Текст книги "Ладонью солнце не закрыть. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), архимандрит Авель (Македонов), митрополит Симон (Новиков)"

Теплые ручки Божией Матери

В Ярославле, около Феодоровского собора, в котором после перевода из Рязани в Ярославскую епархию служил владыка Димитрий, долгое время была площадь Градусова, которая так называлась по фамилии именитого гражданина Градусова. И когда кто-то из ярославцев с окраины города собирался поехать на службу в собор, то он привычно говорил: «Сегодня я поеду на Градусова».

После переезда в Ярославль отца Авеля владыка Димитрий назначил его служить в Угличе, в церкви во имя сына Иоанна Грозного царевича Димитрия, зарезанного ненавистниками православной самодержавной России. Когда архимандрит Авель рассказывал об убийстве царевича, у него всегда дрожал голос:

«Убийца, Осип его звали, подошел к восьмилетнему ребенку на прогулке и попросил показать ожерелье. И мальчик простодушно вытянул шейку, чтобы ожерелье было лучше видно. Осип же полоснул по этой шейке ножом и побежал. Но, увидев, что царевич еще жив, подошли еще двое наемных убийц. Димитрия пыталась прикрыть своим телом кормилица. Ее отбросили в сторону и дорезали невинного мальчика, агнца Божия…»

Убиенного царевича Димитрия архимандрит Авель очень почитал и наказывал молиться ему об избавлении России от всяких напастей.

Дмитриевская церковь была построена при кладбище, на месте прощания угличан с телом убиенного царевича, прославленного в лике святых, и названа в честь него. Поэтому служить в ней считалось для священников особым почетом. Когда же угличане увидели нового батюшку в Дмитриевской церкви, то очень удивились. Вот как рассказывал об этом архимандрит Авель:

«Они гордились своим городом. Называли его “царским”. Гордились своей церковью и считали, что в ней должен служить только опытный, уважаемый священник. И действительно, раньше к ним присылали только маститых батюшек. А здесь прислали мальчишку. У меня ведь тогда и бородато почти не росла.

Удивительно было для угличан такое назначение. Они первое время во множестве стекались в церковь не только помолиться, но и на меня посмотреть. Удивительно для них было: как же это – мальчишка без бороды, а уже поп. Да еще в таком знаменитом городе служит. Даже когда я на требы ходил, за мной целые толпы увязывались.

Дело дошло до того, что власти владыке Димитрию написали, что вот, мол, в связи с назначением нового священника у нас в городе какое-то брожение началось… Ну, тогда он меня отозвал, а в Углич послал отца Никодима. А тот хоть и с бородой, а на два года моложе меня! Угличане опять недовольны были. Владыка Димитрий даже рассердился, говорил:

– Где ж я вам старого священника найду? Померли они все!

Смирил он тогда угличан, успокоились они. А я со временем был назначен на служение в Смоленскую церковь села Федоровское».

Недалеко от этого села расположен монастырь в честь Толгской иконы Божией Матери. В свое время после посещения этой обители в Федоровском побывала императрица Екатерина II и пожертвовала средства на обустройство в храме прекрасного, поистине царского иконостаса. Батюшке Авелю старинное село сразу понравилось. Однако и Углич он не забывал. Полюбил он угличскую землю, давшую самое большое число праведников в Соборе Ярославских святых.

Не оставлял Господь эту землю без праведников и во время служения отца Авеля в Ярославской епархии. В то время там жили высокодуховные старцы из разоренных монастырей. Это были архимандрит Кассиан, будущий архиепископ Костромской и Галичский, духоносный старец архимандрит Виссарион из Зосимовой пустыни, иеромонах Сергий из Вааламского монастыря, по молитвам которого происходили исцеления болящих, и обладающий даром рассуждения иеромонах Ипатий.

Отец Авель перенимал духовный опыт этих старцев, учился у них мудрости и рассуждению. На всю жизнь он запомнил свой шутливый, но глубоко назидательный разговор с отцом Ипатием.

«Однажды, – вспоминал архимандрит Авель, – заговорили мы с отцом Ипатием про Афон. Я сказал:

– Отец Ипатий, некоторые говорят, что служба на Афоне, как в раю.

– Правда, – говорит он с умилительными слезами на глазах, – на Афоне так хорошо, так хорошо, как в раю! Так бы вот взял сейчас и пешком ушел туда служить!

Сидим, молчим. Думаем про Афон. Через некоторое время я снова заговорил:

– Отец Ипатий, а некоторые говорят, что на Афоне, как в аду.

– Правда, – сказал он, – на Афоне просто ад. Жара, духота. Во время службы пять потов сойдет; в трапезную кушать придешь, а там от жары в щах черви заводятся…

И тут мы вместе рассмеялись, а я подивился, как мудро отец Ипатий рассуждает. Если духовно рассматривать служение на Афоне, то оно как райское. А если по-человечески, то оно может кому-то показаться адски тяжким трудом. И вот ведь какое дело – впоследствии, будучи настоятелем Пантелеимонова монастыря на Святой горе, я не раз вспоминал отца Ипатия. Афонский климат русские монахи действительно переносили очень тяжело».

Когда отец Авель стал служить в Смоленской церкви, прихожане в шутку прозвали его «молоденький авва», ведь ему было тогда всего двадцать три года.

К тому времени иконы из храма растащили безбожники, церковный иконостас, возведенный на средства императрицы Екатерины II, обветшал, да и сама церковь пребывала в запущенном состоянии. Батюшка опечалился об этом. Он знал, что ветхость церковного здания является законной причиной его закрытия. И потому немедленно взялся за ремонт Смоленской церкви и устроение ее внутреннего убранства.

Отец Иоанн собирал у жителей иконы из разрушенных храмов и отдавал их на поновление. А прихожане из искусно сделанных своими руками цветочков делали украшения для особо чтимой Феодоровской иконы Божией Матери. С живых березовых веточек срывали некоторые листочки и на их место нанизывали изготовленные яблоневые цветы. И, радуя всех, зацвела яблоневым цветом чтимая икона…

А когда зимой в храме было очень холодно, батюшка Авель говорил прихожанам:

– Если кто замерз – приложитесь к Феодоровской иконе. У Божией Матери ручки теплые, они вас согреют.

Прихожане прикладывались и действительно согревались…

Отец Авель настолько любил Богородицу, что знал названия и историю всех икон в честь Нее. А ведь таковых образов существует около трехсот! Служивший в свое время в ярославском Феодоровском соборе отец Павел Красноцветов так вспоминал об этом:

«В Ярославской епархии было много икон Божией Матери. Когда наш владыка ездил служить по разным храмам, то всегда брал с собою какую-нибудь малоизвестную Богородичную икону. Причем я никак не мог определить, что это за икона. А вот батюшка Авель, наш “молоденький авва”, определял и описывал ее историю. Он знал и мог описать каждую из трехсот существующих икон Богородицы!

А еще батюшка Авель очень удивлял меня знанием житий святых. Я в свое время перечитал все собрание “Житий святых”, составленных святителем Димитрием Ростовским. Читал их с интересом, усердием, внимательно читал. Но не помнил их так, как отец Авель. Ведь он мне в то время почти все тома святителя изложил наизусть! Я только диву давался, как “молоденький авва” такое количество житий мог запомнить?»

Когда отец Авель служил в Смоленском храме, в числе его прихожан был Сергей Новиков, будущий митрополит Рязанский и Касимовский Симон. Новиков тогда работал начальником электроцеха на заводе, выпускавшем военную продукцию. Завод находился в поселке Волгострой, недалеко от села Федоровское.

«Однажды в субботу, – вспоминал митрополит Симон, – пошел я помолиться на всенощной и повидать нового батюшку – “молоденького авву”. Псаломщик Павел Иванович, вдвоем с которым я пел на клиросе, сказал, что “авва” – молодой иеромонах из Рязани, а зовут его отец Авель. После богослужения он вышел из алтаря, и я подошел к нему благословиться. Так мы познакомились».

В то время они оба были молодые – отцу Авелю, как мы уже говорили, двадцать три года, Сергею Новикову – двадцать два. Оба имели высокую духовную настроенность, оба искали духовного общения. А потому сразу подружились. Как оказалось, на всю жизнь.

Сергей Новиков по благословению «молоденького аввы» стал петь в хоре Смоленского храма. А однажды поведал своему другу, ставшему его духовным наставником, о сокровенном желании – поступить в духовную семинарию и стать священником.

– Знаешь, Сережа, – сказал тогда отец Авель, – я тоже когда-то мечтал о духовном образовании, но владыка Димитрий не благословил. Борю Ротова, ныне иеромонаха Никодима, благословил, а меня нет. Ротов, как сказал владыка, «будет занимать такую ответственную должность, что ему будет некогда помолиться за себя. А ты молись, молись за него, как за самого себя, даже больше, чем за себя!». И хоть я очень желал учиться, владыка Димитрий мне прямо-таки запретил. А о тебе я обязательно с ним поговорю и дам рекомендацию на поступление.

Для того чтобы удостовериться в правильности своего решения, Сергей Новиков по совету родителей поехал благословиться у одного блаженного Ярославской епархии. Митрополит Симон вспоминал об этом как о Божием Промысле.

«Приехал я к блаженному, поведал о своем желании, – рассказывал владыка позже, – и он меня благословил небольшой бумажной иконкой. Но не сказал, какой святой на ней изображен. Я ее внимательно рассматривал, но так и не понял, кто же изображен на ней. И только впоследствии узнал, что это была иконка святителя Василия Рязанского». Таким образом блаженный предсказал молодому начальнику электроцеха архиерейское служение на Рязанской кафедре.

Когда же Сергей Новиков уже учился в духовной семинарии, произошел такой случай. Заболел один из семинаристов туберкулезом. Врачи признали болезнь неизлечимой, и этого семинариста отчислили. Тогда Новиков написал отцу Авелю письмо с просьбой принять этого больного к себе. «Батюшка Авель, помоги, – писал Сергей, – может, по твоим молитвам он поправится». А тот в ответном письме написал: «Пусть приезжает». Приехал семинарист в Ярославль, отец Авель устроил его и стал молиться о выздоровлении. В то же время водил к знакомым врачам да отпаивал парным козьим молоком. И семинарист выздоровел! Как говорили верующие ярославцы, «выходил наш батюшка умирающего туберкулезника. Молочком отпоил, молитвами отмолил…»

В годы служения в ярославских храмах «молоденький авва» часто говорил проповеди, исполненные духовной мудрости и человеческой простоты. Казалось бы, что может сказать своим взрослым прихожанам юный священник? Однако он находил в своих проповедях слова, которые затрагивали их сердца. С детства испытавший сиротскую долю, нужду, вместе со своим народом переживший страшную войну, он знал, что сказать прихожанам, на глазах которых еще не высохли слезы от похоронок с этой войны. Он говорил людям о любви так, как понимал ее своим сердцем, отданным источнику любви – Богу.

Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), который в те годы был алтарником Феодоровского собора в Ярославле, вспоминал: «Простое, доброе слово отца Авеля глубоко западало в душу и согревало сердце человека. Часто рассказывал он о святителе Василии Рязанском, и так трогательны были эти рассказы, что я никогда не забывал о подвиге этого святителя».

«Шарлатан XX века»

За добрые, мудрые проповеди, которые привлекали в храм множество верующих, батюшка Авель опять пострадал от безбожных властей. В прессе началась его травля. К тому времени епископа Димитрия (Градусова), почисленного на покой, на Ярославской кафедре сменил епископ Исаия (Ковалев). Он перевел отца Авеля в ярославский кафедральный Феодоровский собор, настоятелем которого был иеромонах Никодим (Ротов). Так вновь соединились судьбы двух друзей детства.

Это произошло в 1955 году. Но недолго они послужили вместе. Через три года начались хрущевские гонения на Церковь. Пропагандистам атеизма предписывалось искоренять «религиозные предрассудки» всеми средствами. В областной ярославской газете про отца Авеля, возведенного к тому времени в сан игумена, во весь разворот напечатали статью «Шарлатан XX века». В ней говорилось, что священник Феодоровского собора Авель – пьяница, человек аморальный и только притворяется, что верует в Бога…

Епископ Исаия очень любил отца Авеля. С тяжелым сердцем он вызвал его к себе.

«Когда я зашел к нему, – вспоминал архимандрит Авель, – то увидел, что он плачет.

– Владыка, почему вы плачете?

– Вот, почитай, что о тебе здесь пишут, – говорит он и показывает мне газету со статьей “Шарлатан XX века”.

– Так это же не смертный приговор! Не боюсь я этой клеветы. А вот вы поберегите себя. Не вступайте в спор с клеветниками. Вы же больной человек, а власти могут лишить вас должности и средств к существованию.

– Так ведь это тебе после этой статьи не дадут нигде служить! И ни на какую работу не примут!

– Знаю. Но не боюсь. Отпустите меня с Богом в Рязань. Там живут два моих брата и две сестры. Уж они-то с голоду помереть не дадут. Каждый из них мне в день по куску хлеба даст. Один на завтрак, другой на обед, третий на ужин, а четвертый кусок я буду отдавать такому же нищему, как и я…»

Умел отец Авель в тяжелых ситуациях сохранять юмор, а главное – во всем он полагался на волю Божию. И владыка Исаия отпустил отца Авеля в Рязань. Там уполномоченный по делам религий несколько лет не давал ему служить у алтаря Господня.

«Они надеялись, – вспоминал архимандрит Авель, – что я озлоблюсь на советскую власть и примкну к ее врагам. Когда же увидели, что этого не происходит, стали склонять на свою сторону. Посулили хорошую работу, высокооплачиваемую должность, лишь бы я публично отрекся от Бога. А я им говорил, что никогда не отрекусь от Того, Кого я любил и люблю, хоть кем меня называйте, хоть шарлатаном, хоть кем…

Это со мной происходило в то время, когда Хрущев обещал вскорости показать по телевизору последнего попа. Давление на священников оказывали страшное. Некоторые не выдерживали, снимали с себя сан и публично, через газеты, радио и телевидение, отрекались от веры. Что тут скажешь? Про таких сказал еще апостол Иоанн Богослов: Они вышли от нас, но не были наши (1 Ин. 2, 19)».

На допросах уполномоченного отец Авель говорил, что хотя политические события в нашей стране могут меняться, однако как священнослужитель он всегда будет воспитывать в людях патриотизм, любовь к Родине, к своему Отечеству. Будет делать все для того, чтобы они стали достойными гражданами и земного Отечества, и Отечества Небесного.

«Все происходящее со мной, – вспоминал батюшка, – даже статью “Шарлатан ХХ века”, я воспринимал как волю Божию, как испытание веры. Потому относился к этому спокойно. По слову преподобного Амвросия Оптинского, никого не осуждал, никому не досаждал, и всем мое почтение.

А вот как священнику мне морально очень тяжело было не служить в Божием храме. Даже помыслы приходили, что я чем-то прогневал Бога и стал недостоин служить. И вот однажды в душевном смущении пришел я в рязанский Борисоглебский собор, припал к иконе святителя Василия и стал просить помощи. И вдруг чувствую, что меня за рукав кто-то дергает. Оборачиваюсь, смотрю, стоит женщина.

– Что такое? – спрашиваю. – Что вам надо?

– Вы батюшка Авель?

– Да.

– Я к вам из Захарово приехала. Меня блаженная Полюшка послала сказать, чтобы вы не отчаивались. Будете еще служить в храмах. И даже в этом соборе послужите.

Вот ведь какое утешение я получил! И поверил, потому что чтил Полюшку как праведницу, как прозорливицу. Так ведь действительно, вскоре меня восстановили в служении, послали служить в село Борец, а потом в Борисоглебский собор перевели!»

Материнское сердечко

По восстановлении в праве служения батюшку Авеля направили в Христорождественский храм села Борец Сараевского района. Многие верующие этого села, словно оправдывая его название, были «борцы» за истинное Православие, а вернее, ревнители не по разуму. Борьба за чистоту «древлей веры» выродилась у них в сектантство. Сами себя они называли «Церковь истинно православных христиан». Ее члены не признавали священства. Батюшка Авель диву дался, когда узнал, как «борцы» свершают церковные обряды на дому. Какие-то растрепанные бабы, махая руками и причитая какие-то непонятные молитвы, крестили, венчали и отпевали несчастных сектантов.

Но еще большее диво случилось, когда эти бабы пришли в храм на покаяние.

– Храм закрыт был, священников в тюрьмы посадили, – объясняли они. – Вот мы и решили все сами делать, да так привыкли, что теперь священники нам совсем не нужны стали.

– И я вам не нужен? – спросил отец Авель.

– Нет, не нужен.

– А зачем же тогда вы пришли ко мне?

– Чтобы покаяться.

– А зачем вам каяться передо мной? Кайтесь друг перед другом.

– Нет. Сказано ведь: если кто из апостольских преемников что разрешит на земле, то будет разрешено на небе (Мф. 18, 18)!

«Хоть плачь, хоть смейся», – говорил батюшка Авель, рассказывая этот случай.

Много отец Авель потрудился в селе Борец, чтобы вразумить сектантов. Однако служить там ему пришлось недолго – меньше года. В январе 1961-го отца Авеля перевели на служение в рязанский Борисоглебский кафедральный собор. Так сбылось Полюшкино предсказание.

Как-то после службы в соборе подошла к отцу Авелю женщина. Назвалась Ниной Ивановной.

– Батюшка, помолитесь о моем сыне Николае, – сказала она. – Он в Сарове работает, на секретном производстве. А я в последние дни ни с того ни с сего стала о нем сильно беспокоиться. Сердечко так и ноет. Чувствую: что-то плохое случиться должно.

– Сердце матери всегда чувствует опасность, – ответил отец Авель. – Я, конечно, помолюсь, но твоя молитва посильнее моей будет. Материнская молитва – она со дна моря достанет, из пожара вытащит, от взрыва убережет. Молись, матушка, молись…

Вскорости приехал этот Николай и рассказал матери о происшедшей на его производстве страшной аварии. В его дежурство произошел сильный взрыв, и только чудом он остался жив.

– Благодари батюшку Авеля за свое спасение! – воскликнула мать. – Это он наказал мне усердно молиться и сам молился за тебя!

При первом же случае Николай пришел в собор, представился отцу Авелю и – бух пред ним на колени:

– Батюшка, вы меня спасли! Только по вашим молитвам я выжил!

– Да ты что, Коленька! Ну-ка встань немедленно. Ишь чего учудил… Ты маму свою благодари. Это она своим материнским сердечком почувствовала, что тебе беда грозит. Если бы не она – я ничего не знал бы о тебе и не молился! Да и ничтожна моя молитва перед молитвой матери!

Сказал так батюшка Авель, а у самого слеза на глаза навернулась. Сам-то он рано лишился мамы, лишился не только ее духовной молитвенной помощи, но и простой житейской. Однако Господь не оставлял его.

В то время батюшка жил с сестрами и братьями в родном доме. Хозяйство вела его тетя Мария, впоследствии принявшая с этим же именем монашеский постриг. Хозяйкой тетя Мария была усердной. Все по дому делала. Отец Авель даже забыл про домашние заботы. Но когда в 1967 году она скончалась, то батюшка затужил, закручинился. «Скоро осень наступит, дом топить надо, а я даже не знаю, откуда тетя дрова брала…» – думал он.

Что тут поделать? Пошел к ней на могилку помощи просить. Пришел к тете Марии, помолился у могилки за ее упокой и говорит:

– Жила ты, хозяюшка, поживала и в хозяйские заботы меня не посвящала. И вот умерла. Осень скоро, потом зима, а я даже не знаю, где дров взять. Ты ведь мне так и не рассказала, у кого их брала, кто тебе их привозил. Так что, тетя Маша, хоть как-то, но помоги мне…

И что бы вы думали? Пришел отец Авель с кладбища. Сели за стол обедать и вдруг слышат стук в дверь. Помогавшая батюшке по хозяйству старенькая монахиня, тети Маши знакомая, вышла в сени, а потом пришла и говорит:

– Там какой-то мужчина дрова купить предлагает.

Отец Авель подумал, что это розыгрыш, однако, посмотрев на старушку, понял, что это не так. Вышел и видит – действительно, стоит мужчина и спрашивает:

– Вам дрова нужны?

Батюшка от удивления даже заикаться начал:

– Н-н-нужны…

– Они уже напилены. Можно разгружать? – спросил мужчина.

– Д-да, разгружайте…

Потом отец Авель собрался с духом и говорит:

– Простите, а откуда эти дрова и кто вас ко мне прислал?

И мужчина, словно извиняясь, рассказал:

– Я на производстве, в городе работаю. Нам часть зарплаты дровами выдают. А у меня в доме газовое отопление. Поэтому в дровах нужды нет. Я и решил их в вашем селе продать. Проехал всю улицу – никто дров не спрашивает. Хотел было уезжать, да около вашего дома машина заглохла. Вот я на всякий случай и зашел к вам.

С той поры этот нежданный благодетель стал каждый год привозить дрова в дом Македоновых. Отец Авель верил, что это усопшая тетя Маша не оставляла его своим попечением.

Был и другой случай ее чудесной помощи с того света.

«Пришел я как-то домой, – вспоминал батюшка. – Зима была лютая, морозная. Залез на печку, угрелся, стал засыпать. А засыпая, подумал о тете Маше и вспомнил, что у меня теплых варежек нет. Валенки есть, шуба. А варежки старые совсем, прохудились и уж не греют…

Когда же я заснул, то приснился мне такой сон, будто собираюсь на службу. А тетя Маша меня провожает и говорит:

– На дворе мороз лютый. Чего ты на руки будешь надевать?

– Не знаю.

– А про теплые рукавицы забыл?

Подошла она к шкафу, открыла дверцу и достала с верхней полки сверток. Но не дала мне в руки. А положила на стол.

Когда я проснулся, то сразу вспомнил про этот сон. Думаю: к чему бы он? Может, действительно в шкафу что-то есть? Стал искать. Сначала ничего не нашел, а потом на верхней полке, в глубине, нащупал сверток. В нем были теплые рукавицы! Надо же, думаю, как на том свете тетя Маша обо мне заботится…»