми повинностями, тарифами, узаконениями, армиями. И вот и все. Не такова мысль русская, мысль православия. Будь свободен, но неси тяготы всех. Люби всех и тебя любить будут (не из-под палки).

Спасение от образования и от женщин.

Русские не могут иметь хорошего тона. Нет нравственности.

Наша глупость всегда скажется.

Я православие определяю не мистической верой, а человеколюбием > и этому радуюсь.

Шаблонное человеколюбие, либерально-пресмыкающееся направление.

«Угрюмые тупицы» либерализма.

У иных могут быть не только убеждения, но и что-нибудь еще чугунней.

В славянском вопросе не славянство, не славизм сущность, а православие[117]117
  Sic! – Большинство западных славянских народов исповедует католицизм, имеется среди них также немало протестантов и мусульман (боснийцы).


[Закрыть].

Не железнодорожник ли и жид владеют экономическими силами нашими?

Мне скажут, что <…>, напротив, всё несомненно тверже прежнего обобщается и соединяется, что являются банки, общества, ассоциации. Но неужели вы и вправду укажете мне на эту толпу бросившихся на Россию восторжествовавших жидов и жидишек? Восторжествовавших и восторженных, потому что появились теперь даже и восторженные жиды, иудейского и православного исповедания.

Если б это только было из раздражительности вашего самолюбия: дай-ка, дескать, скажу умней всех, то это было бы в высшей степени простительно.

Семинаристы, вот кто погубил Россию – Чернышевский, Добролюбов и т. д. Это одно из зол России – жиды, поляки и семинаристы[118]118
  Примечательно, что если семинаристы Чернышевский и Добролюбов сформировались как воинствующие атеисты, то Николай Страхов – ближайший сподвижник Достоевского, оказавший огромное влияние на становление его мировоззрения (см. о нем в Гл. V), напротив, «утверждал, что семинария воспитала в нем глубокую веру и горячий патриотизм» [ЛАЗАРИ. С. 26].


[Закрыть].

Лучшие люди, дворянин, семинарист. Купец есть лишь развратный мужик. Он всегда готов соединиться с жидом, чтоб продать всю Россию. Самое еще лучшее было в нем – любовь к колоколам и к дьяконам.

Убеждения и человек – это, кажется, две вещи во многом различные.

Франция – нация вымершая и сказала всё свое. Да и французов в ней нет. Ибо социалисту и народу-работнику – всё равно. Буржуа – всё равно.

Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы[119]119
  Напомним, что либералами (от лат. liberalis – свободный) в классическом понимании этого определения, называются люди, признающие права и свободу каждого человека высшей ценностью и считающие необходимым использовать эти принципы в качестве правовой основы общественного и экономического порядка. Важнейшими свободами либералами признаются: свобода публично высказываться, свобода выбора религии, свобода выбирать себе представителей на честных и свободных выборах. В экономическом отношении исповедуют принципы неприкосновенности частной собственности, свободы торговли и предпринимательства; в юридическом отношении – верховенство закона над волей правителей и равенство всех граждан перед законом вне зависимости от их богатства, положения и влияния, см. статью «Либерализм» в [НФЭ]. Об истории либерализма в России см. [ЛЕОНТОВИЧ].


[Закрыть].

Любовь к России. Как ее любить, когда она дала такие фамильи – Сосунов, Сосунков, надо переделывать в Сасунова и Сасункова, чтоб никак не напоминало о сосании, а, напротив, напоминало бы о честности.

Левиты, семинаристы, это – это нужник общества.

Специальности врачей, специализировались, – один лечит нос, а другой переносицу. У одного всё от болезней матки.

Польша есть пример политической неспособности жить между славянскими племенами.

Папа – предводитель коммунизма.

Тургеневу недостает знания русской жизни вообще. А народную он узнал раз от того дворового лакея, с которым ходил на охоту («Записки охотника»), а больше не знал ничего.

У нас именно потому, что всякий потерял всякую веру, а стало быть, всякий взгляд, так дорога обличительная литература. Все, которые не знают, за что держаться, как быть и кому верить, видят в ней руководство. И хоть это руководство лишь отрицательное, но именно его-то нашим и надо, тем им и сподручнее, – и потому что явись кто с положительным идеалом, они же первые, озлобясь, отвернутся, весь порок их заговорит, защищая себя, и они с цинизмом осмеют, а отрицательное ни к чему не обязывает, а напротив дает руководство скалить зубы над всем и даже над самым хорошим. А это легко и мило. Скалит зубы человек и думает, что исполнил долг добродетели.

У России нет больше врагов и не будет, как славяне.

… будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе… изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!