Текст книги "Лилипут"

Что ж, неплохая идея! Он выпьет пива. Одна банка в холодильнике есть. Гэл вошел на кухню, не включая света, подошел к холодильнику и достал банку. И… – «Присоединяйся, Гэл!» – банка оказалась открытой. Гэл с недоумением уставился на отогнутое колечко, у него задрожали руки. «Присоединяйся!»

Гэл отлично помнил, как после ужина раздумывал, выпить пиво сейчас или оставить на утро. Затем, решив, что калорий на ночь принято более чем достаточно, захлопнул дверцу холодильника. Пиво осталось нетронутым. И вот теперь он держал банку, из которой явно кто-то пил. Гэл встряхнул ее. Судя по плеску, пива осталось чуть больше половины. Но в любом случае, банку кто-то открыл и приложился к ней. «Присоединяйся…» Пиво, недопитое пиво легонько плескалось в дрожащей руке Гэла, словно речная волна о борт лодки. «Присоединяйся! Вкусное пиво!»

Гэл – сам не зная, не ведет ли он себя по-идиотски, не притрагиваясь к пиву, – принялся усиленно припоминать, просыпался ли он уже разок этой ночью, в тщетной надежде, что все так и было и он просто забыл, как проснулся, пошел в кухню и выпил полбанки пива. Нет, этого не было, он не просыпался. Кто же тогда открыл банку? Может, это Салли решила побаловаться пивком? Гэл медленно покачал головой: жена на дух не переносила пиво. И никакие разговоры о том, что в некоторых странах Европы у некоторых женщин пиво – любимый напиток, не помогали. Салли только морщилась да называла этих женщин дурами. Нет, жена этого не делала. Гэл попытался унять дрожь. Пересохшее горло и требующий влаги организм не давали больше времени на раздумья. Он махнул рукой и, приложившись губами к банке, опустошил ее до конца. Сразу стало легче. В тот момент сомнения исчезли – удовлетворенный Гэл вернулся в спальню и заснул моментально, как после снотворного.

Сейчас, глядя в кружочек, где виднелась темная жидкость, Хокинс испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он не видел ничего дурного в том, что допил пиво. Вполне естественно, проснувшись ночью, забыть, что сам и начал банку. С другой стороны, оживший в памяти сон отдавал чем-то зловещим. Белобородый старик казался удивительно реальным. Конечно, это был всего лишь сон, и Гэл давно бы забыл о нем, если бы не опустошенная наполовину банка. «Присоединяйся», а перед этим отчетливый звук открываемой банки. Несмотря на кажущийся бред, пиво действительно кто-то выпил. В воскресенье утром, перед отъездом жены Гэл спросил ее, нет ли у них где-нибудь пива (хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос), Салли недовольно пробурчала, что, мол, сколько его можно пить. Гэл к этому времени совершенно забыл про сон, в котором белобородый старик предложил ему пиво. Салли уехала, и Гэл остался один. Днем он купил себе шесть банок пива. Следующей ночью он проснулся уже от голода. Но заглушил голод пивом. На этот раз он снова пил из уже открытой банки, но ничего странного в этом не усмотрел, так как помнил, что лично поставил ее в холодильник недопитой. Обычно Гэл допивал банку, но в тот вечер, едва приложившись к пиву, понял, что после сытного ужина любимый напиток тяжело идет. Теперь Гэлу стало казаться, что пива осталось меньше, чем было, когда он ставил банку. Предположение перерастало в уверенность, и он поставил свое пиво на пол возле дивана.

Гэл понимал, что, возможно, ошибается, но это уже превращалось в навязчивую идею. В его отсутствие кто-то притрагивался к пиву. Каким-то образом кто-то пробирался в дом и отпивал немного пива. Гэл опять почувствовал голод, и это привело его в отчаяние. Если бы рядом была жена, Гэл поговорил бы с ней, но он был один, а желудок, словно взбесившись, требовал пиши. Мужчину захлестнуло чувство страха. Он взял банку и жадно начал пить. Казалось, что пиво еще больше раздразнило аппетит. Гэл попытался думать о чем-нибудь другом, но перед глазами было только съестное. Попытка сосредоточиться оказалась напрасной, тогда Хокинс дал себе зарок, что ничего не возьмет в рот по меньшей мере до вечера. Однако на практике все оказалось гораздо сложнее.

5

Не больше десяти минут Хокинс боролся с собой, пытаясь заслонить стоявший перед его мысленным взором стол, ломившийся от яств, воспоминаниями приятных и не очень приятных эпизодов из своей жизни. Но желудок победил. Гэл не выдержал и почти бегом направился на кухню.

Как он ни спешил, но волей-неволей ему пришлось на минуту задержаться в прихожей, где его взгляд приковали к себе старые настенные часы, которые показывали без двадцати минут пять вечера. И они не стояли. Хокинс превосходно слышал их тиканье, а секундная стрелка, как рабочая лошадка, обегала очередной круг. Расширившимися глазами Гэл смотрел на часы, с трудом соображая, когда наступил вечер. Чертыхнувшись, он вернулся в гостиную, взял свои наручные часы и… без двадцати пять. Искать другие часы по дому не имело смысла. В то же время не было никакого смысла и в том, что он видел. Наручные часы шли точно. Хокинс вернулся домой около десяти утра. На диване он лежал максимум пятнадцать минут. В любом случае сейчас никак не могло быть больше одиннадцати часов. Недоумение переросло в панику. Она накатилась на мозг, словно грозный морской вал – на одиноко торчащий риф. Не давал забыть о себе и ноющий желудок. Но все же Гэл вспомнил!.. Вспомнил, о чем говорил в его кабинете Пит Андерсон, когда был еще жив. Он говорил что-то о времени. О том, что оно… с ним произошло нечто необъяснимое, и… Ледяные пальцы ужаса закопошились в волосах на затылке Гэла.

«Звонить Чарли, немедленно», – мелькнуло в голове.

Желудок наладил уже целый оркестр звуков. К этому добавилась сосущая боль. Мозг туманили воображаемые запахи пищи. Гэл нетвердой поступью, держась за живот обеими руками, чтобы уменьшить неприятные ощущения, подошел к телефону и набрал номер Лоулесса. Занято. Короткие гудки отдавались болью в желудке. В довершение всего тело охватила внезапная слабость, руки задрожали. Надо позвонить еще раз. Но Хокинс вдруг подумал, что у него не хватит сил добраться до кухни, если он промедлит еще минуту.

«Не уходи, Гэл, ни в коем случае не уходи, – шептал внутренний голос. – Дозвонись до шерифа, обязательно дозвонись».

Перед глазами неожиданно встал приснившийся белобородый старик в странном, безобразном колпаке. Старик смеялся. Это вызвало еще одно воспоминание, и Хокинс побелел. Пит Андерсон упоминал о таком факте, как чей-то смех, похожий на старческий. Его якобы слышала Миранда незадолго до смерти. Смех старика! У Гэла волосы на руках встали дыбом. Нет, без Чарли не обойтись. Его нужно предупредить, но желудок уже сводили судороги. Кухня или телефон? Кухня – телефон? С чувством, что делает роковую ошибку, Гэл направился на кухню. Он надеялся позвонить позже. Действительно, что ему может помешать? А теперь кушать, кушать… На столе на большом десертном блюде лежало два громадных сандвича. Желудок заработал еще сильнее. Гэл колебался лишь одну секунду. Никакие попытки убедить себя в том, что на столе прежде не было ни сандвичей, ни десертного блюда, не смогли бы его удержать.

– Я просто не заметил их, – пробормотал себе под нос Хокинс и как дикое животное набросился на еду.

Глава двенадцатая

1

– Присаживайся, Дэнни! Не стесняйся, – пробормотал шериф.

– Спасибо, мистер Лоулесс, – тихо проговорил мальчик. Он погрузился в глубокое кресло, ноги его едва доставали до толстого ворсистого ковра.

Лоулесс, пытаясь скрыть свое удивление, смотрел мальчику прямо в глаза. Дэнни не решался ответить взрослому таким же прямым взглядом. Глаза его блуждали, нижняя челюсть слегка вздрагивала, да и сам он сидел так напряженно, точно устроился не в удобном кресле, а на узком пеньке. Шериф только что поужинал, позвонил домой Гэлу (там никто не поднял трубку) и был очень удивлен неожиданным приходом Дэнни. Чутье подсказало Чарли, что мальчик пришел для разговора, как-то связанного с последними ужасными событиями в Оруэлле. Мальчик молчал, и шериф не подгонял его, надеясь, что наступившая пауза не вызовет у Дэнни чувства неловкости.

Дэнни между тем раздумывал, правильно ли поступил, решившись пойти к шерифу. В принципе он давно подумывал об этом. Мистер Лоулесс внушал ему доверие, тем более что он сам лично говорил отцу об аномальности смерти миссис Тревор. Если и есть такой человек, который не рассмеется и, быть может, поверит тому, что знает Дэнни, то это не кто иной, как шериф Лоулесс. И все-таки, не случись того, что переполнило чашу терпения, Дэнни, скорее всего, не пришел бы к шерифу.

Произошла еще одна встреча с Лилипутом!

В воскресенье вечером Дэнни вернулся домой после тщетных попыток уговорить Сида обыскать его дом в отсутствие родителей. Сид в ответ только что-то промычал и отрицательно качнул головой. И вот уже который день друг вел себя отчужденно. Он практически ни с кем не разговаривал, даже с Дэнни. У Дэнни рядом с другом все валилось из рук, ничего не получалось. В таком состоянии (душа разрывалась на части от осознания собственной никчемности) Дэнни вернулся домой и, не заходя в ванную, направился в свою комнату. В полумраке спальни в глаза бросился силуэт маленького человечка, сидевшего на столе. Усилием воли Дэнни подавил крик, по инерции закрыв за собой дверь. Лилипут казался безжизненной игрушкой, но Дэнни не обманывался на этот счет. Мальчик стоял, вжавшись в дверь, точно хотел в ней раствориться. Первым подал голос, естественно, человечек:

– Будь как дома, Дэнни! – И капризный сухой смех. – Я тебя надолго не задержу!.. – Лилипут начал болтать ножками.

Дэнни едва держался на ногах. Вот он, человечек, близко!! Вот он!!! Подойди и раздави его, как муху! Однако все было не так просто. Дэнни чувствовал, что Лилипут очень опасен, поэтому стоял на расстоянии, не в силах преодолеть мистический страх. Ужас гулял по спине, сопровождаемый роем мурашек, дыхание чуть не прерывалось, сердце стучало как сумасшедшее. Дэнни ждал, что будет дальше. Ждал, наверное смирившись с любым исходом. Сколько раз он представлял себе, как решительно будет действовать, доведись ему увидеть Лилипута, но, столкнувшись с ним нос к носу, понял, что не сумеет следовать своим планам.

– Дэнни, отнеси проволоку на загородную свалку. Отнеси проволоку. Отнеси скорее. – И вновь этот смех, заставляющий кровь стыть в жилах. – Отнеси проволоку на загородную свалку…

Дэнни от удивления даже расслабился. Совершенно сбитый с толку, он во все глаза смотрел на Лилипута. Он не видел его лица (из-за света уличного фонаря смазывались черты, находившиеся в тени), но чувствовал, что Лилипут смотрит на него.

– Дэнни! Отнеси проволоку на загородную свалку!

Опять эта непонятная фраза. Дэнни немного перевел дух. Пока он не чувствовал, что у него где-то идет кровь или тело замерзает. Ничего этого не было. Мальчик был по-прежнему жив и невредим. Он потихоньку приходил в себя, освобождаясь от пут страха.

Лилипут засмеялся и… спрыгнул со стола.

Дэнни заметил, как человечек метнулся влево и исчез под кроватью. Вместе с ним исчез и страх – ушел, как живое существо, следующее повсюду за своим хозяином. Дэнни бросился к кровати. Но не сделал и шагу, как в темноте обо что-то споткнулся. К счастью, он удачно приземлился на руки и осторожно вернулся к двери, отыскивая на ощупь выключатель. Комнату залил свет.

Мальчик опустил голову и увидел… проволоку. Кусок медной проволоки три с половиной фута длиной. Больше ничего на полу не было. Такое впечатление, что он зацепился за толстую трубу, слишком тяжелую, чтобы сдвинуть ее с места. А оказалось – проволока… Однако Дэнни, видевший и не такое, долго не раздумывал над этим. Он перешагнул через проволоку и лег на пол, чтобы заглянуть под кровать. Затем минут пять он, правда не очень тщательно, осматривал спальню, но Лилипута и след простыл. Ни под кроватью, ни в других местах его не было. Еще одна возможность посчитаться с человечком упущена. Мальчик посмотрел на проволоку, блестевшую при электрическим свете. На короткий миг у Дэнни возникла ассоциация с затаившейся змеей. Именно про эту проволоку говорил Лилипут. Она лежала на полу, человечек восседал на столе, когда Дэнни вошел в свою комнату. Куда же исчез Лилипут? Где (и как) он спрятался? И только тут Дэнни задался вопросом: а откуда в его спальне взялась эта проволока? Требование Лилипута отнести ее на загородную свалку казалось вообще бессмысленным. На ночь глядя Дэнни решил не мучить себя вопросами, которых и без того было слишком много. Необходимо убрать эту проволоку. Оставлять ее в доме не было абсолютно никакого желания. Могло получиться, что это не простой металлолом, раз его держал в руках Лилипут. Дэнни осторожно прикоснулся к проволоке указательным пальцем. Обычная проволока. Пересилив страх, он взял проволоку одной рукой и вышел из комнаты. Как был раздетый, так и вышел на улицу, подталкиваемый желанием поскорее избавиться от непонятной ноши. У основания подъездной дорожки мальчик размахнулся, швырнул ее на противоположную сторону улицы и, облегченно вздохнув, вернулся в дом. Все уже легли спать, и не было никого, кто бы поинтересовался, что заставило ребенка выйти раздетым на улицу так поздно, в такую промозглую и ветреную погоду. В эту ночь Дэнни спал в гостиной, перенеся одеяло из своей комнаты. Разбудивший его на утро отец даже не спросил, чем это вызвано. Увидев, что он уходит, Дэнни подумал о шерифе. Желание пойти к нему усиливалось, и к вечеру он окончательно решился.

– Дэнни, что-то случилось? – наконец прервал паузу шериф. – Ты пришел ко мне домой, значит, можешь доверять мне. Я тебя слушаю.

– Мистер Лоулесс! Вы можете не поверить мне… Нет, вы мне точно не поверите…

– Почему ты так думаешь, Дэнни? – мягко прервал его шериф.

– Если бы я не слышал ваш разговор с моим папой на следующий день после смерти мамы… Я подслушал нечаянно, мистер Лоулесс – Мальчик виновато взглянул на шерифа и тут же отвел глаза.

Чарли поскреб небритый подбородок и тут же решил, что ничего страшного вообще-то нет в том, что мальчик в курсе его беседы с мистером Шилдсом. Это было совсем недавно – минуло всего несколько недель, – но после этого уже произошло столько ужасных событий! Мальчик что-то знает. И его надо выслушать, внимательно выслушать, а уж потом делать выводы, задавать вопросы… или махнуть на него рукой. Хотя третий вариант шериф исключал почти полностью. Мальчик, живущий два месяца в доме, где по одной и той же неизвестной причине скончались две женщины (одна из которых его мать), по мнению шерифа, мог знать кое-что, упущенное полицией.

– Дэнни! Что случилось, то случилось. Конечно, подслушивать нехорошо, но… Словом, забыли. Скажи, ты хочешь рассказать мне что-то… о своей маме? Что-то, связанное с ее смертью?

– Не только это… – твердо ответил Дэнни и после многозначительной паузы добавил: – Я знаю, кто ее убил!

2

С минуту шериф сидел совершенно ошарашенный. Он пристально посмотрел на Дэнни, на его по-взрослому серьезное лицо. Не было сомнений, что свое заявление он сделал, имея веские причины.

– Говори, Дэнни, – сказал Лоулесс. – Рассказывай все, что знаешь. Я не буду тебя перебивать, пока ты не дашь знать, что сказал все. О'кей?

– Конечно, мистер Лоулесс.

Через сорок минут Дэнни закончил свой сбивчивый рассказ, во время которого с недоверием следил за реакцией шерифа. Лоулесс попросил жену не беспокоить его, они устроились на застекленной веранде, включив обогреватель, и Чарли выкурил три сигареты. Нос чесался нещадно, но шериф с небывалым упорством удерживал руки на коленях. В какой-то момент он совершенно забыл о носе. Мальчик остановился на потерянной возможности (как он считал) рассчитаться с Лилипутом. До случая с проволокой он не дошел. Дэнни решил, что на сегодня хватит. Конечно, его тяготила последняя выходка Лилипута, но пока мальчик не видел в этом какой-нибудь беды. Он замолчал, с тревогой глядя на шерифа.

Глухим, хриплым, словно от простуды, голосом Чарли спросил:

– Дэнни, ты говорил, что этот… э-э… Лилипут впервые явился к тебе ночью?

– Да, мистер Лоулесс.

– Но ты… ты допускаешь, что тебе это могло… присниться?

– Я же говорил, что вы мне не поверите, – спокойно сказал Дэнни.

– Нет, нет. Я верю тебе, – поспешно пробормотал Чарли. – Я только хотел спросить: ты абсолютно уверен, что тебе это не приснилось?

– Да.

– Ладно. Значит, он сидел на столе? И болтал ножками?

– Да, мистер Лоулесс.

– Дэнни! Но людей шести дюймов ростом не бывает! Ты знаешь это?

– Знаю. – Дэнни опустил голову. – Не бывает.

– Дети рождаются и то длиннее намного. А взрослые…

– Да. Я знаю.

– Но ты видел этого человечка! – Шериф не спрашивал, а констатировал факт. – Видел, черт возьми! – Лоулесс обхватил голову руками. – Господи, это какая-то дьявольщина! Ведь этого не может быть! – Шериф спрашивал скорее себя, чем мальчика. – Тогда как умерла Саманта Тревор? Миссис Шилдс? И… – Он вспомнил, что его слушает Дэнни, ничего не знающий о смерти Андерсона, о котором не справлялись даже родители. Неверное, еще не обеспокоены до такой степени, чтобы обратиться в полицию. – По всем законам медицины то, как умерла твоя мать, Дэнни, просто невозможно! Но она умерла. Значит, есть и причина. Но… неужели причиной всему странное существо, которого не может быть?

– Во всем виноват Лилипут! – твердо заявил Дэнни. – Только я не знаю, как его найти.

– Дэнни, я очень хочу тебе верить, но для одного раза я услышал слишком много. Мне надо подумать. Маленький рост, колпак, дверь, которая не открывается… Слишком много. Завтра я приеду к вам и… мы решим, что делать. Наверное, стоит подвезти тебя домой, Дэнни, – сказал Лоулесс и поднялся с кресла-качалки.

3

За несколько миль от дома Лоулесса, на загородной свалке, в куче ржавого металлолома копались два изрядно выпачкавшихся паренька, оба на два года младше Дэнни Шилдса. Это были Тони и Дэвид Пэгрью, близнецы. Они не были здесь с самого лета, и вот вчера Тони вдруг предложил брату прогуляться завтра вечером на свалку – может, найдут там что-нибудь интересное. Им не удалось отправиться туда после школы – мать наказала их за беспорядок в комнате, который они устроили там еще в ненастное воскресенье. Так что братьям пришлось сидеть дома, томясь от скуки. Приехавший с работы отец уговорил жену отпустить ребят «подышать воздухом», когда уже начало темнеть. Братья, хотя им и сказали поиграть возле дома, естественно, не послушались родителей. Полчаса быстрой ходьбы, разбавленной пустой болтовней, – и они оказались на свалке. Дэвид уже минут через тридцать набил карманы куртки какими-то гайками, Тони же был более привередлив.

– Надо идти домой, – заметил Дэвид. – Или завтра нас опять никуда не пустят.

– Скоро пойдем, – буркнул Тони. – Подожди, я сейчас – Он стал спускаться в овраг, чтобы обойти свалку с другой стороны.

Дэвид пожал плечами и, опустившись на колени, снова стал рыться в мусоре. Он был так увлечен своим занятием, что, когда что-то холодное коснулось его горла, только удивился. Секунду он смотрел прямо перед собой в полнейшем недоумении. Но уже в следующее мгновение до мальчика дошло, что его душат проволокой, все сильнее впивавшейся ему в шею. Все произошло очень быстро. Ребенок не успел даже крикнуть, как тело его забилось в судорогах и глаза почти выкатились из орбит. Запоздалым движением Дэвид попытался схватить проволоку руками, но она уже глубоко ушла в шею. Издав несколько глухих хрипов, мальчик почувствовал, что сознание покидает его. Тьма накрыла мозг, и через несколько секунд все было кончено. Тело безвольно опустилось на землю.

Спустя пять минут вернулся Тони. Выбравшись из оврага, он подумал было, что вышел не на то место, – Дэвида нигде не было. Нет, он не мог ошибиться. Из оврага так удобно выбираться лишь в одном месте. Однако брата он не видел.

– Дэйв! – крикнул Тони. – Дэйв, где ты? – Его голос странно вибрировал в вечернем воздухе.

Мальчик вдруг почувствовал страшное одиночество – ему захотелось выть. Не было только луны. Свалка внезапно показалась жутким и таинственным местом. Зачем Дэвид ушел отсюда? Вдруг они потеряются?

– Дэйв! – вновь закричал Тони, сделал несколько шагов вперед, всматриваясь в кучи мусора. Далекие фонари давали мало света. Было очень темно. – Дэйв, куда ты делся?

Тони понял, что боится. Пока рядом (или где-то недалеко) был брат, он и думать не думал, что загородная свалка может оказаться самым зловещим местом в Оруэлле. Теперь он был в этом уверен. Лучше бы родители вообще не выпускали их с Дэвидом сегодня из дому. Сюда надо приходить, пока светло. Причудливые тени играли на нервах мальчика, как на струнах. Предметы казались людьми, притаившимися среди хлама. Тони показалось, что на него кто-то смотрит. Внимательно, словно на подопытного кролика. Паника уже бушевала внутри пожаром, но Тони изо всех сил старался не подать виду. Да, безусловно, на него кто-то смотрел. Причем видел его лицо, несмотря на мрак. Так что он, Тони, обязательно должен выглядеть хладнокровным.

– Дэйв, пошли домой! – Голос Тони дрожал. – Здесь уже нечего делать. Пошли в парк, Дэйв. Тут слишком темно. – Неожиданно мальчику пришла в голову мысль, показавшаяся спасительной. – Дэйв, хватит прятаться! У меня нет настроения искать тебя. Пошли домой! – Брат не отозвался. Тони очень надеялся, что Дэвиду просто взбрело в голову спрятаться, чтобы испугать его. – Дэйв, ну хватит. Поиграем потом. Завтра. А теперь пошли домой. Я все равно не буду тебя искать.

Тони замолчал в надежде услышать смех брата, заставившего его испугаться. И он… действительно услышал смех. Однако от этого смеха он весь покрылся гусиной кожей, а ноги стали как ватные. Этот смех никак не мог принадлежать Дэвиду Пэгрью.

– Дэйв, где ты? – Тони почувствовал, что ему становится дурно.

Кто-то опять зашелся мерзким демоническим смехом. Скорее всего, это был старик, дряхлый старик. Тони не мог определить, где он находится. Непонятно почему, но он испытывал двойственное ощущение: ему казалось, что смех доносится откуда-то издалека, и в то же время был уверен, что старик рядом и, быть может, отлично его видит. Но где тогда он пристроился? Наверное, присел на землю, слившись с темнотой. Старик опять зашелся смехом. Тони вздрогнул.

– Кто здесь?

Новый взрыв смеха, одновременно и далекого, и близкого.

– Ответьте, кто здесь? Дэйв, пошли домой!

– Ты всегда был плохим мальчиком, Тони! Всегда!

Эта фраза, брошенная стариком (невидимым стариком) из темноты, заставила Тони вскрикнуть. Желание бежать подальше было сведено на нет полным оцепенением. На загородной свалке воцарилось молчание. Лишь откуда-то издалека доносился глухой шум проезжавших машин. На миг Тони показалось, что ему просто послышалось и что слова прозвучали лишь в его воображении. Минуту было тихо. Тони хотелось позвать брата, но он опасался вновь услышать в ответ мерзкий старческий смех, больше похожий на кашель. Он молчал. Прошла еще минута.

– Ну, что же ты приуныл, Тони? – Вопрос прогремел точно пистолетный выстрел, прорезав тишину. – Ты ведь плохой мальчик, а за это нужно платить, Тони!

– Кто здесь? – Тони не узнал собственного голоса. Казалось, говорит не он, а совсем другой, незнакомый мальчик. – Дэйв, ты где? Дэйв, отзовись!

– Чего ты привязался к Дэйву? Дэвид давно уже ушел! Он не хочет дружить с плохим мальчиком. Таким, как ты, Тони! – Старик снова закатился смехом-кашлем.

Тони хотел было возразить, что он не такой, но вместо слов у него получилось лишь мычание, нелепое и жалкое. Старик прервал свое веселье и уже без иронии зашипел:

– Тони! Ты помнишь, как стащил у Дэвида полтора доллара, которые он копил на конфеты? Помнишь? Ты – жалкий воришка!

Мальчик чуть не задохнулся от страха. Когда-то давно (прошло два года) он украл у брата деньги и промотал их за несколько часов. Об этом не знал НИКТО! Тони, устроивший пир на деньги брата, потом сожалел об этом, но сказать Дэвиду о своем поступке так и не решился. И теперь нахальный рассказ какого-то старика, околачивающегося на загородной свалке, о том, чего не знает никто, привел Тони в полную растерянность. Он так испугался, что с той минуты не мог уже произнести ни звука.

– А помнишь, какими словами ты крыл родного папочку после того, как он ударил тебя? Помнишь, что ты грозился ему сделать, когда вырастешь? – Старик засмеялся опять. Тони заплакал. Ему казалось, что старик совсем близко, но он его нигде не видел. Голос шел из ниоткуда: – Сколько раз ты крал у матери ее помаду? А зачем ты обидел мальчика, который на три года младше тебя? Зачем? Ты ужасно плохой, Тони. Очень плохой!

Тони зарыдал в голос, из глаз и из носа текло, к тому же он понял, что обмочился от страха, а сумасшедший старикашка между тем рассказал еще несколько неприятных фактов из его жизни, причем в таких мельчайших подробностях, словно сам присутствовал при этом. Тони упал лицом на землю, размазывая слезы с грязью, захлебываясь плачем. Он больше не мог слышать этого безжалостного старика, изобличавшего его во всех грехах. Мальчик чувствовал себя униженным, втоптанным в грязь, теряющим от страха рассудок. Одновременно с этим его охватила странная апатия и равнодушие к самому себе. Тони ненавидел себя. Он надеялся, что, кроме старика, о его низких поступках не узнает никто. Желание раствориться, зарыться в землю, скрыться от всех давило тяжким грузом. Тони распластался на земле, сотрясаясь всем телом от рыданий.

– Убей меня! – услышал Тони свой собственный хриплый, надрывный вопль. – Убей меня! Я не хочу жить. Убей меня, только не смейся и не говори ничего. – Тони сам удивлялся, смутно сознавая, что вовсе не хотел этого говорить, но слова скатывались, словно с конвейера. – Я не хочу жить, я – ничтожество. Только не смейся! – Тони замолотил кулаками по сырой земле.

Но его собеседник, так и не увиденный мальчиком, вовсе не собирался удовлетворять его просьбу. Он рассмеялся. Тони был уже не в силах плакать, только глухо стонал. И даже когда его кто-то начал душить проволокой, мальчик не сделал ни одной попытки освободиться.