Текст книги "Эффект Холла, или Как меня обманула одна девушка"

26.

С утра внимательно посмотрел на себя в зеркало. Ну почему меня приняли за мафиози? Они настоящих русских бандитов не видели. Ни за что не перепутали бы. Но взгляд у меня действительно суровый. С утра особенно.

Кстати, где я?

Последнее время я просыпаюсь и долго не могу понять, снились мне какие-то события или были в реальности. Слишком многое происходит. Огромные дозы алкоголя делают свое черное дело, а еще очень часто меняются места обитания. Компьютер в голове не всегда в состоянии сразу распознать окружающую обстановку, если глаза видели это помещение всего один раз, и то в темноте.

Это были апартаменты, которые, видимо, арендовали мои новые итальянские друзья. Наверно, в Италии тоже существует студенческий подход в целях экономии. Четверо спали поперек двуспальной кровати, и еще трое спали на полу. Мне, как великому гостю, предоставили раскладное кресло. Ну правильно, вдруг с утра рассержусь и перестреляю всех за неуважение. Однако спасибо. Неплохо бы отплатить чем-нибудь хорошим.

Я аккуратно подошел к окну. Апартаменты были на втором этаже. Я без труда рассмотрел номера припаркованных внизу автомобилей и убедился, что я еще в Германии. Неплохо. Скорее всего, это по-прежнему Берлин. Главное, что не Бологое.

Я потихоньку выбрался из квартиры, спустился вниз. Прошелся по улице сначала в одну сторону, потом в другую в поисках открытого бара. Через пять минут поиски увенчались успехом. Я нашел маленький полупустой бар. Зашел внутрь. Уселся за стойку и заказал кружечку разливного пива.

Бармен сочувственно покивал головой, взглянув на меня, налил, не спрашивая, сразу литровую кружку. «Футбол», – хрипло выдавил я и с наслаждением глотнул пива, а потом покатал холодным бортом кружки по своему горячему лбу.

– Француз? – прочувствованно спросил бармен.

– Русский, – твердо ответил я. – Пиво в бутылках есть?

– Есть. А зачем? Разливное – не вкусное? – Бармен непонимающе уставился на меня.

– Друзей дома подлечить!

– А! Ну, есть, конечно. Тебе сколько? – Бармен заулыбался.

– Десять.

– Ого…

Спустя десять минут я, гремя бутылками, стучался в двери апартаментов. Заспанный Марко открыл дверь. В приветственном жесте вместо того, чтобы пожать мне руку, он сжал горлышко бутылки и потянул на себя. «Тоже похмеляются», – подумал я про себя. От стука стеклянных бутылок друг о друга как минимум трое из моих новых друзей сразу же открыли глаза и повернули головы в сторону источника звука.

Ребята выглядели с утра очень помятыми, но при виде бутылок трое начали улыбаться, а один побежал в уборную. Проявив неожиданную прыть, он прыгал через своих друзей, как раненый сайгак, наклонив голову вперед, тараня невидимыми рогами пространство и зажимая рот рукой. Мне стало грустно взирать на эту картину, потому что было понятно, что все утро, глядя на меня, они будут думать, что именно я – причина их плохого сегодняшнего настроения. Я сослался на то, что меня ждут мои русские друзья, поинтересовался, где мы сейчас находимся, обменялся телефонами с желающими и был таков.

Выйдя на улицу, вдохнул всей грудью, повернул направо и зашагал куда глаза глядят. Есть что-то в этом такое, когда ты понимаешь, что тебе сегодня совершенно некуда спешить, тебя здесь никто не ждет и никто не знает. Ты тоже не знаешь этот город и не ожидаешь от него ничего. Просто следуешь туда, куда тебя направляет эта улочка. Если она повернет, то ты поворачиваешь вместе с ней. Самое сложное решить, куда повернуть, если улочка упирается в Т-образный перекресток и невозможно идти вперед, а надо повернуть или направо, или налево. В этот момент ты останавливаешься и смотришь, выискивая что-нибудь интересное слева или справа. Это может быть что угодно. Маленькая кофейня или кондитерская, облезлая кошка или горшок с цветком на балконе четвертого этажа. Главное, чтобы тебе это чем-то понравилось, ну, или хотя бы заинтересовало. И тогда ты поворачиваешь и идешь в эту сторону. У тебя нет обязательств и обещаний. Тебе не надо стараться куда-нибудь успеть. У тебя нет здесь ни дома, ни вещей, ни привязанностей. В этом городе тебе не нужно никуда возвращаться. У тебя нет здесь даже любимого кафе. Каждый новый поворот хранит в себе что-то новое и неизвестное. Если ты устанешь идти, то можно встать посередине улицы, разглядывая какую-нибудь витрину, или сесть за столик кафе и попросить чашечку кофе. Это ощущение свободы и праздности для всегда занятого человека настолько необычно, что вводит в состояние небольшого такого коматоза. Впечатление, как будто наелся грибов и смотришь на окружающие тебя со всех сторон галлюцинации. В общем, если вы с бодуна бредете по незнакомому городу в непонятном направлении, то грибы вам уже не нужны. У вас и так все о’кей.

Мы, московские жители, замученные быстрой жизнью, даже приезжая в другую страну, не можем остановить свой вечный бег. Мы берем машину и едем по спланированному маршруту, лезем в горы с целью достичь такой-то вершины, ныряем с аквалангом, чтобы сделать столько-то погружений в таких-то местах, и тому подобное. Мы боимся остановиться, и быть может, не напрасно. Если остановить скачущую во весь опор лошадь и не дать ей хотя бы пройтись, животное погибнет от разрыва сердца. Так и мы во время отпуска только чуть-чуть притормаживаем, боясь умереть от инфаркта. Или даже не от инфаркта, а от боязни остановиться и подумать:

что на самом деле все заработанные московской беготней миллионы тебе все равно не взять с собой в могилу;

что на самом деле с таким рваным режимом желудок ни к черту и не так много осталось;

что вся эта тусовка и гламурная жизнь на фиг не нужна, потому что тебе все равно одиноко;

что давно надо обзавестись семьей и, главное, детьми и вкусить радость от приготовленной женой или своими руками пищи;

что, наконец, тридцать – это отличный повод выйти на пенсию, став философом и сибаритом.

Вот такие мысли тебя могут посетить, если ты прогуливаешься где-нибудь в центре Берлина, когда гостиница и автомобиль ждут тебя в Барселоне. В общем, Берлин – очень опасный вольнодумный город. Надо быть осторожным с незнакомыми европейскими городами. Многие мечтатели там и остаются. А потом их возвращают в Россию, и страны Шенгенской зоны снова становятся для них недоступной мечтой.

Проболтавшись по улицам Берлина весь день, я подумал, что надо бы поехать в какой-нибудь другой город, и решил вернуться к этой теме во время плотного ужина по-немецки, в обнимку с кружкой пива, пожирая порцию сосисок вурст. Я зашел в ближайший ресторанчик, уселся на деревянную скамью, схватился за поданную кружку пива и начал медленно поглощать ее содержимое. Выпив половину, я понял, что живот мой надувается и я становлюсь похожим на ближайших моих красноносых соседей, сидящих с такими же кружками и с такими же животами. Сосиски скворчали и брызгали жиром. А еще они были удивительно вкусными. Именно сосиски в моем желудке надоумили меня остаться в Германии еще на денек. Так я выбрал Кельн. Потому что там должны быть сосиски, потому что я там никогда не был и потому что, приехав на вокзал, обнаружил, что это был ближайший готовый к отправке поезд.

27.

Кельн меня встретил огромным костелом на привокзальной площади. В отличие от Берлина, голова моя прояснилась, и я стал способен воспринимать окружающие объекты, в смысле, если это костел – то это костел, если дворец – то дворец, а если зоопарк – то зоопарк. Почему я сказал таксисту ехать в зоопарк? Потому что я не знаю другого адреса в Кельне. Хотелось покататься на машине, я сел в такси и назвал первое место, какое только могло прийти в голову. А там слоны, гориллы, единение с природой. Только смотрелся я как растяпа-отец, потерявший своего ребенка и не пытающийся его искать. Вокруг дети с мамашами, а я один – без мамы и без ребенка. Прилег на травку. Лежу и ни о чем не думаю. Благо что в Европе к тебе не подойдут дяденьки с резиновыми дубинками и не попросят невежливым голосом предъявить документы. Быть бомжом в Германии, наверное, не так уж и плохо, если, конечно, у тебя достаточно для этого денег. Я валялся и ни о чем особенном не думал, кроме, как и положено русскому, о смысле жизни. Ну, в смысле, что делать вечером. Решил восполнить дефицит общения в каком-нибудь местном ночном клубе. И где они, эти клубы? Это не вопрос. В интернет-кафе я изучил список местных ночных заведений, по карте увидел, что почти все они находятся на одной из центральных улиц. Ночь пришла, и я в числе других вампиров пришел к дверям ночного клуба. Уже собирался войти внутрь, но тут мое внимание привлек свеженаклеенный листок бумаги на дверях, этакое вот объявление. Надо сказать, что немецкого я не знаю, но читать пытаюсь. Я высматривал знакомые буквы и хотел разглядеть сокрытый в них смысл. Мои тщетные попытки дали таки результат. «Швулен, – прочитал я незнакомое слово, – унд лесбиан». А ниже – что-то типа: «ну и вы – гетеросексуалы – тоже можете войти». И тут слово «швулен» обрело свое яркое назначение. Дверь открылась, и из нее вывались двое обнимающихся молодых парней слегка фривольной наружности. Наткнувшись на меня, они радостно захихикали, закивали, жестом предлагая войти. Видимо, на моем лице был ужас натурала, на честь и достоинство которого уже почти покусились. Они посмотрели на меня, фыркнули и пошли по улице, не переставая обниматься и вилять задними карманами джинсов.

«Уф! – подумал я про себя, – кажется, пронесло». Странно, но то, что это голубая дискотека, в Интернете написано не было.

«Попробуем другое место! С этим какая-то задница».

Надо сказать, что это слово было повсюду. Что называется, «сплошная коричневая масса, и это не шоколад».

Я дошел до другого ночного клуба. Там было гораздо интереснее и красочнее. Никаких объявлений мне уже не требовалось. Люди в латексе, цепях, с проколотыми сосками, торчащими наружу поверх одежды, с круглыми дырами в джинсах, сквозь которые белеют ягодицы, мирно курили у входа и негромко беседовали о чем-то своем.

Я изобразил заблудившегося аборигена, живущего в соседнем доме, и прошел мимо. Метров через двести увидел шумный бар, из которого звучала громкая музыка. Я подошел поближе и аккуратно заглянул внутрь. Первыми попавшимися на глаза были две девушки обычной наружности. Мне полегчало, но смутные сомнения все равно подсказывали темы для беспокойства. «В наше время ничему нельзя верить», – подумал я про себя. Неспешно вошел в бар, озираясь по сторонам. Вокруг было спокойно. В смысле шумно, но безопасно. Люди громко орали друг другу в уши, чтобы перекричать музыку. Бармены принимали заказы жестами. «Чисто!» – подумал я и заказал «whisky, no ice, no water, double»!

Отхватив одним глотком добрую порцию обжигающего старого напитка, я решил присмотреться к соседям по барной стойке. Справа были две приличные девушки, слева – два приличных молодых человека. Я проглотил еще полпорции, допил, заказал еще. Минут через пятнадцать я догнал остальных по градусу. Стало жарко. Мимо бара по улице неспешно прогуливались проколотые соски и дырявые штаны. «Ага! Вот зачем у них дырки в штанах! Проветривают! Тут, похоже, всем жарко!» Я созрел для разговора. Девушки вели себя прилично, в смысле, не как «Тату» перед камерами.

Я подбирал первую фразу. Хотелось спросить что-то типа: «Вы это, лесбианки?» Или: «Знаете, я тут… ищу безопасный клуб». Или: «Не знаете, в этом городе есть еще натуралы, или я – последний?»

Тут та самая девица, у которой я собирался что-нибудь спросить, глядя мне пристально в глаза, слезла с высокого стула, встала между ног у подруги, просунула свою руку в задний карман ее джинсов и начала нежно целовать подружку в шею, продолжая смотреть мне в глаза и обозначая таким образом свою собственность.

«Последний!» – подумал я и, допив второй бокал, тут же попросил третий. Получив следующую порцию, я ощутил дополнительное уплотнение у барной стойки. Меня плавно оттеснили к подружкам, продолжавшим целоваться. Я обернулся и понял страшное. Меня притер улыбающийся усатый гражданин с набриолиненными волосами, одетый в веселенький латексный костюмчик. Он делал вид, что заказывает выпить, но смотрел на меня с масляной улыбкой кота, поймавшего мышь. «И ничего не дам!» – пропел я про себя, начиная отгребать от барной стойки. Усатый слегка посопротивлялся, но уступил дорогу. Уже почти выбравшись, я получил легкий шлепок по заднице. Обернулся и увидел сразу три улыбающиеся физиономии: усатый и обе девицы. «Играем, значит, в угадай мелодию?» – подумал я. Ладно, еще соотношение два к одному. Можно считать, что на две трети это была женщина. А может, и на все сто. «Фигня! – подумал я. – Вот моего приятеля в Тайланде, когда он пытался протиснуться на местной дискотеке к выходу сквозь сплошную кишащую низкорослую массу тайцев, целых две секунды кто-то за член держал. И приятель ничего с этим поделать не мог. Они все одинаковые и голов не подымают. Но ничего, выжил!»

«Кажется, что-то случилось!» Может быть, в этом городе эпидемия. А может, это пандемия, осложнение после птичьего гриппа. И это только начало. Завтра будет охвачен Дюссельдорф, Бонн, Амстердам, хотя Амстердам в кумаре. Там страдать уже некому. Значит на юг – Франкфурт на Майне, Штутгарт, Швейцария, Франция, потом Испания. Срочно забрать в Испании вещи и домой, в Москву. Или нет, вещей не брать, проспиртоваться – и в Москву. Что же делать? Главное сейчас – не отпускать бокал и спиртоваться.

Выйти из бара я не мог. Недопитый виски меня останавливал. Тем более снаружи то же самое, только темнее. Там уже улыбаться не будут. «Значит, будем бить в морду – в наглую усатую морду!» – Последняя мысль меня чрезвычайно развеселила и успокоила. Или это виски? «Any way…» – подумал я. Обогнув барную стойку, я спокойно уселся на свободный стул, улыбнувшись двум симпатичным педикам.

«Если хилый, сразу в гроб, сохранить здоровье чтоб, применяйте, люди, спиртование», – напевал я про себя песенку Высоцкого. Кто-то мягко постучался в мой локоть. Понятно, чего тут ждать. Я медленно развернулся и опешил. Симпатичная девчонка спрашивала жестами, какое на моих часах время. Я показал часы. Она ничего не разобрала на моих «weil» с двумя циферблатами. На одном – московское время, на другом – европейское, но в формате двадцатичетырехчасового времени. Я бы сразу и сам ничего не понял, покажи мне кто-нибудь такие часы. Она что-то спросила на немецком. Я ничего не понял. Сказал ей на английском, что не понимаю, но время полпервого. И тут она на отличном английском, пусть и с легким немецким акцентом, сказала спасибо и поинтересовалась, откуда я? Простые слова: «Из России», – не ввергли ее в шок.

– А-а, турист? – протянула она. – Приехал посмотреть на завтрашний Love-парад?

– А-а, вот оно что!!! – вслух сказал я, про себя произнеся тройное заклинание трехэтажным матом. – А я, блин, понять не могу, что это вокруг сплошные швулен унд лесбиан? Да нет, я вообще-то случайно на этот праздник попал. Город решил посмотреть. И вот попал!

Видели бы вы, как просияло ее лицо. Словно солнышко выглянуло из-за туч. Синие лучики засверкали из-под свисающих на глаза светлых прядей.

– Господи! Хоть один нормальный! – задорно произнесла она, показывая на толпу вокруг. – А я, представляешь, совсем забыла, что завтра гей-парад! Приперлась сюда, а тут вот! А еще подруга с приятелем куда-то запропастились, трубки не подымают. Вот. А ты, значит, из самой России? Я Катрин, а ты?

Она откинула челку и непринужденно протянула руку.

– Привет! Меня – Леонид! – Я мягко пожал ее руку. – Очень рад тебя видеть. А то я как-то здесь не в теме?

– Да уж, я тоже!

Мы помолчали немного.

– Может быть, побудешь немного моим секьюрити? А то я реально за свою безопасность беспокоюсь, – спросил я девушку.

Она заливисто засмеялась, откинув назад непослушную челку.

– Да уж. Тут для тебя небезопасно. Вон на тебя усатый как смотрит, вон там, в углу бара. Как он тебе? Может, пусть он тебя поохраняет? Он посерьезней будет. – Она весело заглянула мне в глаза.

– Не-ет. Он… это… уже поохранял. Я еле целым ушел.

– А… То-то он на меня так злобно смотрит. Ревнует, наверно? Ладно… не расстраивайся, меня еще при входе женщина-вамп к себе за столик приглашала. Хочешь, покажу? Вон она, за третьим столиком слева. Как тебе?

Мадам лет тридцати пяти кивнула мне из-за столика, продолжая курить сигарету через мундштук.

– Ну, как там в России? – продолжала щебетать моя новая знакомая. – Холодно или тепло? Морозы зимой, да? А люди веселые? А ты видел Кремлин?

Вопросы так и сыпались. И про Кремль, и про морозы. Я рассказывал как мог.

Кельн. Милый город.

– Ты надолго здесь? Почему один? А где друзья? А… подружка?

– Я в Испании отдыхал. Там стало скучно, оказался в Берлине на финальном матче, а потом с перепоя решил побывать в Кельне. А тут ты.

– А… А я из пригорода выбралась потанцевать, а тут одни геи, потому что love-парад, выпить нельзя, потому что руль, и спать негде, потому что подруга куда-то пропала. А тут ты.

Это могло случиться и в другом городе.

28.

Утро. Хлопнувшая дверь вызвала вспышку молнии в закрытых глазах. Потом последовал раскат грома. И все это в моей голове.

«Хочу домой! – подумал я сквозь пелену боли. – Дома у меня голова не болит».

Попытался приоткрыть глаза. Плотные шторы на окнах пропускали лишь тонкие острые лучи света по краям. Но даже они прорезали пространство и, проникая в глаза, вызывали жгучую боль.

«Господи, что со мной? Где я?»

С улицы пробивались писки и визги демонстрации.

«Ага! Геи разбушевались», – вспомнил я.

Не открывая глаз, я медленно ощупал себя на предмет наличия рук, ног и одежды. Ничего, кроме головы, не болело. Из одежды на мне был только презерватив.

– Ну что же. Лучше я, чем меня. Опять же предохранялся. И все-таки где я?

Если бы не болела так голова, то я сразу бы вспомнил. Но в таком состоянии мои мысли были заняты мечтами об обезболивающем. Оказалось, что оно у меня есть. Потянувшись к штанам, я обнаружил таблетки. Приоткрыл один глаз и прочитал: «нурофен форте». Закрыл глаз. Разорвал упаковку, проглотил одну таблетку. Отключился. Спустя какое-то время очнулся и открыл глаза.

Смотреть можно было без боли, и это несказанно радовало.

«Все-таки какой я заботливый. Таблеточки, вот, под рукой», – подумал я.

Приличных размеров комната окружала меня безвкусным интерьером.

«Зато потолки высокие, – оптимистично отметил я. – А вот как у меня с документами и деньгами?»

Этот вопрос заставил меня не только хлопать глазами, но и активно задвигать головой. Документов и денег в пределах видимости не было. Зато я увидел записку на клочке бумаги. «Ты крут, только быстро засыпаешь и стонешь во сне громко. Телефон такой-то. Катрин», – прочитал я. Ну, значит, деньги и документы на месте. Опять же, я в Германии. Тут бояться нужно только русских.

Я снова отрубился. Проснулся с чувством голода.

«Итак, душ, потом – обед. Или ужин? – подумал я, взглянув в сторону окна. Яркие лучи больше не подсвечивали края штор. – Домой! Хочу домой».

Легко сказать, что ты хочешь обратно в Россию, если твои вещи лежат в отеле в ста километрах от Барселоны.

Утром я был в Испании. Доехал до отеля. Удивленный метрдотель поинтересовался, все ли у меня хорошо, нет ли каких-либо трудностей, а потом сознался, что они уже хотели подавать в розыск, потому что мои вещи в номере, а сам я бесследно исчез. Я сказал, что хотел съездить на финальный матч туда-обратно за день, но задержался, потому что праздновал победу с итальянцами.

Метрдотель был чем-то недоволен. Явно болел за французов. Я улыбнулся самой обезаруживающей улыбкой и направился к себе в номер.

Переоделся и пошел к морю. Через пятнадцать минут я уже плавал метрах в пятидесяти от берега, наслаждаясь небольшой волной. Море было ласковым. Я чувствовал, что из меня плавно уходят накопленная усталость и алкогольные токсины. Через полчаса плавания я еле выполз на горячий песок. Вокруг суетились люди, что-то болтая и на понятных и на непонятных языках. Я молчал. Чувствовал себя вне толпы. Я был один и хотел быть один. Если бы сейчас я не выплыл обратно, а навсегда остался там в море, никто из этой толпы даже и не вспомнил бы о моем существовании. И может быть, только метрдотель дня через два все-таки с удовольствием вызвал бы полицию и заявил, что этот подозрительный русский опять куда-то исчез. И я не хотел, чтобы они меня замечали, хотел побыть один. Я доплелся по горячему песку до пляжного коктейльного бара.

Огромные коктейли всех цветов радуги, украшенные фруктами и коктейльными зонтиками, стояли на многих столиках, украшая загорелых красавиц и молодых людей. Казалось, что не коктейли окружали людей, а именно люди окружали коктейли. Я тоже заказал себе огромный «текила-санрайз». Его принесли, поставили на столик, и я его окружил. Минут через десять коктейль уже кружился в моих глазах. «Ну вот, снова пьян», – с удовольствием подумал я. Прошло еще пять минут. Мне стало жарко, и я решил окунуться. Море было приятным, и я болтался у самого берега, то шлифуя песок животом, то откатываясь с волной назад в глубину.

Рядом со мной итальянцы играли в волейбол, стоя в воде. Я присоединился к ним. Вся задача была в том, чтобы как можно смешнее отбить мяч. Было весело. На берег я выбрался уставшим и голодным.

Пообедал в отеле. Подавали суп из дыни со стружками хамона и мороженым. Это было наслаждением. Море, солнце и дыня с хамоном и мороженым.

– Хочу домой. Хочу в Москву, – сказал я сам себе вслух.

Люди за соседними столиками даже не обернулись. «Не замечают», – подумал я, потому что меня здесь уже нет…