Текст книги "Фантастический калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том II"

И каждый из идолов уже получил подношение. Посреди поляны, у подножия алтарного камня, лежал Федя, мёртвый. Живот у него был распорот и внутренности вывалены наружу. Павлик стоял над братом, держа в опущенной левой руке нож. Перед ним, на плоской вершине камня, лежала раскрытая книга. Павлик водил по страницам окровавленными пальцами и приговаривал что-то неразборчивое. Глаза его были закрыты.

Дед Сергей и Данила остановились на границе каменного круга, в нескольких шагах от алтаря.

– Павлик, – сказал дед Сергей хрипло, – ты книгу-то закрой. Не для твоего она разумения. Тебе и не прочесть, что там написано…

Павлик распахнул глаза, и дед Сергей с Данилой отпрянули. В нечеловеческом взгляде мальчика светились жуткие зеленоватые отблески болотных огней.

– Есть такие книги, которые совсем не книги, – произнёс Павлик утробным, потусторонним голосом. Слова, что звучали из его рта, казалось, принадлежали не ему. – Они лишь имеют форму книги. Они сами себя пишут и сами себя читают. Они принадлежат другим измерениям и другим временам. Они суть врата.

Дед Сергей узнал эти слова. Он читал их в одной из тетрадей сумасшедшего нигилиста и чернокнижника Бессонова.

– Старый дурень, – сказал Павлик, презрительно глядя на деда. – Эта книга не для твоего разумения. – И рассмеялся негромким, шелестящим смехом, напоминающим шорох гадюки в сухой траве.

У деда Сергея мороз пошёл по коже.

А Павлик, повернувшись лицом к женскому идолу, воззвал громко и звучно:

– Йоли-торум-сянь, нижнего мира мать, владычица ушедших душ, заклинаю, возверни лиль моей матери, пусть она очнётся от сна смертного и восстанет…

Дед Сергей, наконец, одолел внезапную слабость, наклонился, вытащил из-за голенища засапожный нож.

Пихнул локтем оцепеневшего Данилу, сипло рявкнул:

– Режь гадёныша! Режь!

И первым кинулся вперёд, ткнул Павлика ножом в правый бок, куда-то под рёбра.

Павлик всхлипнул, пошатнулся, но не упал.

Сделал несколько шагов в сторону, приник к идолу, обхватил руками, прошептал:

– Заклинаю те… бя…

Подскочил Данила, ударил ножом в спину. Аккурат под левую лопатку.

***

Оперуполномоченный Карташов сидел на завалинке, смолил деревенский самосад. Мосинский карабин был рядом, только руку протянуть. Не для какой-то специальной цели, а просто так оно было спокойнее.

Он смотрел через улицу, на скособоченный морозовский дом, окна которого были плотно занавешены, а дверь второй день была распахнута настежь. Приходили, в основном, одни скорбные старухи в чёрных платках. Их тоскливые причитания было слыхать даже издалека.

И вдруг что-то случилось. Из дома послышался непонятный гвалт, затем понеслись душераздирающие вопли и жуткий, нечеловеческий вой. Карташов, после войны привычный ко многому, непроизвольно поёжился.

– Что за чертовщина?..

Из дверей в панике стали выбегать люди. Их лица выражали неописуемый ужас. И вроде бы у некоторых на одежде были видны кровавые брызги.

– Да что там происходит?

Оперуполномоченный Карташов поднялся, подхватил карабин и зашагал через улицу. К дому, из дверей которого омерзительно несло гнилой мертвечиной и свежей кровью. Вблизи страшное зловоние буквально валило с ног. Карташов ступил на порог, он был настороже и почти не боялся. Он думал, что повидал в жизни всяких кошмаров.

Он ошибался.

Когда выключается свет
Анна Рэйвен

– Лея, не выключай свет, – Тимка – маленький, взъерошенный, испуганный, натягивает одеяло до самого носа, хочет спрятаться под ним, словно оно защит от всех бед.

Вздыхаю, сажусь рядом – постель у Тимки большая, гораздо шире, чем моя, но он всё равно умудряется забиться в самый уголок кровати, боится.

– Почему? – я знаю ответ, но всё равно должна спросить.

Так нужно. Для него же самого и нужно.

– Там… – Тимка боязливо возится, осторожно указывает рукой в сторону, – там кто-то есть.

И это уже пройдено. Мне не надо следить за рукой моего младшего брата, чтобы понять, куда он указывает. На шкаф. Большой деревянный платяной. В нём и мои вещи, и Тимкины, и даже кое-что от мамы с папой осталось. Но если точнее, то брат указывает не столько на сам шкаф вообще, сколько на его центральную дверцу, в которой заключено большое овальное зеркало. Именно что заключено. Вокруг него тяжелая рама, похожая на клетку.

Мне не надо смотреть за рукою Тимки, чтобы понять, куда он указывает, и вызывать образ зеркала в памяти. Мне не надо смотреть и на зеркало, чтобы вспомнить, что оно уже немного истертое слева, что внизу оно слегка поцарапано (это Тимка случайно задел поверхность солдатиком, когда бегал по дому). Не касаясь стекла, я чувствую его холод – руки леденеют почти мгновенно.

Я надеюсь, что мне удаётся сохранить спокойное выражение лица – у Тимки плохой сон, не стоит ему даже мысли допускать, что его старшая сестра, единственный родной ему человек, может бояться.

– В шкафу? – я делаю вид, что не понимаю.

– Нет, – Тимка нервно облизывает губы, – в зеркале.

Пытаюсь улыбнуться. Выходит криво, и я радуюсь, что в комнате царит полумрак, и свет ночника не показывает моё лицо полностью, поэтому для Тимки моя натужная улыбка выглядит настоящей. Во всяком случае, я надеюсь на это.

– В зеркале ты, в зеркале я… в зеркале будет только то, что ты ему покажешь, – вдохновенно лгу я.

Тимка смотрит испуганно, с недоверием. Вздох мне удается сдержать, но в сердце щемит. Моя бы воля – я бы вытащила этот шкаф отсюда, но он слишком тяжелый и без мастеров не обойтись, а на это нужны деньги, которых, конечно, всегда не хватает. Но что поделать, я работаю одна, у меня проблемы со здоровьем, еще нужно Тимку содержать, приходится экономить.

Можно было бы и поменяться с ним местами, но в моей комнате есть вещи похуже зеркала, например, там живёт призрак. Благо, он тихий, но Тимке такое соседство тоже вряд ли понравится. Прости, братик, я пытаюсь сделать все, что могу, но у меня иногда нет сил. Но я знаю, что ты храбрый, и что большая часть тех, кто окружает нас, безобидны. Просто нужно смириться.

– Там есть еще кто-то, – спорит Тимка.

Он всегда очень упорный и настойчивый. Не то, что я.

– Никого там нет, – снова лгу я, – я старше и лучше знаю.

Помнится, именно так ответила мне когда-то мама. Прости, Тимка, так нужно. Ты еще не готов.

Это работает. Тимка как-то успокаивается, наверное, даже начинает ругать себя за трусость. Братик, ты не трус, просто ты пока не должен знать того, что знаю и очень желаю забыть я.

– Послушай, – мне с трудом удается подобрать нужный тон, чтобы он звучал мягко и дружественно, а не наставительно или снисходительно. – Все не так, как кажется. Иногда мы просто слишком много фантазируем, но реальность от этого не меняется. Кто-то, например, может думать, что у него в шкафу живут монстры… или под кроватью.

«Под кроватью! Боги, а я вообще кормила сегодня подкроватного жильца? Утром, пока завтракала, уронила печенье на пол, и, тотчас рука, высунувшись из-под кровати, утянула его к себе, и раздалось чавканье…

– Но тебе нельзя, – попыталась возразить я, однако чавканье стало громче.

А больше-то и не кормила! Забыла. Надо исправиться. Только Тимку уложить и идти. А в шкафу… ну, в шкафу никто не живет, но вот ящик с крупами проверить придется, давно не заглядывала, а то последний раз, когда я вытаскивала рис, пакет был надорван, и на нём были видны следы маленьких зубов.

– Или в ванной, – продолжила я примиряюще. – Но всё это – нереально.

Вот чем мама всегда гордилась, так это отсутствием существ у нас в ванной. У всех были, даже у папиного брата, мир его праху, были, а у нас – нет. Плесень только, но это не то…

Тимка успокаивается. Ложится в кровать, одеяло теперь укрывает его до подбородка. Кажется, еще один раунд за мною!

– Если хочешь, я могу закрыть зеркало какой-нибудь простыней или одеялом, – предлагаю я.

– Нет, – Тимке очень хочется, чтобы зеркало было закрыто, но он отказывается.

Может быть, пытается показаться храбрецом, а может быть, давно понял, только интуитивно, что Ему не нравится, когда обзор закрыт.

Как-то давно я закрыла зеркало сама. Как пережила ту ночь – сама не знаю. Шорохи, скрежет когтей по стеклу, шипение, похожее на змеиное. Змей я очень боюсь, но в те минуты я бы лучше предпочла встретиться с ползучим гадом, чем слышать все те звуки из собственного зеркала.

– Мне надо идти, – я поправляю одеяло, подушку.

Правда надо. Как минимум, необходимо покормить подкроватного монстра и проверить ящик с крупами.

– Да, – Тимке не хочется, чтобы я уходила, но он не попросит, чтобы я осталась.

Он считает, что сегодня и так уже слишком уж струсил передо мною.

– Спокойной ночи? – на этот раз я улыбаюсь по-настоящему.

– Спокойной ночи, – напряженно отзывается Тимка.

Я протягиваю руку к ночнику и выключаю его. Тимке хочется света, но он не спорит. Он зарывается в одеяле с головою и закрывает глаза, надеясь поскорее провалиться в сон.

Мне не нужно света, чтобы выйти из комнаты. Я знаю здесь каждую скрипучую половицу и без труда прохожу мимо шкафа и мимо заточенного в тяжелую раму зеркала.

Услышав шелест в зеркале, я понимаю, что теперь, когда выключен свет, ночь полностью вступила в свои права, и Отражение может делать то, что ему захочется.

Ужас в песках
Георгий Акбаа

1

С ужасом вспоминаю тот день, когда я мчался во весь дух по плато Устюрт. Тогда я чуть не лишился рассудка, чудом избежав гибели от неизвестной твари. Менее повезло моим коллегам по экспедиции, с которыми я прибыл в это, забытое Богом, место.

В состав группы меня, специалиста-геолога, взяли научным консультантом. Крупный концерн собирался строить новый нефтепровод. В наши задачи входило разведать местность, подготовить наиболее оптимальный маршрут, изучить ландшафт для ведения строительных работ.

Экспедиция была пешая, маршрут пролегал по труднодоступным и глухим местам. Нужно было идти, преодолевая палящий жар пустыни и зыбкий песок, по которому едва ли когда ступала нога человека. Но все тяготы принимались без ропота, ведь фирма-заказчик обещала крупное вознаграждение нашему предприятию. Не было недостатка в еде и продуктах. Более чем щедрое финансирование с лихвой покрывало все дорожные расходы. Не испортило хорошего впечатления от предстоящей экспедиции и то, что, добравшись до начала маршрута на поезде, дальше нести поклажу вынуждены были на себе.

2

Поезд скрылся вдалеке. Мы, распределив припасы и инструменты, двинулись в путь. Предрассветные часы коротки. Ранее утро – лучшее время для пешего путешествия по пустыне. Поэтому мы не мешкали. За первый переход планировали пройти километров пятнадцать до того, как солнце начнёт нещадно палить и каждый шаг станет адским испытанием. Тогда мы планировали сделать привал, отдохнуть и переждать пик жары, и затем выйти вновь прохладным вечером. Нашу группу из восьми человек вёл проводник по имени Джеймс, опытный путешественник и знаток по части пустынь.

До первого привала все были предельно собраны, поэтому переход прошёл без проблем и легко. Остановившись на твёрдой почве, Джеймс скомандовал привал.

– Ставьте навес на земле! Песок не стабилен, – добавил он.

Только сейчас я заметил его нервное состояние и нотки страха в голосе. Это было настолько странно, что я решил позже поговорить с ним. Пока всё шло отлично, поводов для беспокойства не могло быть.

Наконец двое наших коллег совладали с навесом, и все повалились в благодатную тень, намёка на которую не встретишь в голой пустыне, царстве солнца и песка. Есть никто не хотел, поэтому, напившись воды, все легли спать. Один Джеймс продолжал бодрствовать. Понаблюдав за ним украдкой минут пять, я решительно направился к нему.

– Почему вы не спите? Впереди вечерний переход, – начал я беседу.

– Вот же странное дело, мистер Громов, – нервно засмеялся Джеймс. – Никогда не верил во всякие россказни и байки. А тут испугался. Ещё бы! Сколько лет ходил по пустыням, но никогда не видел подобного! Вы обратили внимание? Во время перехода нам не встретилось ни одного живого существа: ни насекомых, ни ящериц. Я специально наблюдал. Обычно пустыня полнится скрытой жизнью. А тут полное безмолвие. Как будто вымерли все. Да ещё этот случай…

– Что за случай? – живо заинтересовался я.

– Да ничего серьёзного. Право, глупости. Зря я упомянул о нем…

Вы знакомы с легендами об этом крае? Эти пески местные избегают издревле. На вокзале по прибытию я встретил странного человека, старого, в лохмотьях. Он что-то тихо бормотал, повторяя одно и то же на местном языке. Мой спутник из здешних рассказал, что этот старец вышел из пустыни, где, похоже, потерял разум и память. Из жалости его не выгоняют с вокзала, где он и живёт на милостыню добрых людей. И этот безымянный старец бросился на меня, когда мы проходили мимо! Вцепившись в мой рукав и глядя мне прямо в глаза, он быстро-быстро что-то говорил.

Мой попутчик перевёл тарабарщину:

«Ужас не спит! Ужас ждёт!».

Я вынужден был его оттолкнуть. Ума не приложу, откуда он узнал о цели нашего приезда, – взволнованно рассказал Джеймс.

– Надеюсь, вы не приняли всерьёз слова какого-то умалишённого? – спросил я с долей иронии.

– Не верил, пока своими глазами не увидел это место, – серьезно ответил он. – Эта пустыня разительно отличается от всех мест, где я бывал. Очень зловещее впечатление, как будто нас поджидают, заманивают вглубь. Впрочем, всё это вздор! – Джеймс резко оборвал разговор, видя мой, полный скептицизма и насмешки, взгляд.

И отвернулся, демонстративно показав, что беседа окончена. Наш временный лагерь погрузился в сон.

3

Разбудили меня заходящие лучи Солнца. Весь лагерь был на ногах. Предстоял длительный переход. Воцарилась тьма, и лишь яркие звёзды, которые нигде не светят так ярко и отчётливо, как в пустыне, освещали путь. Перед нами открывалась восхитительная картина в серебристых тонах далёких светил. Серые барханы уходили вдаль до бесконечности, создавая игрой теней дорогу в никуда. Сюрреализм происходящего дополняла звенящая тишина.

Заблудиться мы не боялись, опираясь на опыт проводника и магнитные стрелки компаса, путеводной нити любого путешественника. Мы всё дальше отдалялись от цивилизованных мест и к концу второго перехода ступили в столь глухие места, что почувствовали себя в некотором роде первооткрывателями. К гордости учёного-исследователя примешивалась некоторая доля страха, ощущение одиночества. Как будто во вселенной ничего не существует, только мы, наш путь и бесконечная пустыня. Все притихли под впечатлением момента. Жуткую тишину нарушали лишь песчинки, шуршащие под ботинками.

Вдалеке между барханами что-то блеснуло в лунном свете. Джеймс наверняка заметил, но поскольку неизвестный объект лежал на нашем пути, обращать внимание группы на него не стал. Через пару часов пути разгадка пришла сама собой. Среди песков лежал автомобиль, точнее, всё, что от него осталось.

Это был кузов, смятый и разбитый. Металл поблёскивал в свете фонарей, краска почему-то отсутствовала. Внутри салона исчезли все неметаллические детали. Штампованные диски были разбросаны вокруг. Резиновых шин тоже не было. Весь песок вокруг имел какой-то прилизанный вид, песчинка к песчинке. И ни чахлого кустика, ни другого представителя флоры и фауны.

– Мародёры знатно поработали, – заметил Владимир, один из инженеров.

– Да вот на мародёров не похоже, и места глухие, – возразил Джеймс. – Зачем им дешевый пластик салона, старые шины и содранная с кузова краска? Ведь металл – самое ценное, а его оставили. Здесь что-то другое, только вот что?

– Хватит об этом, какое нам дело? Предлагаю продолжить путь, – сказал я. – Всё равно мы не в силах разгадать загадку, а до утра оставаться здесь мы не можем. Впереди ещё немало километров пути. Стоит поторопиться.

Очарование ночи было нарушено таким пошлым предметом, как кузов старого русского автомобиля, благоговение перед первозданной пустыней ушло. Все активно обсуждали нашу находку, строили предположения и гипотезы. Оставшийся до большого привала путь проходил без происшествий. К утру мы отмахали тридцать километров.

4

К рассвету мы вышли к скале, одиноко возвышавшейся среди песков. Огненный шар Солнца поднимался всё выше, предвещая жаркий день. Подойдя к скале, мы были удивлены её виду. Гладкая, как будто вымытая, она чуть ли не блестела.

– Всё это очень странно, – отметил Джеймс. – Вылизанная машина, теперь вот скала. Не знаю, что и думать.

Однако дальше идти мы не решились. Все выбились из сил, было решено остановиться на весь день и часть ночи, и выйти на маршрут засветло. У подножия скалы было прохладнее, однако навес мы всё равно установили, ибо Солнце, взойдя в зенит, лишило бы нас спасительной тени.

Плотно позавтракав, мы с Джеймсом принялись изучать карту, остальные члены экспедиции легли спать. Проблем с языком у нас не было. Джеймс был англичанином, а я сносно владел английским. Судя по карте, мы были близки к середине маршрута. Пока всё шло по плану, кроме сопровождающей нас тишины и других странностей, но напрямую они нас не касались, и обсуждать их я считал излишним.

– Завтра мы достигнем полностью песчаной местности, – объявил я. – Придётся идти по песку без намека на твёрдую почву, как было до этого. И ставить лагерь тоже на песке. Это, конечно, дополнительные неудобства, но не более.

– Меня всё-таки волнует живность этой чёртовой пустыни! – начал Джеймс. – Кто здесь так похозяйничал? Что за зверь? Скажу, рад тому, что половина пути позади.

– Только вот не надо нагнетать нервозность. Тишина пугает всех, поэтому не нужно поднимать панику среди наших людей, – прервал его я. – По приезду я сообщу куда надо. Пусть высылают биологов, экологов. Они займутся этим делом. А мы продолжим заниматься тем, ради чего мы здесь.

Солнце клонилось к закату. Становилось прохладнее и легче дышалось. Мы поели нехитрой походной снеди и легли спать.

5

Проспал я, наверное, часов шесть. Над пустыней вовсю властвовала ночь. Раздался дикий крик. Спросонья я начал метаться по лагерю. Все вскакивали со своих мест, чертыхаясь и ничего не понимая. Крики продолжались, и столько в них было боли и мучений, что нам стало жутко. Послышался топот, большой табун степных диких лошадей промчался мимо. Они чуть не смели наш лагерь, лишь чудом не затоптав нас! Пробежав мимо в каких-то десяти метрах!

Жуткие вопли прекратились, однако спать никто не шёл. Всем было нехорошо, как говорится, на душе кошки скребли. За стихнувшими криками и топотом копыт пришла такая ужасная и звенящая тишина, что нервное напряжение висело в воздухе, предчувствие чего-то неведомого и страшного усилилось до предела. Нервы у всех сдавали, никто не решался нарушить гнетущее безмолвие. Тьма обнимала нас, но эти объятия были совсем не добрыми. Что-то затаилось в этом мраке и выжидало. Казалось, ещё немного, и мы будем поглощены самой темнотой.

Усилием воли, стряхнув оцепенение, я нарушил вызывающую страх и омерзение тишину:

– Вот это и ночка выдалась.

Сразу все зашевелились, и лагерь ожил. Напряжение спало, однако зловещее предчувствие, будто бы за нами следят из тьмы, никуда не исчезло. Нужно было спать, набираться сил, но я ещё долго не мог заснуть. Впечатления от жуткого воя терзали меня, мешали забыться. Но всему приходит конец – пришёл и моим мучениям. Я уснул тяжёлым сном.

6

Хорошо выспаться вновь не вышло. Джеймс тряс меня за плечо, знаками показывая, чтобы я не вздумал поднимать шум и прислушался. В мёртвой тишине я услышал плач и бормотания.

– Тьма грядёт! Чёрные пески поглотят меня! Йа! Йа! Йа! Шаб-Ниггурат! – звучали стенания.

Кто-то из наших коллег явно бредил, не выдержав напряжения сегодняшней ночи. Я поднялся. Мы, захватив фонари, направились на зловещие всхлипы, ориентируясь по звуку в полной темноте жуткой пустыни.

В десяти шагах от нас, скорчившись, сидел Владимир. Я узнал его по голосу. Продолжая бормотать бессмыслицу, он оставался неподвижен. Подойдя, Джеймс направил луч фонаря ему в лицо. Увидев безумный взгляд, мы невольно отшатнулись. Владимир же резко встал и бросился на Джеймса, выбив фонарь из рук проводника. Я никак не ожидал такого поворота событий. Сумасшедший прекратил борьбу и бросился бежать в пустыню.

– Тьма поглотит вас! Поглотит меня! Йа! Йа! Йа! Шаб-Ниггурат и её младые! Благослови своего слугу! – кричал Владимир, убегая во тьму.

Глупо было преследовать безумца в кромешной темноте. Мы не сдвинулись с места, понимая всю тщетность наших усилий вразумить его. Сейчас мы ничем не могли ему помочь и не хотели рисковать потеряться во мраке, вдали от лагеря. Откровенно говоря, ужас сковал нас, мы просто дико испугались. Мы вернулись в лагерь и легли досыпать. Утром, когда Солнце взойдёт, мы отправимся на поиски коллеги.

7

Но эта ночь никак не хотела отпускать меня из своих когтей. Едва провалившись в объятия Морфея, я попал в иной мир. Мне снился на редкость реалистичный сон.

Я увидел мир без света Солнца. Это была странная планета вечной ночи, полностью покрытая песком. Царство пустыни и мрака. Три спутника гигантского космического тела отражали свет далёких звезд и тогда, в редкую ночь, поверхность планеты начинала сверкать, словно серебряное украшение в свете Луны и руках ювелира. Три Луны раз в год всходили над горизонтом и отражённым мертвецким светом озаряли бескрайние пески гиганта.

Размер планеты был сопоставим с Юпитером. Но удивителен был песок тех иномировых пустынь – чёрного цвета, словно антрацит. Теперь было ясно, как такая большая планета, где-то в системе недалеко от Бетельгейзе, осталась незамеченной нашими учёными-астрономами. Подобно чёрной дыре, антрацитовый песок поглощал свет и не отражал его. И только в такую ночь, как сегодня, серебряный свет немного освещал поверхность самой великой, без сомнения, космической пустыни. Я будто воспарил над ней и наблюдал.

Внизу разворачивалось омерзительное действо. Обычным зрением я бы ничего не увидел. Однако во сне я видел как бы вглубь планеты, словно подо мною не чёрная пустыня, а прозрачное стекло. Весь гигант был покрыт сетью подземных ходов и туннелей. В отвратительных норах кипела противоестественная, по человеческим меркам, жизнь.

Я понял, что стал свидетелем какого-то богопротивного и недоступного нашему пониманию ритуала, повторяющегося через промежутки времени, ничтожно малые в космических масштабах, но долгие для человека.

В тёмных туннелях чёрные чудовища двигались, словно пиявки в воде, сливаясь и разделяясь между собой. Умом я понимал, что, не смотря на свой фантастический внешний вид, что-то среднее между червём и скатом, антрацитовые твари являлись разумными. Бессчётное число песчаных скатов копошилось в фантасмагорическом ирреальном танце. Когда крупная тварь встречала меньшую по размеру, то сливалась с ней и поглощала её, образовывая ещё большее чудовище.

Это была великая жатва. Я чувствовал муки поглощённых отродий. Также мне было открыто ликование крупных пожирателей. Это была великая охота, огромный пир, где стол – целая планета. Какое банальное объяснение у такого монументального действа, всего лишь большая трапеза, подумалось мне. Однако я ошибался – пиршество было лишь частью иномирового спектакля.

Присмотревшись, я увидел множество огромнейших созданий. Эти песчаные скаты отличались колоссальными размерами, сопоставимыми с размерами самых крупных животных Земли, вплоть до голубого кита. Я пристально следил за одним из таких исчадий, пока оно двигалось по коридору шириной метров пятнадцать.

Некоторое время спустя огромная тварь повстречала своего двойника. Я с нетерпением ожидал, кто пожрёт другого при внешнем примерном равенстве, предвкушая битву двух титанов. Подземные ходы пересекались и траектории колоссальных созданий совпали. Я увидел, как два существа, похожие на огромные покрывала, слились воедино, заполонив пространство пещер на многие метры вокруг.

К моему удивлению, спустя пару минут, или же часов, ведь во сне понятие времени не существует, твари разошлись и продолжили ритмичное движение. Никто не был пожран, никто не ликовал. И тут я увидел обратную сторону сего действа. В коридоре, где слились антрацитовые скаты на чёрном песке, теплилась жизнь. Я различил движение. Два маленьких, примерно метра три в длину, живых ковра были созданы на моих глазах. Я увидел акт творения иномировых созданий.

Увиденное повергло меня в благоговение. Сакральность происходящего, недоступного смертным до сих пор, давила на меня, наглядно показывая, как ничтожен человек в своих мелких стремлениях, как бессмысленно его никчёмное существование. Запретное знание тяжким грузом легло на меня. Это было ужасное и одновременно чарующее чувство, доселе мне незнакомое. Я приобщился к великим таинствам вселенной. Великий акт творения и великий акт смерти – всё сплелось воедино в первоисточнике.

Находясь в какой-то духовной связи с существами, чувствуя их боль и мучения, радость и ликование, я уловил фибрами души незнакомое чувство, совсем иное, но гораздо более человечное. Оно стучалось в моё человеческое подсознание. Силясь понять, что это, я напрягал все органы чувств, пристально вглядываясь в чёрные пески, тщетно пытаясь найти мерзкую тварь, посылающую мне сигналы.

Это внушаемое чувство было таким знакомым, но я никак не мог его определить, не в силах осознать и принять полностью, ведь целая межвидовая бездна отделяла меня, человека, от иноземной проклятой твари, абсолютно чуждой нашему миру. Мне потребовалось сильное напряжение всех душевных сил, чтобы оборвать этот неприятный контакт, и я пробудился.

8

Я лежал в палатке, долго приходя в себя, чувствовал усталость и пытался успокоиться. Теперь было ясно, что этой ночью свело с ума Владимира. Подобные видения он испытал на себе. Будучи натурой впечатлительной, он не справился с таким душевным грузом и сошёл с ума. Кто знает, может спасительное безумие – не худший вариант?

Ночные видения плавно отступали под лучами восходящего Солнца. Как никогда я радовался рассвету, благодарный всесильному светилу за то, что оно испокон века разгоняет тьму и слуг зла одним своим появлением. Однако увиденное крепко засело в памяти, и здесь власть звезды, увы, была бессильна.

Не оставляла меня и загадка последнего контакта и испытанных переживаний. Казалось, ещё чуть-чуть, и я ухвачу правильное объяснение, найду разгадку. Увы, как же слепы наивные люди! Мне, как путешественнику, стоило догадаться сразу.

Но решение не приходило. Стоило отвлечься от тёмных дум обычными делами. Я вышел на воздух, под навес, и подсел к Джеймсу. Он выглядел гораздо бодрее меня.

– На вас лица нет, – заметил он. – Ужасная ночь выдалась.

– Я плохо спал после всего этого, мучили кошмары, – ответил я, принимая кружку сваренного кофе из рук проводника.

Аромат напитка возвращал меня в нормальное состояние.

– Что кричал нам Владимир вчера? Какую-то ахинею, – начал я. – Надо поскорее его найти, пока он не навредил себе. Возможно, придётся его связать.

– Я различил Шаб-Ниггурат, – ответил Джеймс. – Похоже, это имя. Я долго думал, где я слышал подобное, и вы не поверите, вспомнил. Это богиня или бог извращённого плодородия. Жаль, у нас нет Интернета под рукой. Похоже, дело-то серьезное. С пустыней не всё в порядке, раз тут и люди, и животные, вспомните вчерашний табун, с ума сходят! Может какая-то геомагнитная аномалия.

– Возможно, вы правы, – кивнул я.

В мозгу всплывали вчерашние видения, акты творения. Извращённое плодородие идеально вписывалось в эту картину. Я начинал понимать и улавливать связь, смутные подозрения выливались в конкретные догадки. О страшном сне я решил умолчать. Стоило разобраться в себе, понять, что за чувство терзало меня. Мне не хотелось, чтобы меня приняли за сумасшедшего. Стоило найти Владимира. Возможно, он мог бы прояснить какие-то моменты в моих личных переживаниях. За утренним кофе совсем посветлело. Лагерь просыпался. Все, зевая, готовили завтрак.

– Прошу внимания! – громко сказал Джеймс. – Вчера ночью наш коллега Владимир покинул лагерь. Прежде чем продолжить нашу миссию, мы должны найти его. К счастью, он направился на юго-восток, что почти соответствует нашему маршруту. Я видел следы на песке, которые ещё не уничтожил утренний ветер. Завтракайте, собирайте снаряжение, через полчаса мы снимаемся в дорогу.

Ужасная развязка близилась.

9

Я собрал рюкзак и палатку. Мы выдвинулись в очередной переход. Джеймс вёл, выбирая максимально лёгкий путь, между барханами и с подветренной стороны. Опираясь на своё звериное чутье, выработанное за многие годы походов по пустыням, он шёл по следу Владимира, минимально отклоняясь от нужного нам курса.

Час-другой всё шло замечательно, прохлада сопровождала нас, вселяя лёгкость. Можно сказать, прогулка, если бы не многочисленное снаряжение. Но Солнце всё больше вступало в свои права. Первые капли пота скатились с моего лба. А ещё через пятнадцать минут пот застилал мне глаза. Барханы расплывались, я уже еле-еле перебирал ногами. Сказывалась тяжёлая ночь, я быстро утомился.

Оглянувшись, я увидел, что почти все мои коллеги чувствовали себя точно так же, за одним исключением. Наш проводник Джеймс оставался всё таким же энергичным и неутомимым, что и в начале пути. Да, силы воли, ровно как и выносливости, ему было не занимать.

Ещё через час пути я мог думать только о скорейшем привале. Выпив всю положенную на утро норму воды, я мучился от жажды.

– Осталось немного, – приободрил меня проводник, указав вперёд.

Я всмотрелся и увидел нашего сбежавшего коллегу. Владимир не подавал признаков жизни, неподвижно лёжа посреди пустыни.

Через полчаса пути мы были рядом. Окружили его, убедившись, что он без сознания.

– Очевидно, что он выбился из сил, обезвожен и в глубоком обмороке. Но угрозы жизни нет, состояние некритическое. Однако придётся сделать привал, – сказал Джеймс после осмотра Владимира и скомандовал: – Ставим навесы.

Все были рады привалу и бросились выполнять поручение. Джеймс же продолжил манипуляции над Владимиром, привёл его в чувство, дав понюхать нашатырный спирт, напоил водой, предварительно добавив туда успокоительного и снотворного, опасаясь очередного помешательства. Буйный тотчас уснул крепким и спокойным сном. Мы выпили воды, наскоро перекусили и занялись делами: рекогносцировкой местности, составлением подробных карт нужных участков и написанием отчётов.

За работой остаток дня пролетел незаметно. Владимир к тому времени уже проснулся. Джеймс оказался очень дальновидным, предварительно надев наручники на сумасшедшего члена экспедиции.

Однако Владимир был спокоен, сидя под одним из навесов и угрюмо уставившись в одну точку. Закончив все дела, я присел к нему в тень. Солнце клонилось к закату. Можно было хорошенько отдохнуть от дневных забот.