Текст книги "Ладонью солнце не закрыть. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), архимандрит Авель (Македонов), митрополит Симон (Новиков)"

Благие плоды просвещения

В 1959 году иеромонах Симон закончил обучение в Московской духовной академии круглым отличником и защитил сочинение на соискание степени кандидата богословия по кафедре Священного Писания Ветхого Завета на тему «Митрополит Московский Филарет как истолкователь Священного Писания Ветхого Завета».

Имея стремление к изучению богословских наук, отец Симон предметом своего исследования избрал труды святителя, которого по праву называют основателем русского православного богословия в самом широком смысле этого слова. Ведь святитель Филарет, митрополит Московский, был в России первым богословом, кто удостоился ученой степени доктора богословия.

Иеромонах Симон в своем сочинении раскрыл значение не только богословия святителя, но, что особенно важно, показал значение его проповеднических трудов. Он описал характерные черты и направление проповедей святителя Филарета и метод их построения. Большую смелость надо было иметь для того, чтобы в конце 1950-х годов говорить о значении проповеди и тем более давать метод ее построения.

В то время советское руководство под предводительством Н.С. Хрущева взяло курс на искоренение религии в СССР. Это были годы как открытых, так и скрытых гонений на Церковь. Как говорил архимандрит Афанасий (Культинов): «Тогда ведь как было? Священникам не через указы какие-то, а через уполномоченных по делам религий запрещали совершать требы на дому, организовывать крестные ходы и, дабы отбить желание проповедовать, требовали предоставления текстов проповеди для согласования. Были даже случаи арестов “за антисоветскую проповедническую деятельность”. А что такое согласование? Вот приходил какой-то священник к уполномоченному, а тот указывать начинает: “Ты, поп, не про Божественное говори, а про земное, про то, что советская власть хорошая, что она о благополучии народа печется”».

Тогдашнее отношение государства к Церкви характеризует такой факт. В 1957 году в Москве проходил VI Международный фестиваль молодежи и студентов, о котором митрополит Симон вспоминал: «Во время Фестиваля ответственным за программу его проведения в Троице-Сергиевой Лавре был назначен ректор Московской духовной академии протоиерей Константин Ружицкий. От Московской духовной академии и семинарии в нем принимали участие и учащиеся, человек десять. В числе них был и я. Нас готовили, уполномоченные устраивали беседы с нами. Задача учащихся была отвечать на вопросы иностранцев, говорить о том, что государство поддерживает Церковь, что у нас свобода вероисповедания. А на богословские вопросы отвечали не мы и даже не профессора Духовной академии, а марксисты-коммунисты…»

Здесь митрополит Симон вспоминает ситуацию, которая в книге «Русская Православная Церковь в XX веке» описывается так: «Когда дело дошло до проведения конкретных лекций о религии и Церкви для иностранной молодежи, за исключением общего официального доклада о положении Церкви в СССР, все остальные доклады, касающиеся религии, богословия, были поручены философам-марксистам, профессиональным атеистам. Именно они, а не профессора духовных академий читали на фестивале богословские лекции».

Стоит ли удивляться, что при таком положении вещей проповеди священников являлись для властей чуть ли не государственным преступлением. Официально их не запрещали, но, по устным указаниям уполномоченных, главными темами в них должны были быть темы защиты Советским Союзом «мира во всем мире» и справедливости советской социальной системы. Но многие священники старались не соблюдать эти указания и говорили об истинном предназначении Церкви и ее влиянии на повседневный быт верующих.

Потому для того времени очень важной являлась тема сочинения иеромонаха Симона, в котором описана методика проведения проповеди. В нем он пишет, что наряду с исследованиями Священного Писания в проповеди должен делаться «нравственно-практический вывод в применении проповеди к быту и к современным условиям быта».

Защита прошла успешно. Иеромонаху Симону была присвоена степень кандидата богословских наук. Так закончилась пора ученичества владыки, о которой можно сказать словами архидиакона Романа (Тамберга):

 
Кончились годы прекрасной поры,
Дни миновали учения.
Если хоть чуточку стали мудры —
Слава тебе, Академия.
 

Окончив «Академию Духа», отец Симон приобрел такие знания, которые позволили ему в 1959 году стать преподавателем сначала Московской духовной семинарии, а затем, в 1963 году, и самой академии.

На этом поприще отец Симон показал себя как преподаватель, который так читал лекции, что в аудитории каждый шорох можно было услышать. Настолько внимательно его слушали. Когда он преподавал тот или иной предмет, то преподносил его так, что он доходил до каждого студента. И сложные вопросы отец Симон умел излагать настолько доходчиво, что они становились легкоусвояемыми даже для нерадивых студентов. Его ученик митрополит Сергий (Фомин) вспоминал:

«Он воспитывал нас своим примером. Правда, многие были недовольны строгостью отца Симона, но неприязни к нему ни у кого никогда не было. Мы видели, что вся его деятельность была направлена только на подготовку будущего пастыря. А строгость его растворялась в любви к нам…

Обладая поистине энциклопедическими знаниями, он имел дарование донести их до студента, скучный материал умел сделать живым и интересным.

По своему духовному настрою отец Симон жил “Добротолюбием”. Вся жизнь отца Симона – это жизнь человека, который руководствовался “Добротолюбием”. И все это богатство он стремился донести до человека, его речь была насыщена примерами из “Добротолюбия”, из жизни святых. Даже в обыденном общении он всегда ссылался:

– Вот этот святой так делал. А вы что, не знаете про это? Давайте я вам расскажу.

И рассказывал так, что дух захватывало. Он очень живо говорил, и мы всегда с удовольствием его слушали. И вместе с тем (он же жил в академии, на виду у ребят, где ничего не скроется) поражала простота его жизни. Мы видели, что он истинно по-монашески скромен в быту.

Я не раз исполнял просьбы отца Симона. Когда ему нужны были сувениры к торжественным дням, он мне поручал их покупать. И я, делая покупки, брал в магазинах чеки, какие-то квитанции и приносил ему. А он говорил:

– Нет, братец, – такое у него было обращение к ученикам, – мне это не нужно.

– Но это же товарные чеки, – говорил я. – Вы можете сдать их в бухгалтерию.

– Нет, братец, я давал тебе свои личные деньги. И у меня денег, слава Богу, хватает. Это невозможно, чтобы я, имея возможность купить какой-то сувенир, оплатил его за счет Церкви.

А я-то знал, что в академии был фонд для различных хозяйственных нужд, но он туда руку никогда не запускал:

– Владыке ректору это нужнее, – говорил он, – а я в состоянии купить.

Потом он лично ребят поздравлял, сувениры эти раздаривал. То-то были рады учащиеся такому вниманию с его стороны!»

О скромности отца Симона интересно вспоминал и еще один из его учеников, впоследствии клирик Рязанской епархии протоиерей Петр Кравцов:

«Я помню его в должности инспектора, которая соответствовала тогда должности проректора по воспитательной и учебной части. По своему положению отец инспектор Симон мог бы и жить соответственно, в солидной обстановке. И я был очень удивлен, побывав однажды в его квартире, которая находилась в здании академии. Обстановка там была крайне простая. В первой комнате находился старенький шифоньер для ряс и подрясников, ничем не покрытый простенький стол и стул, а во второй – обыкновенная семинарская кровать. Вот и вся обстановка. Ни ковров на стенах, ни паласа на полу… Я еще подумал: “Надо же, инспектор, а так просто живет!”

Но, помню, в его комнате, на полках, было очень много книг. Он любил читать. И не только духовную литературу, но и стихи русских поэтов. Например, поэта Ивана Козлова, автора стихотворения «Вечерний звон», ставшего народной песней. Помню, однажды я пришел к нему в болезненном состоянии. Жаловался:

– Жизнь моя как замкнутый круг: одна болезнь проходит, другая приходит.

– Разомкнется, – ответил он и, чтобы отвлечь меня, стал читать теплое, задушевное стихотворение Козлова, которое умилило меня, и я почувствовал душевное успокоение, а вскоре, по молитвам отца Симона, и здоровье обрел.

Еще помню, что, когда какой-либо ученик в личной беседе задавал ему сложный духовный вопрос, отец Симон задумывался, молчал, сосредоточивался, а потом говорил:

– Братец, давай помолимся! Давай положим двенадцать сердечных поклонов! Господь разрешит это недоумение.

И действительно, после этого все разрешалось, все вставало на свои места».

Небо становится близким

В 1964 году отцу Симону присвоили ученое звание доцента по кафедре византологии. Его бывший ученик митрополит Ев-логий (Смирнов) вспоминал: «Он вел у нас лекции. Это был замечательный византолог. Мы удивлялись не объему его знаний, но тому, как он искал познания Божественной истины, Света Неприступного, с которым и на земле все становится просветленным, и небо становится близким…»

Вскоре отца Симона назначили настоятелем Преображенского храма Троицкого Патриаршего подворья, что в Переделкино под Москвой. К совершению церковных служб отец настоятель относился строго и в этом отношении требовал от священников неукоснительного исполнения предписаний церковного Устава. Свою же паству призывал к посещению богослужений.

– Храм, – говорил он, – является лучшей школой благочестия, а храмовое богослужение – лучшим учителем веры и нравственности.

В то же время не забывал отец Симон и свою малую родину, свой родной деревянный домик. Лидия Глазунова, вспоминая о приездах владыки в Кишаново, рассказывала: «Когда он приезжал, то всегда помогал родителям по хозяйству. Ходил вместе со мной по грибы и по ягоды. Тогда в наших краях росло много земляники. Он собирал ее, а потом толок в молоке и добавлял сахар. Это было для нас лучшее лакомство. А еще мы собирали ягоды черемухи в пустую бутылку. Потом добавляли туда сахар и трясли. Черемуха теряла свою терпкость, становилась сладкой и разбухала. Мы ее вытрясали и ели. Вкуснотища! Такого способа есть черемуху я больше нигде не видела. А еще он очень любил детей и, приезжая в Кишаново, одаривал деревенских ребятишек игрушками. Девочкам дарил куклы, мальчикам – машины. И конечно же, для всех имел конфеты. Потом малышня меня все время спрашивала: “Когда твой дядя приедет? Когда твой дядя приедет?”»

2 января 1964 года Патриарх Алексий I возвел иеромонаха Симона в сан архимандрита. 14 ноября 1965 года архимандрит Симон был назначен на должность инспектора Московской духовной академии и семинарии. Ректором этих духовных школ был архимандрит (впоследствии митрополит) Филарет (Вахромеев). Секретарем ученого совета – протоиерей Алексий Остапов.

Как с юмором вспоминал митрополит Сергий: «Ректора Филарета, инспектора Симона и секретаря Алексия мы называли “рис” (“ректор, инспектор, секретарь”). И когда этот “рис” собирался (а решали они на таком малом совещании буквально все), никто не боялся напрасных наказаний, каких-то взысканий. Это был настолько творческий подход к личности, это имело такое глубокое воспитательное значение, что не страшно было попасть в руки этого “риса”: к ученикам все относились с доверием и любовью».

Интересно отметить, что тогда у ректора академии архимандрита Филарета был служебный автомобиль от советского правительства. «Автомобиль этот непростой, – вспоминал впоследствии митрополит Симон, – на нем в свое время ездили сначала сам Сталин, а потом Георгий Жуков».

При широком круге обязанностей отец инспектор архимандрит Симон лично общался с учениками, воспитывая в них любовь к Богу. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что нет более высокого искусства, чем искусство воспитания. Согласно словам святителя, живописец и ваятель творят только безжизненную фигуру, а мудрый воспитатель создает живой образ, смотря на который радуются Бог и люди…

Все воспитанники архимандрита Симона помнят его как мудрого, любящего наставника. Когда он посещал уроки или присутствовал на экзаменах, воспитанники духовных школ хоть и знали его строгость, но не робели. Даже отстающие ученики знали, что в случае запинки при ответе отец Симон задаст такой наводящий вопрос, что ответ найдется как бы сам собой. И торжественными, и радостными, и одновременно внушающими некоторый трепет были для учащихся посещения инспектором уроков и экзаменов.

В те годы в семинарии и академии ощущался необычайный духовный подъем.

«Это было благословенное время в послевоенной истории московских духовных школ, – вспоминал митрополит Сергий (Фомин). – Совместное служение отца инспектора Симона с ректором Филаретом и с протоиереем Алексием Остаповым сложилось в хороший союз: и административный, и молитвенный.

И студенты чувствовали в это время себя как в собственной семье, как дома. Отец Симон, признавая своих учеников за родных, называл их братцами.

– Ты, братец, молодец! – говорил он успешному ученику. – А ты, братец, того… – говорил неуспевающему и не заканчивал свою речь. Слова “того” было достаточно, чтобы ученик заливался стыдливым румянцем».

Хотя бывали и довольно строгие обращения со словом «братец». Как вспоминал заслуженный профессор Московской духовной академии и семинарии Константин Скурат, иногда архимандрит Симон говорил проштрафившимся ученикам:

«– Ты, братец, нарушил правила установленного порядка духовных школ, и я не подпишу сегодня твое прошение о поездке к родным! А ты, братец, не подал вовремя сочинение, так поди-ка на каникулах поработай в библиотеке!

Но помню, что большей частью беседовал отец инспектор Симон с братцем “на духу” и отпускал с миром, – с таким миром, что студенту самому не хотелось более совершать проступки.

Эти беседы проходили настолько спокойно, что проходившим мимо его кабинета и слышавшим разговор казалось, что там беседуют самые близкие люди. Да, вероятно, так оно и было, настолько близкими между собой являлись студенты и отец инспектор.

Я сказал “проходившим мимо и слышавшим разговор”. Я не оговорился. В те годы двери кабинетов ректора академии, инспектора и секретаря были открыты нараспашку, и из коридора было хорошо видно, кто находился на приеме. Семинаристы любили своего инспектора и называли между собой не иначе, как “батюшка Симон”. А ведь могли называть “отец Симон” либо “архимандрит Симон”».

Как вспоминал протоиерей Петр Кравцов:

«В семинарии так больше никого не называли. Даже ректор семинарии епископ Филарет говорил семинаристу, посылая его к инспектору:

– Подойди к батюшке Симону, спроси его благословения.

Такого всеобщего обращения, как “батюшка”, при жизни сподоблялись только преподобный Серафим Саровский да праведный Иоанн Кронштадтский…

Еще мне запомнилась скромность отца инспектора Симона. В пору моего ученичества все студенты уже знали, что он старался избегать многолюдных застолий с чествованиями».

Сам митрополит Симон об этом вспоминал так:

«Когда я был в академии инспектором, старался избегать широкого празднования своего дня Ангела. Там профессора собирались, всякие панегирики говорились и все прочее… Хвалили обязательно, а для меня это было незаслуженно… И вот как-то перед днем памяти преподобного Симона Радонежского я подхожу к ректору, говорю:

– Владыка Филарет, отпустите меня в отпуск. Хочу родителей навестить.

– Пожалуйста, отец инспектор, – сказал он, – пишите прошение и поезжайте.

Я написал прошение и уехал в Киша-ново. А на день преподобного Симона Радонежского все спрашивают:

– Где же отец Симон? Надо бы собраться, поздравить его.

А я – в отпуске. Несколько раз так было, а потом все поняли и перестали планировать застолья в честь меня».

«При архимандрите Филарете (Вахромееве), архимандрите Симоне (Новикове) и протоиерее Алексии Остапове было высокое духовное горение, – рассказывал протоиерей Георгий Глазунов. – Образцом для нас являлся отец инспектор. Вставал всегда очень рано и уже в 5 часов утра приходил молиться в академический Покровский храм. К этому он приучал и нас. В отношении посещения нами церковных служб был строг. Чтобы лучше знать духовный настрой своих воспитанников, иногда стоял в храме в незаметном месте и смотрел, кто как молится.

Вспоминая ту высокую духовную атмосферу, которую создавал отец Симон, мы, выпускники тех лет, называем годы его инспекторства золотыми для семинарии и академии».

К началу 1970-х годов при инспекторстве архимандрита Симона в московских духовных школах сформировался замечательный профессорско-преподавательский состав. Можно утверждать, что некоторые имена навсегда останутся в истории духовного образования. Это заслуженный профессор К.Е. Скурат, профессора А.И. Осипов и Б.А. Нелюбов, доцент протоиерей Валентин Асмус и другие.

При инспекторстве архимандрита Симона преподавал и высокодуховный старец архимандрит Тихон (Агриков), получивший в 1963 году звание доцента Московской духовной академии. Кроме того, он являлся духовником семинарии и академии. Но не только учащиеся духовных школ исповедовались у отца Тихона. Господь наделил его особым даром – обращать к вере молодежь, а потом и возгревать их веру. Из разных городов, в том числе из Москвы, приезжали к нему юноши, девушки, учащиеся и студенты светских учебных заведений. Приезжали и столичные ученые.

Конечно же, деятельность архимандрита Тихона не могла остаться не замеченной советскими властями. Началась самая настоящая травля этого старца. На ее примере можно видеть, насколько изощренные методы применялись тогда для того, чтобы опорочить православных священников.

Свидетель тех событий протоиерей Георгий Глазунов вспоминал:

«Чтобы унизить отца Тихона, опорочить его авторитет, в Комитете государственной безопасности создали группу из женщин, которые при его виде кричали: “Мы тебя любим!”, а сами при этом плевались в него. Доходило до совершенно нетерпимых поступков. Некоторые из этих женщин врывались в храм, когда там служил архимандрит Тихон, пытались сорвать с него облачение. Помню, одна из них даже в алтарь прорвалась… Пришлось ставить студентов для охраны.

В конце концов уполномоченный по делам религий приказал выселить из Троице-Сергиевой Лавры “скандального архимандрита, который своим поведением вносит беспорядки в монашескую жизнь”. И тогда архимандрит Симон принял его жить в свою келью, надеясь уберечь от преследований. Но подстрекаемые КГБ женщины стали нападать на келью, пытались проникнуть через окно. В конце концов архимандрит Тихон вынужден был покинуть обитель. Он уехал на Кавказ. Но и там ему не дали покоя, он жил то в Сухуми, то в Закарпатье.

К отцу Тихону полностью можно отнести слова святителя Григория Богослова: “Добродетель почти всегда окружена бедствиями, как роза колючими шипами”. Отец Симон относился с симпатией к этому высокодуховному старцу, жалел о его уходе, но поделать ничего не мог. Однако учился смирению, терпению и благодушию у архимандрита Тихона (Агрикова), который почитается ныне как подвижник веры и благочестия».

Другим благодатным старцем, с которым близко общался владыка Симон, был архимандрит (впоследствии схиархимандрит) Иоанн (Маслов), который начинал свое служение Господу в Глинской пустыни. Уже в этой обители, несмотря на молодость, отца Иоанна почитали как духоносного старца. За высокую молитвенную настроенность Господь наделил его дарами рассудительности и прозорливости. Потому после ухода духовника академии архимандрита Тихона (Агрикова) духовное окормление преподавателей и учащихся доверили отцу Иоанну (Маслову). А ведь ему было тогда чуть больше тридцати лет, и он сам был учащимся академии! Но настолько благодатными были в нем дары Божии, что у него исповедовались не только преподаватели и учащиеся, но и сам отец инспектор Симон.

Впоследствии митрополит Симон так вспоминал об отце Иоанне:

«Первое время после того, как отец Иоанн пришел к нам в Троице-Сергиеву Лавру, мы с ним исповедовались у нашего общего духовника – старца Тихона (Агрикова). Когда отца Тихона в стенах академии не стало, я начал исповедоваться у архимандрита Иоанна (Маслова).

Отец Иоанн – человек очень высокой духовной жизни. Я видел в нем старца-наставника. Не было дня, чтобы я не советовался с ним. Старался исполнить все, что он говорил. Слова его всегда сбывались, советы оказывались полезными, и это укрепляло доверие к нему».

Со своей стороны архимандрит Иоанн чувствовал благодатного старца в отце Симоне и в свою очередь исповедовался у него.

Третьим духоносным наставником являлся для отца Симона архимандрит Кирилл (Павлов). Насельник Николо-Бабаевского монастыря игумен Владимир (Кучерявый) вспоминал:

«Отец Кирилл очень тепло относился к отцу Симону. Считал, что он обладает даром молитвы и даром утешения людей в скорби. После смерти моей жены архимандрит Кирилл благословил меня уйти в Николо-Бабаевский монастырь, когда там пребывал на покое митрополит Симон.

– Поезжай к нему, – сказал отец Кирилл. – Он обладает даром утешения. Он успокоит тебя.

А мне тогда было очень и очень тяжело… Но по благословению старца я действительно нашел утешение в лице митрополита Симона, который когда-то духовно окормлялся у архимандрита Кирилла».

Митрополит Сергий (Фомин), вспоминая о духовных сподвижниках владыки Симона, говорил: «Такие наши подвижники благочестия, как почивший архимандрит Тихон (Агриков), архимандрит Кирилл (Павлов), архимандрит Наум (Байбородин), входили в круг ближайших друзей владыки Симона, с которыми он духовно общался и от которых у него не было никаких секретов. Кроме того, тогда в академии был такой замечательнейший человек – игумен Марк (Лозинский). В духовном плане он тоже был очень близок отцу Симону, отношения у них были теплые и братские. Казалось бы, невозможно было в то атеистическое время, когда все просматривалось и прослушивалось нашими государственными органами, создать в Лавре какой-то духовный оазис. А они – создали! Это было благословенное время!»