Текст книги "Ладонью солнце не закрыть. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), архимандрит Авель (Македонов), митрополит Симон (Новиков)"

Детская «часовенка»

Архимандрит Авель родился 21 июня 1927 года под Рязанью в селе Никуличи, богатом своей более чем двухсотлетней историей. Название этого села можно считать производным от имени Никула, то есть, по-старинному, по-народному, Никола, Николай.

Когда-то Никуличами владели бояре Ляпуновы. Один из них – Прокопий Ляпунов прославился тем, что еще до Минина и Пожарского ходил с ополчением на Москву – освобождать ее от поляков. После Ляпуновых село перешло во владение бояр Вельяминовых. Двое представителей этого рода было в числе тех, кто после Смутного времени участвовал в избрании на царство Михаила Федоровича Романова.

Ко времени рождения отца Авеля селом владел помещик Кублицкий, построивший здесь церковь в честь Тихвинской иконы Божией Матери. В этой церкви и крестили отца Авеля. Но крещение совершили не сразу, а спустя две недели после его рождения. Дело в том, что во время появления мальчика на свет крестьяне села Ни-куличи были на сенокосе. Сено косили вдалеке от села, в пойме реки Оки. Уезжали туда в июне на целые недели и приезжали только к 9 июля – престольному празднику в честь Тихвинской иконы Божией Матери. А после праздника уезжали вновь. Вот почему Македоновы решили крестить младенца на престольный праздник. В этот день можно было собрать родственников, чтобы отметить крещение.

Накануне Македоновы готовили к крестинам праздничные кушанья и думали, каким именем назвать младенца. И вдруг бабушка Татьяна, хлопотавшая на кухне, услышала за окном тихий-тихий голос: «Назовите младенца Николаем…» Когда она сказала об этом, то все удивились и посчитали слова, услышанные бабушкой, за Божие повеление. Крещение младенца состоялось в крестильне около Тихвинского храма. Таинство совершал приходский священник, который и дал ему имя Николай.

В купели Тихвинского храма крестился младенец Николай, который через некоторое время будет наречен другим именем – Авель. И это имя тоже предназначено ему Богом. Ведь архимандрит Авель родился в годы, когда в России разбушевались Каины, которые убивали своих же братьев. Захватившие власть безбожники разрушали храмы, расстреливали священников. Торжествовали мнимую победу. Но торжествующие Каины даже помыслить не могли о том, что в это время, когда от их рук погибают одни Авели, нарождаются другие. Что крестившийся в безвестном рязанском селе младенец Николай станет тем Авелем, который будет восстанавливать попранное Каинами: ремонтировать порушенные храмы, возрождать поруганную веру, спасать погибающие души…

Любовь к Богу проявилась у архимандрита Авеля с младенчества. Говорить он еще не умел, а Бога уже любил. Его родители замечали, что когда плачущего сыночка проносили мимо часовни, то он успокаивался. А плакал маленький Коля часто.

– Знаешь что, – сказала однажды Феодосии бабушка Татьяна, – ты возьми и повесь над его кроваткой по всем четырем сторонам святые иконки.

Феодосия так и сделала. С тех пор плакать младенец перестал.

– Я вырос в детской часовенке, – шутливо вспоминал отец Авель, – среди иконостаса около детской кроватки.

А когда Коленьке исполнился годик, мама на руках понесла его в Иоанно-Богословский монастырь причащать. Хоть и с остановками и с ночлегом, но двадцать пять верст несла она сына на руках. Поход в Иоанно-Богословскую обитель стал первым детским впечатлением, которое архимандрит Авель запомнил на всю жизнь. Была весна и ему, годовалому(!), запомнилось половодье и общий вид монастыря. Когда он подрос, то думал, что все это ему приснилось. Как-то он рассказал матери, что давным-давно видел в сновидении весеннюю воду и монастырь.

– Нет, сынок, не сновидение это было, – сказала Феодосия. – Я действительно носила тебя весной Великим постом в монастырь причащать.

Успение и крест из реек

Родители утверждали в Коле Православную веру как через церковь, так и личным примером. Однажды, когда в дом Македоновых пришел из сельской администрации уполномоченный, занимавшийся учетом верующих, то отец маленького Коли Николай Лазаревич прямо заявил:

– Я верил, верю и буду верить в Бога.

В то время такой поступок являлся смелым и открытым исповеданием веры, за которое можно было поплатиться свободой, а то и самой жизнью.

Бабушка Татьяна воспитывала внучка в строгости, но строгость эта исходила из живой веры в Божию помощь. Например, когда Коленьке захотелось завести собаку, она сказала ему:

– Внучок, мы так спокойно живем… Нас с тобой Ангел Божий охраняет. А если ты собаку в дом приведешь, то этот Ангел скажет: «Ну, вот я и не нужен стал. Уйду, пусть их собака охраняет». Как думаешь, Коленька, кто нас лучше охранит – собака или Ангел?

– Ангел, бабушка.

– Ну, тогда и успокойся. Не нужна нам никакая собака.

В другой раз, когда у дома Македоновых нищий просил милостыню, маленький Коля взял небольшой старый кусок хлеба и хотел ему отнести. Бабушка увидела это и говорит:

– Коленька, разве можно подавать плохой хлеб человеку, который пришел просить во имя Христа? У нас есть свежий хлеб. Возьми, отрежь половину, заверни в чистую тряпочку и подай ему. Да подай не так, чтобы только отвязаться от него, а с уважением, с любовью.

Однажды перед Рождеством бабушка собиралась навестить своих родственников, которые жили бедно. Взяла лучший кусок мяса, свежий хлеб, яйца, еще что-то, завернула, положила в корзинку, а Колю предупредила, чтобы он ни перед кем не хвалился, что она собрала самое лучшее для бедных людей.

Вспоминая об этом, батюшка Авель добавлял: «Так меня учили уму-разуму… А я слушался. Дарили мне, например, на улице конфетку, я откусывал с краю самую малость, а остальное нес братику и сестренкам. Хотелось поделиться с ними радостью от подарка, хотелось, чтобы и они тоже вкусили сладость, которую я вкусил. А когда я видел их радость, то моя радость удваивалась. Вот ведь как. Делитесь с людьми тем хорошим, что имеете, – будете вознаграждены радостью от содеянного добра. Ведь отдавать куда как лучше, чем просить!»

Говорил батюшка и об особой радости, которую он с детства испытывал в храме Божием.

«Я тогда ничего не знал о церковной службе, – вспоминал он, – даже читать не умел. Не понимал, о чем поют на клиросе. А мое детское сердечко радовалось, трепетало. И уходить из церкви совсем не хотелось. А бабушка все за руку тянула:

– Пойдем, Коленька, служба закончилась, народ расходится».

Не все понимал маленький Коля в службах, в церковных праздниках, однако за его стремление жить церковной жизнью Господь Сам влагал в его разум необходимое понимание. Так, однажды повела его мамина знакомая в Тихвинский храм на праздник Успения Божией Матери. А он задумался, что означает этот праздник.

– Скажите, тетенька, что такое Успение? – спросил он у своей провожатой.

А женщина была невоцерковленная и потому ответила попросту, как умела:

– «Успение» – это «поспение». Это когда все поспевает – фрукты, овощи…

Пока шли в церковь, Коля в дополнение к этому еще узнал, что следующий за Успением праздник Воздвижение означает, что все с полей сдвигается, то есть убирается. А Сретение – это встреча зимы с весной.

«Пришел я в храм, – вспоминал отец Авель, – подошел к праздничной иконе, поклонился, приложился, а сам вижу – что такое? На ней Матерь Божия изображена. А ведь должны быть овощи, фрукты… Когда же прислушался к праздничному тропарю, то услышал: “В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси, Богородице. Преставилася еси животу, Мати сущи Живота…” И вдруг меня прямо осенило: “Успение” значит “усыпание”, “засыпание”. “Усопший” значит “умерший”. Ведь верующие никогда не молятся: “Помяни, Господи, умершего раба Твоего”. Говорят: “Помяни усопшего…” Молятся и поминают просфорами. А овощи и фрукты – это все потом. Сначала духовная пища, к которой даже и святую воду можно отнести, и просфоры. Ведь они Церковью освящены, на них благодать Божия почиет, потому их тоже духовной пищей считать можно…»

Однажды пятилетнему Коле поручили отнести в алтарь просфоры. А он не понимал еще, что туда надо входить боковыми дверьми, и вошел царскими вратами, через которые проходить может только священник. Благолепие алтаря так поразило Колю, что он в изумлении оперся на самое святое место храма – на престол. Однако архимандрит Мина, служивший в храме, увидев это, не стал его бранить, а дал просфорку и научил, как благоговейно и со страхом Божиим надо входить в алтарь.

Коля же сохранил в душе чувство благодати, посетившей его в алтаре, и стал мечтать о том, что будет, как архимандрит Мина, служить у Божьего престола. Тогда же ребятишки прозвали его Коля Монах. На это он совсем не обижался. Наоборот, просил у Господа: «Сделай так, чтобы я действительно стал монахом!»

За чистую детскую веру, за трепетную любовь к Богу над Колей с детства проявилось попечение Божией Матери.

– Когда я был маленьким, – вспоминал архимандрит Авель, – меня на ночь приходила благословлять Богородица. Она была в белых, с легким розовым оттенком одеждах. Стояла в полный рост, а сзади от Нее отходили лучи, как от солнца. Я думал, что Божия Матерь всех приходит благословлять на ночь. И вот однажды, когда Она не пришла ко мне, я спросил знакомых мальчишек, приходила ли Она к ним. Они посмотрели на меня с недоумением и даже не поняли, о чем я говорю.

Однако они понимали, что Коля Монах – верующий, и старались пользоваться этим. Однажды принесли ему иконки и говорят:

– Давай, Колька, меняться. Мы тебе иконки, а ты нам хлеб.

И он поменялся. А потом оказалось, что эти иконки ребятишки поснимали с деревенских калиток и ворот. Тогда в деревнях иконки не только в доме, но и около него вешали – на калитки, на ворота…

В другой раз ребятишки взяли две деревянные рейки и прибили их гвоздиком друг к другу посередине. Получился крест. Пришли к Коле Монаху и говорят:

– Тебе крест нужен?

– Нужен.

– А хлеба дашь?

Коля поискал хлеб, но его не было. В шкафу лежал лишь собранный отцом на сенокосе щавель, из которого мама собиралась щей наварить. Отдал он за крест из реек весь щавель. Взял его и поставил в саду.

«Мама пришла, – вспоминал архимандрит Авель, – собралась щи варить, а щавеля-то нет. Спрашивает меня:

– Где щавель?

– За крест поменял, – говорю.

– За какой крест?

– Да вон в саду стоит.

Мама думала, что там настоящий крест, а там две реечки стоят, гвоздиком скрепленные. Она взяла эти реечки, сложила их воедино и отшлепала меня ими по мягкому месту. Но я не обиделся. Я раскаялся, что как эгоист поступил. Свое, пусть благочестивое желание исполнил, а сестренок и братика еды лишил. А то конфетки им носил. Хоть и откусанные…»

Или галстук, или вера

В 1934 году, когда Коле исполнилось семь лет, в Никуличах закрыли Тихвинскую церковь. Стали сбрасывать с нее колокола. Все ребятишки побежали посмотреть на это. Звали с собой и Колю Монаха. Но у него не было душевных сил видеть такое «событие». И когда он услышал звон падающих колоколов, то ему показалось, что они плачут…

Коля уединился в саду и с горечью в душе молился:

– Господи, какое страшное время! Даже не хочется в нем жить. Что это за жизнь без церкви, без колокольного звона!

И вдруг какой-то голос послышался маленькому молитвеннику:

– Не печалься. Придет время, опять откроют храмы и опять зазвучит колокольный звон…

С восьми лет Коля Македонов пошел в школу. Школа, в которую он ходил, была бывшей усадьбой помещика Кублицкого, перешедшей в предреволюционные годы помещику Тихановскому.

Архимандрит Авель всегда с теплом говорил о Кублицких. Шестнадцать человек из их рода Господь удостоил упокоиться в склепе у алтаря Тихвинской церкви. В семье Кублицких до 1734 года хранилась мантия Рязанского владыки священномученика Мисаила, которого язычники убили стрелой из лука. И надо же было такому случиться, что эта мантия, обагренная кровью святителя, в конце ХХ века перешла именно к архимандриту Авелю, который хранил ее как святыню в Иоанно-Богословском монастыре!

«Нам в школе говорили, что помещики – это жестокие эксплуататоры, – вспоминал отец Авель, – что ничего хорошего людям они не принесли. Но я не верил. Крестьяне села Никуличи сохранили о Кублицких самые хорошие воспоминания. И через меня часто передавали в церковь записки об их упокоении». А ведь к тому времени после революции 1917 года прошло уже около тридцати лет…

Усадьба Кублицких была передана под школу стараниями вышедшей из их рода Ольги Всеволодовны Долгих, которую через много лет Господь сведет с одним из выпускников этой школы – Колей Македоновым. Случилось так, что в 1990-е годы она стала преподавать в православной воскресной школе, попечителем которой был архимандрит Авель, учившийся в помещичьей усадьбе ее предков.

Однако первые классы батюшка прошел в Советской школе № 1 города Рязани. Его отец Николай Лазаревич работал тогда истопником этой школы. Вместе с ним и мамой, работавшей уборщицей, первоклассник Коля Македонов жил в комнатке при котельной.

Ко второму классу в укромном месте котельной он оборудовал молитвенный уголок. Вот как об этом вспоминала одноклассница архимандрита Авеля Людмила Николаевна Макова:

«Мы с Колей Македоновым дружили с первого класса. Но особенная дружба сложилась у нас после того, как мы встретились на службе в Скорбященской церкви. Он очень обрадовался, что я верующая. И вот однажды в школе на большой перемене Коля подошел ко мне и сказал:

– Люська, пойдем со мной, я тебе покажу кое-что.

И повел меня в котельную. И там, в укромном месте, я увидела иконы, лампадки, даже кадило было. Уж откуда он его взял, даже и не знаю. Зажег Коля лампадку и говорит:

– Вот, Люся, смотри, здесь моя маленькая церковь».

Другая одноклассница архимандрита Авеля – Тамара Михайловна Гаврилова рассказывала, как он в то время играл в священника:

«Людмила Макова с первого класса была моей подругой. Мы ее тогда звали по-простому – Люся, Люська. Коля Македонов к нам очень хорошо относился. И вот однажды он предложил:

– Томка, Люська, давайте поиграем.

– А во что? – спросили мы.

– Я буду священником, а вы будете певчими. Будем отпевать усопших.

Почему-то он выбрал именно эту игру – “отпевание усопших”. Взял самодельное кадило, молился и кадил. А мы пели “Со святыми упокой”».

Вот такое стремление к церковной службе, такая любовь к Господу были у маленького Коли Македонова. И когда пришлось выбирать между верой в Бога и верой в коммунизм, то он безо всяких сомнений выбрал веру в Бога. Произошло это в третьем классе, когда школьников стали посвящать в пионеры. Пионерская организация в атеистической Советской России считалась начальным звеном сторонников коммунистических идей. После пионеров школьники, как правило, становились членами ВЛКСМ – Всероссийского ленинского коммунистического союза молодежи. А потом для них была открыта прямая дорога в члены КПСС – Коммунистической партии Советского Союза.

В пионеры принимали торжественно, с клятвой верности Советской родине и коммунистическим, а значит, и атеистическим идеям. Школьникам выдавались красные треугольные галстуки. Получил его и Коля Македонов. Когда ему выдавали галстук, то сказали, что он должен снять нательный крестик, потому что вера и пионерия несовместимы. Крест и галстук носить вместе нельзя. А Коля и сам это понимал. Понимал, что христианский символ спасения и красный символ кровопролития невозможно объединить. Поэтому положил галстук на стол и ушел. Это был настоящий подвиг исповедничества, ведь на дворе стоял 1936 год – начало новой волны гонений за веру. Мальчика решили наказать исключением из школы. Однако на защиту Коли твердо встала уважаемая всеми учительница, которая очень высоко ценила его нравственные качества. На собрании учителей она сказала:

– Если таких учеников, как Македонов, исключат из школы, то с кем я останусь? Уж лучше я уйду вместе с ним.

С мнением уважаемой учительницы посчитались. Коля продолжил учиться школе. В советской, атеистической. Но ведь не местом спасается душа человека. Иуда был около Христа, а развратился сребролюбием и стал предателем, а праведный Лот жил в Содоме среди развратников, но остался верен Богу.

Крест-мощевик и «Богово масло»

«У нас в школе говорили, – вспоминал архимандрит Авель, – что Бога нет, что вера – это опиум для народа, что все попы – мракобесы. И мне приходилось это выслушивать. Ведь как больно-то было, как ножом по сердцу! А потом я приходил домой, ставил перед иконами свечку, затепливал лампадку и молился. Успокаивался, и мне было хорошо-хорошо.

А ведь пропаганда безбожия до чего только школьников не доводила! Один наслушался, пришел домой (а у него отец и мать верующие были) и говорит:

– Темнота вы и есть темнота. Ничего не понимаете. Но я докажу вам, что Бога нет!

Взял и, пока родителей не было дома, иконы порубил и затопил на них самовар. Потом поставил его на стол. Вдруг видит – по столу из-под самовара кровь потекла. Пришли родители, а их сынок седой весь…»

Из советской атеистической школы Македонов вынес лучшее, что он мог там получить. Образцы возвышенности человеческой души он находил в произведениях Пушкина, Лермонтова, Тютчева.

«Однажды я читал поэму Лермонтова о купце Калашникове, – вспоминал архимандрит Авель, – и задумался над строчками:

 
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева.
 

Как известно, в этой поэме крест-мощевик спас купца Калашникова от смертельного удара царского опричника. И тогда я подумал: вот бы и мне заиметь хоть малюсенькую частичку мощей какого-либо святого из Киево-Печерской лавры! И стал просить об этом Господа…»

Впоследствии эта мечта советского школьника исполнилось. Однажды в поезде, следовавшем через Рязань, умер мужчина. Его сняли с поезда и отправили в морг. Среди вещей умершего обнаружили шкатулку с мощами святителя Лаврентия, епископа Туровского, затворника Киево-Печерской лавры. Ее передали Рязанскому архиерею Димитрию (Градусову), духовным чадом которого стал Коля Македонов. И владыка по его горячей просьбе передал ему то, о чем он мечтал, – «малюсенькую частичку» святых мощей. Коля вложил эту частичку в крест и стал носить его на себе.

И вот однажды в связи с этим крестом ему приснился сон. Будто стоит он в толпе людей, которых собираются за что-то казнить. Начальник палачей указывает на Колю Македонова и говорит:

– Хватайте этого и казните.

Палачи бросились к нему, но тут же отпрянули. Начальник стал кричать на них:

– Почему не схватили мальчонку?

– Не можем, – ответили палачи. – На нем крест-мощевик, он не дает нам даже приблизиться к мальчишке.

Архимандрит Авель о спасительных для души желаниях говорил так:

«Просите у Бога не злата и серебра, а полезного для ваших душ, того, что нельзя купить ни за злато, ни за серебро. Просите того, что спасительно для души, и Господь даст вам все. Даст и то, что необходимо для вашей повседневной жизни, даст с избытком. В Евангелии говорится, что если Господь полевую лилию одевает в царские одежды, так неужели он своих чад оставит нагими?

Вот был у меня в детстве случай чудесной Божией помощи. Помню, подходил какой-то большой церковный праздник. И мне хотелось, чтобы у нас в доме лампадка горела. А “Богова масла” (так в деревнях лампадное масло тогда называли) совсем не было. И тут пришла к нам соседка. А я дома один был. Соседка меня спрашивает:

– “Богово масло” нужно?

– Нужно, – говорю. – Что я за него должен отдать?

– Буханку хлеба за литровую бутылку.

Отдал я хлеб, зажег лампадку, а сам думаю: что же я родителям скажу? Ведь я семью без хлеба оставил. Чтобы хоть как-то оправдаться, затеял генеральную уборку. Прибрался в доме, стал протирать полки и вдруг наверху увидел буханку хлеба! Дивны дела Твои, Господи! Я сразу благодарить стал Бога, поклоны земные класть… Вот вам и подтверждение евангельских слов: “Если Господь полевую лилию одевает в царские одежды, так неужели он Своих чад оставит?” (см. Мф. 6, 28–30)».

Но были у Коли Монаха и проступки. Однажды знакомые ребята позвали его на совхозное поле ночью морковь рвать. Говорят:

– Морковь там крупная, сладкая. Нарвешь, домой принесешь, всех накормишь, все довольны будут!

Захотелось Коле накормить своих родных сладкой морковью, и он пошел с ребятами. Нарвал моркови, пришел домой, постучал. Обычно бабушка открывала, а здесь отец дома был, не спал. Открыл дверь, видит сына с морковью. Коля думал, он скажет: «Какой ты молодец, сынок, морковки нам покушать принес». А отец взял эту морковь и отхлестал его по мягкому месту. А потом выбросил ее в крапиву и говорит:

– Чтоб это было в первый и последний раз. Не позорь наш род. У нас в роду никто ничего чужого не брал. Запомни: продать, купить, обменять – можно, а брать без спросу ничего нельзя.

Коля запомнил этот отцовский урок. Однако был случай, когда он все-таки схитрил. Когда Николай Лазаревич стал работать в госпитале, то стал получать продукты – военный паек. Мама на своей работе тоже продукты получала. Работали они от зари до зари, а бабушка к тому времени умерла. Вот и оставался Коля дома за бабушку. Следил за братишками и сестренками, готовил еду, кормил их. Как-то стал присматриваться к продуктам, видит – маловато. А скоро Пасха должна была наступить. Коля побоялся, что к празднику муки не хватит на кулич. И когда готовил, стал понемногу муки и сахара откладывать в сундук, стоявший в сенях. А когда кормил братишек и сестренок, сам ел мало, чтобы никто из них едой обделен не был. И вот, когда подошла Пасха, мама вдруг говорит:

– Я надеялась к празднику паек получить, а его выдачу решили задержать. Теперь даже не знаю, с чем праздник встречать.

Тогда Коля подошел к ней и сказал:

– Мама, не беспокойся. Будет чем Пасху встретить.

Принес он ей из сундука сбереженную муку и сахар. Мама очень удивилась и спрашивает:

– Где же ты это взял, сынок?

– Это все от вас.

– Как это – от нас?

И Коля рассказал про свою маленькую хитрость. А мама еще больше удивилась и даже прослезилась:

– Как же так, сынок, у тебя было что поесть, а ты не ел?..