Текст книги "Бегство из времени"

Вот уже десять дней [мы] здесь наверху, в Альпах, Бруссада в долине Маджа. Если хочешь найти Альпы, надо карабкаться по опасным местам, где сходят лавины, по ущельям и скалистым навесам. Люди со стороны могут Альпы видеть издали, но не доберутся до них. К нам ведёт узкая тропа, по которой приходится пробираться, согнувшись; она теряется в бурьяне и подводит к крутой отвесной скале. Навстречу посетителю разверзается сущий ад из водопадов, расщелин, шума и гула. Среди цветущих вишнёвых деревьев, на лугу, обжитом тысячью цикад, стоит наша хижина. От нас на равном удалении находятся как вечные снега, так и ближайшая деревня. Одна семья салютаристов в Рончини, «выкупившая» Альпы на время предстоящего преследования христиан, дала нам пастуха в проводники, а также белую козу. Мы печём хлеб и помешиваем в медном горшке поленту[434]434
  Полента – швейцарское и северо-итальянское блюдо, каша из кукурузной муки. Подобно молдавской мамалыге и грузинскому гоми (из кукурузной крупы мелкого и грубого помола) варится при постоянном помешивании на воде, а не жирном молоке или сметане, как молдавский балмуш и западно-украинский банош. Подаётся с различными соусами и сыром, служит гарниром к тушёному мясу и шкваркам.


[Закрыть]. Добраться сюда – это было нелёгким путём. Таща за собой на привязи козу и пишущую машинку на рюкзаке за плечами.

* * *

К «Кнуто-Германской империи» Бакунина[435]435
  Труд Бакунина «Кнуто-германская империя и социальная революция» (1870).


[Закрыть].

Всё средневековье (и не только средневековье) утверждало: религиозные факты представляют собой существенный базис, принципиальную основу, из которой в силу необходимости исходили все остальные (интеллектуальные, моральные, политические и социальные) факты. Карл Маркс утверждает противоположное[436]436
  «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, так Маркс открыл закон развития человеческой истории – тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, – а не наоборот, как это делалось до сих пор» («Набросок надгробной речи на могиле Маркса» Энгельса, текст даётся по собранию сочинений Маркса и Энгельса, т. 19).


[Закрыть]. Такие утверждения он впервые сформулировал «научно» и поспособствовал их популярности. Бакунин не вполне согласен: он не склонен принимать открытие Маркса абсолютно, не хотел бы видеть в экономике единственный фундамент всего развития. Для него главное – утверждение индивидуальной свободы. Он настроен антиавторитарно и опасается, что Маркс может, как это в самом деле и произошло, пойти на шаг дальше и диктаторским образом идентифицировать себя с экономическим базисом. Поскольку, если взять на себя самостоятельное исполнение экономических законов, то их открыватель неизбежно должен почувствовать себя в центральном бюро своих взглядов экономическим «Господом-Богом». Логично. И всё-таки нельзя признавать, как Бакунин, экономический рок, но в остальном стоять в стороне и претендовать на особый закон для свободы. Преданность Бакунина народу, его «сердце», его сострадание: всё это по Марксу очень материально обусловленные склонности. Самоотверженность русского, которая без сомнений была больше марксовой, тут выступает против. Он не является основательным мыслителем, он лишь пропагандист; иначе ему пришлось бы понять, что от авторитарных склонностей убеждённых материалистов не защитишься, взывая к их такту и приличиям. Где границы материи и личных аппетитов?

«Бог – всё, а человек – ничто; но человек должен стать всем, а Бог – исчезнуть»: такова антитеза Фейербаха, который в этом вопросе, как и Бруно Бауэр[437]437
  В учении немецкого философа Людвига Фейербаха (1804–1872) Бог предстаёт грандиозным вымыслом человека, плодом его возвышенных чувств, который тот должен возвратить себе, превратив служение Богу в служение ближним. В зрелый период Бруно Бауэр (1809–1882) выступал критиком евангельской истории, рассматривавшим христианство как феномен скорее античной, чем ветхозаветной-библейской культуры.


[Закрыть], больше разбирался с иудаизмом, чем с христианством. Христианской антитезы «Бог и человек» не существует. Христос – это Бог и человек одновременно, в двух природах. Философия такого подхода изначально направлена против гегелевских и догегелевских абстракций. Но эти абстракции базируются на протестантизме; они оставляют без внимания посредничество между Богом и человеком, становление образа Бога, церковь.

* * *

«Дух, сердце, разум – всё для народа! Всё для раскрепощения народа, обездоленного, покинутого всеми, беспризорного народа!» Благородные слова. Только хотелось бы в такие времена как наше, когда похоронена последняя надёжная вера, а все высоко вознесённые воздушные замки готовы рухнуть, кажется уместным исследовать вопрос, на чём вообще зиждутся дух, сердце и разум и чем могут быть гарантированы. Всё-таки это вполне себе вопрос: может ли «природный», то есть «какой есть» человек, здоровый и полный животных сил, вообще познать свои права и истину.

Fama vulgaris[438]438
  Слухи, ходящие в простом народе (лат.). (Прим. переводчика.)


[Закрыть], как и все «утки», беспричинна. Потому что при некоторых условиях достаточно глупого каламбура, чтобы поползли слухи. Попытка Гегеля заключить божественный разум в светскую историю, неслыханное богохульство, недалёкое унижение учения Павла о том, что из-за сына Божия прорвались покровы судьбы. Дух и каждый отдельный индивидуум, если он совершит прорыв в духе и образе, может сделать из истории что захочет. Это христианское учение: образ [божий] кладёт истории конец. У Гегеля судьба прерывается только по милости князя. Причинность истории исключает свободную волю; но тем самым «отпадает» свобода и для самого Бога. Другими словами: Бог и судьба для Гегеля – одно и то же. Это языческий и антихристианский ход мысли – либо полное самоотречение, либо оговорка, свидетельствующая о мании величия. Профессор истории чувствует себя сообщником судьбы и сам стал судьбоносным.

Довольно примечательно. Здесь, наверху, на высоте 1800 метров над уровнем моря, я сегодня делаю открытие, подходящее, чтобы начисто избавить себя от кое-какого пространного труда[439]439
  То есть дальнейшего погружения в труды Бакунина, потому что он враг церкви (см. далее заметку).


[Закрыть]. При чтении третьего тома Неттлау[440]440
  «Очерки по истории анархических идей» (1930–1931) упомянутого (запись от 4-го декабря 1914 г.) Макса Неттлау.


[Закрыть] я нахожу, что Бакунин, который с большим интересом следил за культурной борьбой Бисмарка, принял очень значимое решение. Поставленный перед альтернативой – либо отставить в сторону свой антиклерикализм и объявить себя на стороне церкви в борьбе против злейших врагов, либо пожертвовать своим анархизмом и аплодировать Бисмарку, – он выбрал последнее, причём в недвусмысленно-«раздавительском» стиле[441]441
  Отсылка Балля к афоризму Вольтера о христианской церкви: «Раздавите гадину!»


[Закрыть]. Рационалисты всех стран, объединяйтесь! За разум и свободу (с Бисмарком!) против оглупляющих, убаюкивающих искусностей церкви; с капральским жезлом и саблей в ножнах против иерархии![442]442
  В 1860-х гг. Бакунин стал поклонником Бисмарка, так как видел в его прусской империи «живой» противовес «мёртвой» христианской, вернее (что особенно горько для Балля) католической церкви: «Да, Берлин стал теперь видимою главою и столицею всей живой и действительной реакции в Европе, князь Бисмарк – её главным руководителем и первым министром. Я говорю, реакции живой и действительной, а не отжившей. Отжившая или из ума выжившая реакция, по преимуществу римско-католическая, бродит ещё как зловещая, но уже бессильная тень в Риме, в Версале, отчасти в Вене и в Брюсселе; другая, кнуто-петербургская, положим, хоть и не тень, но тем не менее, лишенная смысла и будущности, продолжает ещё бесчинствовать в пределах всероссийской империи. Но живая, умная, действительно сильная реакция сосредоточена отныне в Берлине и распространяется на все страны Европы из новой Германской империи, управляемой государственным, а по этому самому в высшей степени противународным гением князя Бисмарка ‹…› Посмотрите, например, в религиозном вопросе. Кто взял смелую инициативу решительно противодействовать средневековым притязаниям папского престола? Германия, князь Бисмарк, который не побоялся интриг иезуитов, подкапывающихся против него везде: и в народе, который они волнуют, а главное, при императорском дворе, чрезвычайно склонном еще к ханжеству всякого рода. Не побоялся даже их кинжала, яда, которым, как известно, они издавна имеют обыкновение отделываться от опасных противников» (из работы Бакунина «Государственность и анархия»).


[Закрыть] – Я могу понять, что друг народа борется с освящением самодержавия, которое стало невозможным. Я могу также понять, что совесть нашего времени воспринимает всякий союз метафизики и церкви с циничным финансовым аппаратом как издёвку и исток всякой порчи. Но остаётся выше моего понимания, как явный противник военной диктатуры может осмыслить и принять прусскую борьбу с культурой. Не может быть вопроса, что я в этом случае возьму сторону церкви против государственников и анти-государственников в союзном войске глупцов. Церковь, таков мой ответ, и ещё раз церковь против натиска левых и правых, консервативных и революционных проповедников дикой природы.

Моя комната с флагом (в здании Casa Poncini): сине-красные флаги покрывают стену. В центре комнаты низкая кровать, окружённая книгами и курительными принадлежностями. В остальном комната почти пуста.

Эмми тоже живёт красиво: под выкрашенным синей краской куполом, в наполненной солнцем бывшей молельной часовне. На стенах разноцветные топорные изображения святых.

* * *

Изображения асконцев, которые со стрелами и луками охотятся на проворных зайцев. Вероятно, был какой-то зайчишка, который всегда прибегал от Беллинцоны и подвергал всю местность опасности, если асконцы выходили против него на тропу войны.

Настоящие асконцы едят траву как Навуходоносор[443]443
  Отсылка к отрывку из ветхозаветной книги пророка Даниила (гл. 4, ст. 21–22) с толкованием пророческого сна для вавилонского царя Навуходоносора: «И вот определение Всевышнего, которое постигнет господина моего, царя: тебя отлучат от людей, и обитание твоё будет с полевыми зверями; травою будут кормить тебя, как вола, росою небесною ты будешь орошаем, и семь времён пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и даёт его кому хочет».


[Закрыть], и носят длинные складчатые наволочки для матрацев. Раны лечат прикладыванием крылышек бабочки. Считать точки на крылышках бабочки, должно быть, отменное лекарство против временных недугов.

Издателю (к первой части Бакунина): «То, что я вам посылаю (первые 100 страниц), хотя и завершённая в себе часть, но для книги ещё не годится. Это только вступление, студенческие годы. Оно показывает, как Бакунин планирует свою жизнь – широко, по-европейски. А прежде всего оно показывает (поэтому я предпочитаю приводить документы из 1848/49 гг.), что Бакунин по-настоящему принадлежит немецкой литературе, а не русской, например, или французской, хотя его позднейшие основные труды написаны на этих языках. Годы пребывания в Дрездене, 1848–1849 гг., были для него сильнейшим переживанием, уже потому, что с ними связано долгое тюремное заключение[444]444
  Как один из лидеров Майского восстания в Дрездене (май 1849 г.) Бакунин был арестован и приговорён к смертной казни, заменённой пожизненным заключением (в 1851 г. выдан Австрии за участие в Пражском восстании в июне 1848 г.).


[Закрыть], и Бакунин больше уже не отрывается от немцев. Все позднейшие годы (их я хочу описать во II и III частях) он критически занимается немецкой мыслью, дискутирует с немецкими противниками и методами. Он принадлежит нашей литературе так же, как ей принадлежали Гейне и Ницше, с состраданием к немцу, но и с глубокой и нераздельной связью с ним. Поэтому было необходимо привести полностью вводные документы (а также слова Руге[445]445
  Арнольд Руге (1802–1880) – немецкий философ-младогегельянец и публицист республиканского толка (в последние годы жизни – сторонник Бисмарка).


[Закрыть], Маркса, Фарнхагена[446]446
  Карл Август Фарнхаген фон Энзе (1785–1858) – немецкий писатель.


[Закрыть] и Вагнера)».

* * *

Довольно абсурдное дело, что я пропагандирую атеиста [Бакунина]. Но что же плохого в том, что для антитезы приходится вдобавок бороться за ясную формулировку тезиса[447]447
  То есть: критика религии требует основательного знания религии (с чем согласились бы и марксисты).


[Закрыть]? А как иначе понять, что человек думает, если не освоить, что на сей счёт думали его предшественники?

Такой безупречный стилист, как Гейне, не мог справиться с Германией; такой проницательный дух, как Ницше, тоже мало чего мог поделать. Ни иудей[448]448
  Гейне учился в католической школе, но родился в семье иудейского вероисповедания. В нацистский период даже его стихи, ставшие немецкой классикой, публиковались неохотно или с позорной пометкой «Автор неизвестен».


[Закрыть], ни протестант не способны к этому. Необходимо окинуть взглядом всю её традицию, для всего иметь отдельный орган восприятия и отдельные пути понимания. Такое может только католик. Гсть три немецкие традиции: самая сильная из них – традиция подчинения, Священной Римской империи. Вторая – индивидуалистическая, Реформации; третья – натурфилософская, традиция социализма. Ныне весь мир тщится разгадать немецкую загадку. Удастся ли? Придётся пойти всё глубже, в тьму веков. Где найдутся точки привязки, чтобы дать немецкому характеру отчётливую форму выражения и прочные очертания? Республика существенно сократила бы путь решения этой проблемы, облегчив её понимание; ибо грубый приказ и рабская преданность, побег и соглашательское укрытие в сени родного дома вели в решающих точках к стилю жизни, который едва ли победишь, поскольку он избегает всякой однозначности путём хитростей и пугливых замашек.

В очень тесной связи с проблемой немецкой традиции стоит романтизм. Мне временами кажется, что слово это относится к Священной Римской империи, оно было припечатано к романтической империи Реформацией, которая стала в Германии ведущей силой. Людские сердца были Реформацией лишены корней, но их тоска по утраченной почве осталась. Определение, данное романтизму Бабом («тоска по религиозному культу, лишённому живой почвы, сочувственно обращенная к католичеству»), укрепляет меня в этом мнении. Следовательно, можно было либо решительно пожертвовать романтизмом, категорически выступив (как Гёте, Гегель и Ницше) за антихристианство и рассматривая католический порядок как незначительный пережиток в окружении современного образования. Но можно и заключить, что Реформация своим источником обязана оставлению идеала церковной дисциплины и что новое универсальное напряжение этого идеала по мере обессиливания реформаторского авторитета освободит романтическую тоску.

А верни католицизм в Европе своё решающее значение, и изоляция романтического духа пала бы; он вновь обрёл бы на церковной почве своё внутреннее пространство, которого ему так недоставало в современной жизни. Оно и должно было привести романтизм к гротескным выкрутасам, знакомым каждому и вызывающим улыбку. Временами, как мне кажется, романтизм следовало бы защищать, а не бороться с ним; ни разу в ходе столетий он не отрекался от взаимосвязи со старинными христианскими идеалами. Баадер и Гёррес[449]449
  Йозеф фон Гёррес (1776–1848) – немецкий католический мыслитель, писатель, журналист. (Прим. переводчика.)


[Закрыть] – прямое продолжение старого католического германства. В них сохранились остатки былого величия. Баадер был ещё так могуч, что низвергал первого Наполеона[450]450
  Франц Баадер (см. прим. 80 стр. 84) был критиком наполеоновского деспотизма.


[Закрыть].

* * *

Почему романтизм стал так велик именно в Германии? Потому что когда-то там была священная империя. И из-за этого давление протестантско-прусско-наполеоновской бездушной государственной машины ощущалось вдвойне жёстко. Более тонкие, нежные натуры отказались от попыток добиться какой-либо общественной роли. Они знали взлёты и возвышенные гимны духовных миров, какие больше не имели места в обществе и в публичной жизни со времён Фридриха и Наполеона. Статья Новалиса «Христианский мир, или Европа» и «Гиперион» Гёльдерлина показательны в этом смысле. Вытесненные чувства обращаются к другим народам, к античности, к магии, к сатанизму; пускаются во все крайности и причуды, во все неосознанные заблуждения и подменные области. С крушением протестантской монархии угомонился бы и романтизм. Его образ мыслей попытался бы установить вместо использованных реформаторских идеалов старые взаимосвязи, что было бы перспективнее.

Идея природного рая могла зародиться только в Швейцарии. Самый нетронутый дремучий мир природы соседствует здесь с самой милой сельской идиллией, ледяной снежный воздух высот – с мягкими южными звуками колокольчиков. Швейцария – пристанище всех, кто вынашивает новые планы. Она была и остаётся теперь, во время войны, большим заповедником по охране природы, где нации сохраняют свои последние резервы. Здесь стояла колыбель властителя умов, в чьей юношеской фантазии встретились мир художников и реформаторов, эстетическое и политическое воодушевление: колыбель Жана-Жака Руссо. Отсюда, из Швейцарии Европа опять оживёт. Все, кто ломал и ломает голову над вопросом, как помочь человечеству снова воспрянуть, как гарантировать новую человечность: все они живут или однажды жили в этой стране.

Потрясти государственную иерархию Гегеля, вместе со всеми хорами его служивых ангелов. Его разум ссылается на исторические законы природы, как будто таковые существуют; он спинозист. Он знает только разум; но есть два воспринимающих органа: один чувствительный: государство, и сверхчувственный: церковь. Он хочет познать природный разум восходящим к сверхъестественному способу действия. То есть, он ни в коем случае не отрицает сверхъестественное. Как же Гегелю спорить с тем, что существует сверхъестественный разум, который откровенно вопиет к его философии абсолютного государства?

* * *

Может быть, причина всякого отчуждения есть лишь нехватка искреннего стремления народа стать самостоятельным. Если бы можно было пробудить его энтузиазм по отношению к республике, к возвышению людей по настоящим заслугам, к истории народа, это было бы большое счастье. С крушением протестантской монархии должны бы были «валом повалить» религиозные вопросы. Прусский король стал своего рода милитаристским царём для протестантизма. С уходом этого тирана протестантизм лишился бы своего важнейшего покровителя. Пала бы главная причина немецкой слабости характера и немецкого извращения истории.

* * *

Иконоборческий протестантизм и абстрактный идеализм – оба враждебны искусству, «антиромантичны», и у них нет корней в тысячелетнем образном характере наших праотцов, которые чувствовали сильнее, выше, больше, шире и человечнее[451]451
  Читатель, вероятно, уже обратил внимание на симпатии Балля к романтизму и католицизму.


[Закрыть]. Классицизм не знает христианского сострадания; он знает только «сволочь негодную», никакой бедности, никакой нужды.

«Казус Вагнер» Ницше (1888 г.) указывает на проблему упадка культуры, на культурные смятения, такие, как феномен Рембо во Франции. На убывающее чутьё к подлинному, на актёрски-притворное чувство идеального; на тот буржуазный карнавал, в котором христианский, языческий, реформаторский и классицистский элементы образности пёстрым цветом переплетаются. На разложение религии, искусства, на нравственную порчу; на «ложь высокого стиля», на «невинность среди контрастов»[452]452
  Здесь и далее выдержки из работы «Казус Вагнер» Ницше приводятся в переводе Н. И. Полилова.


[Закрыть], на замашки модернизма в духе Калиостро.

«Диагностика современной души, – говорит автор, – с чего начала бы она? С решительного вонзания ланцета в эту инстинктивную противоречивость, с высвобождения её противоположных ценностей»[453]453
  Курсив Ницше.


[Закрыть].

«Христианство или античность», – так именуется здесь пара противостоящих понятий, и заступничество полагается всему языческому, античной классике, стародавнему и отдалённому барскому самодовольству. Если бы спросили меня, я бы решил иначе. В христианском монашестве на службе у новой «науки послушания» смирно стоят тысячи самоотверженных помощников. Огромный аппарат ухода от текущей жизни и строй священноначалия всё ещё имеют сильные корни в народе. Христианская сокровищница образов и символов вопреки всем нападкам не иссякла в оцепенении. Но что такое «мораль господ»[454]454
  Отсылка к фрагменту из этой работы Ницше, где противопоставляется «мораль господ» христианскому самоумалению: «Христианин хочет освободиться от себя ‹…› – Аристократическая мораль, мораль господ, наоборот, коренится в торжествующем „Да“ себе – она есть самоподтверждение, самопрославление жизни, она также нуждается в возвышенных символах и приемах, но лишь „потому, что её сердце слишком полно“. Всё прекрасное, всё великое искусство относится сюда: сущность обоих – благодарность. С другой стороны, от неё нельзя отделить инстинктивного отвращения к décadents, насмешки, даже ужаса, вызываемого их символикой: это является почти её доказательством. Знатный римлянин смотрел на христианство как на foeda superstitio; напомню о том, как относился к кресту последний немец с аристократическим вкусом, Гёте. Тщетно искать более драгоценных, более необходимых контрастов».


[Закрыть]? Её образцы чужды народу, её обоснования искусственно сконструированы, её категорическое выдвижение на первый план остаётся чёрствым и бесплодным. Этот идеал не выйдет за пределы узкого круга нескольких разрозненных «новообращенных» и имеет лишь ту ценность, какая подобает какому-то обобщённому и предельному противоречию.

Я перевёл устав Бакунина «Международное братство». Этими тридцатью параграфами анархизм обосновывает свою конспирацию. Заголовок Fraternité («Братство») указывает на время, когда Б. занимался масонством; может быть, он и сам к нему принадлежал. С рекомендациями Мадзини он явился во Флоренцию к великому мастеру Дольфи[455]455
  Джузеппе Дольфи (1818–1869) – итальянский революционер, борец за объединение Италии. Как и Мадзини, был членом масонской ложи.


[Закрыть]; его антитеологические аргументы начинаются здесь с возражений на папский силлабус 1864 года. Уже в том же году в Лондоне должны были стать членами «Братства» Талендье и Гарридо. Воодушевлённых сторонников между тем оно нашло только в Неаполе (весной 1866 года). К организации принадлежали затем Фанелли[456]456
  Джузеппе Фанелли (1827–1877) – итальянский анархист и революционер, сподвижник Бакунина.


[Закрыть], Фришья[457]457
  Саверио Фришья (1813–1886) – итальянский анархист и революционер, сподвижник Бакунина. В поздние годы отошел от радикально-социалистических взглядов в пользу прогрессизма, в 1885 г., будучи врачом по образованию, избран президентом Итальянской академии гомеопатии.


[Закрыть], Туччи[458]458
  Альберто Туччи (1848–1920) – итальянский анархист и революционер, в раннем возрасте ставший видным соратником Бакунина. Позднее выступал критиком либеральной программы Мадзини.


[Закрыть], Таландье, Элия[459]459
  Эли Реклю (1827–1904) – французский этнограф, как и его младший брат, географ Элизе Реклю (см. прим. 93 на стр. 205), приверженец анархизма. Весной 1871 г. Эли Реклю месяц занимал пост директора Национальной библиотеки Франции, но отправлен в отставку из-за поддержки французской Коммуны, до 1879 г. прожил в эмиграции в США и Англии. Вместе с супругой, Ноэми Реклю (1828–1905), боролся за образовательные права женщин. Их старший сын, инженер по образованию Поль Реклю (1858–1941), также стал анархистом.


[Закрыть] и Элизе Реклю, Малон[460]460
  Бенуа Малон (1841–1893) – французский публицист и политик-социалист, видный идеолог рабочего движения и деятель Парижской коммуны, основатель и первый редактор журнала «Социалистическое обозрение» (1885–2017). В Первом интернационале выступал сторонником анархического федерализма Бакунина. Автор ряда книг по социальным вопросам, в частности: «Целостный социализм» (1891).


[Закрыть], Наке[461]461
  Альфред Наке (1834–1916) – французский революционер и политический деятель, врач-токсиколог по образованию, профессор химии. В 1867 г. признан виновным в подготовке государственного переворота и создании экстремистской организации. Жил в политической эмиграции в Испании, вступив в это же время в революционную организацию Бакунина. По возвращении во Францию Наке сделал успешную политическую карьеру, в 1870-1890-е гг. избирался депутатом. Придерживаясь крайне левых взглядов, был примечательно близок реваншистским и правым кругам буланжистов. Автор нашумевшего законопроекта об упрощённой процедуре развода, принятого в 1884 г. На закате политической карьеры, завершившейся из-за обвинений в коррупции, стал излюбленным объектом антисемитских карикатур. Наке принадлежит множество книг по социальным вопросам, в частности, программный труд «Времена будущие: Социализм, анархия» (1901), а также занятное «пособие по разводу» для «неудачно подобранных» супругов (1884).


[Закрыть], Рей[462]462
  Аристид Рей (1834–1901) – французский писатель и политический деятель, член анархического общества Бакунина. В поздние годы отошёл от крайне левых взглядов, был депутатом от республиканцев, занимался социальными вопросами.


[Закрыть], Мережковский и другие.

* * *

Согласно этому уставу, вся духовная инициатива исходит от «Братства» – как международного семейства, которое рассеяно по отдельным нациям; национальные семейства находятся в безусловной зависимости от его тайной директивы.

Безусловное разрушение всех враждебных народу элементов образования – один из основных пунктов. То, что Ницше называет «декадентством», а Маркс «идеологической надстройкой», здесь значит просто «государственная академия», университет. «Новая мораль» не является ни античной, ни христианской, она – мораль рабочего класса, противостоящая паразитарной склонности всякого модернистского образования. Декадентство объясняется нехваткой борьбы за существование, бездельем. Современному образованию недостаёт актуальной необходимости. «Я проповедую бунт жизни против науки», – говорит ОН[463]463
  Отсылка к пассажу из труда Бакунина «Кнуто-германская империя и социальная революция» (1870): «То, что я проповедую, есть, следовательно, до известной степени бунт жизни против нации, или скорее против правления науки, не разрушение науки, – это было бы преступлением против человечества, – но водворение науки на её настоящее место, чтобы она уже никогда не могла покинуть его» (курсив автора).


[Закрыть].

«История русской революции» Людвига Кульчицкого[464]464
  Изданная на немецком языке в 1910 г. «История русской революции» польского революционера и публициста Людвига Кульчицкого (1866–1941).


[Закрыть] (или конец Просвещения).

Согласно Пестелю, защита собственности – главная цель цивилизованного общества и священный долг правительства. (Средние века не знали права собственности; нечего было и защищать.)

Западноевропейским идеям, которые давят на социальный и политический прогресс, первым делом противопоставляется «русская самобытность»: это значит православие, самодержавие и народность[465]465
  Хрестоматийная триада графа Уварова, о которой упоминает Кульчицкий.


[Закрыть].

Чаадаев: никто до него не судил прошлое, настоящее и частично будущее России так скептически и осуждающе.

Он водил связи с декабристами, но ему недоставало политического темперамента.

Бакунин как пропагандист Гегеля: он ввёл Белинского, Чаадаева, Герцена и Прудона в гегельянство. По Гегелю немцы есть воплощение мирового духа. (Не прошло и сотни лет, как весь мир уже смеётся над этим.)

Реализм Белинского проявился в том, чтобы все метафизические системы мысли выбросить за борт и полностью предаться «актуальным вопросам жизни» как в общественной, так и в индивидуальной области. Бго знаменитое письмо к Гоголю, в котором он упрекает того: дескать, он идеализирует официальную Россию и её ужасное состояние.

Спенсера, Дарвина, Милля, Бокля читали очень многие, пользовалась большой популярностью и система Конта[466]466
  Огюст Конт (1798–1857) – французский социолог и философ, родоначальник позитивизма. (Прим. переводчика.)


[Закрыть].

(У русских были не такие потребности, как у нас. Нигилистическое «пойти в народ» у нас имело бы мало смысла. Нам недостаёт новой задачи, нового напряжения сил для интеллигенции. Она обречена трудиться на собственное благо, никто больше не думает о плодотворном приложении её сил. У нас другая проблема: разрешить проблему рационализма. Не идти в народ, а вернуться в церковь – вот что могло бы стать нашим девизом.)

Чернышевский, выдающийся представитель духовного, общественного и революционного движения между 1860 и 1870 годами, последователь фейербаховского учения о земле, а не небесах (совсем как Бакунин в то же самое время).

Нигилизм в том виде, как его проповедовали Писарев и Зайцев[467]467
  Дмитрий Иванович Писарев (1840–1868) и Варфоломей Александрович Зайцев (1842–1882) – русские литературные критики и публицисты, идеологи «нигилизма», в революционном ключе отрицавшего духовные ценности как оплот косной, государственной деспотии и отживших, христианских порядков. Наряду с Писаревым и Зайцевым, виднейшим «нигилистом» 1860-х гг., борцом с «идеалистической» эстетикой, был упомянутый выше Николай Гаврилович Чернышевский (1828–1889).


[Закрыть], был протестом социальной группы, которая жила в терпимых материальных и общественных условиях, но страдала под гнётом традиционных обычаев и идей. Они стремились к свободе каждого человека и боролись со всеми интеллектуальными и моральными оковами.

(Всей этой «борьбы» и нас навалом. Подражание могло бы означать только анахронизм. Пока тут делают практические выводы из наших устаревших теорий, мы уже вооружаемся к идеологическому развороту назад.)

Нигилизм вымостил в России (совсем как на Западе) пути для анархизма. Государство есть сумма и общий знаменатель всех авторитетов, враждебных народу.

С начала 1862 года пытаются сплотить революционные силы в единое целое. Толчок этому дают эмигранты. Россия теперь собирает «самые радикальные» европейские идеи, чтобы подобно Франции 1793-го года испробовать их пример. (Можно осведомиться у них о практически-политическом смысле младонемцев, Гегеля, Фейербаха, Маркса.)

Аграрное движение (до 1864 года) не показало больших и видимых результатов. Поэтому возрождение человечества ожидалось с фабрик. В 1873 году вышло русское издание «Интернационала» Гильома[468]468
  Речь идёт о сборнике документов Первого интернационала, составленном швейцарским анархистом, видным членом Юрской конфедерации (см. запись от 2-го февраля этого года) Джеймсом Гийом (1844–1916) и опубликованном в 1864–1878 гг., однако этот труд был переведён на русский язык позднее.


[Закрыть] и бакунинская «Государственность и анархия».

Маркс требует демократизации имеющегося государства, Бакунин отвергает государство как не поддающееся реформированию. Один выступает за централизм, другой за автономные производственные товарищества[469]469
  См. запись от 13-го февраля этого года.


[Закрыть].

Вопрос, какая окончательная роль выпадет государству в бесклассовом, будущем социалистическом обществе, не только не был решён, он даже не был основательно изучен и обозначен. То же самое касается объединения западной и восточной церквей, той мечты, какую христианство лелеет уже больше тысячи лет, и до сих пор её осуществление невозможно.