Текст книги "Вселенная Айн Рэнд. Тайная борьба за душу Америки"

12. Убежденные

Еще на заре «Движения чаепития» произошло нечто удивительное: атеистическая философия нашла себе точку опоры в правом крыле американских политических сил. Если «Чаепитие» являет собой уникальную и значительную коалицию консерваторов от экономики и социального устройства, как утверждают Скотт Расмуссен и Дуглас Шен в своей книге «Вне себя от гнева»[160]160
  Rasmussen S., Schoen D. Mad as Hell. P. 164.


[Закрыть], то получается, что к 2011 году объективисты молчаливо утвердились в этой коалиции.

Объективизм был таким тихим подводным течением, что приверженность Марка Меклера Рэнд совершенно игнорировалась всеми изданиями, на обложках которых он появлялся. Влияние Рэнд на «Чаепитие», если не считать упоминаемых вскользь плакатов с именем Джона Галта, не привлекало внимания прессы или авторов книг об этом движении. В своей книжке «Безумное кипение» Кейт Зернике лишь вскользь упоминает Рэнд. Гранд-дама радикально правых мелькает в одном эпизоде в начале, когда Зернике дает характеристику самому первому «чайнику», появившемуся еще раньше Сантелли – Кели Карендер, у которой в списке для обязательного чтения значилась книга «Атлант расправил плечи».[161]161
  Zernike K. Boiling Mad. P. 14.


[Закрыть]

Мне стало ясно, что о влиянии Рэнд не говорят вслух из-за ее атеистических убеждений. Основное ядро религиозных правых, состоящее из таких деятелей, как вновь всплывший из забвения участник Уотергейтского скандала Чарльз Колсон (в середине 2011 года он записал видеообращение, в котором поносил Рэнд), никогда не примет объективизм[162]162
  Colson Ch. Atlas Shrugged and So Should You // Chuck Colson Center Web site. May 11, 2011 (URL: http://www.colsoncenter.org/twominutewarning/entry/33/17003).


[Закрыть]. Однако атеизм Рэнд не является непреодолимым препятствием. Его можно хитро обойти или попросту игнорировать. Чтобы «Чаепитие» когда-нибудь приняло философию Рэнд целиком и полностью, ему всего-то и нужно, что несколько истинно верующих – небольшая группа последователей Рэнд, которые полностью принимают объективизм и в состоянии понять, что важнее всего для простых людей.

«Чаепитию» необходимы атеисты.

И я принялся выискивать безбожников. Я искал идеальное сочетание: индивидуумов в социуме, каких требует эпоха, участников движения из самых низов, которые были бы при этом законченными объективистами и атеистами. Найдется ли хоть одна подобная личность в наших бескрайних землях?

Первым моим кандидатом стала одна из наиболее многообещающих первых участниц «Чаепития». Салли Олджар, графический дизайнер из Сиэтла, дама лет пятидесяти, которую часто упоминали в прессе как национального координатора «Патриотов чаепития», наряду с Марком Меклером и некоторыми другими, и как одного из самых первых организаторов движения в целом. В книге Зернике рассказывается о том, как Салли привела пионерку «Чаепития» Кели Карендер к национальному движению[163]163
  Zernike K. Boiling Mad. P. 129.


[Закрыть]. Потом Салли цитировали в «New York Times»: она выражала озабоченность тем, что республиканцы в Конгрессе могут уклониться от выполнения своих обещаний[164]164
  Lacey M. Tea Party Group Issues Warning to the G.O.P. // New York Times. February 26, 2011.


[Закрыть]. Однако ни в одном издании не было упомянуто, как сильно повлияло на Салли творчество Айн Рэнд. Она была самым убежденным объективистом, какого только можно отыскать внутри «Движения чаепития».

Сама Салли характеризует себя как «во многом дитя своего времени», в смысле «дитя Вудстока. Я просто верила, что любовь правит миром, и если все станут делиться друг с другом всем, что имеют, все будет отлично. Я наивно полагала: „Все, что тебе нужно, – это любовь“, – и жила в соответствии с этим лозунгом». Она вспоминала, что когда ей было лет семнадцать, отчим, который то и дело подбрасывал ей «разные безумные идеи», предложил ей почитать Айн Рэнд. Салли как раз баловалась марксизмом, считая, что «вот это потрясающая система. Все делятся со всеми, все равны, и нет животных, которые были бы лучше других. Все животные одинаковы. А он [отчим] сказал: „Нет, нет и нет, ты слишком мало знаешь“».

Она решила попробовать почитать Рэнд, поэтому зашла в книжный магазин и купила «Источник». «Книга меня поразила, – сказала Салли. – Ее взгляд на человека, его роль в мире, представление о том, как все устроено, вызвали во мне живейший отклик даже в том нежном возрасте и вдохновили двигаться дальше». Прочитав «Источник», «Атланта» и «все, что только смогла достать», Салли не просто полностью изменила свои взгляды на марксизм и капитализм, но и выбрала философию своей специальностью в колледже. «Как будто лампочка взорвалась, – сказала она. – Я сейчас же поняла, что именно Рэнд пытается сказать о человеческих существах и их созидательной способности, как именно работают деньги, в чем смысл и ценность жизни, почему так важна мораль».

Для Салли объективизм маршировал в ногу с радикальным капитализмом, который объединяет всех участников «Чаепития». Она подчеркнула: «Основные принципы нашего движения, несомненно, перекликаются со взглядами Айн Рэнд на свободные рынки и финансовую ответственность. Многие из нас в 2009 году почувствовали, что Атлант действительно расправляет плечи, когда начались все эти дотации, стимуляции, произошел крах ипотечной индустрии, и мы увидели, как принципы, о которых мы читали в романе, начинают претворяться в реальность». И она принялась описывать события 2008 года примерно так же, как это делал вовсе не читавший Рэнд Марк Герр, и так же, как это изложено на сайтах, посвященных Рэнд, и постоянно повторяется большинством республиканцев: в банковском кризисе виновато государство, регулирующее экономику, а не сами банки.

Как и Герр, Салли использовала завуалированное выражение «ипотечная индустрия». Можно подумать, через семантику связь между банковским кризисом и настоящими банками можно было каким-то образом разорвать. Салли сказала, что финансовый кризис стал «естественным результатом неверной политики, проводившейся десятилетиями». Она прибегла к объективистской риторике, уверяя меня, что кризис «создала та коллективистская, государственная, направленная на всеобщее благоденствие политика, которую Рэнд так живо описала в „Атланте“». Можно «взять эти принципы и применять один за другим, начиная примерно с 1960 и до 2008 года», когда «песенка была спета».

Как и в случае с Герром, я спросил Салли, какую именно политику она имеет в виду. Салли тоже входила в число лидеров «Чаепития» и в отличие от Герра обладала хорошими, солидными познаниями в объективизме. Разумеется, я надеялся получить от нее описание кризиса, лишенное общих мест, лозунгов и не нуждающееся в полемике.

На мои вопросы Салли ответила следующее: «Что касается выкупа государством „токсичных активов“, я бы сказала, что банковская система и регулирующие органы, крупнейшие ипотечные компании – „Fannie Mae“, „Freddie Mac“, пузырь на рынке недвижимости, способы управления и неизбежный коррумпированный капитализм, особенности политики, общественно-государственная политика, главным образом жилищная, которая проводилась многие годы, способствовали возникновению морального риска, и в итоге это, как вам известно, привело к краху». На всякий случай, чтобы уже не сомневаться, я спросил, означает ли это, по ее мнению, что банкиры ответственности не несут. «Банкиры постарались извлечь из этого выгоду», – сказала Салли. Под «этим» подразумевалось все, что она перечислила. «Я часто думаю, что большое правительство и большой бизнес находятся в тайном сговоре друг с другом, а налогоплательщики вечно остаются с носом». Я не сомневался, что подобное ощущение испытывают и многие из тех, кто не является ни объективистами, ни участниками «Чаепития». «Они приватизировали прибыль и социализировали риски», – высказала Салли новое замечание, с которым было невозможно не согласиться. Однако я так и не сумел добиться от нее развернутого мнения по финансовому кризису, высказанного с точки зрения объективиста.

Салли была одним из лидеров движения, а также преданной поклонницей Айн Рэнд на протяжении трех с лишним десятилетий, это из-за Рэнд она стала изучать в колледже философию. Однако она так и не пошла дальше очевидных банальностей, объясняя, что случилось с банковской системой, и прибегла к той же риторике, какой я наслушался от моей необъективистской контрольной группы из «Чаепития», Марка Герра. По поводу финансового кризиса было заявлено немало фактов, подтасованных свободным рынком, которые использовал и Ярон Брук, но Салли, кажется, ничего такого не знала.

Салли вспоминала, как пришла в «Движение чаепития», описывала акцию протеста против закона о стимулировании экономики, организованную Кели Карендер. Эта акция прошла 16 февраля 2009 года, за три дня до митинга Рика Сантелли. Салли участвовала в ней и там познакомилась с Кели. Она сказала, что познакомила Кели, настоящую пионерку «Движения чаепития», с творчеством Рэнд. «Кели слышала о ней, знала о ее работах, – сказала Салли. – Невозможно было ходить на первые митинги движения и не узнать. Цитаты из Рэнд были повсюду, потому что любой, кто читал ее книги, понимал, что происходит». Салли почувствовала все это еще до того, как избрали Обаму. «Он действительно хотел глобально изменить Соединенные Штаты». Избрание Обамы вместе с выкупами «токсичных активов» означало для нее, «что впервые за всю мою жизнь моим свободам угрожает опасность, и сейчас я просто обязана выступить и остановить наступление».

Передо мной очередная жертва, чьи свободы ущемили. Я спросил, что же именно угрожало ее свободам. Она ответила, что «начала превращаться в рабу долга. Нам предлагали заплатить за скверную общественно-государственную политику». Они с мужем «потеряли колоссальную сумму из-за обвала ипотечного рынка». Они лишились значительной части капитала, потому что их дом еще не был выкуплен. Они построили еще один дом, решив, что все равно не смогут продать первый и погасить заем. Им повезло: у них нашлись съемщики, но им «и в голову не пришло просить правительство или соседей выкупить нас в сложившейся ситуации».

Таким образом, под «долговым рабством» и «угрозой свободам» она подразумевала собственную задолженность по кредиту. Обычное для 1960–1970-х годов сознание: «Вини систему». Помню, как в старшем классе провалил контрольную по математике, и сидевший передо мной парнишка-хиппи посочувствовал: «Это система виновата». Идея состояла не в том, чтобы принять на себя ответственность, а переложить вину на незримую силу, в данном случае – как и в те времена – правительство, «систему». Айн Рэнд предоставляет рабочую идеологию для подобных оправданий, потому что у нее всякое правительство по сути своей – «пушка», принуждающая сила, которая есть зло.

Салли рассказала мне, как она, Кели и их друзья после митинга Сантелли собрали единомышленников, чтобы 27 февраля 2009 года организовать «Чаепитие», и так зародилось движение. Айн Рэнд же, через Салли Олджар, присутствовала при самом его создании.

Рэндианская концепция свободного рынка была принята первыми участниками за основу. Салли определила рынки как главную опору движения, «поскольку первенство и значимость свободных рынков, понимание, что экономическая свобода и право собственности – это две вещи, сделавшие Соединенные Штаты великой страной, – сейчас главное, и не понимая этого, нам не выжить». Два другие столпа, финансовая ответственность и «правительство, ограниченное Конституцией», полностью соответствовали объективистской картине мира.

Второе решение, принятое движением в самом начале, – не вмешиваться в вопросы общественной значимости, имеющие большое значение для многих правых. Общественно значимые вопросы, сказала она, не обсуждаются на еженедельных встречах, которые они устраивают с координаторами движения по всей стране. Аборты, однополые браки и тому подобное «лучше оставлять государству», сказала Салли. Рэнд с ее атеизмом и поддержкой права на аборт смутно представляла себе список важных для общества проблем, что и отразилось на «Движении чаепития». «Наша финансовая жизнь – вопрос куда более острый, он касается каждого американца», – заметила Салли. Спасибо Рэнд, мышление радикального капиталиста, столь выгодное для участников обеда в отеле «St. Regis» и прочих богачей, но имеющее сомнительную ценность для всех остальных, теперь лежит в основе целой философии, которую можно изучать и распространять среди миллионов участников «Чаепития».

Таким образом, процесс, описанный в труде «Что случилось с Канзасом?», прошел полный цикл. В своей книге Томас Франк рассказывает, как население глубинки, взбудораженное социально значимыми вопросами, голосует за политиков, которые всеми силами отстаивают корпоративные интересы. Спасибо «Движению чаепития», его вождям, склоняющимся к объективизму, и сторонникам Конгресса: политика корпораций больше не является объектом пристального внимания. Политики-рэндианцы вроде Пола Райана обосновали урезание расходов правительства и продвинули программу, усугубляющую положение бедняков. Слава Рэнд, доктрина радикального капитализма принята новыми популистами правых. В точности так, как сказал мне Марк Меклер: «В их сердцах и умах философия Айн Рэнд составляет часть их личности». Что же касается общественных интересов… А что, собственно? Рэнд не признавала самого понятия «общества» – только индивидуумов, в число которых включала и корпорации, особенно крупные. Если нет общества, то не может быть и «общественных интересов», только эгоистичные частные интересы, а значит, что интересы сильнейших (то есть богатейших) – всегда на первом месте.

Участники «Чаепития», может быть, выражаются не столь ясно и предметно, как Институт Айн Рэнд, Институт конкурентного предпринимательства (CEI) или Торговая палата США, однако эти рэндианцы из народа и их сотоварищи имеют, по меньшей мере, такое же политическое влияние. Может быть, Салли и не сумела точно изложить все причины финансового краха 2008 года, но она и не обязана. «Чаепитие» оперирует общими местами, чувствами и эмоциями – примерно так же поступали левые в те времена, когда мы с Салли еще учились в школе. Лозунги были иные, но подход – тот же самый. Вместо «На войну мы не пойдем!» теперь говорят: «Рэнд была права!». Вместо «Хо-Хо-Хошимину мы подложим мину» на плакатах пишут: «Кто такой Джон Галт?». В те дни никто особенно не обращал внимания на настоящего Хошимина, не задумывался, нравственно ли увеличивать число призывников, перекладывая эту ношу на плечи бедных и черных. Точно такое же безрассудство наблюдается и в заигрываниях «Чаепития» с безбожными, радикальными воззрениями Айн Рэнд, в отходе от общепринятых понятий, от представлений о добре и зле, о вере и помощи ближним.

В этом движении, как и в 1970-е годы, приказы отдают радикалы. «Чаепитие» стало коалицией людей разных политических убеждений – от консерваторов до либертарианцев; людей, сочувствующих взглядам Рэнд. Их свели вместе нерегулируемый капитализм и желание урезать возможности правительства, а Рэнд подвела под эти стремления нравственную основу. «Мы не позволим, чтобы другие вопросы разъединили нас», – заметила Салли.

«Движение продолжает дело Рэнд, – сказала она. – Помогает распространять ее идеи. Даже если, в конце концов, не каждый назовет себя объективистом, ее идеи, как мне кажется, обладают громадным влиянием». Взгляды Рэнд на экономику, сказала Салли, «безоговорочно повлияли на движение», как и «ее взгляды на предпринимательство в целом» и еще «ее сосредоточенность на индивидуальности, как на основной движущей силе всего хорошего, что есть в обществе».

«Движение чаепития» – вовсе не такое беспорядочное и неформальное, каким его иногда изображают. В еженедельных конференциях «Патриотов чаепития» принимает участие не менее восьмисот – девятисот человек. «Мы обсуждаем находящиеся в работе проекты законов, вырабатываем свой ответ на них, формулируем этот ответ – будет ли это митинг, стоит ли развернуть кампанию по рассылке писем», – объяснила Салли. Конечно, это, мягко говоря, счастливое совпадение, что два национальных координатора «Патриотов чаепития» – вероятно, самой большой группы внутри движения – оказались идейными последователями Айн Рэнд. И они явились не из Института Айн Рэнд, не откуда-то извне, а принадлежали к движению с самого начала.

И взаимовыгодное сотрудничество «Чаепития» с Рэнд никуда не денется. Оно наверняка продолжится и после выборов 2012 года. «Чаепитие» настроено на длинную дистанцию. «Мы разработали то, что называем сорокалетним планом, – сказала Салли. – Потребовалось сорок лет, чтобы современные левые завоевали все институты общества. Они начали в шестидесятые, с поколения, родившегося после войны, от которого я отпала прямо посреди пути, и им потребовалось сорок лет, чтобы достичь апофеоза, воплотившегося в Обаме. Он кажется мне ключевой фигурой. Это его идеи меня пугают».

До этого момента Салли Олджар во всем соответствовала моему идеалу: стопроцентная объективистка из «Чаепития». Но мои надежды растаяли, когда мы приступили к обсуждению вечно актуального вопроса на букву «а». Она пояснила, что хотя ей «полностью по душе» взгляды Рэнд на капитализм, рациональность, индивидуальность и тому подобное, она расходится с нею по вопросу о религии. Салли «когда-то была такой же радикальной атеисткой, но становясь старше, несколько отошла от атеизма». Она сказала, что «пристально изучает» этот отрезок своего жизненного пути: «Я не нанималась исповедовать официальную религию, я не какая-нибудь неофитка и я не хожу в церковь. Для меня этот отрезок пути был интересен частично и потому, что я примкнула к „Движению чаепития“».

По ее словам, в этом чувствовалось нечто «вроде руки Провидения». Именно в тот период ее жизни произошел «ряд определенных событий». Она подозревала, впрочем, что «это было, скорее всего, простое совпадение». Когда же встает вопрос об атеизме, она «не уверена до конца: уверена не настолько, как Рэнд, но тут уж ничего не поделаешь».

Салли оказалась агностиком. Я сделал для себя пометку: «Близко, но не в „десятку“».

Я уже начал приходить в отчаяние к тому времени, как повстречался с Питером Каландруччо. Я попытал счастья со всеми заметными участниками «Движения чаепития», какие встречались мне на пути. Я был словно новый Диоген, который выискивал подлинного атеиста среди объективистов из «Чаепития», и пока что без успеха.

Питер был настолько любезен, что пригласил меня вместе с Вики Таулс на одну из регулярных встреч объективистов, проводимых в Мемфисе. Приехать я не мог, поэтому мы поговорили по телефону. Я понял, что разговор предстоит не из легких, когда увидел подпись под его электронным письмом. Питер оказался редактором и издателем телефонного справочника с указанием заведений, где в Мемфисе подают барбекю. Еще у него имелся веб-сайт, посвященный «дыму, соусу и любви к барбекю». Я люблю барбекю, но сижу на строгой диете. Поэтому я стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на явственный запах жареного мяса, сочившийся из телефонной трубки.

Как и прочие выдающиеся деятели из «Движения чаепития», Питер удостоился упоминаний в местной прессе. В апреле 2010 года о нем, вместе с Вики, написали в «The Commercial Appeal», когда они оба, наряду с другими участниками движения, напали на конгрессмена Стива Коэна в одной из кофеен Мемфиса[165]165
  Callahan J. Tea Partiers Protest Cohen // Commercial Appeal. April 7, 2010.


[Закрыть]. Коэн, которого выдвинули в кандидаты от демократов, несколькими днями раньше разнес «Чаепитие» в пух и прах. Он сказал, что участники движения – «известные всем люди (только без балахонов и колпаков), они действительно олицетворяют ту весьма озлобленную часть населения Америки, которая не приемлет ничего, что отличалось бы от нормы. И мы видим, что они против афроамериканцев, враждебно настроены к геям, враждебно настроены ко всем, кто просто не похож на яростного сторонника Джорджа Уоллеса. И я боюсь, что они уже главенствуют в Республиканской партии».[166]166
  Запись интервью С. Коэна для партии «Молодые турки» // Commercial Appeal. April 3, 2010.


[Закрыть]

Вики Таулс возразила на это высказывание, обращенное к небольшой компании, собравшейся в кофейне, и ей удалось заставить Коэна защищаться. «Я знаю, что вы не расистка. Надеюсь, что вы не расистка», – цитировали слова Коэна. Питер попросил его извиниться, но Коэн извиняться не стал, хотя и признал, что мог бы вести себя повежливее (что сомнительно, поскольку он только что разгромил противника на предварительных выборах и уверенно шел на переизбрание). В ответ на упоминание «балахонов и колпаков» он получил по электронной почте письмо с угрозами, однако стычка в кофейне носила вполне цивилизованный характер. Питер оставил вежливый и рассудительный комментарий в местной газете, что «когда подобными словами характеризуют целую группу людей, это говорит не в пользу официального лица». Несколько позже он сказал: «Было бы лучше воздерживаться от подобных провокационных замечаний».

Питер во время нашего разговора не забывал об инциденте, хотя, вероятно, забыл о том, как «горячо умолял» об учтивости. «Он такой говорливый и лично мне представляется воплощением зла», – сказал он о своем представителе в Конгрессе.

С чего бы это? «Прежде всего, – ответил Питер, – я исхожу из предположения, что любой образованный человек хотя бы в малой степени знает историю, а значит, понимает, что все режимы, стремившиеся присвоить капитал тех людей, которым они служили, в конечном итоге причиняли немалый вред, сеяли хаос и неминуемо приводили к большим человеческим жертвам. Кажется, так было на протяжении всей истории человечества – в каждой империи, в любом тоталитарном государстве, при монархии, социализме и коммунизме. И все эти системы являют разительный контраст с американской законодательной системой, согласно которой власть правительства, его сила – ограничены…»

И он принялся рассуждать в том же духе. Он выдал мне развернутый, объективистский анализ роли правительства – все это, отвечая на вопрос, почему он считает своего конгрессмена воплощением зла. Он почему-то не касался именно этого аспекта, сказал только, что считает Коэна представителем злой системы – злой, поскольку власть правительства превосходит необходимый минимум, а она, по его мнению, должна быть лимитирована. Только ограничив власть правительства, можно «защитить право личности заботиться о себе самостоятельно».

Я коснулся вопроса об атеизме, чувствуя, как во мне нарастает отчаяние. Питер, благослови его душу, успокоил меня. Он не добавляет сливок религии или альтруизма в свой объективистский кофе. Он пьет его черным. Он оказался законченным атеистом. Он пренебрежительно отмахнулся от темы религии. Для него это не имело особенного значения, как не имело бы для любого истинного объективиста.

Все концепции и фразы, которые он озвучивал, в особенности вольное употребление слова «зло», были достойны уст самой Рэнд. В это время волнения уже охватывали Ближний Восток, и Питер проанализировал для меня сложившуюся ситуацию, исходя из позиций объективизма: «Существует общее убеждение, – сказал он, – что каждый хочет как можно больше получить для себя. Но никому не приходит в голову, что имеется некая вазочка с конфетами, куда можно запустить руку, и, как мне кажется, именно в этом случае философия Айн Рэнд и глубокое понимание человеческой природы, условий существования людей дают большие выгоды». Я как будто снова оказался в ресторане на Манхэттене среди моих объективистов. Этот парень знал свою Рэнд. И за словом в карман не лез.

Питер, которому было уже под шестьдесят, пришел к Рэнд обычным путем – почти обычным. «Книга „Атлант расправил плечи“ стояла на полке в швейной комнате моей матери, где я в детстве делал уроки, – сказал он. – Я никогда не снимал ее с полки, не понимал, что означает это название, не знал, сам ли Атлант расправил плечи или расправил их кому-то. И это меня всегда занимало». Но не слишком, потому что он прочитал книгу только в 2004 году, когда наткнулся на нее в букинистическом магазине в паршивом торговом центре города Финикса. Они с женой полтора года путешествовали в по континенту в автомобиле с фургоном, в котором и жили, и за это время проехали тысячи миль по западу Соединенных Штатов, Канаде и Мексике. Прежде Питер работал учителем в Саванне, в штате Джорджия. А потом супруги «решили радикально поменять свою жизнь, что очень в духе Рэнд, хотя тогда я Рэнд еще не читал».

Он взял с собой книгу в прачечную, чтобы скоротать время, пока стирается белье, и надо ли говорить, что она изменила его жизнь. «На основе собственного жизненного опыта я и сам уже начинал формулировать кое-что близкое к идеям Рэнд», – сказал он. Вот снова концепции Рэнд витают в воздухе, и читатели куплены еще до того, как возьмутся за ее книги и погрузятся в волнующие приключения Дэгни, Джона, Хэнка и всей остальной компании. Передо мной был человек, который не любил быть привязанным к одному месту, за десятилетия он сменил множество занятий: учитель в колледже, архитектор, проектировщик, а также предприниматель и ценитель барбекю. И вот он, достигнув зрелого возраста, подумал: «Боже, это ведь то же самое, к чему пришел я сам», то же самое понимание «первостепенной значимости личности». «Источник» вызвал в нем живейший отклик, какой неизменно вызывает у архитекторов. «Все хотят быть Говардами Рорками, никто не хочет стать Питером Китингом», – сказал он.

И философские изыскания героя показались ему весьма привлекательными, как и всем архитекторам. После чего он принялся поглощать Рэнд, вгрызаясь в «метафизическую материю», словно в окорок. «Бытие определяет сознание. Вам это известно?» – спросил он меня. Эта самая тема бытия, определяющего сознание, оказалась решающей, и он осознал всю важность верований Рэнд. Питер изучал философию, поэтому был знаком с этим классическим постулатом. Рэнд, сказал он, «докапывается до сути вещей. Что именно мы знаем, и откуда мы это знаем?» И она пришла к выводу, сказал Питер, цитируя Рэнд, что «бытие существует – бытие бытует». Она действительно много раз об этом говорила. Для человека постороннего это может прозвучать тавтологией, и Альберт Эллис потешался над этой фразой, но по какой-то причине именно этот броский лозунг всерьез поражает несгибаемых объективистов.

«Индивидуальному сознанию здесь не нужны доказательства», – заметил Питер. Опираясь на этот краеугольный камень, перед ним выстроилась «философия, говорившая, что невозможно иметь пирог и в то же время съесть его», а именно так он охарактеризовал философию тех, кто «верит, что можно кормиться из общего корыта».

Мы заговорили о протестах в Египте, в результате которых был смещен Хосни Мубарак. Некоторые из протестующих больше всего возмущались разницей в уровне доходов, заметной в Египте повсеместно, и я спросил Питера, как бы Рэнд, по его мнению, отреагировала на происходящее. «Наверное, тут есть ирония, но она сказала бы словами Иисуса Христа, что бедняки всегда будут среди вас. Помните эту знаменитую цитату? – спросил он. – А я не христианин».

«Насколько я понимаю, существует общее мнение, что есть некий пирог, который необходимо разделить, – сказал он, – поэтому когда люди говорят о разнице в доходах, мне хочется спросить: „А какого черта вы ждали? Чтобы все были богатыми?“ Рэнд сосредоточилась бы на том, что существует, на бытии как таковом. И суть в том, что некоторые люди попросту будут бедными». Подобные высказывания я не раз выслушивал в Индии, где чудовищная бедность порождает у людей душевную черствость – настолько обыденную, что на нищенок в лохмотьях, которые показывают останавливающимся на светофоре водителям своих умирающих от истощения младенцев, никто не обращает внимания.

Питер заметил, что в относительно свободных рыночных экономиках, например, в Гонконге, известны случаи, когда молодые люди упорно трудятся и проходят путь от официантов до клерков, а затем «могут даже сами стать владельцами отелей». Все упирается только в удачное стечение обстоятельств и личную инициативу. На другой чаше весов в этом споре, как он сам сформулировал, лежит точка зрения, что «высшее предназначение человека – в том, чтобы отдать жизнь за другого, не важно, как много он делает или не делает для себя сам». И это, сказал он, «есть то зло, в котором я обвинял Стива Коэна».

Разговор внезапно снова вернулся к этому нехорошему человеку, который засел у Питера костью в горле. Коэн «знает историю, и лично я поэтому не понимаю, как человек достаточно развитый позволяет себе беззастенчиво высказывать идею, так подкупающую простой народ, будто люди могут получить что-то даром, только потому, что они черные, принадлежат к женскому полу, гомосексуалисты, гетеросексуалы или кто-то там еще. Этот человек грешит против основ логики, против истории, а те, кто ему верит, грешат против остальных избирателей, пропагандируя такую политическую идеологию».

Я потом пересмотрел все возможные материалы, выискивая высказывания Коэна, которые можно было бы счесть призывами к сверхъестественному самопожертвованию или к возвышению одной группы населения над другой, но ничего не нашел. Впрочем, это не имеет значения, потому что антиэмпирический подход необходим для рэндианского типа мышления, без которого объективизм просто не смог бы существовать.

Питер обнаружил, что труды Рэнд помогли ему лучше понять то, что он пережил, пока обитал в захолустье, среди преимущественно черного населения Саванны, в штате Джорджия. Со временем он начал покупать недвижимость, чтобы перестраивать и развивать ее. «С этим у меня проблем не было, – сказал он о своей жизни среди расовых меньшинств. – Я особенно не обращал внимания, но, если честно, я, к сожалению, не мог не заметить, и вам стоит это проанализировать, что подавляющее большинство черных считает себя жертвами. Отцы в семьях присутствуют крайне редко, если вообще присутствуют. Дети предоставлены сами себе, с женщинами обращаются отвратительно, кругом пьют, употребляют наркотики», но при этом «благодаря пособиям они получают вдоволь денег на сигареты, алкоголь, лотерейные билеты и криминальную деятельность». Он пытался понять, как так получилось. И пришел к выводу, что «жертвами их выставляют люди вроде Стива Коэна, которые говорят: „О, ты поступаешь очень плохо, но ты слишком тупой, поэтому пороть тебя нет смысла. Уж лучше мы будем о тебе заботиться“».

Когда появилось «Движение чаепития», он понял, что оно как раз для него. Питер рассказывал: «По мере того, как „Чаепитие“ набирало силу, превращалось в „движение“, я увидел в нем не только выражение моего собственного недовольства популистской политикой правительства в духе шестидесятых годов», но еще и «движение, к которому стоит присоединиться, чтобы высказать свое мнение». Он как раз только что переехал на родину, в Мемфис, и принялся искать интересных людей: группы поклонников Айн Рэнд, атеистические кружки, – и вот, нашел «Чаепитие». Он увидел в этом движении творческий потенциал, что его удивило. «Как, консерваторы тоже могут творить? Это придало мне сил», – сказал он.