Текст книги "Ладонью солнце не закрыть. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), архимандрит Авель (Македонов), митрополит Симон (Новиков)"

Божие водительство

11 августа 1972 года скончался архиепископ Рязанский и Касимовский Борис (Скворцов). Свободного епископа, которого можно было бы назначить на Рязанскую кафедру, не было. И тогда постановлением Священного Синода епископом Рязанским и Касимовским было определено стать архимандриту Симону.

Наречение архимандрита Симона во епископа состоялось 13 октября, на праздник Покрова Пресвятой Богородицы, после всенощного бдения в Покровском храме Московской духовной академии. Так Божий Промысл приурочил хиротонию отца Симона к его любимому празднику – Покрову Пресвятой Богородицы. Как мы уже говорили, еще юношей он посвятил Покрову свое стихотворение. Часто любил напевать праздничный тропарь: «Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякаго зла честным Твоим омофором».

Владыка Симон чувствовал над собой таинственное покровительство Божией Матери и водительство Господне. В своем слове при наречении во епископа он сказал об этом так:

– Я всегда чувствовал на себе Божие водительство и знаю и свидетельствую, что Он, Милосердный, никогда не оставлял меня Своей милостью, и радости, и скорби обращая к пользе моей. Утешаю себя надеждой на всегдашний покров Царицы Небесной и молитвенное предстательство преподобного и богоносного отца нашего Сергия, в обители которого я сподобился вступить в число «инокующих». Прибегаю к молитвенному предстательству святых земли Рязанской, наипаче к святому Василию, ее первосвятителю, чтобы помогли управить мне Богом данную рязанскую паству.

После хиротонии митрополит Алексий (Ридигер), будущий Патриарх, вручил епископу Симону архиерейский жезл и произнес речь, в которой сказал:

– Господь требует от нас, архипастырей и пастырей, прежде всего любви к своей пастве. Добрый пастырь, по слову Спасителя, должен душу свою полагать за овцы своя. Но не только любовью, но и строгостью должен руководствоваться архипастырь.

Покидая Московскую духовную семинарию и академию, новонареченный епископ Симон в прощальной речи отметил:

– Все годы, когда я был инспектором духовных школ, я возделывал этот духовный сад и, уезжая, чувствую спокойствие, потому что от души, от чистого сердца выполнял послушание, возложенное на меня.

Однако некоторые его воспитанники остались неспокойны. С уходом из духовных школ отца инспектора Симона, как вспоминал его ученик владыка Сергий (Фомин), «духовный накал, духовное горение стали постепенно уходить. К сожалению, все стало превращаться в обычную учебную структуру. Я тогда лично на себе ощущал: с уходом отца инспектора мы многое потеряли. Этот вакуум новые инспекторы, а потом уже и новые ректоры восполнить не могли. Это была уже другая духовная школа, с другой атмосферой. Я не хочу сказать, что стало хуже, но это было уже абсолютно другое. При встречах со своими сокурсниками и людьми, которые учились тогда в академии, мы ныне с любовью вспоминаем то время, когда был строгий, но очень духоносный и светлый инспектор – отец Симон».

На место своего нового служения епископ Симон прибыл 19 октября, а 22 октября вечером, на праздник иконы Божией Матери Корсунской, совершил свою первую архиерейскую службу на Рязанской земле. Проходила она в Борисоглебском соборе при большом стечении верующих. В своей речи перед рязанской паствой владыка сказал:

– При одной мысли о том, что Господь вверяет моему недостоинству управление древней и славной епархией Рязанской, где из глубины веков встают дивные образы рязанских святых, глубокое благоговение и священный трепет объемлют мою душу…

Говорил это владыка не случайно. Он знал, что Рязанская епархия – одна из древнейших епархий в нашем Отечестве. Временем основания Рязанской епископии считается 26 сентября 1198 года. В начале XVIII века Рязанская епархия насчитывала 1221 церковь и по их числу уступала лишь Московской и Новгородской епархиям.

Границы Рязанской епархии были тождественны землям Рязанского края. А в него первоначально входили земли Муромские, Зарайские, Тамбовские, Воронежские, Липецкие и части Нижегородских и Московских земель. Можно представить, сколь огромна была территория Рязанской епархии! Целая страна…

Ко времени, когда владыка Симон приступил к управлению епархией, она, как и другие епархии в России, переживала тяжелые времена. Примерно из тысячи сохранившихся храмов действовало всего пятьдесят. Годы вступления епископа Симона в должность управляющего совпали с усилением пропаганды безбожия со стороны государства.

Накануне приезда владыки на Рязанскую землю в Рязани начал действовать научно-исследовательский атеистический центр. Он являлся главным филиалом института с названием, ныне кажущимся совершенно невообразимым: Институт научного атеизма Академии общественных наук! Рязанский филиал этого института вел активную деятельность как в Рязани, так и в области. Организовывал научно-атеистические конференции, а во всех высших учебных заведениях города создал клубы «Атеист».

Кроме того, в городе функционировало общество «Знание», которое активно занималось пропагандой атеизма. Его разместили в здании Ильинского храма. А в алтаре обустроили туалет для членов общества.

Вот такое отношение к Церкви было в те годы со стороны властей. Впрочем, такую же ситуацию описал еще в 1920-х годах Сергей Есенин в поэме «Страна негодяев». Там говорится о том, как представители советской власти переоборудуют храмы в отхожие места…

Впоследствии митрополит Симон не мог без слез читать строки краеведа С.Д. Яхонтова, написанные о послереволюционном разорении жемчужины русского храмового зодчества – Успенского собора Рязанского кремля: «Двери в Успенском соборе открыты, и там идет какая-работа. Я сразу встрепенулся, понял, что туда забрались “враги”. Прибегаю, захватив одну из монахинь. Там, действительно, идет работа вовсю… По собору разгуливает с папиросой в зубах молодой человек в кепке и распоряжается. У иконостаса идет стук и треск. Рабочие – столяры ли, плотники ли – снимают, вернее, сдирают с местных икон громадные рамы и таскают их и бросают среди собора. От “броса” раздается страшный гром и эхом отдается в углах его…»

Через некоторое время в алтарной части собора сделали туалет, а в самом соборе устроили Планетарий, то есть учебный класс для наглядных занятий по астрономии (впоследствии Планетарий переоборудовали под музейный выставочный зал).

Конечно, в 1970-е годы отношение к культовым зданиям изменилось, да и репрессии в отношении верующих прекратились. Но на смену прямым гонениям пришла тактика скрытого давления на Церковь. Над ее деятельностью установили тотальный контроль через КГБ, уполномоченных по делам религий и, что самое печальное, через приходские советы, которые создавались спецслужбами и уполномоченными Совета по делам религий. Статья 14 постановления «О религиозных объединениях» давала уполномоченному исключительное право создавать состав «исполнительного органа религиозных объединений» (так тогда официально именовались приходские советы).

Архиепископ Пимен (Хмелевский), участвовавший в хиротонии архимандрита Симона во епископа, о тех временах вспоминал так:

«Представители местной власти нередко позволяли себе приводить в приход совершенно незнакомого человека, неверующего и говорить: “Вот он будет у вас старостой”. А про этих старост тогда такая поговорка ходила: “Старосты на священника смотрят гордым оком, а на ящик – несытым сердцем”.

Настоятели храмов тогда не были главами своих приходов и не имели никакой власти. Всем ведал приходский совет. Он же платил им заработную плату и, по сути, нанимал на работу. Таким образом, священники становились наемниками. Приходские советы по своему усмотрению могли снимать их с обеспечения, то есть практически с должности».

Так в Рязанской епархии в 1970-е годы, уже при архиерействе епископа Симона, приходским советом был снят с должности настоятель Борисоглебского собора протоиерей Виктор Шиповальников. Основная причина этого официально не указывалась, но, как вспоминала супруга отца Виктора матушка Мария, дело было в том, что отец Виктор отказался сотрудничать с КГБ. Он не стал по просьбе этого ведомства писать в «Журнал Московской Патриархии» статью против гонимого тогда А.И. Солженицына, члена Рязанского отделения Союза писателей СССР.

Во времена управления Рязанской епархией владыкой Симоном приходские советы ведали всей церковной казной, но даже они не могли потратить на церковные нужды ни копейки денег без согласования с уполномоченным. Тогда всем был памятен происходивший в Рязани в 1960-е годы процесс по делу секретаря епархиального управления священника Константина Гаврилова и бухгалтера инокини Фивы (Климентовской), дочери священномученика Евгения Климентовского. Обвиняемых судили только за то, что через них, как следует из дела, «епархия приобретала в Москве кровельное железо для ремонта храмов и лампадное масло».

Сегодня трудно представить, но за это отца Константина и матушку Фиву привлекли к суду и приговорили к четырем годам лишения свободы! Но по негласному благословению управляющего в то время Рязанской епархией архиепископа Бориса (Скворцова) в рязанских храмах за осужденных стали возносить молитвы. И Верховный Суд РСФСР, рассмотрев кассационную жалобу, вынес им оправдательный приговор. Такова была сила соборной молитвы верующих рязанцев!

И все-таки, когда епископ Симон пришел на Рязанскую кафедру, паства его нуждалась в воодушевлении, поскольку даже негласное давление морально угнетало верующих. Да и что говорить, в Рязани из более чем десяти сохранившихся храмов действовали только два, требы справлялись тайно, проповеди не произносились. На Рождество и Пасху у Скорбященского и Борисоглебского храмов вставал кордон из работников КГБ и комсомольцев и, кроме стариков и старушек, никого не пропускал. Верующие подвергались давлению на работе, снимались с очереди на жилье, лишались премий и даже должностей.

Весьма курьезный случай произошел, когда владыка, вступив в управление епархией, решил нанести визит в Спасск, чтобы возглавить торжественное богослужение в Вознесенской церкви. И надо же было такому случиться, что в день его визита в Спасске проходила конференция райкома КПСС! Из Рязани прибыл партийный чиновник высокого ранга. Когда проезжал он мимо церкви, то прихожане подумали, что это прибыл Рязанский архиерей, и стали стелить ковровую дорожку и посыпать ее цветами.

Чиновник был обескуражен такой неожиданностью. Приказал остановить машину, вышел, узнал, в чем дело, и вскипел гневом. Как так?! Какого-то епископа встречают с таким почтением, с каким главу области не встречают! Выходит, для людей епископ важнее, чем представитель советской власти?! Прибыв на конференцию, чиновник устроил разнос Спасскому райкому КПСС за плохую антирелигиозную пропаганду и сделал строгий выговор секретарю райкома.

Между тем владыка Симон провел богослужение в спасском Вознесенском храме и отбыл в Рязань. Но уже на следующий день его вызвали к уполномоченному Совета по делам религий и сделали строгий выговор по поводу его «демонстративной встречи трудящимися, обманутыми хорошей религиозной пропагандой». Вот ведь как оно вышло: глава райкома КПСС получил выговор за плохую антирелигиозную пропаганду, а глава Рязанской епархии – за хорошую религиозную пропаганду. А все из-за того, что чиновник высокого ранга, который так и не прошел по ковровой дорожке, очень обиделся, что это не его так торжественно встречали, а какого-то Рязанского епископа…

Смирение добротой дышит

Епископ Симон, возглавивший Рязанскую кафедру в период постхрущевских репрессий и нового давления на Церковь, в чем-то шел по пути святителя Василия Рязанского, который после татарского нашествия, как пишется в его житии, «собирал расточенных, утешал скорбящих, ободрял унывающих». Действующие рязанские храмы – Борисоглебский и Скорбященский – стали до предела наполняться верующими. Власти не могли этого не заметить и старались всячески препятствовать проведению богослужений.

В связи с этим интересный случай рассказал игумен Иоаким (Захаров):

«Вспоминается Пасха 1990 года. Тогда я впервые попал на ночную Пасхальную службу. Храм окружали милиционеры, комсомольцы-активисты. Был даже автобус с огромным репродуктором, который громким звучанием мирских песен перебивал храмовые церковные песнопения.

Но вот начался крестный ход. Из алтаря в белоснежных ризах выходило духовенство во главе с владыкой Симоном. Вышли на паперть, и народ жизнеутверждающе запел: “Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангелы поют на небесех!” – и как будто не стало ни репродукторов, ни криков комсомольцев, ни брани милиционеров. Все это как будто исчезло перед духовным восторгом поющих прихожан».

Чтобы воодушевить верующих и ободрить унывающих, владыка Симон вел постоянный прием священников и мирян, а к тем священникам, кто не мог по каким-либо причинам прибыть к нему, выезжал сам. Донося до людей свет веры, надежды и любви, Рязанский архиерей добирался в самые отдаленные уголки епархии. Проезжая мимо засеянных крестьянами полей, владыка Симон осенял их архиерейским благословением и молился о добром урожае. Иногда он просил остановить автомобиль в каком-либо живописном месте. Выходил, слушал щебетание птиц и любовался красотами Божьего творения: лугами, рощами, лесами.

Архиепископ Глеб (Смирнов), бывший в то время протоиереем, настоятелем Космодамиановского храма села Летово, вспоминал такой примечательный случай: «Однажды в день памяти мучеников Космы и Дамиана мы ждали приезда епископа Симона на праздничную литургию. Но вдруг пришло известие, что машина застряла и что владыка решил добираться до церкви пешком. А ведь от трассы до Космодамиановской церкви надо было пройти три километра по страшному бездорожью. Дорога тогда была очень сильно разбита машинами и тракторами. Осенние серые облака повисли очень низко, мелкий дождик сменялся мокрым снегом. Дорога была такой скользкой, что порой трудно было удержаться на ногах. Когда мы вышли встречать владыку, я был поражен тем, как он идет по грязи в рясе до пят и в не приспособленной для бездорожья обуви. И при всем этом он удивительным образом сохранял архиерейское достоинство. Чтобы доставить нам радость праздничной службы, он не посчитался с дорожными трудностями. На глазах у меня выступили слезы умиления и восхищения…»

А вот как рассказывал протоиерей Александр Куропаткин о приезде владыки в Троицкий монастырь:

«Интересно вспомнить некоторые частности. Будучи экономом Троицкого монастыря, я замечал, что на архиерейские службы он приезжал на пятнадцать-двадцать минут раньше. Сидел в машине и наблюдал жизнь монастыря. Смотрел, кто чем занимается, как выглядит… Обозревал хозяйственные постройки. А однажды, подозвав меня, сказал:

– Отец эконом, у вас там при входе калитка покосилась, надо бы поправить. А в братской трапезной стол неустойчив. Непорядок, братец.

Замечания он высказывал всегда мягким, ровным голосом. По-отечески вразумлял, если я допускал какие-то ошибки.

Вообще, во время общения с ним мне казалось, что он больше молится, чем говорит. Он был немногословен, высказывался только по существу. Иногда шутил. Добродушно шутил, с мягкой, ласковой улыбкой.

Но нельзя сказать, что он не был хозяйственником. Просто многие не замечали эту его черту, потому что он устраивал епархиальные дела не напоказ, а как-то тихо и незаметно».

С приходом епископа Симона на Рязанскую кафедру приходская жизнь в епархии оживилась. Немаловажным было и то, что владыка, обладая высокими дипломатическими способностями, наладил мирные отношения с рязанским уполномоченным Е.И. Борисовым. Конечно же, нельзя сказать, что представитель власти со своей стороны стремился к установлению добрых отношений с Рязанским архиереем. Борисов неоднократно проявлял свое неуважение к епископу Симону, который по-человечески расстраивался из-за вспышек гнева уполномоченного.

Архимандрит Андрей (Крехов) рассказывал: «Мне приходилось быть свидетелем того, как Борисов отчитывал владыку Симона как мальчишку за какие-то пустяки. Каково-то было стоять навытяжку перед уполномоченным облеченному высоким саном нашему владыке, выслушивать грозные окрики. Но лучше уж худой мир, чем добрая ссора. Так считал наш архиерей и потому терпел, смирялся и кротко молился за ярого атеиста Борисова. Благодаря этому между ними сложились относительно благополучные отношения».

Насколько же трудно владыке давалось это смирение, мы можем судить по поведению Борисова, о котором архимандрит Афанасий (Культинов) вспоминал так:

«Что говорить о владыке, все наше поколение в священстве “терку” прошло. Например, прежде чем прийти к архиерею, мы должны были пойти к уполномоченному по делам религий, перед ним оправдываться в чем-то, отвечать на его странные вопросы… И Боже упаси к уполномоченному зайти в подряснике! К нему положено было идти в плаще, подвернув под него подрясник. Я раз зашел в подряснике, так надо мною просто издевались.

Вот, помню, был уполномоченный Борисов. Такой елейный человек. Приезжает однажды к нему одна женщина, староста храма. Он спрашивает:

– Ты постишься?

– Да, – отвечает она.

– А что ты ешь?

– Постное.

– А я тоже пощусь. А ты попам руку целуешь?

– Да.

– Брось ты целовать им руку. Что ты унижаешься? Зачем это надо? Эти попы жадные все, они за деньги работают. А ты им руку целуешь. Ты и в церковь не ходи, дома молись. Чего там в церкви? Попы жадные да старухи сварливые. Дома-то лучше…

Вот так он “компостировал” мозги верующим. Он подходил к верующему человеку с его стороны, будто тоже верующий, а потом выматывал ему душу».

Но гнев и нападки уполномоченного владыка Симон побеждал смирением и молитвой. Да так, что после упразднения института уполномоченных Борисов, по молитвам владыки Симона, изменил свое отношение к Церкви, пришел к вере и навещал Рязанского архиерея. Даже просил у него прощения за причиненные неприятности, а когда владыка заболел, добывал для него редкие лекарства.

Рязанский архиерей умел налаживать добрососедские отношения, жить в мире и согласии даже с теми, кто неприязненно к нему относился. Об этом говорит следующий случай, рассказанный Лидией Глазуновой:

«Епархиальное управление на улице Фрунзе соседствовало с домом, в котором проживала ярая атеистка. Она держала у себя попугая и, чтобы досадить владыке Симону, научила его неимоверно громко кричать. Когда архиерей выходил на прогулку, она вывешивала клетку с попугаем вплотную к забору епархиального дома. И попугай начинал противно и громко верещать. А владыка молчал, ничего этой женщине не говорил.

И вот однажды на большой светский праздник, в день 1 Мая, владыка Симон встретил соседку, поздравил с праздником, вручил ей цветы и заранее приготовленный подарок. Женщина была крайне удивлена, а вместе с тем приятно обрадована добрым отношением к себе. С тех пор она стала уважительно относиться к владыке. Как владыка сам говорил, “смирение, оно дышит добротой и злобу побеждает. Оно сближает людей, вызывает симпатию к человеку”. А еще владыка любил цитировать слова преподобного Серафима Саровского: “Стяжи Дух мирен, и около тебя тысячи спасутся”.

Помню, что эта женщина-атеистка, проникнувшись симпатией к владыке, больше ничем не досаждала ему и даже к Православной вере стала относиться доброжелательно. И вредный попугай больше не верещал на всю округу. Зато откуда-то появился… безобидный говорящий ворон».

Вот как об этой птице вспоминал супруг Лидии, протоиерей Георгий Глазунов: «Зашел я однажды в епархиальное управление по приходским делам, слышу: во дворе какие-то странные выкрики раздаются. Смотрю вокруг – никого нет. Потом заметил, что на заборе сидит ворон и выкрикивает какие-то слова. Причем он неоднократно прилетал во двор епархиального управления и, садясь на забор, какие-то слова говорил. Правда, сейчас я уж и не помню какие и откуда взялся этот говорящий ворон, не знаю».

Автору этой книги приходилось слышать об этой птице не только от отца Георгия. Однако никто не знал, откуда и зачем она прилетала. А впрочем, может, этого ворона привлекало гостеприимство хозяина епархиального дома на улице Фрунзе?..

Референт владыки Симона иеромонах (ныне епископ) Савва (Михеев) о гостеприимстве владыки говорил: «Двери епархиального управления были открыты для всех и днем и ночью. Помню: звонят ночью, просят принять, а владыка уже почивать приготовился. Знаю, что он очень устал, думаю про себя: что ж это за люди такие, даже ночью не дают ему покоя! А докладывать о звонке я был обязан. И владыка всегда подходил к телефону и внимательно выслушивал звонивших, а если надо, то и принимал, несмотря на позднее время».

Итак, епархиальное управление было открыто для посетителей круглосуточно. Но что же оно из себя представляло? Пятистенный деревянный дом с туалетом на улице… Как вспоминал митрополит Сергий (Фомин): «Жить и работать в таких условиях для управляющего обширной епархией – это действительно подвиг: епархиальное управление представляло собой деревенскую избу-пятистенок. Абсолютно никаких бытовых удобств не было. Изба в две комнаты. В одной была администрация, в другой жил владыка. Правда, еще был небольшой зальчик, где он принимал людей».

А людей к Рязанскому архиерею приходило множество. Чтобы испросить молитв, взять благословение и просто по-человечески поговорить. На приеме к нему можно было увидеть как священнослужителей, так и мирян, среди которых встречался и архитектор с чертежами храмов, и художник с эскизами интерьеров, и журналист с неизменным блокнотом, и женщины из дальних сёл, приехавшие с просьбами благословить на возведение храма или «дать батюшку» на приход. Со всеми владыка разговаривал просто и доброжелательно. Будучи родом из крестьян, Рязанский архипастырь обладал сметливым умом и всегда мог дать тому или иному вопрошателю практический совет, в каком случае и как надо поступить. А главное, он вселял в людей надежду на Божие попечение и за всех молился.

Напомним, это было время, когда епископ Симон следовал по пути святителя Василия, епископа Рязанского, служение которого, как сказано в его житии, «одних утешило в скорбное для них время, другим дало пример веры и терпения». О поддержке, в которой порой очень нуждается человек, владыка говорил так: «Надо всегда поддерживать человека в его трудных обстоятельствах. Что такое поддержка? Что она значит? Она дарит человеку утешение, ободряет, помогает справиться с трудностями, дает ему понять, что он не одинок и ему есть к кому обратиться за помощью в трудную минуту».

Священник Сергий Рыбаков, бывший при владыке Симоне начальником отдела религиозного образования и катехизации, рассказывал:

«Владыка истинно по-отцовски относился ко всем, кто приходил к нему за помощью, и от него “никто же тощ и неутешен отыде”. Кому он помогал словом, кому – делом. Много людей получали помощь от владыки тайно, так, что никто не знал об этом.

Особенно ценным являлось благословение владыки. Бывало, что над головой сгущались такие тучи, что я даже не знал, как дальше идти по жизни. Но встретишься с владыкой, расскажешь ему обо всем, выслушаешь совет, возьмешь благословение и идешь по предназначенному пути. И тучи рассеивались, и дорога открывалась прямая и простая.

А бывало наоборот, когда владыка не благословлял, а мы по своей воле что-то делали. И тогда дорога, казавшаяся прямой и светлой, превращалась в тернистый путь, по которому пройти было невозможно…»