Текст книги "Кот в лабиринте. Рассказы"

Естественный отбор

Он рассматривал очередь. Супружеские пары. Все моложе тридцати, как и они с Ло. Сидят молча, некоторые держатся за руки.

Он взглянул на жену:

– Страшно?

Ло улыбнулась:

– Нет.

– Неужели? Совсем не страшно?

Она нахмурилась:

– Что ты! Мы же вместе!

«Да-аа… – размышлял он. – Каждый хочет казаться лучше, чем он есть на самом деле. Более смелым. Честным… Или женщинам легче? Им просто не хватает ума, чтобы правильно оценить риск…».

Над дверью зажглось световое табло: «Входите».

Пара, сидевшая перед ними, поднялась. Дверь отодвинулась в сторону и бесшумно закрылась за ними.

И мгла поглотила их, подумал он. Мы следующие. Обратного пути нет. Договор подписан. Эта планета уже никуда не годится… Нам еще повезло, что можем унести отсюда ноги. Тысяча желающих на одно место. А полет – проще простого. Войдем рука об руку в эту дверь, на время полета отключат сознание. Снотворное или наркоз? Неважно. Проснемся уже там. Первозданные леса, чистая, прозрачная вода, новое, чужое солнце… Прощай, старушка Земля, ты совсем не та, что была когда-то…

«ВХОДИТЕ»!

Прежде чем отключилось сознание, он почувствовал, как Ло крепко прижалась к нему.

…Невыносимо яркий свет. Ло быстро снова закрыла глаза. Чей-то чужой голос позвал:

– Ло!

К ее губам прикоснулось холодное стекло.

– Пейте!

Она послушно выпила. Сразу же стало легче. Она открыла глаза и увидела блестящие стекла очков, за ними – глаза. Усталые глаза незнакомого мужчины в белом халате. Он сказал успокаивающим тоном:

– Не бойтесь. Вы благополучно долетели. Я – врач. Некоторое время вам придется провести здесь, в изоляторе. К сожалению, в одиночестве.

Серые серьезные глаза впились в лицо говорящего:

– Где мой муж?

– Он тоже в изоляторе, отдельно от вас. Вы же читали договор?

Она покачала головой:

– Нет.

– Хорошо, поговорим об этом позже.

Он нажал на какую-то кнопку, одна стена помещения превратилась в окно, и спросил:

– Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?

За окном, под чистым голубым небом до самого горизонта простиралось белое, тихо колышущееся поле.

Ло молча смотрела. Затем повернулась к врачу:

– Что это?

– Цветы. Море цветов. Правда, изумительно?

– Где мой муж? – спросила она.

 
***
 

Через пару дней доктор снова пришел к Ло.

Выслушав его, она воскликнула:

– Почему я должна вам верить? Когда мы вылетали, для всех хватало места! Скажите честно – что с моим мужем? Он жив?

– Жив, конечно, но я же говорю – произошло непредвиденное. У нас неожиданно обнаружилась нехватка кислорода. Чтобы лететь назад, на Землю, не хватает топлива, чтобы жить здесь, всем не хватит жидкого кислорода. Одни должны пожертвовать собой ради других. Добровольно. Это безболезненно. Как снотворное…

– Я вам не верю!

– Вы можете поговорить с мужем.

Доктор нажал на кнопку, на стене вспыхнул экран. Ло увидела точно такой же изолятор, увидела мужа. Он смотрел с экрана прямо ей в глаза. Боже, что с ним случилось? Небритый, мрачный, глаза опухшие…

– Ло, – сказал он сдавленным голосом. – Ты пожалуйста, не волнуйся. Помнишь, в договоре, который мы подписали, был пункт – в случае непредвиденных обстоятельств – полное послушание?

Экран погас.

– Видите, дорогое дитя, – сказал доктор внезапно потеплевшим, сочувственным голосом. – Завтра прошу сообщить мне ваше решение. Ничего не поделаешь – надо выбрать, кто из вас будет жить – вы или он.

– Конечно же – он!

«Да, конечно, – подумал усталый пожилой человек, – первая реакция почти у всех одинаковая».

– Не торопитесь. Всё надо трезво взвесить. Жизнь дается человеку только один раз. Большей ценности нет.

И так далее, и тому подобное, думал он, внимательно наблюдая за молодой женщиной.

– Вы – страшный человек, – тихо сказала Ло.

Истина бывает зачастую страшна, размышлял он. Истина делает нас несчастными, но свободными. Или наоборот. Свободными, но несчастными. Что ж, эта молодая женщина тоже придет завтра к выводу, что умереть совсем не просто. Вот тогда и посмотрим, как она выкрутится. Какое спасительное самооправдание придумает эта маленькая прелестная головка. Нелегко вынести смертный приговор другому человеку. Нелёгкий выбор. Но не себя же посылать на плаху…

На следующий день, едва доктор успел войти в изолятор, Ло спросила:

– Принесли?

– Что?

– Ваше «снотворное»?

«Ну и ну, – подумал он. – Похоже, она не шутит».

– Дорогое дитя… Вы отдаете себе отчет в том, что это – смерть?

В его голосе сквозило сочувствие.

Она нетерпеливо отмахнулась: – Да, вы уже говорили.

Внезапно он почувствовал себя совершенно растерянным. Его рука невольно потянулась погладить ее голову.

Ло отстранилась:

– Пожалуйста, поторопитесь.

 
***
 

Она пришла в себя. Снова эти усталые глаза из-за стекол очков, белый халат.

– Где я?

– Милая, только не волнуйтесь. Действительно, я – обманщик. Это было снотворное.

– Зачем вы издеваетесь надо мной? Это жестоко!

Он вздохнул:

– Вы правы. Жестоко, конечно. Но я просто выполняю свою работу. И я вас обманул не только в этом. Я – не врач, а психолог. Это был всего лишь – психологический тест. Видите ли, космический корабль даже еще не стартовал.

– Не верю! Я видела цветы!

– Их вам показали с киноэкрана. Старая пленка. Снято, когда на Земле еще росли цветы.

– Где он? – прошептала она.

– Вы можете с ним мысленно попрощаться. Теперь, наконец, корабль действительно стартует.

Психолог нажал на кнопку, стена превратилась в окно. Ло увидела поодаль космический корабль, устремленный ввысь.

Внезапно снизу, из его хвоста, вырвался сноп огня и, опираясь на огненное облако, он взлетел, мгновенно превратившись в световую точку в небе.

– Это опять тест? Киноплёнка? – спросила Ло.

– Нет, они улетели на самом деле. Это правда.

– Почему меня не взяли? – прошептала она.

Психолог озабоченно смотрел на нее:

– Полетели те, кто выбрал правильно.

После

Дачный участок упирался в крутой пригорок, поросший кустарником. Если подняться на него, выяснялось, что с обратной стороны это довольно большая пологая гора. В ней пряталась крепость времен Второй мировой войны. Он уже давно собирался исследовать ее. В молодом, рослом мужчине все еще жил мальчишка, искатель приключений. Не предполагая, что в крепости могут быть длинные подземные ходы, он прихватил с собой только карманный фонарик.

Стояло жаркое лето, и когда он спускался вниз, к неприметной поржавелой двери, трава гудела, словно улей.

Он открыл скрипучую дверь. Под землей было сыро и прохладно. Длинный туннель вел вдаль, в темноту, по полу тянулись рельсы, а между ними журчал ручеек.

Главный ход имел ответвления, в одно из них он свернул. Этот ход тоже ветвился. Он сворачивал то в один, то в другой отсек.

Вдруг фонарик погас. Обратный путь пришлось искать на ощупь.

Он долго блуждал в темноте, пока не понял, что заблудился. Теперь ему вспомнилось – поговаривали, что подземные ходы из крепости ведут до самого города.

Усталый, он сел на холодный пол, прислонился к холодной стене. Родители знали, куда он ушел, его быстро найдут…

Вскоре он уснул. А когда проснулся, ему показалось, что времени прошло немало. Его уже должны были хватиться. Но, сколько он ни напрягал слух, подземелье хранило молчание. Почему? Почему его не ищут?

Он продолжил поиски выхода. Время от времени садился на пол, отдыхал, спал. Не брезговал пить грязную воду из скудного ручейка. Но его все больше мучил голод. Шли уже далеко не первые сутки его блужданий.

Когда, обессиленный, он совсем было потерял надежду, впереди вдруг забрезжил слабый свет, означавший, что он спасен.

На поверхности сиял такой же солнечный день, как и тогда, когда он предпринял эту глупую затею. Но когда он карабкался вверх по склону, в нем шевельнулось какое-то странное чувство. Что-то было не так… В природе произошла неуловимая перемена. В чем она заключалась, он не мог сказать.

Достигнув вершины горы, он остановился. Вместе с порывом ветра до него вдруг донесся тяжелый, смрадный запах.

Внезапно он понял, что изменилось. Среди буйства летнего дня природа молчала. Царила зловещая тишина.

Его охватил необъяснимый страх, и, продираясь сквозь кустарник, он ринулся вниз, к даче.

На мгновение жажда пересилила страх, и он остановился у колодца. Пока он пил из ведра чистую, нагревшуюся на солнце воду, новая волна смрада окатила его. Страх пронзил его вновь, он громко позвал: «Мама!». В ответ лишь всё та же гнетущая тишина.

Ворвавшись в пустой дом, он увидел сквозь стеклянную дверь, ведущую на террасу, своих родителей. Смерть застала их за мирным чаепитием. Оцепенев от ужаса, он смотрел на их тела, застывшие в неестественных позах. Потом бросился их тормошить и даже не сразу понял, что это бесполезно…

Прочь, прочь отсюда, за помощью, к людям!

На дорожке, ведущей к соседней даче, странно вытянувшись, лежала собака. Отпрянув от нее, он побежал дальше, врываясь на чужие дачные участки, распахивая чужие двери. Везде смрад и смерть.

Ужас, обуявший его, придавал силы и он, изнуренный блужданием в подземелье, бежал, казалось, быстрее, чем когда-либо в своей жизни.

Мёртвые дачи остались позади, он выскочил на шоссе и кинулся бежать по направлению к городу. То тут, то там на обочине стояли или скатились в кювет и замерли машины с мёртвыми пассажирами. И птицы… Везде на дороге – мёртвые птицы.

Лишь бы кто-нибудь, хоть кто-нибудь! еще остался в живых!

Город встретил его зловещим молчанием. Он заходил в подъезды, звонил в двери, кричал, звал людей. В кафе с мёртвыми посетителями съел засохшую булочку, опустошил почти полную бутылку коньяка. Побрёл пошатываясь, дальше – мимо продуктовых, книжных, ювелирных магазинов, мимо кафе и ресторанов и – звал, звал людей…

И, когда, наконец, заметил человека, идущего по улице ему навстречу, из последних сил бросился к нему, обхватил его руками и зарыдал.

Незнакомец, плотный, коренастый мужчина, некоторое время молча ждал, когда он перестанет рыдать. Затем отстранил его:

– Всё, хватит.

– Мы одни, совсем одни спаслись, – всхлипывал он.

– Ну. Такую бомбу сбросили… Кончай реветь!

Тон незнакомца отрезвил его, он перестал рыдать и поднял глаза. Тот изучающе разглядывал его, о чем-то напряженно размышляя.

– Я-то думал, только я один остался, – произнес он наконец с какой-то странной досадой в голосе. – Вот чего. Давай сразу решим, кто из нас будет этим, ну, мэром города.

Стадия улья

Дайте мне таблетку от головной боли! Этот невыносимый шум под окнами концерна. Вы только взгляните на их лозунги! «Ты можешь подышать свежим воздухом на Канарах. Мы – нет».

Невежды! Откуда вы взяли, что на Канарах есть воздух? Засилье машин там теперь такое же, как в Токио. Вы считаете, что у меня сладкая жизнь? Ну, ну. На днях мой лимузин простоял в уличной пробке пять часов! Совещание пришлось провести по телефону, прямо из машины, с нарастающей головной болью. Моего шофёра потом отвезли в больницу – острое отравление выхлопными газами.

Ах, я должен сократить производство автомобилей? Это ещё почему? Их покупают!

С тех пор как у меня работает этот юный гений (по-другому не скажешь) Крэнди (ну и имена у современной молодежи), конкуренты приобретают наши новые модели, разбирают их на детали и пытаются нам подражать. Весёлый Крэнди (любит парень пошутить) тут же изобретает что-то новенькое. Вот, например, последняя очаровательная штучка: пепельница-зажигалка, летающая по салону автомобиля, реагирующая на голос, подсчитывающая количество выкуренных сигарет и после двадцатой сигареты исполняющая траурный марш.

Нет, конкурентам за нами не угнаться. Но – ещё немного, и мы все задохнёмся в выхлопных газах, как рыба на суше.

Был поздний вечер. Я вызвал Крэнди. Парень молодец – он, как и я, работает сверхурочно, остается в офисе порой далеко за полночь.

– Положение плачевное, дружочек, – сказал я. – Не вижу выхода.

– Может быть, сократим выпуск, шеф? – спросил Кренди, усаживаясь напротив меня. Как всегда, с рассеянным видом. Ему ничего не стоит делать два дела сразу – слушать меня и разрабатывать в уме новую конструкцию карданного вала.

– Ну да! Мы сократим, а благодарные конкуренты увеличат. Нужно придумать что-то новое. Крэнди (где они берут такие имена, в Америке что-ли?), скажу честно, у меня нет больше сил дышать этим воздухом. Ни деньги, ни люди мне уже неинтересны. О людях я знаю всё. А денег у меня… они превратились в абстрактную цифру. Ну, построю я ещё парочку небоскрёбов, ну, пожурит меня таллиннская инспекция по охране памятников старины… Меня, Крэнди, это уже – как выражаешься ты – не колышет.

– Ну-уу… – удивлённо протянул он. – Вы же всегда говорите, что денег много не бывает.

– Плюнь на то, что люди говорят, малыш. Смотри, что они делают. И вот что сделаю я. Мой дорогой, я решил уйти в анабиоз. Лет эдак на сорок.

– Я не переживу этого, – печально сказал Крэнди.

– Слова… слова. Переживёшь. Не грусти, я вернусь. Пожалуй, чуть пораньше… через тридцать лет. Хочу непременно застать тебя в живых. А ты за это время создашь автомобиль будущего. Когда я о нем думаю, я понимаю, что интерес к жизни у меня еще не угас. Каким будет этот автомобиль? Но у меня нет больше сил терпеть вопли митингующих под окнами. Крэнди… я очень рассчитываю на тебя. На твои изобретательные мозги.

Я окликнул пепельницу. Она подлетела, сообщила, что сегодня это уже двадцать пятая сигарета и исполнила траурный марш, что было, учитывая моё решение, весьма уместно.

Я составил обстоятельный договор. Обязал исполнителей моей воли не переносить меня, спящего в специальной прозрачной капсуле, куда-либо из стен офиса и разбудить ровно через тридцать лет на том же месте. Я нарочно решил мозолить глаза подчинённым, чтобы они не расслаблялись.

Интересно, какой элегантный выход из положения найдет Крэнди? Держу пари – автомобиль будущего будет иметь сигарообразную форму и черпать энергию из воздуха, то есть из выхлопных газов. Мне даже приснился этот красавец, некое сочетание «Мерседеса», «Феррари» и «Лексуса».

Я попрощался с опечаленными родственниками. Вряд ли я застану их в живых, когда проснусь. Что делать! У меня есть в жизни цель, а они хотят только лишь приятно скоротать отпущенное им время.

 
***
 

Проснулся я в окружении толпы, в которой с трудом узнал некоторых моих, заметно постаревших, подчинённых. Тут же стоял возмужавший, уже стареющий, но импозантный и улыбающийся Крэнди.

– Шеф! – воскликнул он. – Как же я соскучился по вам! Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, – ответил я. Неожиданно тихим и слабым голосом, и попытался приподняться, но не смог – от долгого пребывания в спячке мышцы атрофировались. – Как идут дела?

Крэнди щелкнул пультом дистанционного управления, и моё ложе превратилось в удобное кресло.

– Так что же, дружище, воздух теперь чистый? – спросил я, выпив витаминный коктейль.

– Кристально чистый!

Крэнди подкатил моё кресло к большому панорамному окну офиса, откуда открывается восхитительный вид на город и залив.

Несколько новых высотных зданий… Вдали, на рейде таллиннского залива раньше обычно стояли один-два многопалубных теплохода компании «Silja Line». Сейчас их не было. Вдали над морем, выстроившись треугольником, улетала в тёплые края стая птиц, ведомая вожаком… Осень… Да, жизнь продолжалась и без меня. Ох, что такое человек… А город вечен. И море.

– Ну, хорошо, Крэнди. Я вижу, что Таллинн стоит на прежнем месте, он за прошедшие тридцать лет мало изменился. Значит, к примеру, атомной войны не было. Но мне хотелось бы увидеть автомобиль, созданный тобою.

– Так я вам именно его и показываю, шеф! Видите группу туристов, направляющихся в Хельсинки? Видите, как они сгруппировались треугольником и следуют за гидом?

Я с ужасом воззрился на седеющего гения.

– Так это не птицы?

– Что вы! Нет, конечно. Я изобрел специальный скафандр с движком. Принцип действия – магнитное поле. Долго объяснять… Эти скафандры вытеснили автомобили. И воздух чистый, и экономия колоссальная: не нужны лифты, эскалаторы, автостоянки, теплоходы, самолёты… Люди надевают скафандры, вылетают из окон и прилетают обратно. Человечество перешло из стадии муравейника в стадию улья, – гордо закончил он. – Вы, шеф, теперь мультимиллиардер. Я тоже не бедный человек.

Я нервно свистнул, подзывая пепельницу. Но она не появилась.

– Увы, теперь уже никто не курит, – сказал Крэнди. – Воздух такой чистый, жалко портить.

– Крэнди… О-оо… Что ты наделал… Где автомобили?! Мои красавцы! А это ещё что такое?! Кто там шумит? Я слышу шум с улицы!

– Митингуют, шеф.

– Кто?

– Те, кого разорил наш концерн, – ответил Крэнди, потупив взор.

Эксперимент Гессеринга

Журналисты получили наконец разрешение посетить одну из двух далеких планет, куда в своё время переселили часть жителей Земли.

Вот уже тридцать лет доступ к планетам был закрыт. Никаких официальных сообщений. Только слухи. Кое-кто утверждал, что население планет вымерло, не выдержав непривычных условий. Виновником считали профессора Гессеринга, автора и руководителя засекреченной программы.

На космодроме нам представили экскурсовода, седого мужчину по фамилии Гессеринг. Не без труда, но мне удалось занять место рядом с ним. Улучив момент, я спросил его:

– Простите, вы родственник того Гессеринга или просто однофамилец?

Он усмехнулся:

– Я – тот.

– Как? Вы автор «Программы Гессеринга»?

– Да. – Он снова усмехнулся. – Любопытно, что вы рассчитываете там увидеть?

– Говорят о человеке нового типа…

– Слухам надо верить, – сказал он иронично. – Они ведь всегда достоверны, не так ли?

И он начал рассказывать.

Тридцать лет назад в связи с перенаселением Земли начались поиски планет с подходящими для жизни природными условиями. Вскоре были найдены две такие планеты. Они вращались вокруг далекого солнца на близких орбитах.

– Это натолкнуло меня на любопытную мысль, – продолжал Гессеринг.

– Я нисколько не сомневаюсь в том, что альтруизм является помехой на пути прогресса. Вот и предложил отделить эгоистов от альтруистов, поселив их на разных планетах.

– Но как вы установили, кто есть кто?

– Это было совсем несложно. Видите ли, переселению подлежали только бездетные супружеские пары. Когда они прибывали на межпланетную станцию, своего рода перевалочный пункт, мужчин отделяли от женщин. Каждой группе говорили, что произошла авария: взорвались баллоны с кислородом, и теперь все вместе они не смогут ни вернуться обратно на Землю, ни лететь дальше. Поэтому каждой паре предстоит сделать выбор, кто из супругов продолжит полет, кто останется на станции, обреченной на гибель. Мужчинам говорили, что решают мужья, а женщинам – что жены.

Альтруисты выбрали, конечно, смерть себе. Если их супруги тоже жертвовали ими, мы говорили альтруистам, что те уже погибли. И отправляли альтруистов на Альтрус. Так назвали их планету. Другую – Эгос. Конечно, не обошлось без слез и истерик, но нас оправдывало то, что человек освобождался от спутника жизни, вынесшего ему смертный приговор. Супруги, дарившие жизнь друг другу, оставались вместе.

– А если оба эгоиста отреклись друг от друга?

– Их отправляли вместе на Эгос, – усмехнулся Гессеринг.

– Как всегда в жизни, в вашем эксперименте пострадали именно альтруисты: ведь они оплакивали своих мнимо умерших жен и мужей! Вы не находите, что это жестоко? – спросил я.

– Экспериментов без побочных явлений не бывает! Зато какое будущее их ожидало – общество альтруистов! Я предсказывал, что лет через тридцать Эгос и Альтрус будут существенно отличаться друг от друга. В результате ожесточенной борьбы эгоистов на Эгосе образуется мощное индустриальное общество, а на Альтрусе нечто подобное «Утопии» Томаса Мора. Но оказалось, что я в самом начале допустил просчет. Я предполагал, что большинство пар переселятся на Эгос – по сути дела, все люди эгоисты. Думал, что на Альтрусе окажется в лучшем случае десятая часть. Споров в комиссии было немало. Остановились на том, что после первой тысячи пар выяснится закономерность, а дальше посмотрим. Для начала построили на Эгосе девять стандартных городов, на Альтрусе один. А число распределилось почти поровну. Я принялся детально разбирать данные эксперимента и выяснил, что, как правило, в парах, если один супруг был эгоистом, другой оказывался альтруистом. Я даже сформулировал первый закон Гессеринга: «Эгоисты женятся на альтруистках, альтруисты на эгоистках». Это статистическая закономерность. Она дает о себе знать лишь при большом количестве супружеских пар. Иногда в браке состояли двое эгоистов, но редко и – недолго. Кстати, это легко объяснить. Альтруизм – потребность жертвовать. Эгоизм требует жертв. Лишь сочетаясь друг с другом, эгоист и альтруист могут жить в соответствии со своей натурой.

– Но почему ваша программа провалилась? – спросил я.

– Мы построили на Альтрусе дополнительно несколько городов и получили две планеты с одинаковой численностью населения. У меня была заветная мечта – дожить до того времени, когда результаты эксперимента будут налицо. Но не зря говорят: бойся дня, когда сбудутся твои мечты…

– Что же случилось?

– А вы сами не догадываетесь?

– Население вымерло?

– Почему вы так думаете? – удивился Гессеринг.

– Но вы же сами сказали, что эгоисты женятся на альтруистках, а альтруисты жаждут иметь спутницей жизни эгоистку.

– Нет. Эгоисты поневоле переженились с эгоистками, альтруисты с альтруистками.

Корабль стал снижаться. Журналисты прильнули к иллюминаторам.

– Если бы они только знали, какое их ждет разочарование, – вздохнул Гессеринг. Он поднялся и пошел к выходу. Я последовал за ним.

– Вы так и не сказали, что же все-таки…

На его лице появилась уже знакомая мне усмешка:

– Эгоизм и альтруизм не являются наследственными качествами, как, например, цвет глаз или темперамент. Как вы думаете, кого вырастили альтруисты? Закоренелых эгоистов. Конечно, если рассматривать статистически. Иногда случалось, что их дети вырастали альтруистами, но очень редко. Потомки эгоистов, привыкшие с детства заботиться и о себе, и о своих родителях, выросли альтруистами. Теперь те и другие вновь перемешались.

Люк открылся. Мы с Гессерингом стояли на трапе. Вид, открывшийся взору, удивительно напоминал земной ракетодром.

– Это Эгос или Альтрус? – спросил я.

– Я тоже хотел бы это знать, – ответил он и начал спускаться по трапу.