Текст книги "Фантастический калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том II"

Тень-убивай-весь-день
Вадим Громов

– Миру-Мир, сиди – не вставай, а то рухнешь! Русака ещё нет? Жаль… Новость – атас бронебойный, пытать меня Чебурашкой!

Влетевший в беседку Кирилл возбуждённо хлопнул друга по плечу и плюхнулся рядом, взяв паузу для нагнетания интриги.

Мирослав Мирушев, кареглазый крепыш с античным профилем, задумчиво прищурился. «Атасов» у друга было несколько. «Зачётный», «ни-то-ни-сёшный», «тухлый» и другие.

«Атас бронебойный» приравнивался к сенсации. В последний раз Кирилл выразился так с полгода назад, когда «мисс 9Б» Светка Лазорская – гибрид пай-девочки и секс-бомбы – на предновогодней вечеринке внезапно надрызгалась джин-тоника и пошла в отрыв, чуть не вручив свою девственность классному «ботанику» Аркашке Зимину.

– Ну, чего у тебя там? – с любопытством спросил Мирослав. – Колись.

– Я сейчас тако-о-ое видел… – Кирилл снова умолк.

– Задолбал загадочного строить, – Мирослав сплюнул сквозь дырку от выбитого две недели назад зуба. – Рожай, что видел.

Кирилл сделал зверское лицо и рявкнул:

– Страшила разбился! С концами, пытать меня Чебурашкой!

– Реально?!

– Нет, весь июнь теперь вместо первого апреля! – хохотнул Кирилл. – Лобовуху с бетономешалкой поймал, джипак в хлам, половина перекрёстка в кровище. Своими глазами видел, как в «Скорую» чёрный мешок запихивали: нет больше Страшилы, не-ту…

– Может, не его тачка, – усомнился Мирослав. – Ладно бы на золотом лимузине, или, там, на бэтмобиле рассекал…

– Он, точно. Я номер видел.

– Дэ ноль-десять АЙ?

– Ага, озабоченный, пытать меня Чебурашкой… Чтобы с такой рожей, и не быть озабоченным?

Друзья захохотали, но быстро посерьезнели. Отпускать смешки в адрес даже мёртвого Страшилы и всего связанного с ним – хотелось не особо. Нежелание прочно угнездилось в подсознании около четырёх лет назад и не спешило ослабевать даже после принесённой Кириллом новости.

Это произошло в один осенний день, когда лоховатый одноклассник Лёха Гущин, – науськанный классным лидером и его подпевалами продекламировал дразнилку: «Ни к чему совсем Страшиле в жопе вилы, лом в спине, в ухо вилку, в глаз бутылку – ведь не стать ему страшней».

Никто из семи подростков, старательно делавших вид, что они тут не причём, не сумел разглядеть – как находившийся неподалёку персонаж дразнилки преодолел полдюжины шагов, разделявших его и чтеца-декламатора.

Две похожих на капканы пятерни сгребли его за грудки, легко вздёрнув в воздух. Оказавшийся нос к носу со Страшилой Лёха невразумительно вякнул и обмочился.

Голос мужчины, без натуги державшего на весу чуть меньше пятидесяти кило, прозвучал стыло, с каким-то хорошо улавливаемым акцентом. А школьников будто бы проткнули ледяным шампуром – от темени до паха.

– Не надо так говорить… Иначе я разозлюсь. Будет плохо.

Договорив, Страшила поставил трясущегося Лёху на ноги, мазнул взглядом по замершим в ожидании чего-то кошмарного подросткам и ушёл.

Схожести с добродушным пугалом из «Волшебника Изумрудного Города» у их Страшилы было ровно столько же, сколько у мультяшной рыбёшки Немо – с взаправдашним разъярённым шатуном.

Жилистый, бритый налысо верзила без левого уха, с крючковато-хищным носом, обезображенным несколькими шрамами лицом и взглядом человека, в чью душу лучше не заглядывать никогда. Оклемавшийся Лёха клялся, что все зубы мужчины были острые и загнутые как у киношного кровососа, а язык – бурый, усеянный крохотными присосками. Лёхе никто не поверил, а пытающийся разрядить обстановку Мирослав заявил, что будь такое на самом деле, Лёхины штаны оказались бы не только мокрыми спереди, а ещё и грязными и вонючими сзади…

Но все сходились на одном: никто не хотел бы очутиться на месте одноклассника. И ещё – Страшилу следовало оставить в покое. От трёх произнесённых им фраз веяло осязаемой жутью, которую не стоило подпускать близко.

О пережитом позоре договорились молчать, постаравшись стереть его из памяти как можно скорее. Но клятое воспоминание оказалось живучим, хотя бы потому, что сам Страшила как назло попадался на глаза с неизменным постоянством…

Первый раз он появился в Рывице – посёлке городского типа, находящемся в полусотне кэмэ от Санкт-Петербурга – где-то за полгода до Лёхиного фиаско. И очень скоро оказалось, что у стоящего на отшибе, полуразрушенного особнячка дореволюционной постройки есть новый хозяин.

Потом к дому прибыла бригада ремонтников, и через два месяца особнячок был полностью восстановлен, огорожен забором (не крепостная стена – обычный деревянный, но высокий, добротный, без единой щели). И Страшила стал наведываться сюда пару раз в неделю.

Он приезжал ближе к ночи и покидал дом после завтрака, как по расписанию. За неполные пять лет о нём узнали меньше малого: «ФИО» и о прописке в северной столице. Первое, впрочем, не задержалось в головах аборигенов, вытолканное оттуда уже привычным «Страшилой». На контакт одноухий не шёл, да и откровенно говоря, никто и не рвался налаживать с ним отношения. Даже полубомж Гриня Сухов по прозвищу «Непросухов», постоянно шляющийся по Рывице в поисках средств на выпивку, держался от Страшилы подальше. Причину этого он обрисовал коротко и исчерпывающе.

«У него взгляд хуже бодуна с палёнки».

Постепенно к обезображенному привыкли, как свыкаются со многим в этой жизни. Тем более что беспокойства он не доставлял никакого. Приехал, побыл, уехал. Всегда один, никто и никогда не видел, чтобы в особнячке собиралась компания. Этому сперва удивлялись, потом перестали. Главное, что в Рывице не начали пропадать ни дети, ни взрослые, ни огородный инвентарь с близлежащих к особнячку дач…

– Короче, в нашей глухомани – минус одна достопримечательность, – подытожил Мирослав. – Рыдаем?

– А смысл? – спросил Кирилл. – Ладно бы это мой знакомый был, которого химичка с англичанкой до тошноты стремались, и мне бы трояки без вопросов перепадали. А так-то чё?

– Поддерживаю.

– Слушай, есть идея… Давай к нему заберёмся?! Сегодня, попозже.

– В морг, что ли? Алё, дурка? Тут один крендель к вам хочет…

– Сам алё! – Кирилл повертел пальцем у виска. – Какой морг? В дом.

– В дом? А зачем?

– Зуб дай, что тебе этого ни разу не хотелось?

– Ну… были мысли. Но как-то…

– Это при живом Страшиле «как-то»! – напористо сказал Кирилл. – А сейчас всё по-другому, пытать меня Чебурашкой. Мы же не воровать полезем – так, поглядеть…

– Оно нам надо? – нерешительно спросил Мирослав, глядя в сторону. – О, Валерка идёт. Русак, шевели ходулями! У Кирюхи атас бронебойный!

Луч карманного фонаря зигзагом скакнул внутри беседки, перечёркивая находящиеся там тени.

– Вон кого в дурку надо… – Кирилл кивнул на Валерку Русакова, стоящего на пороге беседки. – Опять монстра гоняет, пытать меня Чебурашкой. Как его зовут-то, Русак? Напомни.

– Тень-убивай-весь-день, – негромко ответил невысокий худощавый шатен, похожий на подросшего Гекльберри Финна, сыгранного Владиславом Галкиным. – И он есть.

Кирилл наигранно выпучил глаза:

– Конечно, есть! Как по Рывице не иду, труповозка туда-сюда носится, не успевает жмуров паковать! Скоро здесь никого не останется, тень ближе к Питеру пойдёт. Или нет?

Валерка молча выключил фонарь и зашёл в беседку.

Кирилл язвительно процедил:

– Чё молчишь? Сколько она убила-то? Или он, как правильно?

– Нисколько, – нехотя ответил Валерка. – Но он есть.

– Брэк, Киря, увянь… – скомандовал Мирослав. – Ну, хочется Русаку монстров фонарём гонять, пусть гоняет. Вот если бы он с шокером ходил и считал, что монстры в чужих задницах обитают, была бы тема для кипиша. Расскажи лучше про Страшилу.

– Ладно, офигевай, теневой ты наш…

За ту минуту, пока Кирилл делился новостью, Валерка ни разу не перебил его.

Но после предложения залезть в дом точь-в-точь скопировал интонации Мирослава:

– Оно нам надо?

– Да вы сговорились, что ли?! – взвыл Кирилл. – Я же не бабушек у почты грабить зову!

– Да это понятно, – пробурчал Мирослав. – За такую тему я бы тебя сразу послал.

Валерка молчал, переводя взгляд с одного приятеля на другого.

– И я бы тебя за такое послал! – кивнул Кирилл. – Вот мы сегодня вечером что делать будем? Сто пудов – здесь просидим. Уже какое лето так, не надоело? Я бы за компом потусовался, да откуда его взять-то, батя опять забухал…

Мирослав и Валерка грустно переглянулись. Никто из троих не мог похвастать домашним благосостоянием. Мать Кирилла умерла три года назад, и ранее не чуравшийся спиртного отец в последнее время стал всё чаще уходить в запои. Родом Тернины были из Читы, там же остались бабушки и дедушки, могущие забрать внука к себе, но он оставил этот вариант на случай, если станет совсем уж туго.

Мирослав с самого детства жил с бабушкой. Мать нагуляла его, а когда сыну было четыре года, зарезала собутыльника, получив несколько лет колонии. В которой она погибла из-за несчастного случая.

У Валерки была полная, благополучная в моральном плане семья. Мать трудилась кассиром в супермаркете, а отец сидел на инвалидности, подрабатывая по мере сил. Понятно, что общего достатка хватало лишь на самое необходимое. Компьютер, правда, у Валерки имелся – общий подарок крёстных на десятилетие, – но он и тогда не отличался мощностью, а уж сейчас-то…

– Ладно бы Лазорская на пляж заявилась, – продолжал Кирилл, – поглазели бы на сиськи. Но эта кукла с предками в Тунис улетела. У Русака хоть занятие есть – монстра гонять, а мы опять как не пойми что? Полезли, ну…

– Там ведь собаки, – вздохнул Мирослав. – Лая, правда, не слышал никогда, но табличка висит… Хотя зачётно дрессированные и не брешут от балды.

Кирилл довольно ухмыльнулся:

– Нет там собак! Я прошлой осенью от нечего делать на сосну недалеко от Страшилхауса залезал, высматривал. Невидимок ещё не вывели, табличка не кусается, хоть ты на ней Годзиллу нарисуй… И вневедомственной, похоже, нет, я ни одной камеры не засёк. Страшила по ходу считал, что с такой как у него рожей охрана никуда не упёрлась. Ну, что, лезем?!

– Ну, если так…

– А про Трах-Тибидоха забыли? – неожиданно спросил Валерка.

– Да помним… – Кирилл недоумённо пожал плечами. – И что?

Великовозрастный и безобидный дурачок Вова Самсонов, круглый год гулявший по Рывице и окрестностям, считал себя магом. Роль магического жезла играл пёстрый сувенирный карандаш, постоянно находящийся при нём. Выбрав «счастливчика», Вова подкрадывался поближе и резко касался карандашом избранного, ликующе вопя «Трах-тибидох!». Несколько раз он пугал детей и беременных женщин, за что был бит. После чего стал использовать «магию», в основном, на подростках и пожилых людях.

Спустя год с хвостиком после появления Страшилы в Рывице милицейский наряд получил вызов на Дальнюю, 31. Адрес, по которому находился стоящий на отшибе дом.

Причина вызова заставила стражей закона удивлённо хмыкнуть: на полу освещённой утренними лучами солнца гостиной лежал мертвецки пьяный Вова. Сжимающий в одной руке почти пустую бутылку хорошей водки, а в другой – жезл-карандаш. Рядом с рывицким Гэндальфом валялось несколько вакуумных упаковок из-под сыра и колбасы.

Картина происшествия просекалась слёту. Трах-Тибидох зачем-то залез в особнячок, но попавшаяся на глаза бутылка спутала все планы, а потом его нашёл одноухий. Никто не усомнился, что так оно и было, дурак и раньше не отказывался от угощения. Разве что ему никогда не наливали больше пары стопок, но Вова кривел и от этого: а тут «ноль-семь»…

Страшила от заявления отказался, махнув рукой на причинённый ущерб: что взять с такого гостя… Да и замок в двери был не взломан, а открыт спрятанным в нехитром тайничке ключом, который у дурачка хватило соображения найти. Всё остальное тоже было цело.

На немой вопрос стражей порядка: «А зачем тогда мы здесь?», хозяин жилища дал вполне логичный расклад. Он мог бы вытащить «мага» досыпать за ворота, но где гарантия, что потом тот не заберётся обратно? Или ещё хуже – подхватит воспаление лёгких; всё-таки особнячок в некотором отдалении, а на улице слякоть…

Будить дурачка и дожидаться от него чистосердечного раскаяния Страшиле попросту не позволяло время. Он заскочил на несколько минут и уже опаздывает на важную встречу: ну, не оставлять же Вову как есть… А если тот проснётся в отделении, и суровый сержант доходчиво скажет ему «ай-яй», это может отбить у него всякую охоту влезать в чужие дома.

Тысячерублёвая купюра, послужившая приятной упаковкой понятным доводам хозяина особнячка, закруглила проблему. Бессознательного дурачка погрузили в машину, и наряд уехал.

Трах-Тибидох очухался не скоро, и на вопрос «Какого хрена?» поведал эпос в жанре «тёмное фэнтези».

Многословный и путаный рассказ длился с полчаса, а вкратце выходило следующее. Он залез в дом, чтобы избавить Страшилу от чар злого мага. Ведь на самом деле одноухий – прекрасный принц, который сразу после избавления от тёмного гнёта превратит Рывицу в своё королевство, и все заживут как в сказке.

Но в особнячке на Трах-Тибидоха набросились слуги мага – множество «исчадий ада», от которых пришлось отбиваться что есть сил. Потом появился и заколдованный принц, а дальше Вова помнил уже плохо, но твёрдо стоял на одном – водку ему насильно вливал сам Страшила.

Уликами битвы с монстрами были дюжина ссадин и кровоподтёков на немытом торсе да пара царапин на лице. Правоохранители приплюсовали ещё пару затрещин и выгнали дурачка из участка. Пригрозив, что за рецидив «размагичат» его самого. За неимением жезла пустив в ход обычную резиновую дубинку.

Дурачка никто не принял всерьёз, он сочинял и не такое. Ссадины и царапины он вполне мог заработать от компании тинэйджеров, не жалующих любую гаррипоттерщину. А поверить в то, что Страшила добровольно перевёл на «мага» ноль-семь «Абсолюта»… давайте уж заодно и в Королевство Рывицкое поверим.

Дурачок разнёс эту историю по посёлку, призывая взять «заколдованный замок» штурмом и вернуть Страшиле истинный облик. Местные подивились новому заскоку дурачка и быстро забыли. Он угомонился через месяц, но с тех пор обходил дом и обезображенного по широкой дуге.

– И что? – повторил Кирилл. – Думаешь, там чудовища есть? Полоумному веришь?

– А вдруг есть? – тихо спросил Валерка.

Мирослав улыбнулся:

– Ага, Фредди Крюгер, Дракула и зомби. А Трах-Тибидоха не сожрали потому, что дурость заразна. Кстати! Киря прав, нет у Страшилы собак. Были бы – наверняка порвали бы Вову.

– А я про что! – обрадовался Кирилл. – Ну, лезем?

Мирослав кивнул:

– Я – за. Валера?

Тот обвёл приятелей неуверенным взглядом:

– Не знаю. Время ещё есть, подумаю…

***

– Миру-Мир, помоги, осмотрюсь на всякий пожарный…

Тот обхватил Кирилла чуть выше колен, приподнял над забором.

Спустя несколько секунд Кирилл негромко скомандовал:

– Опускай! Всё как на кладбище.

– Ну, ты сравнил…

– Не парься, – Кирилл повернулся к Валерке. – Короче, теневой. Про фонарь забудь. День сплыл, тень отдыхает. Понял?

– Ночи же ещё светлые… – хмуро сказал тот.

– Я спрашиваю – понял?

– Да.

Кирилл довольно кивнул:

– Не очкуй, мы же не в Эрмитаж лезем. Так, я первый, потом Русак. Миру-Мир последний. Подсаживай.

– А если… – начал было Мирослав.

– Да тихо там, я же видел, – отмахнулся Кирилл. – Да, если вдруг ключ не найдём, и все окна закрыты будут, то сваливаем.

Через минуту троица скучилась на небольшом крыльце. Увидеть ребят с улицы было нельзя – высота глухого забора превышала два с половиной метра, ближний к особнячку дом находился примерно в трёхстах шагах.

– Вэлкам в Страшилхаус, – нервно усмехнулся Кирилл, озираясь по сторонам. – Ключ ищите, я на шухере.

– Смотрите, – хрипло сказал Валерка.

– Опаньки…

Кирилл с Мирославом уставились на дверную ручку, только что нажатую им. Между косяком и тяжёлой металлической дверью обозначилась небольшая щель.

– Опаньки… – шёпотом повторил Кирилл. – Заходим, пытать меня Чебурашкой.

– Ты первый, – буркнул Мирослав.

– Думаешь – забздю? Облезешь ждавши…

Валерка посторонился, освобождая ему путь. Кирилл медленно открыл дверь, прислушиваясь – не долетит ли из дома скрип, шорох… В особнячке было тихо.

Кирилл облегчённо выдохнул и шагнул внутрь, приказав злорадным полушёпотом:

– Русак – за мной. А то ещё забздит последним-то…

Валерка молча направился за ним, правой рукой стискивая фонарь в кармане спортивных штанов. Вошедший последним Мирослав бесшумно притворил дверь.

Они находились в довольно просторной, но аскетично обставленной прихожей. Вообще, внутренняя отделка была простенькой, без каких-либо изысков.

Кирилл молча мотнул головой в сторону ближнего дверного проёма, рядом с которым на второй этаж уходила крепкая и широкая лестница. Шли, стараясь ступать как можно тише, хуже всех получалось у Валерки, иногда шаркающего старенькими кроссовками.

Несмотря на уверенность в гибели Страшилы, душу легонько пощипывала потусторонняя опаска, что топни или чихни – и сюда ворвётся призрак одноухого со следами утренней аварии…

За прихожей шла гостиная, обставленная с той же простотой, если не сказать – скупостью. Даже в скудном свете белой ночи, проникающем в щели между сдвинутых штор, комната выглядела как-то неуютно, почти неряшливо. Мебель была топорной, очевидно – самодельной, уместнее смотревшейся бы в какой-нибудь ночлежке для бездомных начала прошлого века. Ничего откровенно пугающего на глаза не попадалось, но впечатление складывалось странное.

Послышался короткий, еле слышимый свист. Мирослав с Валеркой посмотрели на демонстративно сморщившегося и машущего ладонью у носа Кирилла. Действительно, в гостиной ощущался незнакомый, пока ещё терпимый, но неприятный запах.

Мирослав кивнул в ответ. Пованивает, гадство…

Валерка коснулся руки Кирилла, мотнул головой в сторону выхода. Нет же ничего интересного, пошли отсюда.

Приятель криво усмехнулся и с показушным любопытством направился к стоящему у стены стеллажу, наполовину загруженному разномастными свёртками и коробочками. Валерка обречённо вздохнул, покусал нижнюю губу, борясь с искушением достать фонарик…

«Бум!»

Кирилл, протянувший руку к одному из свёртков, с криком отскочил назад, словно от стеллажа плеснули кипятком, разворачиваясь лицом к источнику звука.

Валерка напротив – будто бы прирос к грязноватому полу. Выхваченный из кармана и направленный туда, откуда донеслись удары, фонарь прыгал в плохо слушающихся пальцах, подушечка большого чиркнула мимо «ползунка» включения. Мирослав пятился ближе к Валерке, приняв боксёрскую стойку.

На пороге гостиной, загораживая путь в прихожую, замерла низкорослая, но по-взрослому кряжистая фигура. Даже паршивого освещения хватало для того, чтобы понять: пропорции фигуры далеки от привычных, она выглядела скособоченной, уродливой…

Незнакомец топнул, и новый «бум!» совпал с включением фонаря. Луч выписал кривую на стене, дверном косяке, мазнул по…

– Сука-а-а… – проскулил Кирилл. – Это что?

Ему никто не ответил. Оцепеневшие ребята со смесью страха и отвращения смотрели на голого по пояс карлика, даже не пытающегося заслониться от направленного на него света.

Голова уродца была несоразмерно крупной, угловатой, с приплюснутым лицом. Жидкие светлые волосы почти не скрывали частых не то наростов, не то шишек, начинающихся от еле заметных бровей и уходящих выше.

Выпученные глаза казались двумя влажно поблёскивающими кусочками тьмы: застывшими, немигающими. Разделяющей их переносицы и самого носа было не разглядеть, виднелись лишь ноздри, непомерно широко расплёсканные над верхней – безволосой и приподнятой будто бы в оскале – губой.

Большой, словно перетянутый вправо рот с загнутыми вниз уголками. Неровные, изрядно меченые кариесом зубы. Массивный, смещённый влево подбородок; в сочетании со ртом создавалось впечатление, что нижняя часть лица карлика перекошена вовсе уж жутко.

Щёки казались коряво сшитыми из нескольких кусочков с нарочито грубыми, выпирающими швами; а какой изъян имелся на самом деле… Уши выглядели почти нормальными, но всё портили длинные, зауженные книзу мочки.

Правая рука была несколько длиннее и крупнее левой. А кожа безволосого, скособоченного влево торса выглядела так, словно её сняли, пожевали и вернули на место, разгладив без особого тщания. Из одежды на карлике имелись только грязные джинсовые шорты; ступни были босыми. Уродец медленно наклонял голову от плеча к плечу, разглядывая замерших друзей.

Сбоку послышались быстрые, целеустремлённые шаги. В дверном проёме, ведущем из гостиной в кухню или комнату, возникла вторая низкорослая фигура. Луч фонарика перепрыгнул на неё.

Это была карлица. Головой она почти не отличалась от мужской особи, разница была лишь в длине и густоте волос. Серая мятая футболка неровно бугрилась на груди, обтягивала широкие бёдра и заканчивалась чуть ниже колен. Карлица вытянула шею, шумно вдыхая воздух, будто принюхиваясь к троице. Но неотрывно смотрела только на Мирослава, удостоив Кирилла и Валерку одиночными беглыми взглядами.

– Чё вылупилась, паскуда? – сдавленно выругался Мирослав. – Пошла ты…

В ответ карлица приглушённо зарычала, часто сжимая и разжимая кулачки. Ногти на пальцах были неровно обгрызены почти до мяса. Свет фонарика, часто мечущийся от неё к карлику и обратно, тоже не смущал уродливую бестию. Запах, прежде ощущавшийся в гостиной, исходил от неё.

– Пацаны, чё делать… – проскулил Кирилл. – Пацаны…

– Не ссы, – процедил сквозь зубы Мирослав, панические нотки в его голосе ещё не обрели выпуклость, но они были. – Не дёргайся, главное…

Со стороны карлика долетел целый шлейф звуков, идущих откуда-то сверху и усиливающихся с каждым мигом. Кто-то (или что-то) явно спускался по лестнице со второго этажа.

Валерка направил луч туда, светя между дверным косяком и уродцем. Скоро за спиной карлика возникло что-то невообразимое. Суетливое, по высоте доходящее ему до груди, но от этого не кажущееся менее кошмарным.

Мешанина и переплетение. Эти два слова больше всего подходили для описания твари из паноптикума преисподней, невесть что делающей в особнячке. Длиной она была метра два, гибкая, часто роняющая в напряжённую тишину то ли причавкивания, то ли всхлипы…

Больше всего существо напоминало многоножку, отростки-конечности безо всякой симметрии торчали тут и там, и непонятно, где у неё был перед и зад. Под серо-розовой кожей жилистого туловища беспокойно натягивались и опадали жёсткие канатики мускулов.

Тварь сунулась между косяком и карликом, намереваясь попасть в гостиную. Уродец сдвинулся в сторону, пропуская «многоножку».

Схватив стоящий неподалёку табурет, Кирилл бросился к окну.

– Стой! – крикнул Мирослав.

«Трах!»

Звона разбитого стекла не последовало. Смявшее штору сиденье треснуло пополам, и Кирилл уставился на сломанный табурет, свалившийся ему под ноги.

Кирилл судорожно вцепился в штору, сорвав её с карниза. На окне стояла решётка, не декоративная, из обычной арматуры. Кирилл повис на ней, выталкивая из горла насквозь пропитанное ужасом «А-а! А-а!».

«Многоножка» устремилась к Мирославу, уродец поспешил следом за ней. Но карлица опередила их, покрыв разделяющее её и Мирослава расстояние – парой прыжков. Изворотливо нырнула под правый хук, летевший ей в голову, и очутилась за спиной парня.

Маленькие ручки вцепились в плечи Мирослава. Карлица с визгом лезла по нему, словно намереваясь забраться на голову. Он заорал и задёргался влево-вправо, пытаясь сбросить её, но мразь держалась крепко, цепкие пальчики правой руки нырнули в раскрытый рот Мирослава, рванули в сторону, разрывая щёку…

Валерка шарахнулся в угол гостиной, и уродец с тварью бросились к Кириллу, всё так же висящему на решётке.

Конечности существа оплели бёдра Кирилла, и «многоножка» подалась назад, оттаскивая его от окна. Пальцы словно срослись с железными прутьями, не желая разжиматься. Уродец подпрыгнул, повис на решётке. Подтянулся повыше и вонзил зубы в предплечье Кирилла.

Валерка сжался в углу, фонарик был направлен вверх, но через оставшееся без шторы окно попадало достаточно света, чтобы разглядеть кусочки кошмарной мозаики…

Мирослав ворочался на полу, прижимая окровавленные ладони к лицу, а карлица яростно рвала ремень его джинсов, подвывая от возбуждения. Кирилла оторвали от решётки, и теперь верхняя часть его тела была полностью скрыта под тварью, уродец крутился рядом, шипя и выкрикивая что-то невнятное. Кирилл безостановочно сучил ногами, но из-под «многоножки» не долетало ни звука.

Валерке хотелось кричать, но он стискивал зубы, боясь, что крик привлечёт внимание кого-нибудь из обитателей особнячка. Теперь было понятно, что упомянутые дурачком «исчадия ада» – не вымысел. Вову спас Страшила, разыгравший перед стражами порядка спектакль, зная, что дурачку никто не поверит, и повторно он сюда не сунется…

Спасать трёх друзей было некому.

Валерка хотел удрать, но руки-ноги не слушались. В гостиную вбежали ещё два существа: голые, взбудораженные. Одно передвигалось тяжеловесно и выглядело скопищем жировых складок, над которыми торчала маленькая голова; черты лица были неожиданно острыми, хищными. Жуткая худоба второго выглядела контрастом, существо двигалось разболтано, словно на шарнирах. Голов у него было две.

Толстяк грузно потоптался, озираясь вокруг, и глубоко посаженные бесцветные глазки увидели Валерку. Издав протяжное «гы-ы-ы», урод заспешил к нему. Двухголовый бросился следом.

Валерка сжался, глядя, как приближается эта пара. Понимая, что в лучшем случае его убьют быстро, в худшем же…

Защитить было некому, кроме… ждущего своего времени монстра. Тень-убивай-весь-день. Страха, которому можно предложить другую добычу…

– Помоги!

Слово сорвалось с губ, когда Валерку и уродливую тушу разделяло около трёх шагов. Одна из теней в гостиной вдруг колыхнулась, меняя очертания: став предельно чёткой и живой.

Толстяк успел шагнуть ещё раз, а потом тень обволокла его целиком. Валерка услышал вздох наслаждения, и тень уменьшилась на четверть, сдавив тушу. Раздался громкий, многослойный хруст. Новая участница кровавого хаоса крутнулась юлой, и обитателя особнячка отшвырнуло назад.

Урод пролетел несколько метров до стены, а вместо глухого удара раздался вязкий, тошнотворный шлепок.

Через секунду толстяк, превратившийся в наполненный осколками костей бурдюк, растёкся по полу. На стене осталась огромная тёмная клякса: тень полностью сняла с него кожу…

Худой успел добежать до Валерки. Больно схватил его за волосы, потянул вверх. Спустя миг боль пропала, двухголовый взвыл – коротко, страшно.

Что-то соскользнуло с головы, несильно царапнуло по лицу, стукнулось о доски пола. Валерка заставил себя открыть глаза.

Кисти существа валялись в полушаге, пальцы так и остались скрюченными, ещё помнящими прикосновение к прядям жертвы. Срез, проходящий ровно по линии запястий, был идеальным, словно сделанным гильотиной.

Самого двухголового безостановочно корёжило поодаль, тень быстро наматывалась на него витками шириной с кирпич, из-под которых расшвыривалась содранная с костей плоть. Последним витком захлестнуло головы, и они слаженно повернулись на пол-оборота, будто желая посмотреть за спину.

Урод ещё падал, а тень уже наметила себе новую цель.

Многоножка дёрнулась, словно её с оттягом хлестнули куском колючей проволоки. Валеркина защитница всосалась в тварь, как дорожка пыли – в раструб пылесоса.

Раздался душераздирающий звук, и монстр быстро начал искажаться. Одну его сторону затаскивало внутрь собственного тела, а потом уцелевшая половина с влажным треском расселась на конце – как будто распустился экзотический багровый бутон. Из образовавшейся щели неудержимо выпер ком внутренностей, а спустя пару секунд тварь вывернуло наизнанку…

Карлик с воем побежал в сторону прихожей. Тень мгновенно выбросила ему вслед тонкий, похожий на лиану отросток, обвивший лодыжку уродца и потащивший его обратно. Ещё одна «лиана» сцапала вторую ногу, тень скупо шевельнулась – и карлик повис вниз головой, судорожно извиваясь всем телом, выкрикивая что-то истерически-бессвязное.

Отростки рванулись в разные стороны, с лёгкостью разорвав небольшое тело пополам. Валерка пытался снова закрыть глаза, чтобы хоть как-то отстраниться от властвующего в особнячке ужаса, но что-то препятствовало этому, словно оживлённое им зло заставляло смотреть. Валерка испытывал непонятную, но твёрдую уверенность – это первый крохотный взнос в оплату за помощь. Дальше будет больше. Непременно будет.

Уничтожив уродца, тень метнулась к карлице. Валера до боли закусил нижнюю губу, отчётливо услышав игривое повизгивание: для беспощадного убийцы это было лишь упоительной забавой. Щенок, набросившийся на сборище лягушек и радующийся остроте и крепости молодых клыков…

Карлицу тень переломала, как и тушу. Но, не сдавливая, а скрутив ноги и туловище в разные стороны. Так отжимают выполнившую свою работу тряпку.

Всё было кончено.

Или не всё?

Тень качнулась туда-сюда, будто оценивая последствия своего развлечения. Валерка не знал, что делать дальше. Просто приказать злу остановиться? Перечеркнуть лучом фонаря? Или что?

Мирослав и Кирилл были живы. Мирослав всё так же стонал, не отнимая рук от лица, а Кирилл лежал неподвижно, но дышал – тяжело, неровно.

Тень вдруг скользнула к Мирославу – и Валерка закричал, догадавшись о дальнейшем. Короткий хруст сломанной шеи был заглушён криком, а потом тень неспешно направилась к Кириллу.

– Нет! Стой!

Валерка вскочил на ноги, и луч света настиг приближающееся к Кириллу зло. Послышалось недовольное шипение, тень – вне всякого сомнения – испытала неудобство, не сумевшее остановить её окончательно…

Новый скупой хруст, и второй друг безжизненно обмяк. Похоже, тени больше всего нравилось ломать, а в убийстве Кирилла и Мирослава имелось что-то от выходки капризного бутуза, качественно раздолбавшего пять игрушек себе в удовольствие. Но решившего хоть немного пошкрябать две оставшиеся, чтобы не осталось ничего нетронутого.

Валерка закричал – протяжно, безысходно, – и махнул фонариком, перекрещивая убийцу.

Тень пропала. Не издав ни звука, бесследно.

Валерка замолчал, неотрывно глядя на место её исчезновения. Не хотелось ни блевать, ни плакать: ничего. Часть души омертвела, и подросток знал, что это – навсегда…

Он повернулся и сомнамбулой шагнул к выходу из дома.

***

– Валера, обедать…

Сильно хромая, Глеб Ильич подошёл к дивану. Осторожно тронул лежащего с закрытыми глазами сына за плечо: точно зная, что он не спит.

– Я твой любимый рассольник сварганил. Пойдём, надо поесть.

– Да, пап… – Валерка открыл глаза. – Поесть, конечно.

Он медленно встал, сунул ноги в шлёпанцы и пошёл на кухню. Отец похромал за ним, стараясь совладать с возникшим в горле комом, сдержать слёзы…

Прошло три месяца со дня трагедии в проклятом доме, а сын не изменился ни на йоту. Вёл себя так, словно всё происходящее вокруг не имело ни малейшего смысла, как будто жизнь уже кончилась, остался только набор телодвижений, которые зачем-то приходится выполнять изо дня в день…