Текст книги "Мутабор"
Автор книги: Ильдар Абузяров
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
– Подождешь меня в машине пять минут, милый, – чмокнула Кэт меня в щечку, – теперь твоя очередь. Мне надо маму подготовить, она у меня все близко к сердцу принимает. Работает начальником в ОВИРе. Но ты не пугайся так сразу…
– Угу…
– Это я беру с собой, – хихикнула Кэт, – чтобы ты не забыл научить меня наконец играть в шахматы.
В зеркало заднего вида я видел, как Кэт взяла пакет с моей кошкой и шахматами. Интересно, каково будет моему уличному коту в окружении плюшевых розовых котят и кисок? Как он себя поведет? Справится ли?
Где-то в глубине души я хотел очутиться в уютной семейной обстановке. Уже год, как я не ел домашней еды. Интересно, на каком этаже живет Кэт? И почему ее так долго нет?
«Уже двадцать минут, как она ушла», – посмотрел я на часы. Время в разлуке с ней тянулось и тянулось. Подождав еще двадцать минут, я начал звонить Кате на мобильный. Но абонент не отвечал или был недоступен.
Выйдя из машины, я зашел в подъезд. Один массивный маршевый пролет вел вверх, а другой вниз. Неужели она живет в подвале? Я пошел вниз и увидел свой пакет: он, сжавшись в комок, пригрелся возле батареи. Подъезд оказался проходным, и никаких шахмат в пакете не было. Мой кот не выдержал столько еды и отрыгнул.
Подняв пакет, я вышел во внутренний двор дома, не зная, что и подумать. Если двор пройти насквозь, а дальше через арку, выяснил я, оглядевшись, то рукой подать до метро. Но я вернулся и позвонил в первую попавшуюся дверь на самой нижней лестничной площадке.
– Кто там? – спросил подозрительный старческий голос из-за стены. – Кому еще понадобилась Екатерина Ивановна?
– Простите, вы не подскажете, у вас в подъезде живет девушка по имени Кэт?
Раздалось лязганье засовов и цепочек, после чего дверь приоткрылась, и в нос мне ударил жуткий кошачий запах.
– Что вы сказали? – высунула она голову над цепочкой. – Кошки?
3Я сразу узнал ее, вспомнив, как заскочил в разухабистый дежурный троллейбус и второй раз за ночь встретил эту старуху в дождевике и с коробкой. Что она там делала? Возила ли она своего питомца к знакомому ветеринару или на случку с котом той же породы? А может, она продает котят у выхода из метро или собирает с помощью своих домочадцев милостыню? Или, может, в коробке был вовсе не кот? А был ли вообще в коробке кто-нибудь?
Позже я очень жалел, что ничего не выяснил. Я корил судьбу и свою нерешительность. И вот теперь я стоял с пустым скомканным пакетом, и передо мной снова были ее красные глаза с прожилками.
– Да, кошки, – сказал я, и старуха, тут же скривив рот в улыбке, сняла цепочку, словно кошки были паролем.
– Кошка – она хранительница очага. Она охраняет черные дыры в иные миры, – последнее старуха произносила словно заклинание, шепотом, и я не мог оторвать глаз от черной дыры ее беззубого рта. – Как только мы в блокаду съели нашу кошку, на нас посыпались беды и несчастья.
Я вошел в темную прихожую коммунальной квартиры с плетеным креслом у дверей. В прихожей еще стояла газовая плита, на которой варилось какое-то жуткое варево.
– Только спустя много лет я поняла, что взяли то, что нам не принадлежит. Кошка – она хранительница очага. Она закрывает собой черные дыры, – повторила старуха. – Как только мы съели нашу кошку, я будто вмиг потеряла все, всех родных и близких. Я болела, я так истощилась, что стала словно сухое дерево и потеряла способность цвести и плодоносить. Но тогда-то во мне открылся дар предвидения.
– Екатерина Ивановна, дар предвидения – это хорошо. – Я понял, что если слушать все байки старухи по два раза, то можно сидеть здесь до утра. – Но я хотел спросить про настоящее. Скажите, молодой девушки Кэт среди ваших соседей нет?
– А, вы, наверное, влюбились! – заулыбалась беззубым ртом старуха. – Давайте я вам погадаю на вашу любовь.
И она взяла в морщинистые дряхлые ладони мою мозолистую ладонь.
4Екатерина Ивановна выглядывала что-то на моей линии любви, а я не мог оторвать глаз от сотен морщинок на ее трясущихся руках. Сколько мук пережила эта старуха? От каких страданий они появились?
– У вас большое сердце, – наконец выдала старуха. – Вы тоже способны любить всем сердцем. В том числе и кошек! Но сейчас не об этом. По вашей руке, молодой человек, я вижу, что вы большой фантазер. Ваша линия жизни очень рано расходится на две линии. То есть вы живете двумя жизнями. Одной реальной, а другой – фантазийной. В способности фантазировать вам не откажешь, – засмеялась старуха, – представляете себя то эфиопским королем, то финансовым воротилой – это ваш конек-горбунок.
Старуха как в воду глядела! Не принц, так Майкл Джексон! Я действительно мечтал быть то королем поп-музыки, то отпрыском эмира Абу-Даби, которым на голову вот-вот свалится наследство и признание. И всегда в этих фантазиях присутствовала дорогая машина, отдельная, великолепно отделанная квартира и шикарная девушка, смотрящая на меня восхищенным взглядом.
– Но вы, – продолжила старуха, – должны определиться, потому что одна из двух жизней резко обрывается. А уж какая, реальная или фантазийная, кто его знает. По вашей руке я вижу, что вы живете как бы двумя жизнями, вы – противоречивая, двойственная натура. Ну так вот – одного из вас ждет большой успех, и он станет большим человеком. Возможно, даже найдет клад. И как только он станет большим человеком, другой тут же может превратиться в его тень и пыль.
– А разве может фантазийная жизнь не оборваться вместе с реальной? – спросил я, сглатывая ком.
– А кто вам сказал, что покойники не мечтают, повернувшись лицом к северному ветру? – сверкнув глазами-бельмами, таинственно произнесла старуха. – Или вы думаете, что Бог лишил их своей милости? Что им еще делать, как не мечтать? Чем заниматься в одиночестве в своих могилах?
От ее слов у меня мурашки пошли по коже.
– Я вижу большую опасность. Вижу, что вы взяли то, что вам не принадлежит. Мойра – вот что имеет первостепенную важность. Мойра! Но вот что я вам скажу, молодой человек. Не берите на себя грех. Не берите то, что вам не принадлежит. Занимайтесь своим делом.
– А какое оно, мое дело?
– Вы сами его найдете. Но не забывайте, что вас двое. Вы и ваша фантазия. Эти две линии нужно как-то соединить в единое целое, чтобы одна не мешала другой. Будьте равным себе, будьте цельным человеком.
– У меня есть брат, – сказал я, прогоняя мысли о Грегоре Стюарте. – Люди говорят, что он живет со своей моделью-обезьянкой. Как бы я хотел, чтобы он образумился, добился успеха, стал человеком и порадовал маму.
– Брат здесь ни при чем. Каждый отвечает сам за себя. Я говорю лишь про вашу руку. Про вас и ваше второе «я», про вас и ваше альтер эго! Тот, кто выберет любовь, останется жить. Тот, чья любовь сохранится, и сам не погибнет. Другой канет в небытие.
5Мне трудно было понять, что имеет в виду старуха, я, скорее, ощущал ее слова сердцем. Но с каждым новым словом слышать становилось все труднее.
Вонь стояла невообразимая, и я из последних сил старался не обращать на нее внимания, выслушивая в пятый раз рассказ бабушки про ополчившихся на нее соседей. Старуха опять заговорила о наболевшем. О том, как соседи строчат на нее жалобы, потому что хотят выселить из квартиры и сдать в сумасшедший дом. А она все равно будет помогать бездомным кошкам. И будет их содержать, насколько хватит пенсии. И даже сама лазить по помойкам в поисках еды.
– Если где-то есть кошки, несите ко мне. Я буду их содержать, насколько хватит сил и помоек, как бы соседи ни выступали против моих кисок.
Так вот откуда этот запах – с помоек. К горлу подкатил комок тошноты. Проглотив в очередной раз залпом душещипательную тираду старухи, переварить ее я уже не смог. Не в силах терпеть послевкусие отрыжки, я поспешил на свежий воздух. Голова кружилась, асфальт плыл под ногами, как будто я отравился гнилыми ветрами тлеющего и разлагающегося мира.
Бред, происходящий со мной все последнее время, вывел меня таки из равновесия. Я даже представить не мог, что случилось с Катей и куда она пропала! А тут еще эта старуха с ее пытками вонью.
Запах, что проник мне глубоко в носоглотку, привязался и к моей одежде. Я решил немного погулять и проветриться, чтобы избавиться от чувства тошноты. Привел меня в чувство «нашатырное настырное пип» мобильника. В уютном скверике меня, словно пулеметная очередь, настигло не одно, а целая череда СМС, каждое из которых издавало короткие резкие звуки. К несчастью, все они действительно были очень острыми и болезненными.
6«Я все узнала. Ты меня обманывал», – прочитал я в СМС, следующих одно за другим. «Ты вовсе не тот, за кого себя выдаешь». «Ты не Грегор Стюарт, а совсем другой человек». «Не хочу больше ни видеть, ни слышать тебя». «Не звони мне больше и не ищи встреч». «Это бессмысленно». «Я меняю номер телефона, и ты только потратишь время зря».
Тут она была права. Я действительно выдавал себя за другого – и в этом был мой косяк. Но как она догадалась? И тут я вспомнил: ее мама работала в ОВИРе. Наверняка она навела справки, узнав, что ее дочь встречается с гастарбайтером.
Возможно, у меня оставался последний шанс что-то исправить. И я, закатав рукава, накатал большое письмо, нет, поэму, в которой извинялся и просил прощение за ложь. Возможно, Кэт не так скоро сменит симку, и мое признание дойдет и повлияет на ее решение.
Отправив эсэмэску, я мог только ждать и подгонять время. Но не так-то легко подгонять время, сидя на одном месте и ничего не предпринимая. Сердце колотилось так, что казалось, будто у меня два сердца и одна нога. Чтобы соответствовать внутреннему ритму, мне нужно было что-то делать. То и дело пялясь на экран сотового, я пошел куда глаза глядят, еле успевая подтаскивать за каждым шагом вторую ногу.
В машину я не сел, потому что не мог за себя поручиться. В таком состоянии можно и улететь в Неву, к которой я и так вылетел, еле успев вписаться в поворот на мост. Я протопал, наверное, километра четыре, не моргнув и глазом. Мост я тоже пролетел на одном дыхании, не обратив никакого внимания на зайца, восседавшего на столбике.
Вот и Летний сад, в котором среди мраморных скульптур Анна Иоанновна когда-то устроила звериный загон для кабанов и медведей. Я вышел к Инженерному замку. Теперь я сам чувствовал себя загнанным механическим зверем. Пробежав через площадь Искусств и выдохшись, я сел на скамью на Малой Садовой рядом с уличным мимом, изображающим мокрую курицу. Домой на Конюшенную идти не было никаких сил. Будь они прокляты: и эта квартира, и этот телефон, и эта машина. Будь она неладна, моя судьба, сыгравшая со мной такую злую шутку. Разом обрести то, о чем так долго мечтал, и тут же потерять…
Сидя на скамье на Малой Садовой, я глазел на праздно шатающихся и спешащих по своим делам пешеходов, прежде чем заметил, что сижу аккурат на скамье между котом Васькой и его спутницей Василисой. В Василия туристы норовили попасть монетками. Они верили, что это принесет им счастье. А напротив, через Невский, возвышалась громадина Екатерины Великой. Со всех сторон, словно в насмешку, меня окружали символы. Жестокий, бездушный город. Каменные манекены.
За время работы в этом городе мои мышцы каменели. Вот и сейчас я верил в их силу – вставай и сворачивай горы. А вот сердце, наоборот, стало мягким и чувствительным. Чувствительным к малейшим знакам и символам. Все кругом напоминало о Кэт. Я вспоминал, как мы гуляли в этих местах во время нашей первой встречи.
Кому нужны свернутые горы в городе, где каждый дом в центре – горы мрамора и гранита? Кому нужна мужская сентиментальность? Тем более что она не к лицу этому бесчувственному городу с его холодным равнодушным лицом и мраморной кожей с синими разводами каналов.
7Что мне оставалось делать в сложившейся ситуации? Где искать Кэт?
Вспомнив, что она студентка СПбГУ, я отправился на Васильевский остров. Если встать во дворе университета и смотреть на проходящих студентов, возможно, есть шанс встретить Катю.
Через час я уже был около главного корпуса. И здесь – о, насмешка судьбы! – опять наткнулся на памятник кошке. Разъевшая бронзовые лоснящиеся на солнце бока, она пригрелась на своем постаменте.
«Интересно, – думал я, стоя в тени арки, – кошкам в Питере ставят памятники, потому что они стоят на границах черных дыр?»
А черные дыры в этом городе на каждом шагу – стоит зайти в любой подъезд или двор-колодец, стоит стать чересчур восприимчивым к знакам и символам.
Кошки служат верно, нет, даже не людям, а своим богам. И великие люди, следуя своему предназначению, тоже служат богу. А вот маленький человек, что из последних сил бьется и барахтается, словно котенок, брошенный в воду бесконечных каналов и колодцев этого города, – как быть с ним? Может, и в память о нем стоит открыть мемориальную табличку с надписью?
Мол, это памятная доска висит здесь в честь гастарбайтера-маляра, который, борясь с сырым климатом, штукатурил и красил серые подтеки, шпаклевал и грунтовал черные дыры обвалившейся штукатурки и побелки этого шедевра архитектуры. Но нет, куда там! Бригадир объяснил нам, что «гастарбайтер» – это от немецкого слова «остербайтер», означающего «вывезенные из Восточной Европы для работ».
Когда-то русские были дешевой рабочей силой у немцев. А теперь они так презрительно называют нас!
«Допустим, мама Кэт, – размышлял я, – сказала ей, что я не Грегор Стюарт. Но как она узнала мое имя? А может, Катя, пока я варил кофе на общей кухне или курил на общем балконе, в общем, пока меня не было в комнате, заглянула в мой кашеварский паспорт или в миграционную карту?»
8Простояв до позднего вечера во дворе института, я дождался того, что на меня стал коситься закрывающий двери архаровец-охранник. Все занятия закончились, а Катя так и не объявилась. Ничего не оставалось, как снова идти в центр. На этот раз я двинулся по мосту лейтенанта Шмидта.
Зажженные фонари отражались в Неве. У «Новой Голландии», передвигаясь с помощью ригеля и ковша, словно краб, к воде осторожно спускался экскаватор. Еще немного, и он начнет выгребать со дна Крюкова канала пузатую мелочь.
При медленном течении на дно оседают не только ил и мусор, но и утопленные котята. С моста Поцелуев в воду летят серебристые монеты, осколки сумерек и прозрачные слезы нежности.
Вытянутые тощие дрожащие руки бледных каналов исправно собирают свою дань-милостыню с сердобольных туристов.
А рядом режущий землекоп вгрызается в грязь и грунт. Экскаваторные «грабли» вырывают с корнем заросли водорослей. Ковш-насос высасывает и по трубам отправляет на свалку размякшую глину.
В каменном городе нет места живому. Только растяжки рекламы колышутся на ветру. Люди ткут и развешивают эти ткани, подражая паукам, а монолитные дома вьют, подражая осам.
Чуть дальше, у старого сквера, громыхая, будто слон, своими молотообразными ногами, сваебойная мостовая установка вбивает железобетонные гвозди. От ее ударов подо мной дрожит земля. Кажется, дизель-молот колотит со всей дури по моей несчастной голове, все больше и больше углубляя восприятие окружающего и расширяя русло подсознания.
Я вновь думаю о старухе из тошнотворной квартиры. Ищет ли она со своей близорукостью котят на дне каналов? А может, и нет никаких котят, а есть только тени-кошки помутневшего сознания? Морщины, шрамы, рубцы и комплекс вины оттого, что они с родными съели кошку, которая прикрывала черную дыру во время холодной и голодной блокадной зимы. И посыпались на них несчастья, как пощечины.
Теперь старуха олицетворяет для меня этот голодный город. Но вот у Исакия я вижу девушку в наморднике. Ее на поводке ведут друзья, требуя подать «социальному животному». Девушка просит милостыню с помощью плаката, который несет в руках.
Что это? Перформанс? Высокое искусство? Способ привлечь к своей персоне больше внимания? Я останавливаюсь и долго смотрю вслед удаляющейся процессии.
Глава 2
Зиндан теневого мира
1Как бы ни был камерно тесен и мрачен зал «Раки» у подножия цитадели, но исправительный зиндан для убийц и воров Кашевара был гораздо мрачнее и теснее. В полной темноте Омар попытался пошевелить конечностями, но тщетно. Его рот и превратившиеся в отбивную котлету мышцы лица с трудом двигались на воспаленной от побоев сковороде черепа. Еле-еле открыв глаза, Омар понял, что смотрит на мир через мясистую гематому. В камере стояла жуткая духота. Голова раскалывалась, в горле пересохло, а нос от сухости разрывался на поры. Хотя где-то рядом был источник воды. «Кап-кап», – это за столом звонко кидали игральные кости сокамерники Омара.
Температура приближалась к тридцати восьми градусам. Или, возможно, к тридцати восьми приближалась температура собственного тела Омара. Учитывая, что его незакаленный, неподготовленный организм долгое время провел на холодной земле, болезнь рано или поздно должна была нагрянуть. А если сюда прибавить напичканную бактериями воду в озере, которую Омару приходилось пить!..
Впрочем, будь у Омара в настоящий момент возможность, он, не задумываясь, снова пригубил бы из пруда. Чилим ощущал под спиной не утоптанный земляной пол, а колючую преющую солому.
– Пить! – едва слышно попросил сухими губами Омар.
– Смотри-ка ты, очнулся, – обратил на него внимание один из играющих. Ширхан, так, кажется, к нему обращались партнеры по игре. И больше этот вор в законе и король теневого мира не проронил ни слова. Кап-кап-кап. Его товарищи по-прежнему то и дело бросали кости на стол и передвигали фишки. Пытка заключалась в том, что каждая капля, казалось, шипела, как масло, от соприкосновения с раскаленной поверхностью головы.
– Ду-шеш, ду-беш, шеш-беш, шеш-чар, – шипя и цокая языком, то и дело называли по-персидски выпавшие комбинации игроки, что среди уголовников Кашевара считалось особым шиком.
2Вода Омару была просто необходима, чтобы остудить сковородку и не дать лопнуть готовой, как казалось ему, пойти по швам горящей пленке кожи.
Кап-кап-кап. Раз-два-три. Трик-трак-тибидох. Под эти размеренные звуки Омар снова закрыл глаза и приказал себе расслабиться. Он припоминал, что у них в Европе игра в нарды называется «трик-трак», а популярность она набрала после возвращения рыцарей из Крестовых походов к Храму Господню. Неужели и он, Омар, прихватит эту заразу после возвращения из своего благословленного разбушевавшимся Бушем похода на восток?
«Но тут уж не до Святого Гроба, тут бы свои кости унести целыми!» Когда Чилим в следующий раз с трудом разлепил веки, то понял, что стены тюрьмы чудовищно толсты и высоки, – это было видно по дверному и оконному проемам. Такой толщины стены клали в невообразимо стародавние времена, и могли они принадлежать только постройкам старого города. «Как пить дать, – подумал Омар, – это одна из тюремных башен, известных в народе как башни “Белый лебедь” и “Черный дельфин”».
Камень этих построек настолько крепкий, что ни о каком водопроводе не может идти и речи. Наверняка это капает из рукомойника, подвешенного над тазом. «Белым лебедем» эту башню прозвали то ли в честь принесенной в жертву при закладке бедной птицы, то ли в честь белошеей девушки, которую здесь запер под арест и продержал до самой кончины муж-тиран.
«В этой яме я как в улье», – поглядел Омар на светящееся высоко вверху, под самым потолком каменной бочки, маленькое окно. В такое только пчелы и могут проскочить. Впрочем, дверь тоже не отличалась громадными размерами. Низкая и узкая, обитая стальным листом, она удручала мощным засовом, который, несомненно, был с другой стороны и определялся торчащими на эту сторону толстыми гвоздями.
«А вон и запасы меда», – кинул Омар скользящий взгляд на парашу с деревянным рундуком и прикрученной к баку цинковой крышкой.
Теперь он только мог слышать. Он слышал, как один из сокамерников по имени Саур Хайбула, проигравшись в пух и прах, громко ругаясь, требовал предоставить ему право на отыгрыш.
– Что ты будешь ставить, голодранец? – тыкал ему в нос его же проигрышем Ширхан-эфенди.
– А вот его, – указал на Омара верзила. – Играю на жизнь этого никчемного доходяги. Если выиграю, то вы мне возвращаете 500 сомов, а если проиграю, то обещаю сделать из этого белого красавчика самую лучшую наложницу гарема.
3Протестовать, взывать к тому, что рабство вне закона, ссылаться на пятую поправку к конституции у Чилима не было никаких сил. Он не мог сопротивляться физически, но он мог думать. Как ни удивительно, но полиция на этот раз подоспела вовремя, и его доставили в тюрьму в целости несмотря на то, что сторонники Гураба-ходжи пытались учинить самосуд и разорвать его на части.
«Значит, – решил Омар, – я им зачем-то нужен. Иначе они обязательно отдали бы меня на растерзание возбужденной толпе».
– Ну что, птенчик, допрыгался, – склонилось над Омаром грузное потное тело Саура, – сейчас будем делать из тебя послушную рабыню.
Омар открыл глаза и увидел над собой настоящего верзилу-гориллу. Мощное мускулистое тело зэка, покрытое толстым слоем сала и пота, словно свисало над Омаром с какой-то лианы. Приглядевшись, Омар понял, что горилла Хайбула сжимает в огромных волосатых руках веревку, которую он в следующую секунду накинул на шею Омару.
Здоровый, с огромными бицепсами и выпирающей вперед челюстью хищника, он смотрел полными ненависти и злобы, красными, воспаленными от игры глазами, как начинает задыхаться Омар, чтобы потом ослабить хватку. Но самое противное – спина и грудь этого верзилы были покрыты клочьями рыжих колючих волос. Слипшиеся от пота пучки этой растительности торчали еще и из каждого сгиба огромных ручищ. И даже, казалось, между пальцами они создавали волосяные перепонки.
Ну вот и последняя перед смертью пытка страхом. Омар был уверен, что пока у него не выведают то, зачем его задержали, его не убьют. Но вот психологически помучить для слома воли могут основательно.
«Наверняка этот ацкий макак, – думал Омар, – этот кафрский буйвол, продвинулся всех дальше по шкале звериности. Но вряд ли он занимает высокое место в воровской иерархии. Скорее всего, он лишь работает вышибалой при Ширхане-эфенди, вышибая попутно из зарослей хозяина блох. Поистине, чем сильнее мышцами человек, тем слабее он духом. Обезьяньи инстинкты будут жить в нас, пока мы с вами относимся к отряду приматов, ибо они прочно записаны в генетическую память».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.