Текст книги "Фантастический калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том II"

Проект «Зэйрос»
Вадим Вербицкий

Доктор Мовчан отёр рукавом халата свой взмокший лоб. За несколько секунд до того, как двери лифта распахнулись, учёный судорожно втянул в себя воздух. Он подумал, что здесь, на глубине 15-ти метров от поверхности, мог случиться внезапный сбой в системе вентиляции. Однако это было маловероятно, учитывая, что корпорация использует исключительно современные и максимально надёжные технологии. Эта мысль его успокоила.

И всё же воздух был невыносимо душным. Пот заливал его изможденное лицо, халат буквально давил на плечи, а после нелёгкого ночного дежурства, во время которого ему вместе со своим единственным лаборантом пришлось настроить всё это сверхсложное оборудование, доктор едва не валился с ног.

Но впереди его ждало нечто удивительное. По крайней мере, он заставлял себя так думать – было важно не дать научному интересу угаснуть окончательно. Ведь изматывающая работа всей последней недели угрожала лишить той остаточной искры вдохновения, благодаря которой он всё ещё был в состоянии держаться плана, даже несмотря на отсутствие внятных объяснений со стороны высшего руководства.

Его подтачивало какое-то неясное тревожное сомнение. И дело было не только в договоре о неразглашении, который за годы его профессиональной деятельности он был вынужден подписывать не раз, чтобы получить должность в крупных миллиардных проектах. Его терзало несколько своевременных вопросов. Что произошло в остальных лабораториях? Почему коллеги с трёх разных объектов внезапно перестали выходить на связь во время плановых дистанционных видеоконференций? И почему все добытые материалы оказались теперь в его полном и исключительном распоряжении?

Теперь лишь скудные и холодные указания давались в строгом формате конфиденциальности, которого так тщательно придерживался таинственный куратор проекта «Зэйрос».

Ещё вчера, накануне, доктор несколько раз внимательно перечитал лабораторные отчёты о ранних экспериментах и более чем досконально изучил предоставленные данные об образце – насколько это было возможно в рамках текста проектной документации, весьма скудной, на его взгляд. Да и к тому же поставленная перед ним задача оставалась по-прежнему не до конца ясной.

Помимо прочего, к использованным в отчетах определениям он отнёсся с большим недоверием.

Протоплазменный организм неизвестного происхождения… Смоловидная субстанция с наличием разума… Образец SR-06889 несомненно опасен… Питается кровью живых существ, в том числе, если не в первую очередь, человеческой. Способность к трансформациям и увеличению собственной массы не имеет аналогов в природе.

В ходе ранних экспериментов было установлено, что наиболее благоприятным для организма (образца SR-06889) является влажный, тропический климат. Рекомендуемый минимальный температурный предел подопытного – 35 градусов по Цельсию.

Трое автоматчиков в чёрной одинаковой униформе выкатили из кабины лифта поддон с небольшим продолговатым контейнером и без промедлений, также безмолвно, отправились обратно на поверхность. Когда двери сомкнулись, в душное подземелье потянуло степной прохладой. Утомлённый доктор с усилием подавил в себе мучительную жажду свежего воздуха. Нужно было приниматься за работу безотлагательно.

С помощью своего ассистента доктор Мовчан закрепил извлечённый из деревянного ящика резервуар на штативе небольшого металлического стола, затем опустил на него купол из закаленного стекла и привёл в действие электронный замок. Это было главным условием безопасного вскрытия резервуара с образцом.

Удивительно, но с этой минуты нервное напряжение доктора пошло на убыль. Он в очередной раз смахнул с лица пот и почувствовал себя более собранным.

По его распоряжению ассистент установил необходимые показания на приборах. Ещё только вчера доктор скомпилировал все эти разрозненные данные, собранные в результате длинного ряда наблюдений в других лабораториях.

Естественные условия для подопытного были созданы в точном соответствии с рекомендациями коллег. Коллег, судьба которых теперь тщательно замалчивалась.

– Доктор, оно…

– Смотрит на нас, – закончил вместо своего взволнованного помощника доктор Мовчан.

– Боже Всевышний! – Молодой сотрудник непроизвольно отшатнулся от купола, под которым вдруг отвратительно всколыхнулась и запузырилась чёрная аморфная субстанция; большие выпуклые глаза с какой-то кощунственной ленивой медлительностью вращались в орбитах.

Казалось, что тварь осматривалась, обводя маслянистым жабьим взглядом кабинет и всё то бесчисленное оборудование вокруг.

– Держите себя в руках, – сердито буркнул доктор. – Готовьте пакеты с кровью… Накормить его, это первостепенное дело, если мы не хотим увидеть Это в ярости!

– Да… да, так сказано в инструкции… – простонал ассистент, но почти в тот же миг развернулся и принялся выполнять распоряжение.

Присоединив два наполненных тёмно-красной жидкостью пакета – холодных после пребывания в боксе со льдом – к спиралевидным капиллярным трубкам, молодой помощник вернулся к столу, на поверхности которого под большим прозрачным колпаком вздувалось и мгновенно расслаивалось на тонкие широкие ленты нечто чёрное и вязкое, отчасти напоминающее кипящую смолу. Однако тварь успела отрастить четыре маленьких, точно недоразвитых, лапки с перепончатыми пальцами на каждой из них. И ещё она неожиданно разрослась, заполнив собой пространство купола.

Ассистент в ужасе застыл, а пальцы судорожно сами сжались, выдавив почти всё содержимое пакетов на пол.

Доктор Мовчан зачем-то взял скальпель. Было нетрудно понять, что взгляд его находился в прямом и неразрывном контакте со взглядом бесформенной твари под стеклом. Её глаза больше не метались по кабинету, но были всецело сосредоточены на докторе. В эту минуту ассистент впервые разглядел в них странную неизъяснимую осмысленность.

Быстрым, слишком быстрым для его возраста взмахом, доктор полоснул сверкающим лезвием скальпеля по горлу своего младшего помощника. Кровь полилась тёмными ручьями, заливая халат несчастного ассистента, почти мгновенно натекла большая лужа на полу.

– Больше крови, – прохрипел доктор, – больше крови для великого Тсатоггуа.

Оставляя на сенсоре компьютера кровавые разводы, доктор Мовчан набрал длинную комбинацию пароля – и купол из закалённого стекла медленно и с характерным жужжанием поднялся вверх. Получив свободу, образец SR-06889 стал стремительно расти, обретая отвратительные формы, всё больше напоминающие жабьи; когда тварь переросла размеры резервуара, она стала покрываться большими, похожими на нарывы, чёрными пузырями. Всей своей студенистой тушей она свалилась со стола на пол, а потом приподнялась, опираясь на две толстые согнутые лапы.

Один из её пузырей лопнул, и из рваного отверстия вытянулось тонкое длинное щупальце, которое тут же взвилось кольцами, а потом резко выпрямилось и, изогнувшись, как гигантский гельминт, показало свой круглый зубастый рот. Затем щупальце скользнуло по полу и с омерзительным хлюпаньем, точно сок через соломинку, стало втягивать в себя ещё тёплую кровь из растёкшейся лужи.

Огромные выпученные глазищи жабо-твари видели пред собой вставшего на колени человека, который поднёс скальпель к запястью собственной руки. А затем, с выражением невыразимой благодарности на улыбающемся лице, человек вскрыл себе вены.

Норы
Кирилл Свидельский

Вспоминая о тех последних днях, когда юность моя еще была беззаботна, я никак не могу понять свойство человека забывать, вычеркивать из памяти все, что противоречит его устоявшейся картине мира, подменять явь сладкими снами, а окружающее его зло списывать на уловки разума, фантазии и ночные кошмары.

Я приезжал в Браунвуд к своей тете и раньше не часто, и далеко не на все лето, и все поездки до того лета, когда мне исполнилось четырнадцать не отложились ярко в моей памяти. Лишь вечерние часы в беседке, солнце, опускающееся за пики сосен, да строгий запрет одному не ходить в лес, подступавший почти к самому порогу дома тети Маргарет.

Но в то лето я остался в Браунвуде надолго – нет, дело было не в моей внезапной любви к природе и антипатии к летней духоте и шуму Сан-Сити, не в том, что я не скучал по своим школьным друзьям, и даже не в брате (мне, как я уже упомянул, исполнилось четырнадцать, а Брайану вот-вот должно было исполниться шесть), причина крылась в том неожиданном и дурманящем чувстве, что, как я думаю, можно испытывать только будучи подростком.

Ее звали Дженни, ей тоже было четырнадцать, и она тоже проводила лето в городке у своей бабушки. Встреча с ней изменила для меня Браунвуд – казавшийся раньше захолустным и скучным местом, теперь он полностью преобразился в моих глазах, наполнился ранее невиданными красками и запахами, его укромные, скрытые в зарослях полянки манили нас в свои тенистые объятия, и пусть я и должен был сидеть с Брайаном дома, пока тетя работала в кафе в городе, я не мог удержаться от встреч с Дженни. Да и кто мог бы узнать, что я гулял с ней весь день?

Брайан целыми днями сидел в обветшалой беседке у дома, играл со своими пластмассовыми динозаврами и листал цветные страницы книги сказок – в моей компании или заботе он совершенно не нуждался. Потому, оставив ему с утра какао и хлопья, я немедля бежал на свидание с Дженни, а возвращался лишь к семи, за полчаса до возвращения тети.

Так проходили дни и недели, мы гуляли с Дженни, все дальше отходя от города (там нам лучше было вообще не появляться, чтобы не попасть на глаза моей тете или ее бабушке, работавшей в городской библиотеке) и все больше углубляясь в лес, следуя его витиеватыми полузаросшими тропками, паутиной раскинувшимися между колонн сосновых стволов.

Сейчас я вспоминаю те дни как счастливейшие в моей жизни – первая любовь, первый поцелуй, я даже вырезал наши имена на одном из деревьев в чаще своим подаренным на день рождения раскладным ножом-бабочкой. Тогда, бродя по лесу, мы не боялись никого и ничего, нас не смущали ни запреты не заходить в лес, ни даже отсутствие в самом лесу прохлаждавшихся летом горожан. Если б я знал тогда, чем обернется моя беспечность.

В тот день август уже вошел в свои права, день перешагнул за половину и тени медленно росли, расползаясь между сосен. Мы с Дженни вновь углубились в чащу и искали поляну, где могли бы остановиться на привал в очередном нашем тайном походе.

Тогда мы и обнаружили норы. Может раньше мы просто не замечали их, слишком занятые друг другом, может они появились именно в тот день, я не знаю наверняка, но именно тогда мы обратили на них пристальное внимание.

Откуда они? Кто их вырыл? Если бы это были барсук или лиса, они ограничились бы одной, но обнаруженную нами поляну пронзало множество черных провалов в земле, словно лес подвергался бомбардировке крошечными бомбами с крошечных самолетов. Рядом с норами не было ни горсти земли, будто их не выкапывали, а грунт просто взял и расступился, образовав эти непроглядно черные, казавшиеся бездонными воронки.

От одного их вида по моей спине пробежали мурашки, но Дженни не казалась напуганной, напротив, норы заинтересовали ее. Нагнувшись над одной из них, она попыталась разглядеть дно, затем бросила в провал шишку, но та лишь бесшумно растворилась в темноте.

Я хотел предложить ей уйти, убраться подальше от этих идеальной окружности черный дыр, но как я мог сказать Дженни, что напуган? Кем бы я стал в ее глазах? Так что мне оставалось лишь стоять посреди этой полной пробоин лесной поляны, хоть мне и казалось, что земля на ней стала ненадежной – того и гляди уйдет из-под ног, пропадет, в самом что ни на есть прямом смысле. А под ней лишь эта угольная бессмысленная чернота, что хочет сейчас вырваться наружу – к косым солнечным лучам, запахам хвои и пению птиц, и проглотить их, погрузить в свою темноту.

Я смотрел неотрывно, возможно впервые за лето, не на Дженни, а на пробитую чернотой землю и, в один момент мне показалось, а в следующий я был уже абсолютно убежден в том, что норы растут, окружают нас, приближаются к замершей над краем одной из них Дженни!

Я дернул ее за руку, промямлив что-то нечленораздельное, но во взгляде ее увидел понимание. Понимание и страх. Дженни схватила мою руку и крепко сжала ее. Она тоже видела, как эти провалы разрастаются, пожирая солнечный свет. Они ширились, стремились к нам, окружали нас, словно разумные существа. Мы не могли понять, что происходит, но поспешили убраться как можно дальше от этой странной поляны. Сначала медленно, робкими шагами, боясь провалиться в один из черных провалов, мы выбирались из кольца нор, отступали из их окружения, двигались все быстрее.

Боковым зрением я видел, что норы были не только на этой поляне, то тут, то там обнажались древесные корни, словно нависшие над пустотой, местами маленькие, местами крупнее – на самом деле весь лес был усеян едва заметными черными провалами.

Мы перешли на бег. Даже тогда я держал Дженни за руку, потому понял, что-то случилось еще до того, как услышал ее вскрик. Обернувшись, я увидел, что нога Дженни попала в одну из нор, древесные корни расступились позади нее, казалось, что они медленно пожирают ногу подобно спруту.

Я все еще держал ее за руку, в тот момент моя хватка стала мертвой, я не смог бы разжать пальцы, даже если бы захотел. Я пытался тянуть Дженни сначала одной, потом обеими руками, но то, что вцепилось в ее ногу, было сильнее меня, и моя любовь все глубже погружалась в расступающийся грунт как в зыбучие пески. Она кричала, звала на помощь, но кто мог помочь нам в этом безлюдном лесу?

Я тянул Дженни изо всех сил, упирался в землю ногами, но если сама земля не была надежна и расступалась позади Дженни черной пастью, что я мог поделать?

Я чуть не повалился на землю, еле удержав равновесие, но руку Дженни все равно не отпустил. Теперь я видел, что вокруг нее разверзается целая бездна, пасть Харибды, обрамленная корнями. И еще я увидел, что некто держал ее – темная жилистая рука с грязными ногтями, не человеческая, но и не звериная, вцепилась в голень Дженни. Я пытался тянуть изо всех сил, но эта подземная тварь была сильнее меня. Мне ничего не оставалось, как совершить рискованный ход – я мог потерять Дженни, но в противном случае у нее не оставалось бы никаких шансов на спасение.

Одна моя рука отпустила ее руку и опустилась в карман, быстро нащупав там сталь ножа-бабочки. Дженни не понимала, что происходит, а у меня не было времени ей что-то объяснять, но тогда я увидел в ее глазах совершенно новый вид ужаса, не просто страх, а шок от того, что я собираюсь бросить ее на съедение безжалостной бездне. Ее губы медленно, как в замедленной съемке, двигались, но она онемела в тот момент, ощутив ли впервые в жизни настоящую близость смерти или пораженная моим предполагаемым предательством.

Я отпустил ее, повалился на землю и, выхватив нож, почти наугад нанес отчаянный удар в омерзительную лапу. Рев, переходящий в визг, разнесся эхом по лесу. Существо ослабило свою хватку, и Дженни сумела вырваться. Я бросил взгляд вниз, в черноту, вокруг которой быстро начала сжиматься земля, делая дыру все меньше. До того, как дыра совсем пропала, я успел увидеть грязное и морщинистое перекошенное в гримасе боли бородатое лицо. Глаза, выпученные, налитые кровью и полные злобы взглянули на меня, а затем пропали во тьме.

Мы вскочили на ноги и побежали прочь, молча и уже не держась за руки. Мой нож остался торчать в лапе подземной твари, так что в случае нового нападения мне было бы нечем дать отпор. Мы потеряли дорогу и бежали наугад, чудом не потеряв друг друга, мне казалось, что земля за нами проваливается в бездну, но я не рискнул обернуться.

Когда мы выбежали из леса, на город уже опускались сумерки. Лес остался позади, а с ним и ощущение угрозы. Дженни молча, даже не попрощавшись, побрела домой, я, уставший и опустошенный, последовал ее примеру.

У дома стояла машина шерифа, моя тетя плакала на плече у полицейского. В беседке все еще были разбросаны пластмассовые динозавры, а в провалившемся деревянном полу виднелось темное углубление, еще недавно бывшее куда глубже и темнее. Брайан исчез, и больше никто и никогда не видел его.

С тех пор прошли годы. Брайана признали пропавшим без вести, город старался избегать любого упоминания о нем, вычеркнул моего брата из своей коллективной памяти, и продолжил жить своей прежней провинциальной жизнью, отравленной загнанным в подсознание страхом перед окружавшим Браунвуд лесом.

Тетя умерла, раздавленная ли горем, убитая ужасом, что пришел однажды на ее порог, или отравленная молчанием и невозможностью поделиться ни с кем своей болью и страхом. Родители больше не могли смотреть на меня как раньше – я навсегда стал для них символом боли и предательства, не их сыном, а человеком, что потерял их сына.

Я несколько раз виделся с Дженни, просил и требовал, чтобы она призналась мне, городу, но в первую очередь себе самой в том, что произошло с нами в тот день. Но все, что она отвечала мне раз за разом – в тот день она поранила ногу, случайно наступив в лисью нору. Она больше не приезжала в Браунвуд, мы виделись в Сан-Сити несколько раз, но наша близость пропала в тот же день, когда пропал мой брат.

Думаю, Дженни не хотела видеть меня потому, что я самим фактом своего существования напоминал ей о том, что она так старательно пыталась забыть. Насколько я знаю, у нее получилось – сейчас она работает в финансовом секторе, вроде бы в Войс-Груп, у нее есть муж и двое детей. Я же забыть так и не смог.

Брайан не был первым человеком, пропавшим в Браунвуде, не стал и последним. Как и остальные, он не оставил ни следа и ни намека на причину своего исчезновения. Дыру под беседкой невозможно было обнаружить уже на следующий день, но с тех пор беседку обходили стороной, никто не рисковал отдыхать в ней. Какая глупость, будто земля с тем же успехом не могла расступиться у вас под ногами прямо в вашем дворе. Но город упорно делал вид, что все в порядке, объявив меня сумасшедшим и списав то, что я видел, на стресс и чувство вины.

Я пытался жить обычной жизнью, пытался забыть тот августовский день, но в итоге все равно переехал в Браунвуд и вселился в дом тети Маргарет. Теперь я всегда сплю только на втором этаже и держу под подушкой заряженный револьвер. По ночам меня все еще преследуют кошмары. В них земля проваливается у меня под ногами, и я падаю в бездну, что злобно смотрит на меня выпученными налитыми кровью голодными глазами.

А проснувшись, с дробовиком в руках, револьвером в кобуре и армейским ножом на поясе я каждое утро выхожу в лес и совершаю его обход, пока не начинает темнеть. Я ищу норы. Прошло уже больше сорока лет, но с того августовского дня я никогда не видел ничего подобного – лишь норы лис да барсуков – совсем не те чудовищные провалы, ведущие ли в глубь земли или в сам ад.

Я знаю, что это существо уязвимо, ведь мой нож однажды причинил ему боль, а если можно ранить, значит можно и убить. И пусть эта тварь преследует меня во снах, я преследую ее наяву и молю Бога о том, чтобы он дал мне шанс отомстить за брата. А, совершив месть, я буду готов ко всему – хотя бы и отправиться под землю.

Хранитель, одетый в красный панцирь
Валерий Цуркан

Трасса, прямая, будто дорожные рабочие размечали её по нитке, убегала вперёд и терялась в возвышенностях Казахского мелкосопочника. Вдалеке, за всхолмлённой равниной, горбился невысокий горный хребет, склоны которого покрыты бахромой соснового леса.

Южная сторона близлежащих холмов казалась залитой свежей кровью – это расцвёл дикий мак-самосейка, редкий пятачок в степи обойдётся без него. Пунцовая скатерть с многочисленными вкраплениями жёлтых, оранжевых, сиреневых и синих цветов простиралась на многие километры по обе стороны от трассы – до горизонта. Весна здесь быстрая, вся эта красота выгорит за неделю, и останется только голая степь с перекати-полем и чахлыми колючими кусточками.

«Камаз» с длинной фурой-полуприцепом съехал с дороги и одиноко прижался боком к невысокой сопке. Двигатель, тихо поурчав на холостых оборотах, замолчал. Наступившая тишина сначала показалась мёртвой, но вскоре её оживили степные звуки – шелест ветра, клёкот высоко кружившего беркута.

– Ничего не пойму, – сказал Виктор, хлопнув ладонью по рулю. – Судя по карте, Каражал мы уже проехали, но я не видел ни одной кибитки!

Степан, разбуженный нервничавшим напарником, поднялся с лежанки и сел, поставив босые ноги на сиденье. Сонно посмотрел на экран навигатора и на карту, разложенную под лобовым стеклом, над которым висели различные шофёрские амулеты и обереги. Несколько раз перевёл взгляд с неё на степной пейзаж за окном и обратно, пытаясь сориентироваться. Глазу не за что зацепиться.

– Какие к чёрту кибитки, там пятиэтажные дома стоят! И куда же это он делся? – Степан с издёвкой поцокал языком и зевнул. – Мистика какая-то! Куда ты нас завёл, Иван Сусанин? Ты точно ничего не напутал?

– Да как тут заблудишься? – обижено спросил Виктор. – Дорога-то одна! Прямая как стрела.

Навигатор почему-то не работал, показывал какую-то ерунду – если ему верить, то машина находилась на трассе М36, недалеко от Сарышагана. Но рядом должно быть озеро, а Балхаша не видно. Да и не могли они там оказаться, даже если бы очень захотели.

– Ты за навигатором хоть следишь? – недовольно пробурчал Степан.

Виктор выругался, уставившись в экран.

– А ведь работал вроде… точно помню, что работал!

– А теперь не работает!

Степан взял карту, и, расправив складки, положил её на колени. В складках она снова сморщилась и помялась, рельефно показывая гряду светло-коричневых гор на краю степи. Степан, подцепив ногтём сигарету в пачке, вытащил её и прикурил от зажигалки. Молчал, разглядывая прямую линию трассы, роняя пепел на карту – серый снег покрывал нарисованную желтоватую степь.

– Так значит, ты говоришь, что Каражал должен остаться позади? – наконец спросил он и, как огнедышащий дракон, выпустив изо рта струйку сизого дыма.

Виктор кивнул и тоже потянулся за сигаретами.

– А вот эту развилку ты проезжал? – палец Степана ткнулся в карту.

– Проезжал, – ответил Виктор. – Хотя…

Он наморщил лоб и вперил взгляд в развилку, прижатую ногтём Степана. Машинально прикурил, пыхнул раз, другой. Развилка похожа на рогатину, располагалась она у подножия древнего кургана. Виктор вспомнил этот холм, под которым, может быть, лежат тела погибших в старинной стычке кочевников. Виктор, не мигая, смотрел на эту чёртову развилку.

– Не помню я, – сказал он. – Вроде она была, а вроде как и нет.

– У тебя скалероз, что ли? – спросил Степан, он всегда произносил слово «склероз» именно так – «скалероз».

– Да я не знаю. Вспоминаю будто в тумане. – Виктор глубоко затянулся и выдохнул дым прямо на карту, и над степью, чуть присыпанной серым снегом табачного пепла, заклубился утренний туман.

– Ты хоть что-нибудь помнишь? – Степан начинал злиться. – На какую дорогу ты свернул?

– Кажись, по правой поехал, – ответил Виктор. – А может, по левой. Странно, я почти ничего не помню. Вот недавно будто проснулся. Остановился у кургана, пошёл, отлил, а потом поехал дальше. Я помню, что нам оставалось до Каражала ехать часа полтора максимум, а потом время посмотрел и обалдел – пять часов шпилил без остановки.

– Эге, дружище, – заметил Степан. – Посмотри, сколько соляры осталось. Почти на дне. Не пять часов ты ехал, а намного больше. И меня не разбудил!

– Точно! – удрученно, ответил Виктор. – Баки почти пустые.

– Вот ты тормоз. Выходит, что мы Джезгазган проехали, а дальше куда, на юг или на север?

– Не знаю… Смотри… Навигатор.

Картинка на экране вдруг изменилась, дорога переместилась вправо, улетела за экран, и показалась новая, но на ней ни одной надписи.

– Фиг поймёшь… – сказал Степан. – Где это?

В Каражале они должны заправиться, передохнуть, оставить некоторое количество груза и двигаться дальше. Но, похоже, что заблудились.

Картинка на экране сместилась снова. На этот раз дорога дёрнулась куда-то к северу. И загрузился новый маршрут. Конечная точка – город Куль. Расстояние – сто километров.

– Чё это ты за маршрут забил? – спросил Степан.

– Не делал я ничего… Он сам.

– Кто?

– Навигатор.

– Сказки бабушке рассказывай. Тут помню, тут не помню. Блин, наберут дураков по объявлению, а ты мучайся с ними.

– Да я, правда, ничего не делал.

– Ладно молчи. – Степан ещё раз посмотрел на карту и произнёс: – Куль, Куль, помню, лет пять назад был здесь… Так, я теперь знаю, где мы. Значит, мы на юг поехали… Города этого на картах нету, вроде как засекреченным считается. С какого хера тогда в маршруте появился? Нам совсем в другую сторону надо.

Виктор пожал плечами и промямлил:

– Да не знаю я, он сам всё это сделал, говорю же – не прикасался я к нему. Я вообще не помню ничего.

– Вот блин, дал бог напарничка, – сказал Степан. – Мало того, что дурачок, так ещё и склеротик. И ещё этот чёртов навигатор. Вот не хотелось это китайское барахло брать, теперь расхлёбывай! Ладно, в Куле можно заправиться, только нужно будет съехать с трассы. Если навигатор заглючит снова, то вот тебе карта. Вот здесь повернёшь, – Степан показал пальцем. – Здесь грунтовка, колея старая, набитая, не ошибёшься. Ты в Куле-то бывал?

Виктор растерянно продолжал смотреть на карту, не понимая, как такое могло произойти. Ведь не лунатик, чтобы во сне вести машину. А выходит, что ехал именно во сне, потому что почти ничего не помнит. Вот блин, до чего доводит работа без выходных, без отдыха, этак и головой тронуться можно. Нет, после этого рейса надо хорошенько отдохнуть, на море съездить.

– Даже не слышал о нём, – сказал Виктор. – Наверно, маленький городишко?

– Так себе. Я туда часто заезжал, давно уже. Там научный институт, пропускная система, я отвозил железяки для каких-то приборов. Там, кажется, над людьми опыты проводили, что-то такое краем уха слышал. В общем, об этом городе я знаю не больше тебя. Его и на картах-то нету.

– Нас-то пропустят? Ведь сам говоришь, что там пропускная система, – Виктор, оторвал взгляд от карты.

– Да уж заправиться дадут, не звери же, не оставят людей помирать в степи! А так там даже остановиться не дадут, стоит машине только стать на трассе, сразу «уазик» подъезжает. И вышки по всей трассе с солдатами. Тебе бы там точно отлить не дали бы. Ну, в штаны разве.

Глухо заурчал дизель. «Камаз», дёрнувшись, тронулся с места. Виктор вырулил с обочины и повёл тяжёлую машину вперёд, продолжая обдумывать своё недавнее состояние – то ли уснул за рулём, то ли в голове что-то повредилось. Странно, казалось, что сейчас в кабине находится ещё кто-то, кроме него и Степана. Отогнав неприятное ощущение, стал следить за дорогой.

Минут через десять рядом с дорогой увидели перевёрнутый полуприцеп-рефрижератор. «Скания» лежала на боку, видно, что машина вылетела с трассы на приличной скорости – кабина пропахала метров пять целины, хоть сейчас хлебом засеивай. Боковая стена фуры вскрыта будто огромным консервным ножом, и вокруг валялись деревянные ящики. Странное чувство родилось в груди Виктора, будто недавно уже видел эту или похожую картину. Где же он мог это видеть?

Виктор остановил «Камаз» и они оба вышли осмотреть «Сканию» – люди, по всей видимости, нуждаются в помощи. Первым делом в глаза бросилось содержимое рассыпанных ящиков. Сгнившие, высушенные помидоры, они пролежали под этим небом не один день. Это означало то, что авария произошла не сегодня и не вчера. Хотя, эта мысль окончательно сформировалась позже, сейчас они об этом не думали.

Затем Виктор обратил внимание на то, что сквозь диски колёс пробивались маки и сорная злаковая трава, которой дай волю, она заполонит весь мир. Заросшие травой колёса подтверждали мысль о том, что машина вылетела с дороги не вчера. Виктор промолчал, он знал, что Степан, скорее всего, подумал то же самое.

Когда заглянули в кабину, думая увидеть там мёртвого водителя, заметили, что она пуста. И только потом Степан обнаружил два небольших холмика рядом с фурой. Двое, дальнобойщики всегда парами работают.

– Блин, здесь вообще кто-нибудь бывает? – с тревогой спросил Виктор. – Людей просто закопали, и никто об этом не знает. То-то мне показалось странным, что трасса такая пустынная, ни одной машины.

– Да странно это… Мы уже по закрытой зоне едем… Тут только остановись, и сразу солдатня набежит. И где они? Заедем в Куль, там заправимся и на КПП расскажем об увиденном.

– Неизвестно ещё, кто их похоронил, – дрогнувшим голосом сказал Виктор. – Может быть, намеренно сбросили с трассы и тут же зарыли.

– Думаешь, бандиты? Что тут забирать? Помидоры? Так их не тронули, вон они валяются.

– А похоронил-то кто? – с тревогой продолжил Виктор. – Бандюки и не станут закапывать, бросят и уедут.

– Если солдаты… но они тоже не станут… – заметил Степан. – Отвезли бы в Куль и полицию бы вызвали.

Двинулись дальше, не стали прикасаться к машине, чтоб не оставлять отпечатков. Мало ли что – вдруг это убийство? «Камаз» ревел во всю мощь, стараясь скорей убраться подальше от этого места. Виктор молчал, думая о происшествии, а Степан, словно уже забыл обо всём, закурил новую сигарету и начал травить анекдоты о Штирлице, большинство из которых сам же и придумывал. Очень удобно – сам придумал, сам рассказал, сам посмеялся.

– Штирлиц попал. «Под трамвай», – подумал Штирлиц.

Но Виктору смеяться совсем не хотелось, да и анекдоты Степана редко когда бывали смешными.

– Я вспомнил! – вдруг сказал Виктор и резко надавил на педаль тормоза.

Машина, заскрипев колодками тормозов, остановилась. Степан, успевший снова забраться на лежанку, чертыхнувшись, едва не упал вперёд.

– Что ты вспомнил? – ошарашено спросил он.

– Я видел ещё пару таких машин. Вспоминаю как во сне, будто дежавю.

Виктор обхватил руками голову и опустил её на руль.

– То же самое. Выбитые стёкла, холмики могил недалеко от машин. И чувство такое, что на месте аварии не было ни одного человека. А кто ж тогда хоронил? Ведь не сами себя они в землю закапывали.

– Где ты их видел? Тебе, наверно, показалось, – Степан поднял голову с лежанки.

– Не помню. Блин, меня будто какой-то дрянью опоили. До развилки всё вспоминается ясно, а потом…

Виктор отжал сцепление, и «Камаз» неторопливо пошёл вперёд. Слева медленно проплыла наблюдательная вышка с пустой смотровой площадкой.

Виктор вдруг вспомнил, как он стоял у кургана. Будто во сне. Вспомнил, что ему захотелось посмотреть, что там внутри. Будто какая-то сила тянула к этому кургану. Как в тумане, подошёл к покрытому травой склону, а потом… Что произошло потом, осталось за гранью понимания. Не то вдруг оказался внутри кургана, не то курган внутри него. Будто часть того, кто похоронен в этом месте, коснулся его души.