Текст книги "Бегство из времени"

Богослов – это философ чуда, и в качестве такового он любит всех и вся.

* * *

Без непогрешимости все усилия оставались бы лишь попыткой склонить к взглядам субъективным, то есть предвзятым, ограниченным, если не личным, в которых ты кровно заинтересован. И высшее понятие о божестве, которое может сформировать у себя человек, не может не быть подчинено церкви надзирающей. А что же это был бы за надзор, если бы церковь не была непогрешимой? Кто я такой, чтобы требовать от себе подобного поверить в то, что я измыслил?

Змми тоскует по Германии. Мы планируем поехать во Фленсбург через Берлин и Гамбург. К сожалению, я не могу сказать, что испытываю такую же тоску. Когда я пролистываю много стихов молодых поэтов, мне становится ясно, что я живу как отшельник, и что поэта в себе я прямо-таки убил.

Сегодня вечером я непринуждённо напевал «Верую»[692]692
  Песнопение, распеваемое в ходе католического богослужения на слова из Символа веры Тридентского собора.


[Закрыть]. На такой манер, как мне то и дело приходило в голову в последние недели.

 
Credo in unium deum,
Patrem omnipotentem,
Factorem codi et terrae,
Visibilium et invisibilium.…
 
 
[Верую в Бога единого,
Отца всемогущего,
Создателя небес и земли,
Видимого и невидимого…]*
 

Слова опьяняют меня. Передо мной снова возникает мир детства. Оно бушует и неистовствует во мне. Я склоняюсь до самой земли, я боюсь быть недостойным этой жизни, этого восторга. Раньше у меня не хватило бы сил поверить. Быть в силах верить, быть в силах верить. Может быть, следовало поверить во всё: в то, что представляется тебе достоверным, и в то, во что тебя заставляют верить. И следовало заставлять себя самого верить, каждый день верить в недостоверные вещи.

 
Et in ипат sanctam
Catholicam et apostolicam
Ecclesiam.…
 
 
[И в единую святую
Католическую и апостольскую
Церковь…]*
 

Какое же это чудесное пение! Все звуки отдаются здесь, в церкви пьянящим и вечным свиданием.

* * *

Умереть от своего рода хронического здравого смысла, или искать чуда.

Я словно опьянён усталостью и отчаянием. «От этого не умирают», – говорит Эмми; но мне смертельно плохо. Тело есть функция души. Если душа чахнет, то что же остаётся телу?

Читал в Библии Книгу Иеремии. Он пререкался с царями, священниками и пророками. Вследствие чего все они канули в лету в отличие от него самого. Жалобные песни Иеремии свидетельствуют о его душевных ранах. «Что общего у мякины с чистым зерном? говорит Господь»[693]693
  Иеремия 23:28.


[Закрыть]. Да, это, пожалуй, будет дряннее всего, если пророк видит перед собой уже не людей, а только вымолоченную мякину.

* * *

И ещё мы читали «Бесов» Достоевского. Такая психология, как у него, исходящая из бесконечности сердца, столь неограниченная власть убеждения таит в себе опасность. Границы между дозволенным и недозволенным нарушаются; преступление кажется понятным, а чудо естественным. Такая психология могла бы стать прекращением всех законов, анархизмом самого утончённого вида. Ницше хорошо знал, почему он торжествовал победу. Православного Достоевского он бы не хвалил; он хвалит психолога. Но наука о душе, взятая в широком разрезе, противоречива.

Достоевский мог бы быть чем-то большим, чем психолог – одержимым, который пытается сам из себя изгнать демонов. В том смысле, что его психология просвечивает самые «запредельные» и потаённые укромные уголки современной науки изощряться во лжи. В конечном счёте, его труды со всеми преступниками, возомнившими себя Наполеонами[694]694
  Отсылка к Раскольникову.


[Закрыть], атеистами и мятежниками, может быть, самая обширная исповедь минувшего века, который у него кажется прикованным к церкви, как Прометей к горам Кавказа.

Создать вяжущее насилие. Если для нас действительно священна идея героя – вопрос касается выдачи военных преступников, – тогда свят наш герой, будучи дарующим жизнь охранителем её, но не убийцей, который преступил закон и уничтожил его.

Создать вяжущее насилие: это значит восстановить веру и сделать возможным новый порядок.

Вчера состоялась регистрация нашего с Эмми брака в загсе Берна. Вчера же была готова перепечатка «Клейма» Эмми. Сегодня мой 34-й день рождения. В ближайшие дни мы уезжаем.

Бегство к основам, на твёрдую почву

С трудом нам удалось получить несколько комнат в собственном доме[695]695
  Супруга Балля Эмми Хеннингс вступила в права наследства и стала хозяйкой дома, принадлежавшего её матери. Могила, упомянутая в конце записи, вероятно, могила матери Эмми. Вскоре они с Баллем продадут дом и вернутся в Швейцарию, поселившись в Тессине (см. запись от 18-го сентября того же года).


[Закрыть]. По прибытии мы в прямом смысле слова сидели на лестнице. Люди смотрели на нас, будто мы незаконно проникаем в чужое жилище. Надеемся устроиться в здешних чудных условиях, а раз Швейцария нас не забаловала, то жизнь и здесь должна наладиться. В саду всё ещё стоит старый куст бузины – он такой же, каким Эмми видела его в детстве и часто писала мне об этом. Мы посетили могилу на этой непривычной родине и положили на неё цветы.

В этом мёртвом портовом городке у меня теперь хватит времени для раздумий и чтобы привести в порядок мои бумаги. Здесь так тихо, почти уютно. Домохозяйка Эмми – это приятная мысль. Только есть некоторое чувство, что я здесь всё ещё в гостях. Начатая ещё в Берне рукопись подвернулась мне под руку. Хочу выписать из неё сюда существенное.

* * *

Герои немецкой совести (от Экхарта до Ницше) все стояли вне иерархии, за исключением единственного – блаженного Сузо; но он как раз и написал самую совестливую немецкую книгу: свою жизнь.

* * *

Удовольствие всякого распутства, а также войны, зиждется на мести по отношению к культуре. Мы считаем это ниже своего достоинства – наслаждаться подобным образом. Но мы и запрещаем себе останавливаться на полдороге и подобно Лотовой жене застывать соляным столбом[696]696
  См. 19-ю главу ветхозаветной Книги Бытия.


[Закрыть], то есть становиться горьким монументом.

* * *

Человечество подобно благородным плодовым деревьям, которые нуждаются в подпорках и подвязке, чтобы созревать и расти. Оставленные на произвол судьбы, они вырождаются и дичают. Это великое учение последних четырёх столетий немецкой истории. Желание до сих пор выступать за автономию отдельного человека и нации стало смешным, когда видишь следствия, к которым привела эта автономия.

* * *

Нельзя в наше время слишком полагаться на суждение большинства и народа; лучше всего к нему вообще не прислушиваться. Пятьдесят лет материализма – неподходящая подготовительная школа для заслуживающего внимания суждения о собственной и чужой сути.

* * *

Гёте и Ницше так осознанно работали над образом нации, словно тот гончар над формой, которую он сто раз пропускает через свои взвешивающие, запечатлевающие руки. Решения двух этих умов надо воспринимать с огромным пиететом, а отвергать их можно только после тщательной проверки. Оба снова и снова высказываются за проясняющее проникновение в действительность. Оба выступают против отвлечённого, потустороннего и упоения музыкой. И сами себя объявляют аристократами и психологами. Это указывает на дурную силу враждебного рода, на плебейскую, мнимую, античеловеческую черту нации. Оба они, впрочем, выступают защитниками прекрасных и вышних образов и радетелями за светскую обходительность.

К философии средневековья:

1. Вместе с Дунсом Скотом[697]697
  Дунс Скот (1266–1308) – шотландский богослов и философ. В учении Дунса Скота воля (причинность) божества и человека стоит выше разума, в отличие от томизма (учения Фомы Аквинского).


[Закрыть] я – за примат воли над разумом. Разум – это пассивное, количественное и «хозяйственное» достояние большой важности. Выше него стоит воля, для которой разум служит предпосылкой и трамплином для восхождения.

2. Наглядный характер познания могла поставить под сомнение только та эпоха, которая была либо не в состоянии согласовать своё познание с опытом, либо формулирование сути вещей с помощью слов осталось позади и было отвергнуто. Отрыв разума от вещей – враждебное и поэзии и слову направление духа, которое возобладало в трудах Декарта, Спинозы и Канта, а при Дюране[698]698
  Гийом Дюран де Сен-Пурсен (ок. 1272–1334) – французский епископ, учёный схоластик, доминиканец. (Прим. переводчика.)


[Закрыть] в XIII веке уже существовало в прообразе – оно приносит с собой катастрофу особого рода. Отделяя слово от предмета, мы распускаем природу неслыханным доселе образом, а отделяя форму от материи[699]699
  Балль касается роли аристотелевских понятий материи и формы в средневековой философии. Подробнее об этих сюжетах, требующих обстоятельного рассмотрения, см. книгу Р. А. Лошакова «Различие и тождество в средневековой и греческой онтологии».


[Закрыть], мы придаём последней всю ту исконную чудовищность, которой мы сейчас всюду беспомощно подлежим и вверены ей до кровавого пота.

3. Символический же взгляд на вещи, обычный в раннем средневековье, был попыткой обойти понимание вещей, при котором они наделяются теми или иными качествами. Тогда хотели понимать не вещи сами по себе, а себя самого в этих вещах. А это большая разница. При этом средневековью был не чужд яростный реализм. Люди отнюдь не были мечтателями; они видели вещи насквозь. Они только отказывались потрошить свои наблюдения для их использования. Они были в сто раз благороднее нас теперешних. Они вели наблюдение с другими целями, не как мы. Они имели респект даже перед явлениями животных и безжизненных предметов как перед Божьим чудом. Они стремились к анализу для души, а не для пользы своей мошны. Обрести золото души, а не кошелька.

4. Экхарт говорит о лишённом образности созерцании Бога в каждой душевной искорке[700]700
  Речь идёт об образе божественной любви из наследия немецкого мистика XIII–XIV вв. Майстера Экхарта: «Потому по необходимости верно то, что я сказал: Подобие и горячая любовь возносят, ведут и доставляют душу к первому истоку Единого, которое есть Отец всех „на небе и на земле“. ‹…› Для сказанного у нас есть зримый образ: когда телесный огонь дерево возжигает, искра приемлет природу огня и отождествляется с чистым огнём, а тот тотчас возносится к небу» («Книга божественного утешения», перевод М. Ю. Реутина).


[Закрыть]. Как будто «душевная искорка» не была образом; как будто можно было уйти от образности, пока ты сам являешься лишь образом. Если Моисеев закон запрещает создавать образ Бога[701]701
  См. ветхозаветную книгу Исход, гл. 20, ст. 4.


[Закрыть], то, пожалуй, лишь потому, что Бог сам есть образ и потому что больше не почитаешь цельную божественную личность, если так по-человечески создаёшь образ образа.

5. Поскольку человек не в состоянии уйти от образности, всякая отвлечённая абстракция как попытка обойтись без образа ведёт лишь к обеднению, разбавлению, дурной замене процесса говорения. Отвлечённость питает заносчивость; она позволяет человеку казаться богоравным или богоподобным (пусть лишь иллюзорно). На деле же она ослабляет его близость к Богу, его наивность, его веру. Привязывающую, впитывающую силу, которая является предпосылкой всякого приятия и всякой отдачи. Трудно представить, как могут совмещаться абстракция и образность.

Вечерами мы читаем «Лурд» Золя. Нам очень нравится маленькая Бернадетта Субиру[702]702
  Роман «Лурд» (1894) французского писателя Эмиля Золя (1840–1902) рассказывает о паломничестве больных и увечных к гроту в пиренейском городе Лурд на юго-западе Франции, где зимой 1858 г. местной служанке Бернадетте Субиру (1844–1879), согласно католическому преданию, стала являться Дева Мария.


[Закрыть]. Тот парад монструозных, неправдоподобных болезней, то шествие преступлений, какое описывает Золя, вот уже несколько дней не идёт у меня из головы. В этой патологической выставке диких опухолей и грыж скачет, трясётся и корчится вся наша эпоха. А совсем иное – простодушие девочки, которой лицезреет видение: что за небесный цветок! Являющуюся ей Деву она постоянно считает просто благородной барышней и даже не спрашивает себя, откуда бы той взяться в сыром пиренейском гроте.

Постскриптум к философии средневековья:

Для философа грех конфликтует с разумом и является отрицанием разума; при этом собственная мера и собственный опыт определяют, что есть разум. Для теолога грех есть нечто другое; для него – это оскорбление Бога и нарушение действительно существующего права. Это справедливо: ибо кто даёт напрокат смертному человеку бессмертную душу, у того и сохраняются права на неё; и кто приводит человека к присяге, тому он должен сохранять верность. Описанное здесь Божеское право устанавливается в таинстве крещения и миропомазания. Можно придерживаться при этом того мнения, что хорошо, мол, чтоб человек принимал эти таинства вполне осознанно и ответственно[703]703
  Так происходит в протестантизме. В католицизме таинство миропомазания проводится над ребёнком в юном возрасте после крещения и именуется конфирмацией (см. также следующую запись).


[Закрыть], и новообращённые действительно обладают некоторым преимуществом. Но церкви лучше знать, почему она держится за крещение младенцев и конфирмацию детей.

* * *

Одно время я много говорил и писал о нарушении права и вине. И всё-таки нарушал, должен признать, свою некогда принесённую церкви присягу верности. Конечно, я был ребёнком, когда принял святую конфирмацию, но то был особый призыв – узреть и хранить себя. Теперь я стремлюсь назад к церкви, а жизнь в промежутке между детством и сейчас полна ошибок. От всех неверующих я мог бы это утаить; но от священника не получится. Я был одним из самых ярых «ревнителей за мораль», и теперь должен признаться: я и сам их часть, я один из них[704]704
  По свидетельству супруги Балля, именно с июня 1920 г. он становится практикующим католиком.


[Закрыть]. Как я мог бы стереть моё предательство и устоять перед самим собой? Тем, что я пою хвалу оскорблённого? Чем была бы моя хвалебная песнь и что могла бы означать? Так поёт ворона своим хриплым голосом. Domine, peccavi. [«Господь, я согрешил».]

Сегодня я закончил «Фантастический роман». Он должен называться «Тендеренда», по имени Лаврентия Тендеренда, церковного поэта, о котором в книге под конец идёт речь. Я могу сравнить эту книжицу только с тем благоустроенным магическим сундучком, в каких старые евреи запирали, как они верили, Асмодея[705]705
  Имя злого духа в иудаизме, упомянутого, в частности, в книге Товита (3:8), в православии и католицизме входящей в Ветхий Завет.


[Закрыть]. Снова и снова я все последние семь лет играл этими словами и фразами в муках и сомнениях. Теперь книжечка готова, и для меня это желанное освобождение. Все те приступы озлобления могли таиться в том, о чём св. Амвросий говорит[706]706
  Отрывок из католического гимна Те lucis ante terminum («Тебе пред окончаньем дня»), приписываемого латинскому богослову IV в. Амвросию Медиоланскому.


[Закрыть]:

 
Procul recedant somnia
Et noctium phantasmata,
Hostemque nostrum comprime.…
 
 
[«Прочь отступят грёзы пусть.
И видения ночные.
Нашему врагу воли не давай…»]*
 

* * *

Между тем я несколько дней пробыл в Берлине и привёз оттуда домой безутешное, неопределённое впечатление, как после опустошительного карнавала перед постом, где всё было замешано на крови, на преступлении и позоре. Сколько там было раньше знакомых! А теперь я не нашёл никого, с кем мог бы откровенно и по-человечески поговорить. Что касается моего собственного образа мысли и взглядов, я опережаю их быстрее, чем успеваю записать, и одно это, мне кажется, указывает на стремительные и глубокие изменения также и в окружающем мире.

Le Latin mystique. Les Poètes de l'Antiphonaire et la Symbolique au moyen âge par Rémy de Gourmont. Préface de J. K. Huysmans. (Paris, Mercure de France. 1892)[707]707
  Труд французского писателя и художественного критика, редактора ряда журналов, близких символизму, Реми де Гурмона (1858–1915) «Мистическая латынь. Поэты католической литургии и символизм в Средние века» (1892) с предисловием писателя Жориса-Карла Гюйсманса (1848–1907).


[Закрыть]

Тут я должен поблагодарить Прусскую государственную библиотеку[708]708
  Единственные, пожалуй, добрые слова в адрес Пруссии в книге Балля.


[Закрыть]. Я нахожу, что в этом труде, на который меня навёл Сиття, и о котором так великолепно писал Блуа, соединяются все мои многообразные интересы и стремления. Какой же мне понадобился «обходной манёвр», чтобы добраться до этой книги!

Примечательно: все те умы, которых представляет эта книга, остаются птически неизвестными как поэты. Их стихи передавались из уст в уста через столетия, возникали из традиции и частично умирали вместе с ней. Но их имена даже в церкви едва упоминаются.

Все эти поэты – аскеты, монахи и священники. Они пренебрегали плотью и всяким излишеством. Здешний мир не очаровывал их. Из женщин им известны только две: Мария и Магдалина.

Стихотворение для них – последнее выражение сути вещей, и тем самым является гимном и поклонением. Их поэзия – одно из именований божества, таинственная печать, духовный экстракт.

Однако я хочу кое-что подытожить, а не просто сотрясать воздух.

Клавдиан Мамерт[709]709
  Пояснения в примечании для списка следующих богословов даются, лишь когда необходимо дополнить сведения, приводимые самим Баллем.


[Закрыть]

Оратор, философ, поэт, комментатор, музыкант, певец и солист хора; видный мыслитель V-гo века. В своём трактате De statu animae [«О состоянии души»] он выдвигал удивительно идеалистические и достаточно подрывные теории. Затем сочиняет Pange, lingua gloriosi [«Хвалу сложи, о мой язык, [венцу борьбы ты] славной»[710]710
  Этот стих издавна приписывался историками церковной поэзии Клавдиану Мамерту, но со времени выхода программного «Словаря гимнологии» (1892) Джеймса Мирнса (1855–1922) автором его чаще считают Венанция Фортуната (VI в.). Латинский гимн с таким же зачином, но воспевающий не Страсти Христа, а святое Причастие, написан позднее Фомой Аквинским.


[Закрыть]].

Рабан Мавр[711]711
  (Х)рабан Мавр (780–856) – немецкий богослов, писатель, поэт. Аббат и архиепископ. Автор одной из первых средневековых энциклопедий «О природе вещей». (Прим. переводчика.)


[Закрыть]

Будучи епископом Майнцским, он никогда не ел сам, если не потчевал при этом за своим столом сотни бедняков. Как поэт он написал гимн Vent, creator Spiritus [«Приди, о дух творящий»], один из непреходящих памятников «Каролингского возрождения».

Одон Клюнийский[712]712
  Одон Клюнийский (ок.878–942) – католический святой, бенедиктинец, второй аббат Клюни, инициатор реформы западного монашества. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]

Не был собственно поэтом; его ум, как говорит Реми[713]713
  Реми де Гурмон, автор книги, содержание которой излагает Балль (см. выше).


[Закрыть], был слишком метким и исполненным положительного богословия, слишком занят практическими реформами Церкви и нравственной пользой, чтобы достигать потрясающих сближений слов и идей, которые так существенны для поэзии. Пятнадцати слов ему хватило, чтобы символически кратко изложить всю историю святой Марии Магдалины:

 
Post fluxae carnis scandala
Fit ex lebete phiala,
In vas translate gloriae
De vase contumeliae.
 
 
[Взыграла плоть – слаба, но жизнь не будет прежней.
Котёл аляповатый чудом стал бокалом нежным.
Сосудом славным стал и превратился в храм
Сосуд, в себе хранивший лишь бесчестье, срам.]*
 

(Я должен перевести это для Эмми.)

Фома Кемпийский[714]714
  Фома Кемпийский (1380–1471) – немецкий католический монах, писатель и мистик, предполагаемый автор трактата «О подражании Христу». (Прим. переводчика.)


[Закрыть]

Находит в секвенции[715]715
  Секвенция – жанр средневековой католической литургической поэзии, возводимый к ритмическому пропеванию «Аллилуйи». Состоит из строф с равным количеством слогов, в церковной поэзии зрелого и позднего Средневековья – рифмующихся.


[Закрыть] скрытый принцип, который руководит стилем его «Подражания Христу» и других его мистических трактатов. Папа Григорий и Пётр Достопочтенный дали ему совет: «Иди путём бедности, причём больше духовной, чем телесной». Так из выкрика «Аллилуйя» в ходе богослужения возникла секвенция, отсылая к «бессилию людей выразить божественный язык и горестный вздох человека по вечной родине». «Аллилуйя» поначалу была символическим продолжением хора детей, распевавших звуки «как придётся». Потом на её место вступила художественная форма секвенции.

Пётр Дамиани

Из него я хочу процитировать только одно стихотворение, которое особенно люблю:

 
Ego sum summi Regis filius
Primus et novissimus
Qui de coelis in has veni tenebras
erare captivorum animas
Passus mortem et multas injurias…
 
 
[Я – сын царя превышнего,
Родился прежде всех и после всех.
С небес я прибыл в эту темень, эту долю,
Чтоб душам пленников греха дать волю.
Смерть испытал. И много беззаконий…]*
 

Это будет актуальным всегда и во веки веков. Вот другое стихотворение того же Дамиани:

 
Hora novissima, tempora pessima sunt, vigilemus.
Ecce minaciter imminet arbiter ille supremus.
 
 
[Час – последний, времена – дрянные. Так не спим!
Судия грядёт. Он грозен. Приговор не отменим.]*
 

Марбод[716]716
  Марбод (ок. 1040–1123) – латинский поэт и церковный деятель, епископ города Ренн, во французской Бретани. Автор «Поэмы о драгоценных камнях», также известной как «Лапидарий».


[Закрыть] (умер в 1125 году)

Это поэт, для которого всё – символ, аналогия и соответствие. Его книга «О драгоценных камнях» (Liber de gemmis) рассказывает о магическом действии и силе бриллиантов (об этом знали и Провидица из Префорста и Кернер[717]717
  Юстин Кернер (1786–1862) – немецкий врач и писатель, автор книги о немецкой духовидице Фредерике Гауффе (Ваннер, 1801–1829) «Провидица из Префорста» (1829). Префорст – горное селение в Вюртемберге, где она родилась. С 1826 г. Кернер, сторонник учения о магнетизме Франца Месмера, лечил «магнетически восприимчивую сомнамбулу» Фредерику Гауффе «месмерическим» методом, близким гипнозу.


[Закрыть]). Но для того, чтобы камни показали своё действие, их носитель должен быть целомудренным, то есть обладать чрезвычайной силой чувств. Марбод перечисляет свойства отдельных драгоценных камней, а потом говорит, что на них построен небесный Иерусалим, и удивительно глубоко связывает двенадцать апостолов с двенадцатью камнями. Так получается комментарий к стихам 19 и 20 из главы XX-й Апокалипсиса.

Бернард Клервоский

К нему составитель книги выказывает особенное почтение, и он прав: даже образ Гёте бледнеет рядом с ним. Бернард описывается следующим образом: «С величавой речью; оратор, поэт и словотворец в латыни и французском языке, изобретатель новых форм, ритмов и чисел; человек дела, основатель более чем ста шестидесяти монастырей под реформированным им уставом св. Бенедикта, истинного Папы стран Запада среди десяти номинальных Пап; теолог и наставник душ; святой, а это значит: всеобъемлющий в слове, деле и любви; создание, столь обширное и всеохватывающее, что это устрашает и трогает, как видимый залог доказательства милости того, кто является абсолютным искусством».

 
О vous, messeigneurs et Mesdames,
Qui contemplez ceste pointure,
Plaise vous prier pous les âmes
De ceulx qui sont en sepulture.
 
 
[Мадам, месье, почтенные мои,
Вы лицезреете сию картину,
Да будет вам по нраву помолиться
За души тех, кто уж в помине.]*
 

Так он пишет свою собственную эпитафию. Ни слова о грядущих «веках», в которых не потеряется след всякой вещи.

 
De morte n'eschappe créature
Allez, venez, après mourez,
Ceste vie c'y bien petit dure,
Faictes bien et le trouverez.
 
 
[Творенье всякое – от смерти не уйдёт.
Ну что, спешите!.. Но потом умрёте.
Ведь жизнь так коротка сия.
Добро творите, и добро найдёте.]*
 

Адам Сен-Викторский[718]718
  Адам Сен-Викторский (1112–1146) – французский поэт, автор гимнов и секвенций на латинском языке; монах-августинец. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]

Его совершенное благозвучие законченной фразы. Адаму было суждено открыть его и придать ему форму ещё до того, как Фома Аквинский смог пропеть свою эвхаристию. А теперь – чудо:

Сам Фома Аквинский

Величайший философ церкви, а также великий поэт. Так и напрашивается замечание, отпущенное Реми де Гурмоном: что все эти поэты тем выше стояли по уровню искусства и символа, чем бóльшими философами и чем более значительными умами они были. В основе этого лежит абсолютный и надёжный закон: в слове кульминируют форма, интеллект и личность. Но не встречается, как у всех мыслителей Нового времени, расщепление того рода, что кто-то может быть большим поэтом, хотя он невеликого ума человек; или значительный философ, но мелкий и чёрствый человек. Фома по велению Урбана IV[719]719
  Урбан IV (Жак Панталеон, 1195–1264) – Папа Римский в 1261–1264 гг.


[Закрыть] составил всю обязательную церковную службу святых таинств. Он выбрал для неё фрагменты из Писания и из Отцов церкви, редактировал весь порядок текстов, который должен был стать новым: гимны, прозу, молитвы, некоторые стихи и «ответы». Так он стал автором стихов Lauda, Sion [«Воспой хвалу, Сион…»] и Tantum ergo [«Итак, великий столь…»].

Пока государство не признает превосходящий авторитет непогрешимой церкви и не принудит своих граждан принадлежать к лону церкви или покинуть страну, до тех пор придётся принимать в расчёт латентное состояние революции; ибо непонятно, почему всё общество может восставать против духовного авторитета, а отдельная личность не может против общего союза интересов.

* * *

Свобода в её немецкой формулировке: в этом я был некогда очень немцем. Моё поистине неукротимое, пуще усугубившееся на последних примерах своеволие[720]720
  См. предыдущую запись Балля весьма «экстремистского» содержания.


[Закрыть] едва ли кто мог превзойти. Оно доходило в политике до анархизма, а в искусстве до дадаизма, который был, собственно, моим созданием, или лучше сказать, моей усмешкой. Моральная атмосфера Швейцарии, которую я зачастую ощущал как гнетущую – она мне в целом всё-таки пошла на пользу. Я научился понимать симптомы моральной порчи и их происхождение. Понял, что весь мир, распадающийся вокруг в Ничто, взывает в итоге к магии, к слову в качестве печати и последнего ядра жизни. Может быть, однажды, когда акты запечатают и сдадут в архив, моим стараниям понять суть [нашей эпохи] и [подобающее] сопротивление ей не откажут в некотором одобрении.