Текст книги "Бегство из времени"

Превосходная степень имеет в Германии традицию: у Клейста, Вагнера и Ницше. А также в иудаизме на Востоке; вообще в иудаизме немецком. Со времён Руссо сенсация служит тому, чтобы высвободить Просвещение из темницы силлогизма; отвлечь публичное внимание от академии. Клейсту в этом не повезло; Ницше тоже. Как можно защититься?

* * *

Как же можно забыть свои собственные мысли? Я ещё в берлинских записях нахожу, что с демоническим покончено[269]269
  См. запись от 25-го ноября 1914 г.


[Закрыть]. При помощи демонического уже не получится отличаться от остальных. Новое доказательство того, что умствования значат теперь не так много; ибо противостоять музыке инстинкта я всё же не могу, а позволяю ей увлечь меня.

И об интуиции я уже писал ранее, что она причисляется к «шиваистским препятствиям»[270]270
  См. запись от 3-го июля 1915 г.


[Закрыть]. А я ей при всём том подвержен. Наука, конечно, права, когда выступает против произвола фантазии и чувств. Правда, это ничего не меняет в её ранге, но всё же показывает, что она строга ко всему сомнительно иррациональному.

* * *

Поразительно, что для Спинозы, который как-никак был учёным, scientia intuitiva [«знание, способное прозревать», то есть интуиция] представляет собой высшую форму познания. Согласно индусам, ошибочное заблуждение – принимать интуицию за нечто вышнее[271]271
  См. запись Балля от 3-го июля 1915 г. о «Саурапуране».


[Закрыть]. Scientia intuitiva соблазнила Спинозу рассматривать природу как божественную сущность, поэтому он и считает интуицию божественной, хотя она остаётся заключённой в природе.

* * *

Следует быть начеку. Долголетие и бессмертие наличествуют и во зле. Если бы это было не так, то где бы учились те, кто разрушают?

День, полный чудес. Почувствовать его – тоже кое-что. Опадает листва. Синие благородные гроздья свисают с лозы – округлые и спелые – на склонах холмов. Теперь я всё-таки знаю, куда ещё можно сбежать из Цюриха: в Тессин[272]272
  Тичино (Тессин), область на юго-востоке Швейцарии. Балль поселился в деревне Агнуццо или Аньуццо (Agnuzzo) в Тессине (запись от 18-го сентября 1920 г.). (Прим. переводчика.)


[Закрыть].

* * *

Эмми находит, что немецкий язык беден на слова нежные и «любовные». А датский, мол, на них бесконечно щедрее. Беседуем с ней о галантности, в пять часов утра. Галантность – это когда открываешь, слой за слоем, тысячу мелких украшательных, одаривающих и обогащенных нежностей. Утешение в любой момент. Маленькие регулярные затраты, изобретательность ради украшения. Вся эта возня и игра создаёт галантность, а всякая галантность связывает, обязывает. Кто лепит из глины, у того всегда наготове вещи, которые он может раздарить. Это гуманизирует отношения, обусловливает ответные подарки, разговор, беседу. Галантность – это, собственно, стихия жизни творческих натур. Может, и сама творческая продуктивность – это просто галантность. Gratiae gratis datae[273]273
  Благодать, данная человеку даром (gratiaegratis datae), выражение блж. Августина. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]… В немецком языке слишком подчёркивается воля, конструкция[274]274
  Отсылка к конструкциям немецкой грамматики, где, среди прочего, вынесение приставки в сложном глаголе в конец предложения как бы подчёркивает «жёсткую нерушимость» её форм.


[Закрыть]. И даже, мол, ценится у немцев грубость и негалантность, то есть непродуктивность. Поэтому ты никому ничего не должен и сам никому не симпатичен.

Вежливость по отношению к окружающим тесно связана с галантностью. Каждая мелочь не обязательно должна быть правильной и соответствовать истине; говоришь из вежливости, из галантности и то, что неверно: чтобы соответствовать нормам. Кто выступает против галантности, сам себе не может нравиться; потому что галантность потребна и тебе самому, твоей собственной душе, которая так часто бывает не в настроении, что только галантность и может её развеселить и взбодрить. Нельзя обращаться с собой как держиморда. Нехватка галантности омрачает и раздражает. Живость и галантность – почти одно и то же. Жизнь хочет быть в форме не только в определённое время, а в любой момент, быть залюбленной насквозь и пронизанной светом. Неудобоваримые происшествия в любой момент сопрячь с вымыслом[275]275
  То есть: скрыть неудобное под декоративными, «ложными» словами.


[Закрыть]: вот триумф галантности.

Я люблю свой народ как никакой другой, в этом я, по сути, не знаю себе равных. Но я не люблю свои озорства и свои безобразия. А иначе что же это была бы за «обезьянья любовь»! А если безобразие стало второй натурой – извести его можно не иначе, как стальным неустанным контролем и дисциплиной. Мне часто кажется, что такие трудности испытываю я один, но всё же не могу и не хочу это принять. И опасность, связанную с этой своей «нелёгкостью», я отнюдь не упускаю из виду. Пусть против меня будет целая свора тех, чьё личное пристрастие высвечивается в моём беспристрастии.

* * *

Хеббель[276]276
  Фридрих Хеббель (Геббель, 1813–1863) – немецкий поэт и драматург.


[Закрыть] в своих дневниках пишет, что еврей с некоторыми деятельными затратами свободной воли может избавиться от свойств, отделяющих его от общества, и легко может стать человеком таким же, как все остальные[277]277
  В дневниках Геббеля есть множество заметок на этот счёт. Он считал равноправие иудейского населения делом не столько легко осуществимым, сколько опасным для христианского: «Раскрепощение иудеев на тех условиях, которые они предписывают, в более широкой перспективе могло бы привести к кризису, который сделает необходимым раскрепощение христиан» (дневниковая запись от мая 1843-го г.).


[Закрыть]. Немецкость, известная всему миру как нечто особенное, как взращенная форма благо– или дурновоспитанности, как искусственный продукт, противостоящий обыкновенной человечности: должен ли этот род немецкости так глубоко господствовать в самой сути характера каждого из нас, что следы его уже неистребимы? Но ведь это же нельзя принять.

* * *

«Человеком стать – это искусство»[278]278
  Известный афоризм Новалиса из афоризмов о поэзии в его «Фрагментах».


[Закрыть].

(Новалис)

«Люди, которые ведут битву на Сомме, – говорит Эмми, – не могут вести внутреннюю борьбу. Так уж положено»[279]279
  Битва на берегах реки Сомма на севере Франции (лето и осень 1916 г.) была одной из самых кровопролитных в ходе Первой мировой войны (ок. 1 млн. погибших).


[Закрыть].

Она считает битву на Сомме реальной преисподней, предречённой. Видела картинку, люди в зверского вида противогазах, похожих на хоботы или намордники[280]280
  Вероятно, речь о химическом оружии, впервые полноценно применённом Германией в ходе Первой мировой войны весной 1915 г., что повлекло массовое использование противогазов.


[Закрыть]. «С тех пор я верю, что это правда ад, о котором уже было написано. А почему бы этому не бывать?»

* * *

Исходный и ближайший материал для человека – всегда он сам. Работать над самим собой как над статуей на постаменте, которую не расшатать и не истолковать превратно. Все системы философов – лишь комментарии к великим личностям. Великая личность – система координат своего века в её сути. Двойное задание: самодисциплина и оборона.

* * *

Оторванные от реальной жизни пиявки, которых Кант прописал нации[281]281
  Вероятно, философы, рефлексирующие о жизни, вместо того, чтобы в ней участвовать (см. записи от 30-го ноября 1917 г.).


[Закрыть], пугающе размножились. Пора их снимать, если пациент не обречён пасть их жертвой.

Тцара, Арп и Янко написали мне из Цюриха письмо, что я непременно должен приехать; моего присутствия настоятельно желают.

* * *

В такое время желание чем-то быть и что-то изображать было бы забавой для нужд украшательства.

* * *

Что такое философ. Бывают люди, которые работают над планом. В прежние времена люди, которые вызревали в «крепкое» время, могли всю свою силу обратить на возгонку себя. Нынешний философ тратит две трети своей жизни на бесплодные усилия сориентироваться в хаосе.

Допустим, меня пригласили бы поработать в литературно-художественном обозрении, которое:

1. отвергает войну;

2. считает, что в этой войне виновата международная буржуазия;

3. стремится к взаимопониманию, к братанию тех индивидов, которые с нетерпением ждут нового общества за пределами своей страны.

То я бы отказался по следующим причинам:

1. потому что я считаю важнее сперва изучить, насколько справедливы претензии, предъявляемые моей стране, и что можно предпринять для их устранения;

2. потому что важнее сперва воевать против ложных мнений собственных сограждан, чем искать братания, которое нежелательно для враждебной партии;

3. потому что активное «вынесение сора из своих изб» постепенно создаст существенную основу, истинные очертания, следствием которых станет уравнивание наций в их основаниях.

Так я вижу рождение нового идеала взаимопонимания из всего-навсего направленной вглубь, а не вовне духовной работы. Всё остальное кажется мне потерей и пустой тратой времени.

Здание, построенное на лжи, рушится. Надо отойти как можно дальше – в предания, в отчуждённость, в сверхъестественное – чтобы тебя не задело осколками.

* * *

Унижения и самоистязания.

* * *

Хюльзенбек шлёт свои «Фантастические молитвы»[282]282
  См. запись от 1-го марта 1916 г.


[Закрыть]. «Я уже несколько недель, как решился, – пишет он, – вернуться в Германию, но в настоящее время не могу уехать, поскольку страдаю от тяжёлого нервного заболевания желудка. Ужасно, кромешный ад, не сплю, постоянно рвёт, это, может быть, наказание за ту дадаистскую надменность, которую ты, так тебе кажется, теперь узнал. Сопротивление против этого искусства всегда было сильным и у меня. Нашёлся один француз, необыкновенный: Леон Блуа[283]283
  Леон Блуа (1846–1917) – французский писатель, мыслитель-мистик. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. Из моей книжки Ты увидишь, что моё желание стать иезуитом не уменьшилось».

* * *

Преувеличения были для меня целительны.

Это нехудожественно и вредно для здоровья – желать изображать свой пол.

Грубый натурализм, анимизм, маринеттизм.

Всюду отчаяние из-за обезбоженного мира, который вцепился в классицистские фразы.

Заползти подальше за объекты. Исчезнуть.

Иной из-за своих желаний и грёз, из-за магии слова так запутался в клятвах, что неосознанно обязался, пока пребывает на этом свете, вести жизнь, отмаливающую его грехи, если не хочет прослыть предателем собственного духа.

* * *

Цель моего «Фантастического романа»[284]284
  Хуго Балль «Тендеренда-фантаст: Роман 1920 года». – Состав. серии С. Кудрявцев; Пер. Т. Набатниковой; науч. ред. и коммент.к. Дудакова-Кашуро. – М.: Гилея, 2013. (Прим. переводчика.)


[Закрыть], начатого два года назад, осенью 14-го: разрушение жёстких границ моего внутреннего мира. Если я закончу роман, я заранее напишу его критический обзор.

Вся сатира и ирония нацелена на наивность. Только наивный человек может испытывать веселье из-за того противоречия, которое возникает, когда персоны и вещи безукоризненно перешагивают свою естественную границу и причинные связи. От нашей наивности пострадала запутанная хроника утрат нашей эпохи. Когда солдат теряет свой глаз, пока грезит о поле боя как «лиловом пейзаже». Когда профессор становится сторонником войны, а чёрт выступает в обличии приятной дамы с пышным фальшивым задом[285]285
  В оригинале упомянуто популярное у женщин в 1860-1880-х гг. приспособление под названием «турнюр» или «парижский зад» (куль дё пари) – подушечка, подкладываемая в платье на уровне талии для придания большей пышности нижней части фигуры.


[Закрыть]. Когда пожилая культура, вопреки всему, гримируется юной и начинает шалить[286]286
  Вероятно, отсылка к Германии с её тысячелетней культурным наследием, «резво» пошедшей на Первую мировую войну.


[Закрыть]. В такие моменты только дети и дадаисты ещё ощущают небывальщину и абсурд предлагаемых искажённых обстоятельств. Конечно, наивность детей может казаться бессердечной, жестокой, а всякий смех (будучи сокращением определённых мускулов) даёт знать, что причина его – недоумение. Да и с чувством абсурдности само противоречие ни в коем случае не устраняется и не излечивается. Но наивность всё же имеет отношение к [душевному] здоровью. Куда же мы придём, если отступление от приличий больше не будет восприниматься как заблуждение?

* * *

Последовательно движение против интеллектуализма должно было бы нацеливаться на то, чтобы избегать суждений вообще и своих собственных суждений в частности.

* * *

Фиглярство и донкихотство: и то, и другое иррационально. Первое исходит из исподней вульгарности, второе – из вышнего великодушия. Не надо стремиться быть одновременно и Санчо Пансой и Дон Кихотом.

В странном состоянии душевного расщепления я закончил сегодня «Фламетти», маленький роман страниц на сто семьдесят. В качестве побочного труда, в качестве иронического комментария к дадаизму он может исчезнуть вместе с последним.

* * *

Задача, перед которой другой содрогнулся бы и не пожелал подходить к ней близко, да что там, не счёл бы даже возможной или даже нужной – вот такая задача, пожалуй, была бы как раз для меня.

Посещение Мадонны-дель-Сассо[287]287
  Мадонна-дель-Сассо – католический храм в Локарно. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. Этой вознесённой дамы, кажется, не оказалось дома. Но влияние её ощущается повсюду в окрестностях. Она может в любой момент явиться каждому. Правда, прошло уже много времени с тех пор, как она явилась Брату Бартоломео. Это было году в 1480-м[288]288
  Храм возведён на месте, где, по преданию, в 1480 г. Дева Мария с младенцем явилась францисканцу Бартоломео Пьятти. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. Но какое значение имеет время для таких вышних господ. Её игрушка внизу, в маленькой часовне: овечка с длинным носом; апокалиптический верблюд из гипса, художественно закативший глаза. Картины, пожертвованные в дар храму, наверху: умирающие дети на немыслимых ложах, опрокинутые романтического вида почтовые кареты, гадюки на ступенях лестниц. Близость чумы и наводнений вызвали во мне некоторую дурноту, но так, наверное, и должно быть. Много серебряных сердечек есть в её доме. Красивая, милая картина Джорджоне[289]289
  Джорджоне (Джорджо да Кастельфранко, 1477–1510) – итальянский живописец.


[Закрыть], полная благозвучия и гармонии. Позади синего, в звёздах, занавеса монахи наскоро совершают молитву. И филигранная сцена встречи Марии с её кузиной растрогала меня. Но весь небесный град показался мне всё-таки заброшенным. Всё патриаршество, их прислужники праздно нюхают красивые цветы в галереях. Старые каштаны в ущелье – как покинутый парк, когда владыки перебрались в другое место. Резиденция пустовала. Пожалуй, надо будет прийти, когда явится множество паломников, когда будет жизнь и день аудиенции.

Четыре дня пробыл в Цюрихе с Франком. Получив его тревожное письмо, я туда и поехал. Его «одиночество». Я, мол, единственный, кто думает и чувствует так же, как он. Во время поездки в Манненбах он зачитывал мне кое-что из новой рукописи: первое, что он написал после перерыва в несколько недель. Его характер человека, ожесточённого к себе самому.

В Цюрихе: Тцара читает и даёт мне, пока я отвлёкся, несколько новых стихотворений. По дороге домой я потерял всю пачку. Я не мог припомнить, где мог оставить стихи. Плохо спал, встал и в четыре часа утра был в Нидердорфе, чтобы в компании уличных дворников поискать стихи в сточных канавах. Тщетно. Бюро находок, газета. Всё напрасно. Рукопись пропала. Я еле отважился признаться Тцаре, а Франк считает: «Это подсознательное. Просто для Вас больше нет в них ничего интересного».

* * *

Эрматинген[290]290
  Селение в кантоне Тургау на северо-востоке Швейцарии.


[Закрыть], маленькое гнёздышко, благоухает разными сортами яблок. В садах ещё цветут астры и розы. Широкие улицы и заляпанные грязью вывески трактиров. У Наполеона III-го в здешних краях был замок для развлечений, Арененберг[291]291
  В замке Арененберг ныне располагается музей Наполеона III.


[Закрыть] или что-то вроде того. Крестьянские дома не лишены нарочитой декоративности. А ещё мне не особенно любы здешние холмы и равнины.

* * *

Теперь беседы ведутся так:

Один говорит: «А что вы будете делать, если Россия заключит сепаратный мир?».

А второй отвечает: «Я бы не возлагал больших надежд на божественное провидение. Ничего не остаётся, кроме жестокой классовой борьбы».

* * *

Это всего лишь шум. То ли от пушек, то ли от споров, разница небольшая.

Франк читал мне в отеле отрывки из своего буржуазного романа. «Смертельный прыжок в цирке», предыдущую главу о богеме и о муках совести служащего Юргена. В богемной главе о поэте Форланге я послужил моделью как «экспрессионист».

* * *

Сжигание индивидов на чёрном фоне. Большое отчаяние, гимны, завеса огня и нечеловеческие смертные крики.

* * *

В существовании двадцати немецких гениев, в которых я не верил ещё в 1914-м году, меня не смогли убедить и в 1916-м. Но издатель смог их всех перечислить, и мы целыми днями обсуждаем их достоинства и слабости.

Уповать можно только на безусловную искренность, даже если она режет тебя по живому. Ф[292]292
  Леонхард Франк. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. много говорит о лжи. Почему бы ей не отзываться на что-то в его душе? Почему он с такой охотой употребляет само это слово, «ложь»? Ответ: выпячивание перенесённой обиды ведёт к ханжеству. Он преувеличивает неприятные переживания юности. Он сконструировал из них «причину» и, кажется, вопреки здравому разумению, мало расположен этот момент оставить в покое.

* * *

Выискивать в личности абсолютное, чтобы этим жить. Кажется, Франк притворяется. Значит, самодисциплина была недостаточно строгой. А она должна проявиться, должна отозваться в нём. Но с чем сойтись в его душе? Люди богемы – не пример, и поэты-экспрессионисты тоже на роль примера не годятся. Возможно ли вообще абсолютное в личности? И надо ли тогда отказаться от своей эпохи? Может быть, достаточно лишь покориться всякой критике, покоряться ей снова и снова, пока последняя не смолкнет.

* * *

 
(О, страшное, грозящее гибелью!
Далекое от скаредной, жизни!
Неизведанное! словно в горячечном сне!
То, что со всех сорвалось якорей и вышло на вольный простор!)
 

(Уолт Уитмен)[293]293
  Приводим по изданию: Уолт Уитмен «Листья травы», 11, Песнь Радостей. – Пер. К. Чуковского. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]

Φ диктует мне, а я печатаю на машинке: «Безумие Юргена». Юрген – это буржуа, который потерял свою душу и скачет прямиком в сумасшедший дом, чтобы снова найти её там. Такой замысел мог прийти в голову только Франку. Он вам покажет, как вы теряете душу и как вы её потом снова обретаете. Он изобразит, как вы изменяете своему детству, и как оно вас всё-таки не покидает; как остаётся вашим неизменным спутником, в искусстве, в невестах и в перерождениях. Он вам докажет, что в свадебные ночи и в тайных приключениях, даже если вы противитесь, в навязчивых идеях и, наконец, в неврозе усталости вы всё-таки не обойдётесь без детства и без пресловутой души. Франк заставит вас звучать в унисон с вашей самой возвышенной тоской, которая одерживает верх над делами, бумагами и бессердечной сухостью, даже если вы сто раз закопаетесь в скорлупу.

Но, скажете вы, он ведь пишет всего лишь роман, и то, что он там говорит, становится его собственным внутренним конфликтом. А вот это про душу и про наше «Я» – это всё красивости. Разве при написании романа, где свой груз перекладываешь на других, и всё остаётся лишь видимостью, где соотносишь себя с издателями, людьми деловитыми и озабоченными своей жизнью – разве при этом сам автор не теряет свою душу?

Да, пожалуй, так и есть. Было бы безумно это отрицать. Теряешь её, душу, ещё до того, как можешь сказать, что она потеряется. И потому этот поэт ненавидит свой эскиз, потому он ненавидит своих героев.

Новое в этом романе: художник (а именно буржуазный, отрёкшийся от себя, романтизированный художник), в котором одерживает верх моралист. Роман, романтика и сам автор романа оказываются под вопросом. Решительное изображение себя в духе Августина и Руссо[294]294
  Авторы двух наиболее известных в европейской литературе «Исповедей».


[Закрыть] было бы решением проблемы. Но для этого требуется много мужества и значимость, а их легко подделать в перелицованных под «беспристрастность» воображаемых произведениях. Но если приходится лишать себя самого авторской «вескости», то становится неизбежным исповедальный, беспощадный к себе до конца образ мысли.

Шикеле принёс мне кое-что для перевода: публикации по автономии Польши и статью о Моррасе[295]295
  Шарль Морра[с] (1868–1952) – французский публицист, в ранний период – республиканского, а с 1890-х гг. – консервативно-католического толка Один из первых членов и идеолог праворадикальной организации «Аксьон франсез», выступавшей за реставрацию монархии во Франции, издатель одноимённого журнала.


[Закрыть], Леметре[296]296
  Жюль Леметр (1853–1914) – французский литературный критик, писавший в жанре «эссе-впечатление», поклонник классицистской (по Жилуэну: «католически-ренессансной») поэтики.


[Закрыть] и Барресе[297]297
  Морис Баррес (1862–1923) – французский писатель, признанный мастер воспевания «французского духа» и романского католицизма, считавшийся на рубеже веков одним из столпов французского национализма в литературе, один из основателей французской Лиги патриотов. После Первой мировой войны – сторонник раздела франкоязычных областей Германии и присоединения их к Франции.


[Закрыть] из Mercure de France[298]298
  Речь идёт о статье Рене Жилуэна (см. ниже, запись от 15-го и 18-го ноября этого года) под названием «Интеллектуальные апологеты: Моррас, Леметр, Баррес», помещённой в номере литературного журнала «Французский Меркурий» (Mercure de France) за 1916 г.


[Закрыть].

Неужто я добрался сюда, чтобы мне напоминали о Мадонне на моём родном Рейне[299]299
  Балль родился в городе Пирмазенс, в земле Рейнланд-Пфальц на юге Германии, где течёт река Рейн.


[Закрыть] и о кафедральном соборе в Страсбурге[300]300
  Католический Страсбургский собор, возведённый в первой половине XI в.


[Закрыть]? Кажется, почти так.

«Радость, пламя неземное», – мурлычу я себе под нос, когда Франк приходит ко мне диктовать. Он спросил, чего это я напеваю. И я спел ему:

 
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьянённые тобою,
Мы вошли в твой светлый храм[301]301
  «Ода к радости» Ф. Шиллера (пер. И. Миримского). Стала 4-й частью 9-й симфонии Бетховена. С 1972 г. является гимном Евросоюза («Гимном Европы»). (Прим. переводчика.)


[Закрыть].
 

Он кивает и даже слегка улыбается. Вечером приходит и насвистывает ту же мелодию.

Если Германии потребуется революционный гимн, лучшего не найти.

* * *

По словам месье Жилера, человек может быть сам себе врагом двояко: либо как дикарь, если его чувства берут верх над твёрдыми установлениями; либо как варвар, когда твёрдые установления разрушают чувства. Таким образом, Германия, по месье Жилеру, сегодня дикая и варварская одновременно.

* * *

Я перевёл статью Жилуэна[302]302
  Рене Жилуэн (1881–1971) – французский публицист правоконсервативного толка, протестантский богослов по образованию. В годы Второй мировой войны поддержал Вишистский режим маршала Петена (о чём не сожалел до конца жизни), но выступил открытым противником нового пронацистского «расового» законодательства. С 1942 г. был отстранён от политической деятельности, до конца 1940-х гг. жил в эмиграции в Швейцарии.


[Закрыть]. Это у меня случайно сошлось с Шиллером и Бетховеном. Я должен получить за статью сто франков, хотя, собственно, сам должен был бы приплатить – так славно наложилось одно на другое.

Разговоры теперь зачастую принимают кулинарный оборот, поскольку никто ни с кем не может прийти к взаимопониманию. Шикеле просит подготовить ему для постановки в «Новом театре» «Ганса в Комариной дыре»[303]303
  «Ганс в Комариной глуши» – эльзасский народный герой, появившийся благодаря балладе, по преданию, написанной трактирщиком из пригорода Страсбурга под названием «Комариная глушь» (букв. «дыра», Schnokeloch). Баллада о «вечно мятущемся» Гансе («У Ганса в Дыре комариной / Есть всё, чему душенька рада! / Одна только вот незадача, / Всех благ этих Гансу не надо!») включена Августом Штёбером (1808–1884) в «Книгу эльзасских сказаний» (1842). Пьесы с одноимённым названием написаны на эльзасском диалекте немецкого языка эльзасским поэтом Фердинандом Бастианом (1868–1944) в 1902 г., и в 1914 г. на немецком языке упомянутым Баллем Рене Шикеле. В них Ганс становится символом героя, мятущегося между Германией и Францией (Эльзас, как известно, долгое время был предметом соперничества Германии и Франции).


[Закрыть]. А Франк готовит рассказ для рождественского номера Berliner Tageblatt[304]304
  Берлинер тагеблатт – ежедневная берлинская газета либерального толка, выходившая в 1872–1939 гг.


[Закрыть]. Томик таких программных новелл (роман он пока забросил) получился бы славный.

Наконец-то живое слово. Расхождение во мнениях Блея и Шикеле по поводу «Человеческих размышлений о политике»[305]305
  Сборник статей Франца Блея, изданный в 1916 г. (Прим. переводчика.)


[Закрыть].

«Христианин не может не желать освобождения народных масс, поскольку он верит в свободу воли в человеке, в каждом. Это вообще и значит: верить. А верить, значит желать, чтобы человек верил».

«Мы не представляем чьи-то частные интересы – только свободных людей, вечных людей завтрашнего дня. И Вас, Блей».

«Я вот только иногда замечаю у Вас опасную тенденцию: из отвращения к недостаткам вчерашнего и сегодняшнего дня сбежать в позавчерашний день и на этом фоне установить „внутренний“ Civitas dei[306]306
  «Град Божий», отсылка к труду Аврелия Августина «О граде Божьем».


[Закрыть]. А я хочу этот „Град Божий“ не только внутри души, но и во внешнем мире. Причём сейчас. А если не сейчас, то завтра. Пишите скорее вторую книгу, „Политические размышления о человечности“».

В «Интеллектуальных апологетах» Жилуэн[307]307
  См. запись от 11-го ноября, выше.


[Закрыть] рассматривает слабости в позиции трёх выдающихся симпатизантов католицизму – они-де лишь отвлечённые «католики от головы», [а не от сердца], а в остальном связаны между собой отголосками ренессансных предубеждений. Статья весьма поучительна. У Франции есть католическая традиция, которая и поныне живёт и здравствует и не была сломлена за три революции. Чем глубже проникают литераторы, тем вернее они наталкиваются на эту традицию. И королевская власть имеет совсем другую традицию, чем у нас. До Великой революции короли были популярны в народе, так как были католиками. Они создали французскую литературу, причём такой ценности, которая частично актуальна и сегодня. Новейшие образцы французской литературы, где католицизм вновь победно пробивает себе дорогу, невозможно понять, принять и взять как образец для подражания, не предприняв одновременно новое дробление нашей интеллектуальной истории. Иначе это останется высокомерной бутафорией. Уравнивание Франции и Германии может идти не иначе, как через уравнивание в религиозном измерении. Франция не станет протестантской. Никогда церковь не обратится в протестантизм. Но возможно, что Германия однажды вернётся к католицизму. Почему надо такое исключать? Я теперь лучше понимаю свои французские симпатии. Это симпатии к католической Франции; это религиозные, а не политические симпатии. Я же всё-таки по рождению католик, причём рейнский католик[308]308
  См. примечание 299.


[Закрыть].

* * *

Ш. приходит с несколькими бутылками вина. Мы что, будем праздновать свадьбу? Сигарет нет, а кофе пьём из кувшина для умывания. Время уже позднее, четыре часа ночи. Я провожаю его домой. Он изливает мне душу о некоторых своих сотрудниках и, собственно, своих ближайших друзьях. Среди ночи, да ещё при луне мы понимаем друг друга очень хорошо. Если бы мы вместе издавали журнал, ни на что не оглядываясь, и нашли бы себе более-менее толковых сотрудников, могло бы быть очень красиво. Но днём мы оба снова надеваем на себя совсем другие лица. И он тогда выигрывает за счёт смелого характера столько же, сколько я проигрываю, и из этого ничего не выходит. «Из экспрессионизма, – говорит он, – я хотел сделать мировоззрение, всесторонний радикализм». Я тоже когда-то хотел этого.