Текст книги "Кот в лабиринте. Рассказы"

Его жена

Ночью она опять приснилась Рийне.

Но какой разительный контраст между двумя последними сновидениями! В прошлом сне жена Эрика была худенькой старушкой в белом платочке. Она словно сошла с полотна художника 19 века, Келера, «Портрет матери». Костлявая, с длинным острым носом, она сидела в сторонке на стуле, безмолвно наблюдая за тем, как Эрик, стоя перед мольбертом, пишет портрет Рийны. Как настоящий художник – масляными красками. Эрик почему-то приснился ей художником, хотя на самом деле был преуспевающим предпринимателем.

В том сне было ясно, что Эрик жену не любит. Живет с ней только из-за детей. Рийна проснулась счастливая.

На этот раз жена Эрика оказалась умопомрачительной красавицей. Она стояла рядом с неотразимым красавцем Эриком на огромном рекламном плакате, синеглазая, сияя ослепительной улыбкой. Рийна проснулась, чувствуя себя глубоко несчастной.

«Так что же, – думала она, стоя у окна и рассеянно глядя во двор, – все-таки – какая она на самом деле?»

Если бы не эти сны, Рийне порой начинало казаться, что никакой жены у Эрика нет. Ведь наяву Рийна о ней не думала. Ей было неприятно, когда он сам упоминал о ней.

Далеко внизу, в огромной луже посреди двора, окруженного серыми панельными девятиэтажными домами, отражалось пасмурное небо, хмурые тучи и – чего-то там не поделили три чайки. Они подскакивали над лужей, взлетая в воздух, кружились друг над другом и издавали пронзительные крики.

– Наберись, наконец храбрости, съезди в Пярну и посмотри на нее. Всего-то два часа на автобусе, – говорила за ее спиной Анне, ее подруга еще со школьных лет, сидя за кухонным столом и листая потрепанный сонник. – Я бы на твоем месте давным-давно сходила под каким-нибудь предлогом к ним домой! Когда он в командировке, конечно. Или же – к ней на работу. Прикинулась бы почтальеншей или пациенткой… Свидетельницей Иеговы – тоже неплохой вариант… Вот, нашла! Слушай. Увидеть во сне фотографию, тот плакат ведь был, говоришь, огромная фотография? означает какой-то обман. Так, подожди… рисовать… картину. Рисовать… Вот!… ага… кто-то вас обманывает… Обман! – торжествующе заключила она, довольная, как ученый, нашедший, наконец феномену научное объяснение.

«Какая ерунда… Дурацкие сонники. Какой тут еще может быть обман? И так Эрик всю жизнь обманывает жену…»

– Съезди в Пярну, – не отставала Анне. – Увидишь ее и обретешь душевное равновесие.

– Я боюсь, – сказала Рийна.

– Ничего, не укусит. Она же не знает, кто ты такая есть!

Рийна отошла от окна и принялась нервно расхаживать по кухне.

– Неужели ты меня совсем не понимаешь? – спросила она подругу.

– Нет, не понимаю. Мне сны снятся очень редко, – пожала Анне почему-то, чуть ли не с превосходством, плечами.

«А в чем, собственно, ее превосходство? – обиженно подумала Рийна. – У нее вообще никого нет – ни мужа, ни любовника…»

– А если она и правда, страшная, что тогда? – спросила она вслух. – Значит, я переоценивала Эрика! А главное – какое будет унижение! Он даже от уродины и не думает уходить ко мне.

– А если она красотка?

– Тогда… даже не знаю… – сказала Рийна, хотя знала, очень даже хорошо знала. Она будет считать себя хуже его жены. Начнет стесняться. Не сможет больше, как раньше, гордо расхаживать перед ним по квартире – в чем мать родила…

Впрочем… с какой стати изменять такой красавице?!

 
***
 

Солнце высунуло красный краешек из-за горизонта далеко за полем, припорошенным снегом, слева от шоссе. Длинная квадратная тень двухэтажного комфортабельного автобуса скользила по снежным полям справа… Пока Рийна собиралась и колебалась, наступила зима.

Всю дорогу до Пярну она смотрела в окно автобуса. Те же самые места, мимо которых так часто проезжал Эрик, бывая в Таллинне. Она смотрела на них с нежностью, как на сообщников. Представляла себе, как он ехал этой же дорогой. Думал о чем-то…

Уже когда автобус почти подъезжал к Пярну, за окном промелькнул новый супермаркет, который довольно быстро прогорел и теперь пустовал. С этим местом у нее было связано одно обидное воспоминание.

Они с Эриком поехали вскоре после открытия этого шикарного магазина посмотреть на это чудо. Здесь были в продаже такие красивые вещи, которые в Таллинне, несмотря на изобилие нового времени, еще ей не попадались. А обувь! Какая обувь!

Эрик отговорил ее от туфель, которые ей понравились и купил совсем не то…

Когда они уже сидели в машине – она, держа коробку с босоножками на коленях, дулась на него – он вспылил:

– Черт подери! Туфли, которые ты хотела – это же – выброшенные деньги! Вид такой же, а вдвое дороже!

Босоножки эти были из грубой кожи и так натерли ей ноги, что она надела их только два раза. Каждый раз, когда ей попадалась на глаза коробка с этими туфлями, приходила в голову одна и та же мысль: «Выброшенные деньги».

В Пярну, когда автобус переезжал по старому узкому мосту через реку, где внизу на замерзшей уже темной воде образовался странный, похожий на паутину, узор, она вдруг почувствовала огромный прилив нежности к Эрику.

Ей вспомнился один летний вечер. Они с Эриком проезжали под этим мостом на моторной лодке. Он, загорелый, с закатанными до локтя рукавами рубашки – такой красивый! – ни с того, ни с сего вдруг весело подмигнул ей и сказал, показывая вверх, в сторону моста «Девочка моя… Тише едешь, дальше будешь…». Какой он милый… И как любит пошутить, сбить с толку, озадачить…

 
***
 

Рийна сдала полушубок в гардероб поликлиники, и ознакомилась на всякий случай с фамилиями врачей, чтобы ответ был наготове, если жена Эрика спросит, кого она ищет. Найдя лабораторию, где работала жена Эрика, остановилась за дверью. «Будь что будет. Скажу, что ошиблась дверью и быстренько исчезну».

Она постучала и приоткрыла дверь.

– Проходите пожалуйста, садитесь, – сказала врач-лаборант, не глядя в ее сторону. Она держала в руках пробирку с кровью и разглядывала ее на свет.

«Боже… вот она какая – его жена…». Рийна вдруг почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Утратив внезапно силу воли, она машинально прошла и покорно села на стул напротив жены Эрика. Сердце колотилось, как у воровки, которую вот-вот схватят на месте преступления.

– Дайте, пожалуйста, ваше направление, – сказала жена деловито-дружелюбным тоном, поставив пробирку на место и впервые посмотрев на пациентку.

В потрясенной до глубины души Рийне вдруг обнаружился и расцвел пышным цветом дар вранья.

– Извините, я его потеряла… Вы не могли бы сами заново ввести мои данные в компьютер? Я продиктую… Я живу в Таллинне, сейчас здесь отдыхаю. Мой врач просил с этим не тянуть.

«Вот именно, посреди зимы приехала на летний курорт отдыхать», – подумала Рийна с ужасом, продолжая, без умолку тараторить.

– Хорошо. Так и сделаем, – улыбнулась жена Эрика. – А сейчас дайте, пожалуйста, мне ваш пальчик.

Рийна послушно протянула палец и вдруг чуть ли не с мистическим ужасом увидела, какое кольцо, кроме обручального, носит жена Эрика. Серебряное кольцо с небольшим лазуритом. Точно такое же, как у нее самой!

Жена Эрика принялась деловито выдавливать кровь из кончика пальца Рийны в пробирку. Когда она проколола кожу, Рийна даже не осознала.

Кольцо… Дешевенькое колечко, но Рийна носила его, не снимая. Подарок Эрика. И еще большим подарком были его слова в тот день рождения: «Синий камень для синеглазки…».

Внезапно жена Эрика перестала возиться с пробирками и в упор уставилась на нее.

– Мы с вами случайно не знакомы? – спросила она, нахмурившись.

«Полный провал…».

Рийна осмелилась в ответ лишь неопределенно пожать плечами.

– Мне кажется, я вас где-то видела, – сказала жена Эрика недоумевающим тоном.

«Ну конечно! Эрик умудрился забыть мою фотографию – дома, на видном месте! ужаснулась Рийна. Это он может…».

– Не думаю, – пролепетала она.

– Как странно…, – сказала жена Эрика. – Ваш врач просил группу крови тоже определить?

Рийна молча кивнула. Пусть определяет, что хочет. Лишь бы не то, «кто я такая есть»…

 
***
 

«Я же знала! Знала, что этого делать нельзя!» – думала Рийна, выйдя из поликлиники и почти бегом припустив в сторону автобусной станции. Ей хотелось только одного – побыстрее уехать, чтобы обрести душевное равновесие.

Когда автобус переехал через мост, она почувствовала, что начинает успокаиваться. Но эта женщина… Ее внешность…

Вскоре снова промелькнул знакомый супермаркет, теперь с левой стороны шоссе, заброшенный, с пыльными окнами… И, помимо ее воли, опять кольнула мысль: «выброшенные деньги».

 
***
 

«Почему эта женщина показалась мне такой знакомой? И почему после нее осталось смутное чувство тревоги? Даже какой-то… опасности?» – размышляла Эва, жена Эрика, закладывая пробирки с кровью в автомат.

Она включила автомат и села за компьютер.

«А как нервно она теребила кольцо на пальце, по странному совпадению, такое же, как у меня. Так переживать из-за мелочей, из-за потерянного направления от врача! Такое знакомое, знакомое лицо…»

Эва машинально следила за тем, как аппарат начал свою работу, как два манипулятора, напоминающие огромных комаров, начали опускать свои никелированные хоботочки – то в пробирки с кровью, то в пробирки с препаратами, чтобы смешать их для проведения автоматического спектрального анализа. Странное неприятное, тревожное чувство все нарастало в ней.

Позже, распечатывая готовые результаты анализов, Эва поинтересовалась, в порядке ли кровь у той незнакомки со знакомым лицом. Анализ просто идеальный. Группа крови как и у нее самой, самая распространенная.

«Нет, ну какое все-таки знакомое лицо…»

 
***
 

– Что случилось? – спросила Анне. – Скажи наконец, чем ты так расстроена?

Рийна стояла у окна, задумчиво наблюдая за редкими снежинками.

– Говори же! Какая она из себя?

– Стройная… Рост – средний. Светлые волосы. Синие глаза.

Рийна тяжело вздохнула.

– Да она что же – копия – ты? – воскликнула Анне.

– Да… – сказала Рийна, продолжая задумчиво смотреть на медленный танец снежинок за окном, – почти как сестра.

Профессор и седьмая кошка

Хотя в квартире кошками не пахло, и кошек было не так уж много – всего пять – казалось, они везде.

Каждый раз, когда профессор пытался сесть в одно из кресел или на диван, он вздрагивал, обнаружив, что чуть не уселся на кошку, блаженно спящую, свернувшись калачиком или же, развалившуюся, вытянувшись в полный рост и недоумевающую, чего, собственно, от неё хотят.

– Не хочешь ли уступить мне место? – спрашивал профессор, но кошка, лениво зевая и потягиваясь, продолжала безмятежно смотреть ему прямо в глаза, делая вид, что не понимает, о чём речь.

– Скажи, пожалуйста, ну зачем тебе так много кошек? – спросил он сестру, у которой гостил.

– Так сложилось, – ответила сестра, открывая очередную пачку «Вискаса» и вытряхивая сухой корм на блюдца, стоявшие на полу у плиты, – исторически.

– И каковы вехи этой истории? – спросил профессор, опускаясь в кресло и вздрагивая от короткого пронзительного «мяу» слегка прижатой им кошки, пытающейся выкарабкаться из кресла.

– Ну, ты же помнишь. Сначала у меня был один котенок, кошечка… Лиза. Я её называю теперь праматерью всех моих кошек. Её я подобрала на улице, – охотно стала предаваться милым её сердцу воспоминаниям сестра. – Она выросла, а когда окотилась, одного котёнка так и не удалось никуда пристроить. Ну вот… Стало две кошки, Лизочка и Мерседес. Потом у них тоже появились котята… Их никто не брал. Попросила соседа, он слепых ещё котят утопил. Но одного пришлось оставить – у кошек начинается мастопатия, если всех забрать.

– Итак, если я тебя правильно понял, если у тебя есть n кошек, то у тебя неминуемо будет n+1? И всех их надо кормить, убирать за ними… – сказал профессор, олицетворяя собою глас прагматичного разума, вопиющего в бурно плодящемся универсуме.

– Что ты, ни в коем случае, – испуганно сказала сестра. – Пять кошек – это всё.

 
***
 

Когда профессор в следующий раз приехал к ней в гости, выяснилось, что кошек уже шесть.

– Неужели, – спросил он, по рассеянности предприняв неудачную попытку сесть на подаренный им когда-то сестре диван (все места были заняты), – ты хочешь превратиться в одну из тех…

Он чуть не сказал «одиноких стареющих женщин», но вовремя остановился – сестра его так и не вышла замуж, детей у неё не было, и он вовсе не хотел наступать на её больную мозоль.

В общем-то, ей и поговорить было бы не с кем, если бы не кошки, которые бежали ей навстречу, когда она приходила с работы домой и говорила: «А вот и ваша мама пришла!»

– На свете немало таких женщин, у которых проживает несколько десятков кошек и на которых соседи пишут жалобы, а от квартиры идет невыносимый запах… – продолжал профессор, обойдя этот острый угол. – Прошлый раз ты говорила, что будешь давать им какие-то таблетки?

– Я даю контрасекс, но хитрая Мерседес делает вид, что проглотила, а потом выплевывает, – виновато оправдывалась сестра.

– Обещай мне, что ограничишься числом шесть, – сказал профессор в день отъезда, вручив ей небольшую сумму денег, ежемесячное пособие.

– Конечно… – сказала сестра, но уверенности в её голосе он не уловил.

 
***
 

«Зачем ей эти кошки?» размышлял профессор по дороге домой, верный своей привычке находить явлениям объяснения и выявлять глубинные причинно-следственные связи. «Конечно, сейчас мы имеем дело с единичным случаем, но тем не менее, этот случай – один из проявлений закономерности. А закономерность тут одна – пожилые одинокие женщины заводят почему-то кошек, одинокий мужчина заводит собаку… В чем же причина?»

Как убежденный материалист, профессор отбросил сразу в сторону все мистические свойства, приписываемые кошачьему племени, и сосредоточился на причинах чисто психологического характера.

«Может быть, все дело в том, что женщины боятся собак? Ну вот, тут мы сталкиваемся опять с женской логикой – ведь собака может защитить от возможного грабителя… Кошка же… одни расходы.»

 
***
 

Несмотря на обещание сестры, через пару месяцев кошек было уже семь.

Седьмая кошка, точнее – котёнок, оставленный из всего помёта, был совершенно очарователен. Просто удивительно, как у обыкновенной серой кошки мог появиться белый пушистый котенок почти ангорской породы. Глазищи зеленые, огромные.

«Ясно, что Мерседес нагуляла его с чьим-нибудь породистым белым ангорским котом», – размышляла сестра профессора.

Когда пришла пора отдавать котёнка в добрые руки, она поняла, что это выше её сил. Но у неё были серьёзные основания опасаться, что терпение брата может, наконец, лопнуть. Поэтому она решила, как следует, подготовиться к его очередному визиту.

Он жил в университетском городке, всего в тридцати километрах от посёлка, где жила его сестра и мог, как назло, нагрянуть в любой момент.

Она прихватила фотографию профессора, взяла котёнка за шкирку, отнесла его во двор, к поленнице, поставила рядом с ним блюдце со сливками, которые он обожал и сказала:

– Вот смотри. Это – сливки. А вот здесь, на фотографии, профессор. Надеюсь, ты меня не подведёшь, когда он приедет? Я тебя очень прошу – сиди здесь, в дом не заходи. Запомни: как только я скажу: «профессор», беги сюда и залезай в поленницу. А я буду тебе приносить еду. Договорились?

Котенок мяукнул. То ли в знак согласия, то ли недоумевая, почему, наконец, не дадут сливок.

Полной уверенности в том, что котёнок при появлении её брата будет действовать согласно полученной инструкции, у неё все-таки не было. На следующий день она решила его проверить.

Отнесла блюдце со сливками к поленнице, вернулась в кухню, открыла окно и позвала котёнка. Котёнок примчался из комнаты и с вопросом уставился на неё.

– Профессор! – скомандовала хозяйка.

Котёнок с интересом смотрел на неё и ждал, что будет дальше.

– По-моему, мы с тобой договорились – как только я скажу «профессор», ты спрячешься в поленнице, – упрекнула она котёнка.

– Мяу, – сказал котенок, подумав.

– Жить хочешь?

– Мяу.

– Ну, тогда слушай. Профессор! – ещё раз громко произнесла хозяйка.

Дверь за её спиной открылась и вошёл профессор.

– Что ты делаешь? – удивлённо спросил он.

– Дрессирую котёнка, – созналась его сестра.

– Почему бы тебе не дрессировать щенка? – спросил изумлённый профессор. – Это имело бы смысл и привело бы к результату. А почему ты кричишь «профессор»?

– Потому, что… его так зовут.

– Вот как… – Профессор польщённо улыбнулся.

– Да, – сказала сестра, – Он очень умный. У него потрясающие способности.

– Вот как… – Профессор задумчиво почесал в затылке. – И чего же ты от него добиваешься?

– Чтобы он бежал вон к той поленнице, – виновато ответила сестра.

– Зачем? – удивился профессор. – Я видел бы в этом смысл, если бы он мог приносить дрова в комнату. Почему ты не научишь его, например, танцевать?

На этот вопрос она решительно не знала, что ответить. Но была безмерно рада, что брат ничего не понял. А главное, не стал её упрекать по поводу появления в доме седьмой кошки. Котенку удалось даже его обворожить.

«Как хорошо, что он такой рассеянный и ничего не понял», думала она, когда профессор уехал. «Нет, второй раз я такое не переживу. Мерседес, будешь есть таблетки как миленькая!»

Придется таблетки растирать в порошок и растворять их в воде, решила она. Больше – ни одной новой кошки!

 
***
 

«Идея прятать котёнка от меня в поленнице непродуктивна. Идея кричать ему „профессор“ при моем появлении – неумна», размышлял профессор по дороге домой.

 
***
 

– Неужели у неё уже семь кошек? – спросила жена профессора.

– Да. Мой прогноз подтвердился, – улыбнулся он.

– Значит, будет и восьмая, – вздохнула жена.

– Нет, дорогая.

– Откуда ты знаешь?

– Я же все-таки профессор, – довольно улыбаясь, ответил он.

Волшебная помада

Анне стояла в тамбуре поезда, смотрела в окно и думала о том, что Эрик ее бросит. Это лишь вопрос времени.

Вдруг кто-то тронул ее за локоть. Она вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла цыганка и в упор глядела на нее.

– Дай, погадаю, – сказала цыганка.

Анне взглянула на пестрый платок, длинную цветастую юбку, худую смуглую руку. Она хотела отрицательно покачать головой, но неожиданно для себя сказала грустно и вежливо:

– Пожалуйста.

Цыганка повернула ее лицом к себе, и деловито приподняла юбку. На мгновение мелькнула вторая пестрая юбка, из которой она извлекла маленькое круглое зеркальце и приказала:

– Смотри в зеркало и думай о нём.

Анне принялась послушно смотреть в зеркало и думать об Эрике.

Глаза гадалки так и сновали по лицу Анне.

Цыганка заговорила скороговоркой:

– Большая боль в душе твоей, большое горе. Красивый мужчина, умный мужчина, важный мужчина. Многие любят его, на многих смотрит, а ты его любишь. Ой, какой мужчина – знает себе цену, а ты свою цену не знаешь. Большая боль, больше горе, большая скорбь в сердце твоем.

Это я и сама знаю, подумала Анне, всё же пораженная словами цыганки.

Гадалка отпустила ее руку так же внезапно, как и взяла, и сказала:

– Дай рубль.

Анне достала кошелек, протянула гадалке рубль. Он тут же исчез в складках юбок. Она вдруг сообразила, что гадалка ей ничего не предсказала.

– Так что же будет? – вырвалось у нее.

Цыганка кинула на нее быстрый взгляд и протянула ей вдруг какую-то маленькую вещицу.

– Купи!

– Что это?

– Губы красить, – ответила цыганка.

Кто-то проходил мимо, и она быстро спрятала помаду за спину.

Анне не нужна была помада, но всё-таки она спросила:

– Сколько стоит?

Цыганка снова протянула ей помаду. Черные глаза цыганки блестели весело, но настороженно:

– Тридцать рублей.

– Так дорого? – удивилась Анне.

Неожиданно цыганка рассердилась.

– Дорого?

Она спрятала помаду и повернулась, чтобы уйти. Презрительно скривив губы, пробормотала:

– Ишь ты! Дорого! Пускай тебя бросает, мне какое дело!

– Подождите! – воскликнула Анне.

Цыганка тут же вернулась.

– Берешь?

– Но почему она такая дорогая?

– Это не простая помада. Волшебная. Будет держать твоего милого при тебе. Купи, не пожалеешь!

Анне лихорадочно соображала, что бы всё это значило и как должна она, вполне современная девушка, к этому отнестись, и есть ли у нее тридцать рублей.

Она вспомнила, что у нее было ровно тридцать, но один из них уже перекочевал в потайной карман цыганки.

– У меня только двадцать девять, – сказала она.

– Давай сюда! – приказала цыганка и сунула ей в руку тюбик с помадой.

– Каждый раз, как пойдешь к милому, покрась губы, – добавила она торопливо. – Смотри, не пропускай ни разу. Кончится помада, кончится любовь, запомни! А до тех пор он будет с тобой, не бойся.

Цыганка поспешно открыла дверь вагона и исчезла.

Анне в полной растерянности открыла помаду. Обыкновенная губная помада. Малиновая. Анне мазнула слегка по руке – у помады был неприятный фиолетовый оттенок.

В этот момент открылась дверь, ведущая на платформу между вагонами и появился милиционер. Увидев Анне, он спросил:

– Девушка, вы не видели – тут цыганка не проходила?

Анне хотела ответить «видела», но почему-то покачала головой.

Милиционер махнул рукой и пошел дальше.

Дома она хотела сразу же позвонить Эрику и спросить, почему он не пришел на вокзал ее встречать, ведь она послала ему телеграмму. Кроме того, ей хотелось спросить, любит ли он ее.

Но тут ей вспомнилась помада. Она подошла к зеркалу. Долго задумчиво разглядывала себя и принялась красить губы. Губы стали малиновыми, с фиолетовым оттенком. Вряд ли это ее украсило. Настроение ее окончательно испортилось. Она проголодалась, дома не было даже хлеба, последние деньги отдала цыганке. Эрик не пришел встречать и не изволит теперь даже позвонить!

Она заварила чай и сидя на кухне, принялась мрачно перебирать в памяти все обиды, выпавшие на ее долю по его милости за год их знакомства. Как он не поздравил ее с днем рождения. Вечно опаздывал на свидания. Говорил только о себе и своих успехах. Как женщины смотрят ему вслед на улице. Как он ни с того, ни с сего заявил, что ему нравятся блондинки. А у нее темные волосы. Как он назначил свидание ее лучшей подруге…

А ведь раньше Анне никому такого не позволяла. Чуть что не по ней, разворачивалась и уходила с гордо поднятой головой, бросив растерянного поклонника на произвол судьбы. А из-за Эрика… из-за него она и сейчас сидит здесь одна, голодная, и до получки остается целая неделя.

«В конце концов! – рассердилась она вдруг на себя. – Зачем я потратилась на эту помаду? Будь, что будет!»

И она не позвонила Эрику.

Через неделю он сам позвонил ей на работу.

– Привет! – сказал он. – Куда ты пропала?

Услышав его голос, она почувствовала, как заколотилось сердце. Ей захотелось крикнуть: «О, как я тебя ждала!» Но она подавила в себе это желание и равнодушно ответила:

– Работы много.

– Вот как.

Он мгновение подумал, и добавил:

– В шесть, где обычно.

Как всегда, не дождавшись ее ответа, он повесил трубку.

Каждые пять минут она смотрела на часы, дожидаясь конца рабочего дня. Целых две недели не виделись! Она уже и не надеялась… Но перед уходом ей вдруг вспомнилось, что помада, купленная у цыганки, осталась дома. Если зайти домой, она опоздает, и он уйдет. Но зачем же тогда было приобретать помаду?

Она опоздала. Эрик ждал ее с недовольным видом.

– Ты опоздала на полчаса, – сказал он мрачно.

– Прости, – сказала Анне.

Она не стала напоминать ему его опоздания.

Они пошли в ресторан ужинать и за столом он вдруг заметил ее накрашенные губы.

– Ты красишь губы? – спросил он.

– Да.

Эрик сидел, откинувшись на спинку кресла, курил, и оценивающе разглядывал ее. За соседним столиком сидели две женщины, которые время от времени посматривали в его сторону.

– Если ты еще раз их покрасишь, я тебя брошу.

– Тебе не нравится? – спросила она.

– Я уже сказал.

После ресторана они пошли в парк. Небо было усеяно звездами. Эрик рассказал, как ему удалось усовершенствовать метод определения расстояния между звездами, как он выступал с докладом на международном симпозиуме в Бельгии, и о том, как он еще в школе побеждал всесоюзные олимпиады по физике.

Потом она спросила, что он думает о предсказании будущего по звездам. Он ответил, что это такой же вздор, как гадание по руке и на картах.

– Звони, – сказал он, когда они прощались.

Она хотела позвонить ему на следующее утро, но ей вспомнилось, что он обычно говорит, что у него много работы, и пусть она позвонит на следующий день.

Обычно Анне так и поступала, так как боялась, что если не позвонит она, позвонит другая. Теперь же… Хотя ей очень хотелось его видеть, но зато она сэкономит помаду, и если верить цыганке, продлит их любовь.

Эрик сам позвонил через три дня и сообщил, что у него билеты на концерт.

Он сразу заметил ее малиновые губы. Она увидела, как он приподнял брови, но промолчал.

В антракте он рассказал ей, как он, учась в университете, написал статью, которую напечатали в солидном журнале, вспоминал свои занятия в музыкальной школе, а также успешные сольные выступления.

Помада начала действовать! Эрик звонил теперь ей почти каждый день, и они часто встречались. Так часто, что она стала волноваться – помады оставалось все меньше и меньше. Поэтому, когда он позвонил, и как всегда, не дожидаясь ответа, сказал: «Сегодня в шесть!», Анне ответила: «Эрик, извини, но сегодня не могу. Я должна задержаться на работе».

После долгой паузы, Эрик, ничего не сказав, повесил трубку.

«Всё кончено», – подумала она. Но тут же принялась себя успокаивать: помада использована всего на треть, и если верить цыганке…

Эрик не звонил ей целых две недели, в течение которых она совсем извелась. Лишь помада помогла ей выстоять. И вот наконец, он позвонил! Как ни в чем не бывало, он пригласил ее на выставку.

Он тут же заметил ее фиолетовые губы, но не проронил ни слова.

Они шли от картины к картине, причем он со знанием дела комментировал картины – в большинстве случаев он говорил, что комментарии излишни. Внезапно он прервал свою лекцию и спросил:

– Как поживают твои поклонники?

– Какие поклонники? – удивилась она.

Он ничего не ответил, и так же резко вернулся к лекции.

От помады оставалась еще треть, когда Эрик сделал ей предложение.

Анне растерялась. Если она выйдет за него замуж, ей придется каждый день красить губы, и помада кончится очень быстро!

Совершенно случайно она увидела в парфюмерном магазине точно такую же малиновую помаду с фиолетовым оттенком. Цена рубль пятьдесят.44
  Цены до «перестройки» (примечание автора)


[Закрыть] Анне закупила ее впрок и могла теперь смело ответить Эрику «да».