Текст книги "Ладонью солнце не закрыть. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), архимандрит Авель (Македонов), митрополит Симон (Новиков)"

Что значит фамилия Македонов?

Тяжесть не только духовного подвига, но и неимоверных физических трудов легла на плечи афонских монахов именно в те годы, когда обителью стал руководить архимандрит Авель. В это время им пришлось восстанавливать обитель после страшного пожара, случившегося за год до приезда отца Авеля. Но и утешение они получали великое. Порой Сама Богородица являлась им.

Архимандрит Ипполит (Халин) так вспоминал об этом:

«На Афоне мы много трудились на послушаниях. Восстанавливая обитель, и камни тяжелые ворочали, и мешки с цементом на себе таскали, и раствор замешивали, и штукатурили.

Порой не хватало сил добраться до кельи. Часа два спали где-нибудь под деревом… Проснешься под утро, глянешь в небо, а там – о чудо! – Сама Матерь Божия нас благословляет. С духовной радостью и телесной крепостью поднимаешься с земли, начинаешь творить молитву и работать дальше.

Когда уж совсем тяжело было, придешь на могилку к какому-нибудь подвижнику, отслужишь панихидку, смотришь – и сила возобновилась. Особенно усердно молились о помощи тогда еще не прославленному старцу Силуану Афонскому».

Великий афонский подвижник схимонах Силуан отошел ко Господу почти за тридцать пять лет до приезда на Святую гору отца Авеля. По традиции на Афоне после кончины каждого монаха через три года его останки выкапывают. Если они сохраняются нетленными, то считается, что умерший много согрешал и потому земля не принимает его тело. Тогда останки вновь закапывают и усиленно молятся о прощении грехов умершего.

Святость же того или иного подвижника определяют по цвету костей. Считается, что чем они светлее, тем праведнее была жизнь подвижника. Мощи Силуана Афонского были обретены очень светлыми. Его честную главу поместили в братскую костницу. Там она заблагоухала. По молитвам перед этой святыней стало происходить много чудес.

Так, при игумене Авеле однажды в монастырь приехал мужчина и привез своего сына, которого часто трясло и дергало. Отец Авель дал его отцу ковчег с главой старца Силуана и наказал приложить его к рукам, ногам и к голове мальчика. А тот к голове и к рукам приложил, а к ногам забыл. Через месяц вновь приехал. Голова и руки у мальчика были спокойны, а вот ноги дергались. Когда же приложили главу Силуана к ногам – тряска прекратилась…

Слава о чудесах разнеслась далеко за пределы Афона. И «кто-то из русских паломников, – рассказывал отец Авель, – очень захотел иметь главу Силуана Афонского при себе. Да так сильно захотел, что выкрал ее. Но со Святой горы вывозить ничего не разрешается, кроме того что продается в церковных лавках. Потому на афонской таможне похитителя задержали, а святыню вернули в монастырь.

Я тогда решил в костнице главу не хранить. Поместил ее в дорогую, обшитую бархатом раку и держал в алтаре Покровского собора. Узнав об этом, паломники стали то и дело просить меня показать благоухающую главу Силуана Афонского. Я не отказывал. Пусть приложатся к святыне, помолятся перед воплощением праведности. А уж как благоухала-то глава! Это не передать словами…

Много паломников стало тогда стекаться в Пантелеимонов монастырь. Особенно русских эмигрантов из разных зарубежных стран. Помню, как на яхте приплыл граф Шереметев. К нам, монахам из коммунистического Советского Союза, он отнесся высокомерно, даже с некоторым презрением. Несмотря на это, мы приняли его радушно. Собрали трапезу, во время которой на русском языке читались жития святых.

Показали монастырскую библиотеку. Она была очень большая. В ней находились редчайшие книги, даже ветхозаветные рукописи были.

Встреча прошла просто, тепло, по-доброму. Шереметев помолился на службе, послушал монастырское пение на русском языке, проникся русским монашеским духом. Когда же стали провожать графа, то он на пристани вдруг встал на колени, поцеловал мне руку и со слезами сказал:

– Спасибо вам! Я здесь словно на родине, в России, побывал.

Вот тогда я особенно остро почувствовал величие русского духа. Русская речь, добродушие, простота, которые для нас настолько естественны, что мы их даже не замечаем, вернули графу ощущение Родины, России. И он заплакал, не стесняясь своих слез…

А меня ведь сначала греческие власти считали шпионом, подосланным коммунистами из СССР. Полиция прямо при нашем монастыре жила. Когда я выезжал по делам из монастыря, то мою келью обыскивали. Думали: может, коммунистическую, пропагандистскую литературу найдут? А через некоторое время стали относиться ко мне уважительно, как к своему. Я ведь со временем так загорел, что на грека стал похож. И фамилия у меня как бы греческая – Македонов».

Фамилия батюшки Авеля действительно весьма интересная. Она происходит от архаичного православного имени Македон, которое этимологически связано с названием древней страны на Балканском полуострове и буквально означает «выходец из Македонии» («Македония» в переводе – «высокая земля», «высокогорный край»). Этот край на юге граничит с Грецией. Македония стала первой европейской страной, в которой святой апостол Павел проповедовал Евангелие, и потому греки весьма почитают святых с именем Македон и Македоний. Вот почему архимандрит Авель упомянул свою фамилию, вспоминая уважительное отношение к нему греческих властей.

В действительности же фамилия отца Авеля происходит не от страны Македонии, а от его прапрадеда по имени Маке-дон, родившегося в 1802 году.

Однажды на Афон приехал из Германии ученый-славяновед Микаэль (Михаил) Арндт – будущий архиепископ Берлинско-Германский Марк. В то время он глубоко изучал русский язык, полюбил историческую Россию. И хотя был лютеранином, посещал храм Русской Зарубежной Церкви, освященный в честь святого благоверного князя Александра Невского. В 1964 году в этом храме Арндт крестился в Православие и стал чтецом. Стал бывать в русском Пантелеимоновом монастыре на Афоне. Там он познакомился с игуменом Авелем и проникся к нему большим доверием, исповедовался ему. Именно у отца Авеля была его первая исповедь на Святой горе.

«Отец Авель указал мне монашеский путь, – вспоминал владыка Марк. – И если до него я еще колебался в выборе пути, то после исповеди у батюшки Авеля монашество стало определенной целью моей жизни, хотя мне понадобилось еще несколько лет, чтобы осуществить желание стать монахом. Я тогда не мог сразу оставить свою преподавательскую деятельность в университете. Однако у меня была возможность два раза в году по два-три месяца находиться в путешествиях. И я использовал это для того, чтобы уезжать на Афон и жить там. Однажды игумен Авель, зная, что я был чтецом, поставил меня на клирос. Это был очень смелый поступок. Ведь я относился к Зарубежной Церкви, которую тогда Московский Патриархат не признавал. Однако отца Авеля это не смутило. Таким образом, я, неся послушание на клиросе, стал как бы членом монастырской братии. И что удивительно, братия не роптала. Раз игумен Авель разрешил – значит, так надо. Лишь один греческий монах однажды проворчал:

– Мирянин, а с монахами на клиросе поет!

Я часто исповедовался у отца Авеля, и он оказал очень большое влияние на мое духовное развитие. Но исповедями не ограничивалось мое общение с батюшкой. Мы с ним часто беседовали на разные темы. Он рассказывал мне много нового о Православии в Советской России. Без него многие вещи я не мог бы понять. Именно его рассказы дали мне истинное понимание происходящих тогда в России событий. Отец Авель в беседах поведал о своем пастырском опыте и охарактеризовал наиболее известных священников и архиереев, которых он знал лично. Для меня это было очень важно. Ведь о жизни в СССР я узнавал только из книг, а из жизни мало что знал. Могу сказать честно: без батюшки Авеля мне было бы трудно перешагнуть те барьеры, которые существовали между Зарубежной Церковью и Московским Патриархатом.

Потом я к нему приезжал уже постриженником, потом архимандритом…

Вспоминая отца Авеля, хочу подчеркнуть его главное свойство – он ко всем относился с большой любовью».

Появление батюшки Авеля на Афоне было, конечно же, промыслительным. И как бы в подтверждение этого однажды в одном из греческих монастырей на склоне Святой горы игумен Авель увидел икону точь-в-точь такую же, какую видел в детстве в Иоанно-Богословском монастыре под Рязанью…

«Греки сказали мне, – вспоминал батюшка, – что это список. А куда делся подлинник, они не знают. Тогда я им сообщил, что подлинник – в России, что в детстве я молился перед ним. Вот ведь как. Получается, что сюда, к вам, сам Иоанн Богослов меня привел».

Благодаря трудам отца Авеля Пантелеимонов монастырь на Афоне возрождался. В 1972 году Святую гору посетил Патриарх Московский и всея Руси Пимен. В истории это было первое посещение Афона главой Русской Православной Церкви.

На праздник Иерусалимской иконы Божией Матери Патриарх Пимен провел в Пантелеимоновом монастыре всенощное бдение и Божественную литургию. Ему сослужили Экзарх Вселенского Патриарха, а также игумен монастыря архимандрит Авель и сонм духовенства из афонских монастырей.

В 1978 году на Афон пришла телеграмма из Советского Союза с извещением о смерти председателя Отдела внешних церковных сношений митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова).

«Мне очень хотелось поехать на похороны своего друга, – рассказывал батюшка Авель. – Но на получение визы на выезд не надеялся. Уже был случай, когда в 1977 году я хотел выехать в Россию на торжества по поводу шестидесятилетия восстановления Патриаршества. Однако греческие власти так затянули оформление документов, что мне пришлось отказаться от поездки, поскольку все рано уже опаздывал на эти торжества. Потому я не стал подавать прошение на выезд в Россию для участия в похоронах митрополита Никодима. Подумал, что это бесполезные хлопоты.

Ночью отслужил литургию, стал совершать панихиду по новопреставленному. Вдруг в храм вбегает дежурный и говорит:

– Батюшка, вас к телефону! Советское консульство в Салониках разрешает вам выехать в Россию!

Я тогда подумал: “Вот чудо какое! На торжества визу не дали, как ни просил, а на похороны безо всяких просьб дали! Наверное, это Божий знак…”

Перед отъездом собрал монастырскую братию и попрощался:

– Я бы желал жить и умереть на Афоне, но на все воля Божия. Уезжаю. Вместо меня будет архимандрит Иеремия, батюшка хороший, серьезный. Повинуйтесь ему, как и мне повиновались, а там как Господь управит…

Сказал я так потому, что чувствовал себя очень плохо. Жаркая афонская погода, влажность очень отрицательно сказались на моем сердце. Потому, уезжая, я даже боялся, что не перенесу похорон моего друга – митрополита Никодима. Он ведь мне как брат родной был…»

Архимандрит Авель покидал Афон после восьми лет неустанного духовного подвига, увенчавшегося спасением Свято-Пантелеимонова монастыря от запустения. А в Россию он увозил древние традиции афонского старчества, которые в своем игуменском служении познал на опыте. По-видимому, потому и позвала Божия Матерь отца Авеля в Свой первый удел, чтобы духовно обогащенным возвратить в Россию, где в скором времени должны были произойти великие государственные перемены и начаться возрождение Православия во всем его величии.

Но прежде необходимо было совершить второе Крещение Руси, которая за годы правления безбожных властей превратилась в страну атеистов. Русский народ необходимо было заново воцерковлять. Отец Авель отбыл на Родину, чтобы потрудиться ради ее духовного возрождения, чтобы применить афонский опыт духовничества не только в отношении монахов, но и многих сотен мирских людей, нуждавшихся в духовном окормлении.

Ревнитель памяти блаженных

После похорон владыки Никодима отец Авель, как и предполагал, чуть не скончался от сердечного приступа. После лечения врачи запретили ему выезжать на Афон. Обследование в клинике показало, что для служения в афонских климатических условиях батюшка больше непригоден. Отец Авель весьма огорчился, ведь он мечтал прожить на Афоне всю жизнь и умереть в уделе Божией Матери. Но как-то пришел на память батюшке его приезд на Святую гору в Пантелеимонов монастырь, встреча с игуменом Илием. И вдруг вспомнилось батюшке, как тот часто говорил ему, как бы раздумывая:

– Знаю я одного монаха, духовно настроенного. Приехал он к нам, чтобы здесь пожить и умереть. А Господь ему другой жребий уготовил, и пришлось этому монаху уехать обратно, чтобы исполнять волю Божию в другом месте.

Отец Авель тогда не понял, зачем он это сказал. Но прошла примерно неделя, и отец Илий снова повторил рассказ об уехавшем монахе. А через некоторое время – и еще раз…

Отец Авель подумал, что игумен на старости лет заговариваться начал. Слушал его и не понимал, что эти слова относятся именно к нему. Думал, игумен Илий говорит о ком-то другом. Но вот не прошло и восьми лет после этих разговоров, а отец Авель действительно вернулся в Россию.

Вспомнив предсказание игумена Илия, батюшка утешился, но долго ему еще снилось, будто он на Афоне. Снилась келья, в которой старец Илиан благословил его жить. Снились товарищи – афонские монахи Иеремия и Ипполит. Будто идет он с ними по афонской тропочке и беседует… А однажды приснился друг детства, усопший владыка Никодим, и сказал ему:

– Ты панихидку-то по владыке Димитрию отслужи. Отслужи панихидку-то…

Проснулся отец Авель и вспомнил, что сегодня день памяти их духовного наставника архиепископа Димитрия (Градусова). Батюшка огорчился, что забыл об этом, и тут же отслужил по нему панихиду.

После лечения в Москве архимандрит Авель приехал в Рязань, где в июне 1979 года был назначен почетным настоятелем Борисоглебского собора. К нему на службу стекалось множество народа. Но из своих духовных чад он особенно выделял монахиню Февронию (в миру Елена Арсеньевна Масалитинова). Дворянка по происхождению, эта женщина отличалась высокой образованностью, культурой, в совершенстве знала классическую литературу. Но более всего любила читать жития святых. Однажды отец Авель спросил ее:

– Матушка, не могла бы ты составить житие блаженной Любушки Рязанской?

– Так она же не прославлена! – удивилась Масалитинова.

– Прославят, скоро прославят! – уверенно сказал отец Авель.

К тому времени на Любушкиной могилке стали происходить чудеса. Однажды прихожане Скорбященской церкви и вовсе не узнали место упокоения блаженной. На могилке они увидели новый крест и красивую металлическую оградку. Вскоре выяснилось, что их поставил приехавший издалека военный человек. Он очень тяжело болел. Врачи ничем не могли помочь. Но вдруг во сне ему явилась некая девица и сказала:

– Поезжай в Рязань, найди могилку Любови Сухановской, поставь новый крест и оградку – и получишь исцеление.

Когда он приехал в Рязань, то узнал, что ему являлась сама блаженная Любушка. Он сделал так, как она наказала, и получил исцеление.

Матушка Феврония записывала рассказы про жизнь Любови Рязанской и про чудеса, происходившие по молитвам к ней. Постепенно составился сборничек, который и лег в основу первого жизнеописания блаженной. Прочитав его, батюшка Авель остался доволен, но заметил:

– Надо хорошо осознавать, в чем он, Любушкин подвиг. Осознавать, что она свершила подвиг смирения, терпения и любви. Проявилось все это у нее с детства, когда она лежала парализованная, не могла ходить. А Любушка не озлобилась на жизнь, не сказала матери: зачем, мол, ты меня такую несчастную родила. Не завидовала тем, кто мог бегать, прыгать, танцевать. Она смирилась со своей участью, поняла, что это испытание дано ей от Бога.

– Батюшка Авель, а подвиг юродства, в чем он заключается? – спросила Масалитинова.

– Да в том же – в терпении и смирении. Когда Господь увидел это в Любушке, то послал к ней святителя Николая, который сразу ее исцелил. Но, подняв Любушку на ноги, он не сказал: «Иди, веселись, танцуй». Нет, он предложил ей принять вид глупой, юродивой девицы и под этим видом говорить людям правду о бедственном положении их душ. И Любушка смирилась. А разве ей не хотелось побегать, попрыгать, порадоваться жизни? Но она проявила терпение, смирение и стала юродствовать…

Как и предсказывал батюшка Авель, в 1987 году блаженную Любовь Рязанскую прославили в Соборе местночтимых святых Рязанской епархии.

Всячески старался прославить архимандрит Авель и другую блаженную – слепую девицу Пелагею Захаровскую. В конце 1990-х годов он совместно с архиепископом Рязанским и Касимовским Симоном (Новиковым) подготовил документы для ее канонизации в лике местночтимых святых Рязанской епархии. Однако Священный Синод отклонил предложение о канонизации Пелагеи Захаровской.

Архимандрит Авель опечалился, но, как и всегда, положился на волю Божию.

«Значит, еще не пришло время для ее канонизации, – говорил он. – Что поделаешь, если о Полюшке такие “воспоминания” написаны, что иначе, как сектанткой, ее не назовешь. Только знаю, что Петр Глазунов – основной автор “воспоминаний” – находится в духовной прелести. Я его с юности хорошо знаю. Как жаль, что своими действиями Глазунов помешал канонизации Пелагеи Захаровской, с которой я лично был знаком и о которой могу свидетельствовать, что она – святой человек! И когда из Московской Патриархии был сделан запрос, как я могу охарактеризовать Пелагею Александровну Лобачеву (таково ее настоящее имя), то я в ответ написал, что блаженная Пелагея Захаровская достойна канонизации. Так не только я мог сказать о праведности Полюшки, но и хорошо ее знавшие архиепископ Чувашский и Чебоксарский Варнава, и почившие к тому времени наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Иероним (Зиновьев), и архиепископ Орловский и Брянский Глеб (Смирнов), и его родной брат протодиакон Павел Смирнов, и другие известные в Русской Православной Церкви люди.

Но, когда мы с владыкой Симоном подали в Священный Синод документы для прославления Полюшки, на страницах газеты “Жизнь вечная” и в ошибочных статьях дьякона Андрея Кураева имя Полюшки как только ни склонялось! В газете писали такие статьи, что казалось, будто Полюшка – самая главная святая ХХ века, которая обличала нечестие священства. А с другой стороны, диакон Кураев считал ее колдуньей…

И тогда мой близкий друг и сомолитвенник, постоянный член Священного Синода владыка Ювеналий (Поярков) сказал, что в этих условиях вопрос о канонизации следует отложить. И я с ним согласился. На все воля Божия. Думается, время придет, и ее все-таки прославят».

Дарья, Марья, Акулина…

Годы служения в Борисоглебском соборе запомнились архимандриту Авелю несколькими знаменательными случаями. Так, однажды подошла к нему женщина и говорит:

– Батюшка, мне надо с вами поговорить.

Отец Авель подумал, что она станет просить его совершить какую-нибудь требу.

– Я сегодня литургию буду служить, – сказал он, – так что вы обратитесь к другому священнику.

– Нет, батюшка, я по другому вопросу. У нас в доме чудо свершилось.

– Какое чудо?

И тогда женщина рассказала ему вот что:

«У меня есть семья. Муж и два сына. Недавно купили мы телевизор. Поставили около красного угла, где были иконы и лампадка. И вот, на днях это было, готовлю я на кухне ужин, подходит ко мне сын и говорит:

– Мама, у нас икона Николая Угодника повернулась к стенке.

Пошла я посмотреть, в чем там дело. Глядь, действительно, икона повернута. Спросила:

– Сынок, а может, ты сам ее повернул?

– Да нет. И я, и брат, и папа сами видели, как она медленно поворачивалась к стенке.

Я тогда очень расстроилась, заплакала. Как же, ведь получается, что мы чем-то сильно обидели Николая Угодника, отвернулся он от нас. И сейчас, батюшка, я сама не своя от этого. Пла чу и пла чу…»

– Милая, – сказал отец Авель, – я тоже с тобой готов поплакать, только от радости. Ведь если бы святитель Николай действительно обиделся, он бы совсем ушел от вас. А то остался. Просто показал, что не может терпеть телевизор.

– И что же мне теперь делать?

– «Что делать», «что делать»… Конечно же, телевизор переставить подальше от иконы. И молиться Николаю Угоднику, благодарить его за вразумление. А телевизор-то смотреть надо поменьше. А то как обезумели все. Как встанут с кровати – сразу к этому черному ящику! И смотрят весь день. Спать пора ложиться, а они в телевизор уткнулись. А там что? Подожгли, взорвали, изнасиловали, убили… Насмотрятся этой дряни и спать ложатся. Ну и какой же у них может быть сон после всего этого? А сколько обольстительного показывают по телевизору! Сколько грехов через него в нас входит! Появился нечистый помысл – вот тебе и грех! От помысла недалеко и до поступка. Вот, к примеру, показывают измены. Жены мужьям изменяют, мужья женам. Да так показывают, как будто это самое обыкновенное явление. Ну, а раз обыкновенное, то чего стесняться? И, насмотревшись телевизора, впустив помысл в свое сердце, начинают блудить. Вот так через телевизор в нас грехи входят. Как ты думаешь, матушка, зачем вообще телевизор в мире появился?

– Как – зачем? Смотреть, отдыхать, развлекаться.

– Да не развлекаться, а отвлекаться! И телевизор, и радио – все это отвлекает нас от Бога, от мыслей о Нем. А еще через него мы психами становимся.

– Как так?

– А вот так. Пришел с работы – а дома телевизор барабанит и барабанит. Как я уже говорил: там обокрали, тут убили, там изнасиловали. С этим и лег спать. Во сне ум все это прокручивает. Встал утром – телевизор опять барабанит: там убили, там взорвали, там подожгли… Как тут не свихнуться?

В другой раз, когда архимандрит Авель выходил из алтаря после причащения, подошла к нему некая расфуфыренная дама и говорит:

– Благословите меня исцелять людей.

– А вы что же, медик по образованию? – спросил батюшка.

– Нет, я силой из космоса могу исцелять.

– Но ведь в небе есть и злая сила, не от Бога. Там после смерти душа человека мытарства проходит. Терзают ее бесы блуда, пьянства, гнева и другие бесы.

– Но ведь благодаря именно небесной силе я могу видеть то, чего не видят другие. Например, сейчас я увидела исходящий от вас неземной свет. Поэтому и решила испросить у вас благословения.

– Свет этот не мой, а Христов. После достойного причастия он в каждом человеке бывает. А благословения я вам не дам. Больные не космической силой должны излечиваться, а церковными таинствами.

– Ну, тогда я и без вашего благословения буду исцелять. Духи, которые мне помогают, они не ваша собственность, потому не обязательно вас спрашивать. Духи меня сами поддержат.

Вышла эта целительница из храма, поскользнулась и упала. А люди, слышавшие ее разговор с отцом Авелем, рассмеялись и спросили:

– Что ж ваши духи вас не поддержали?

Вспоминая об этом случае, батюшка задумчиво говорил:

«Вот ведь какую благодать имеет причастие. Человек светится… Лишь бы причаститься достойно! А как узнать, кто достоин, кто нет? Особенно мне, как священнику, когда в храме по великим праздникам целые сотни прихожан причащаются? Только с Божией помощью распознавал…

Бывало, стою, причащаю, имена называю. Дарья, Марья, Акулина… Долго стоишь, десятки имен называешь и от усталости причащаешь уже автоматически. Вдруг что такое? Рука с лжицей сама останавливается. Отчего, почему? Спрашиваю подошедшую женщину:

– Готовилась ли ты ко причастию-то?

– Да, готовилась.

– А не ела ли чего перед ним?

– Нет, не ела, только кофе попила…

– Ну, тогда приходи в следующий раз, да подготовься как положено.

Причащаю дальше. Марья, Дарья, Акулина… Рука опять останавливается.

– Ты, Акулина, исповедовалась или нет?

– Исповедовалась.

– А у какого священника?

– А я перед входом в храм про себя исповедовалась.

– Ну, тогда приходи в другой день, исповедуйся у священника как положено.

Причащаю дальше. Марья, Дарья… Вдруг поднял свои глаза-то и вижу: подходит к причастию девушка, а губищи в кровавой помаде. Как такую причащать? Сглотнет святое причастие вместе с помадой, осквернит его да еще святую чашу перепачкает. Опять отказ…

Так-то вот Господь помогает. И не только мне. Один мой знакомый священник выезжал на лошади в далекую деревню исповедовать тяжело болящую. Исповедовал, а разрешительную молитву о прощении грехов прочитать забыл. Вспомнил только, когда к дому обратно подъезжал. Расстроился очень и стал молиться: “Господи, сделай так, чтобы мне лошадь назавтра дали! Вернуться хочу, прочитать разрешительную молитву над женщиной”. Наутро проснулся, слышит – стучит кто-то. А это, оказывается, муж той женщины на лошади приехал.

– Батюшка, – говорит, – моя жена один тяжелый грех вспомнила, исповедовать хочет!

И священник вновь ее исповедовал и прочитал разрешительную молитву. А сразу после этого она умерла…»

Однажды к архимандриту Авелю пришла в Борисоглебский собор женщина и говорит:

– Батюшка, прочитайте надо мной разрешительную молитву. Я аборт сделала.

– А ты исповедовалась? Раскаялась?

– В чем? Невелик грех – аборт.

– Ты же человека убила!

– Ну вот еще что придумали! Читайте уж молитву!

– Нет, никакую молитву я читать не буду.

– А вы обязаны, ведь я жетон купила!

Сегодня для нас кажется очень странным и даже диким такое положение дел в Церкви, когда священники обязаны были исполнять требы за купленные людьми у церковных старост жетоны. Однако так было.

«Тогда, – рассказывал отец Авель, – власти ввели такое положение: священники исполняли требы по жетонам. За этот жетон прихожанин должен был заплатить церковному старосте пять рублей, а церковные старосты сплошь были поставлены атеистическими властями, многие были безбожники. За деньги выдавали жетоны хоть кому – хоть вору, хоть насильнику, хоть убийце…»

На службу к архимандриту Авелю, случалось, и коммунисты-начальники в храм приходили. Но они почему-то руки держали за спиной. Ходили по храму, как по музею. Батюшка так оценивал их поведение:

«По православному поверью, на правом плече Ангел Хранитель находится, а бес – на левом или сзади. Вот безбожники-то и держат руки за спиной, как бы показывая бесу – мы, мол, с тобой, с тобой…»

Но не только коммунисты были обольщаемы бесами. Приехал однажды к архимандриту Авелю иеромонах. Хотел рассказать о том, что не может надевать на себя нательный крестик с частицей святых мощей. Хотел рассказать, да не смог. Промолчал. Тогда батюшка стал говорить:

– Послушай, какой сон я однажды в молодости видел. Стою, значит, среди толпы людей, которые должны были меня почему-то казнить. Кругом стража грозная. Палач начинает из толпы выбирать жертву и вдруг показывает на меня: «Берите этого, хватайте и казните!» Стражники сделали попытку меня схватить, но не смогли. Тогда палач стал на них ругаться: «Почему, такие-сякие, не можете схватить его?!» – «Да потому, – ответили стражники, – не можем, что на нем нательный крестик со святыми мощами».

Так был вразумлен прибывший к старцу Авелю иеромонах.