Текст книги "Мутабор"

До вокзала мы домчались быстро. Встав возле табло, у выхода из залов ожидания, мы стали просеивать взглядом толпы спешащих на поезд. Если время мой приятель запомнил, то номер вагона он не расслышал или не успел зафиксировать. Поэтому нам с ним пришлось фильтровать всех подряд.

– Слушай, пока мы здесь ищем твою бабу, там у нас в Кашеваре такие дела делаются! Может, бросим все и поедем на родину? Купим билеты до Москвы, а оттуда на самолет. Все равно мы уже работу потеряли.

– Работу, скажем, потерял только один из нас! – вяло возражал я.

– А я в пролете и по уши в долгах, с этими наркотиками. Мне теперь и за год не расплатиться. И потом, не могу же я остаться на любимой работе, в то время как тебя по моей вине выгнали, – немного лукавил Муха. Лукавил, ибо это работа ему не нравилась. Он чувствовал себя униженным и мечтал вернуться в Кашевар. Я его уже несколько раз отговаривал от скоропалительного решения. Мол, только мать, что тобой гордится и в тебя верит, расстроишь.

Но сегодня все было наоборот. Друг меня уговаривал, и я поддавался, потому что у меня не было контраргументов. К тому же Катя все не шла.

– Хватит на мозги капать! Иди лучше посмотри, на какие поезда есть билеты до Москвы! – потянулся я, предполагая, что свободных мест на ближайшие часы и дни уже нет.

Приятель тут же побежал в кассу. Толпы народу сновало туда-сюда. Взгляд ни на чем не мог сконцентрироваться.

Через четверть часа, за которые я успел замылить глаза, Муха вернулся с потускневшим лицом.

– Билетов нет! – выдохнул он грустно. – Этого стоило ожидать!

– И Кати нет, – загрустил я в свою очередь. – Ты ничего не перепутал?

– Может, и перепутал, – с недоверием посмотрел приятель на меня.

– Ладно, бесполезно ждать, мы, кажется, уже опоздали, – помолчал он с минуту и сделал новое предложение. – Давай двигать отсюда потихоньку.

– Куда мы сейчас пойдем? – не соглашался я, готовый стоять здесь до самого утра. – В общагу нас уже все равно вряд ли пустят.

– Можно посидеть в машине и послушать радио. Музыку… Или половить новости из Кашевара.

– Постой, – застыл я на месте, потому что заметил частного детектива, с которым мы встречались в «Пышечной» на Конюшенной. Он выходил из здания вокзала на перрон, перекинув пальто через руку. Ага, значит, уезжает из Питера несолоно хлебавши.

– Слушай, – теперь уже раздражаясь от моего упрямства, начал заводиться Муха, – надо двигать отсюда в Кашевар любыми способами. Я тебе дело говорю, друг. Такой шанс бывает только раз в жизни. Нам надо попытать свое счастье. Главное, оказаться в нужное время в нужный момент. Ну, чего нам терять? Если у тебя есть спецудостоверение, позволяющее ездить на этой машине, может, мы рванем на ней прямиком в Кашевар?

– Это не спецудостоверение. Это обычные права и документы на машину. Просто я очень похож на хозяина авто.

– Так тем более!!! Давай двинем прямо сейчас. Мой пятиюродный дядя, ну тот, которому я баню плиткой в Кашеваре обкладывал, он на таможне работает. Мы доедем до границы, а дальше переправим тачку, перебьем номера и бац – мы богаты! Таких денег, что мы выручим за эту машину, нам в жизнь не заработать. Продав «ягуар», мы купим себе по дому с участком! Будем выращивать фрукты! Упакуем себя до конца жизни! Женимся, наконец!

Я слушал друга, чувствуя, как учащенно бьется мое сердце. До этого момента у меня ни разу не проскользнула мысль что-нибудь украсть, а тем более угнать машину. Но сейчас соблазн был очень велик.

– Послушай, Фарас, я тебе скажу: такой шанс выпадает только раз в жизни! Кто после Маковой революции будет нас искать? Всем объявят амнистию, потому что по закону самим зачинщикам придется сесть в тюрьму. И еще я смотрел по телевизору: полстраны участвует в мародерстве и погромах. И мы тоже должны свое отхватить. Надо пользоваться ситуацией, ловить рыбку в мутной воде. Одному сыну президента можно, что ли, гнать сюда наркотики, а отсюда везти в Кашевар машины? А мы чем хуже? Продав эту кошку, мы сможем купить земли. Ты же знаешь, если есть земля, то можно не заниматься поденщиной, а жить, питаясь с огорода. Мы попадем в рай. Станем фермерами.

– В крайнем случае, – привел Мухач, видя мое сомнение, последний железный аргумент, – доедем до Москвы. Проветримся. Попытаемся там твою Кэт перехватить.

– Насчет Кашевара, – наконец решился я, потому что все еще думал о Кэт, – я не уверен. А вот в Москву сгонять готов. Может, успеем встретить ушедший поезд.

– О, здорово придумал! Давай скатаемся в Москву, тем более это по пути в Кашевар. А там, кто знает, может, дорога увлечет нас и затянет, и мы поедем дальше.

– Но нам надо сделать еще одно дело! – собственно, я согласился проветриться, потому что не представлял, как буду мучиться, лежа в кровати или сидя в замкнутом пространстве комнаты и тоскуя по Кате.

– Какое еще дело?

– Покормить попугая!

– Попугая? – Муха посмотрел на меня так, будто я чокнутый.

– Да, попугая! Даже двух попугаев, – посмотрел я с иронией на друга. – Дурру и Элиота. И поискать какие-нибудь документы. Поехали, я тебе кое-что покажу и расскажу.

– Да, ладно, мы потеряем кучу времени!

– Успеем. Мы не можем рисковать, – на этот раз я не поддавался, – мы должны все продумать и быть осторожными.

Спустя пять минут мы были уже дома у Грегора Стюарта на Конюшенной. «Святой Георгий, – заметил начитанный Мухетдин, – поражающий змея». Тогда еще ни я, ни он не знали, что «Леонардо» означает «отражающий льва».

По пути я рассказал приятелю все, что со мной произошло за последнюю неделю.

– Фьють! – присвистнул Муха, сняв ботинки и развалившись на диване. – Чего бы так не жить!

– Кофе будешь? – предложил я на правах хозяина.

– Не откажусь, – обрадовался Муха. Он уже сидел перед экраном компьютера и читал новости о Кашеваре.

– Только давай быстро! – поставил я напротив Мухи чашку с кофе. – На самом деле, я сильно жалел, что попал в эту квартиру. Если бы не злосчастный телефон Стюарта и не моя лень, не было бы всех перипетий, связанных с Кэт. Я бы так не мучился и не переживал.

– Да брось ты, – оскалился он. – Нашел, из-за чего переживать. Лучше радуйся. Такое приключение на всю жизнь запомнится. Может, оно у тебя единственное будет.

– Ты знаешь, – заметил я, – за все это время я понял одну очень важную вещь. Я понял, что в каждом из нас находится целый зоопарк зверей. Носорог, когда мы сердимся. Ленивец, когда ленимся. Сайгак, когда скачем с места на место. Эти звери постепенно овладевают нами. Либо мы ими. И Катя была всего лишь одним из зверей, что попыталась завладеть моей душой. Все, что я про нее придумал, – все лишь у меня в сердце. Все иллюзия. Она лишь плод нашего воображения. Так ведь, кажется, шейх Буль-Буль Вали учил.

– Знаю, знаю, – махнул рукой Муха, – Буль-Буль Вали был аскетом. А я бы сейчас еще немного выпил, слушай, тут нет ничего выпить?

– Может, компот из сухофруктов? – предлагаю я в эту минуту, пытаясь отговорить его от следующего буль, буль, буль… – Или сочку?

– Зачем мне сочок? – облизывает мой друг сочные красивые губы.

– Сочок же слаще. К тому же, если бы у тебя был вместо бутыли вина сочок, ты бы не превратился за один вечер в свинью, обезьяну, павлина и льва.

– И что мне теперь, – не соглашается Мухач, – всю жизнь оставаться человеком? Это же скучно.

Мы сделали еще по глотку кофе.

– Так что давай, переключайся со своей Кати на настоящие события и вливайся в ход истории, – поставил чашку Муха.

– Сегодня, когда ты перебрал с вином, я увидел кучу зверей, которые пытались овладеть твоей душой. И меня самого начало отпускать. Я стал забывать Кэт.

– Но теперь у нас есть другая кошка – «ягуар». Поверь мне, друг, это гораздо лучше. Слушай, а что мы тут расселись? – вскакивая с дивана, спохватился Мухач. – Давай уже продлевать праздник и рвать когти в Москву. Встретим там твою Катю, запихнем ее в багажник, и дальше по трассе до Кашевара. Машина мощная. Триста километров в час пойдем, подменяя друг друга.

– Ты думаешь, Катю не хватятся? – как только друг заикнулся о похищении, я вспомнил безжизненное тело девушки Грегора Стюарта, с которым можно было делать что угодно. Даже запихнуть в мешок.

– После нас хоть потоп! – громко рассмеялся Муха. Его бодрый голос и смех придал мне уверенности.

– Давай компьютер прихватим, – попросил Муха во время сборов, – мои племянники как раз просили меня компьютер привезти на день рождения.

– Бери что хочешь, – сказал я устало, – да, на вот, переоденься.

Я открыл шкаф на роликах и бросил Мухачу костюм.

– Кто нам поверит на границе, если ты в протертых спортивных штанах будешь? Ты же, как мелкий воришка, в них выглядишь. А в костюме ты будешь как настоящий, солидный бандит на реальной тачке.

– Надо будет заскочить в общагу за моими правами и деньгами, – примеряя костюм, сказал Мухач, – это ж по пути! Пусть попробуют нас только не пустить. Я там такой скандал устрою. Оторвусь, наконец, за все унижения!

Мы так и сделали, заехали в общагу, а потом, сверкнув акульим плавником обтекателя, погрузились в ночную мглу шоссе.

– «В темную-темную ночь», – крутил ручку радио мой приятель, пока я крутил баранку. Через пару часов мы поменялись. И так мы планировали меняться до самого утра. Пока один ищет сон или ловит новости из Кашевара, другой рулит процессом.

Глава 5
Озверение и озарение

Порой, глядя на то, что происходит вокруг, мне кажется, что я схожу с ума и постепенно теряю в себе последние остатки человечности. Войны, революции, желание обрести власть над ближним и прославиться любой ценой, и все ради куска пожирнее и места потеплее. В погоне за властью, деньгами и внешним успехом мы лишились самого главного – веры и искренности.

По ночам я лежу с открытыми глазами и прислушиваюсь к крикам и воплям, к тому, как звери рвут человеческую плоть на куски, к тому, как сильные пожирают слабых, к тому, как насилуют и занимаются мужеложством. Я с ужасом осознаю, что все больше привыкаю к мерзостям, творящимся вокруг, и теряю способность реагировать на страдания ближнего. В похоти даже ослица хороша. Истребляйте друг друга как крысы в банке. Плодитесь и размножайтесь, моральные уроды и тупые курицы. Рано или поздно вы все изжаритесь и попадете на стол к дьяволу.

Единственное, что мне остается – это бубнить себе под нос одно слово из глубокого детства. Слово, которое мне говорила мама, читая на ночь сказки. Слово, которое нельзя забыть, иначе тебе никогда вновь не стать человеком. А чтобы его не забыть, главное, не засмеяться над собой и миром. А иначе власть над всем навсегда захватит черный маг.

С другой стороны, «мутабор» – слово, произнеся которое мы уже никогда не будем прежними, мы повзрослеем, прозреем, разочаруемся, будем изгнаны из рая. Мутабор – это что-то невербальное, вдруг обретшее кровь и плоть, но это слово нельзя не произнести. Кто-то должен быть первым. И поскольку моя задача проговаривать – я проговариваю, объясняя, что «Мутабор» всего лишь игра человека в любопытство.

Из века в век каждое поколение должно пройти путь обретения внутренней свободы. Каждое поколение самодостаточно, можно сказать, эгоистично. Каждое хочет прожить свой отрезок жизни с максимальной полнотой. Каждый стремится в молодости любить, веселиться, пробовать опьяняющие вещества, расширять сознание, встречаться с доступными женщинами, поучаствовать в революциях и искать собственную правду. И каждый верит, что его истина особенная, отличная от истин других, и уж тем более от истин минувших поколений. Никто, к сожалению, не учится на чужих ошибках.

Однако, думается мне, нынешнее поколение эгоистично вдвойне. А эго всегда готово идти по головам других, когда дело касается собственных интересов. И склонно винить в своих неудачах ближнего и отказываться от личной ответственности. Очень, очень трудно бороться с эго, когда оно разогревается культом потребления. Очень трудно цинично не засмеяться, когда все вокруг только и делают, что хохочут, потакая и оправдывая свои и чужие мерзость и похоть, слабость и равнодушие, глупость и злобу.

Наш мир действительно стал безумен, и чтобы выжить в нем, нужно самому сойти с ума. Часа в два ночи тюрьму огласило дикое улюлюканье и озарило зарево пожарищ. Это что еще за ночные партии и фраер-шоу? Я поднялся с нар и, прижавшись лицом к прутьям решетки, посмотрел во двор. Железная пятерня обдала холодом щеки и лоб, словно рука грубого тюремщика, пытающегося затолкнуть мое любопытство назад в камеру. Но всех не удержать. В соседнем бараке уже жгли факелы из тряпок и бросали их во двор. Мои сокамерники тоже начали жечь и выбрасывать в окно все найденные бумаги, в том числе и мой недописанный роман. Это было начало большого бунта, ночь ярких огней и острых камней.

Собственно, я должен был быть в том корпусе, в «Черном дельфине», потому что дельфин – на воровском жаргоне значит «жертва преступника». И там действительно находились жертвы преступного режима эмира и мэра – политические заключенные. Но меня, как особо опасного «политического», побоялись держать с другими фанатиками. Или чтобы быть ближе к хозяевам, Ширхан распорядился перевести поближе к себе. Впрочем, даже здесь у меня не появилось больше свободы.

– Шахерезад, я с тобой хочу посоветоваться, – оторвал меня от завораживающего зрелища голос за спиной. Это ко мне в камеру пожаловал сам Ширхан.

– Со мной? – искренне удивился я.

– Да, я со всеми сейчас советуюсь. А у тебя, Шахерезад, уже есть опыт политической борьбы с властями. После выборов какая херня началась? Кто-то выбросил настоящие результаты голосования, и люди взбунтовались. У нас в колонии, в башне «Черный дельфин», сам видел, что творится. Таммутабориты-муслимы подняли кипеж. На моих шахтах народ тоже взъерепенился, – Ширхан выглядел очень напряженным и уставшим.

– Это все происки Гураба-ходжи. Он затеял большую игру против эмира со своими мутаборитами, – заметил я.

– Согласен, – кивнул Шершень. – В городе волнения и беспорядки, а мэр и эмир уговаривает меня впрячься и задушить восстание. Нас сегодня, под предлогом восстания, должны выпустить из тюрьмы. Затем мы как есть, в штатском, будто мы сторонники действующей власти, должны будем вытеснить митингующих с площади Свободы. К нам присоединятся члены партии и переодетые мусора. Если понадобится – мы должны будем взять площадь Свободы штурмом и очистить ее от всякой швали. Но даже я, Ширхан, ничего не могу поделать против толпы взбесившихся быков, – горько вздохнул Ширхан.

– Ой ли? – улыбнулся я. – Ты все кашеварское стадо белым порошком прикормил! Бычки по рассыпанной тобой белой дорожке на любой мостик качаться побегут!

– Не веришь моему слову? Смотри, какую мне тут маляву принесли, – развернул Ширхан перед моим носом сложенный в несколько раз лист бумаги.

Народные волнения

(Служебная записка с флешки)

После объявления итогов выбора население повело себя непредсказуемо. Ложь, цинизм и вседозволенность власти, внаглую сфальсифицировавшей итоги выборов, перешли все границы. Народ, который столько времени обворовывают, наконец-то прозревает. На подступах к Дому правительства собралось около десяти тысяч человек. Люди, разозленные тем, что за их голос не заплатили, и взбудораженные вестью об аресте лидеров оппозиции и посланца Балык-Малика, готовы идти на штурм как Белого дома, так и государственной резиденции эмира. Задержанные правоохранительными органами лидеры кашеварской оппозиции под давлением митингующих были выпущены на свободу. А в это время собравшихся возле Белого дома оппозиционеров пытается вытеснить другая толпа, которую, по слухам, организовали спецслужбы Кашевара. В обе стороны время от времени летит град камней. Противостояние, уже оборвавшее несколько десятков человеческих жизней, грозит перерасти в полномасштабную гражданскую войну.

В Кашеваре наблюдается паника среди гражданского населения. Продуктов питания не хватает, улицы города переполнены автомашинами с иногородними номерами. Все рынки и торговые предприятия закрываются в срочном порядке. Родители забирают детей из школ и спешат отправить подальше от эпицентров противостояния.

Сотовая связь в стране работает с большими перебоями. Операторы утверждают, что сеть не выдерживает перегрузок из-за шквала звонков, но люди уверены, что это эмир приказал основным игрокам рынка связи перестать оказывать услуги населению. Город, лишенный других источников информации, полнится всевозможными слухами. Включения западных телеканалов, передающих новости из Кашевара, прерываются трансляциями местных телекомпаний.

В спешном порядке закрываются филиалы банков. Офисы, находящиеся в центре города, не работают. Из магазинов, расположенных рядом с Домом правительства, вывозят дорогие товары, а из интернет-кафе – дорогостоящее оборудование. В крупнейшем в Кашеваре супермаркете «Омар Бей» сначала люди брали конфеты и другие сладости, чтобы угостить друг друга, а потом, войдя во вкус, понесли все, что представляет ценность. В результате по столице прокатилась волна мародерств и беспорядков. В Кашеваре уже разграблены крупные торговые центры, принадлежащие турецким бизнесменам – Vefa, а также китайским бизнесменам – Гоин. Кроме того, разграблены торговые центры «Караван», «Оазис», а также сеть супермаркетов «Народный» и «7 Дней».

В центре Кашевара время от времени слышна стрельба, горят здания генпрокуратуры и налоговой инспекции. Также охвачен огнем и старейший рынок страны – Большой базар. Именно через этот рынок мог пролегать маршрут сторонников оппозиции к центру города. Другая колонна протестантов, прорвав милицейское оцепление, движется в центр Кашевара с юга. Эту колонну готовится блокировать ОМОН, чтобы не подпустить протестантов к зданию правительства Кашевара.

С целью наведения порядка Эмир объявил о введении в Кашеваре комендантского часа. С 22.00 и до 6.00 движение по городу строго ограничено. Гражданам, вынужденным по каким-либо причинам оказаться на улице в это время, необходимо иметь при себе удостоверяющие личность документы. Комендантский час вводится в связи с объявленным в стране чрезвычайным положением. Режим ЧП предполагает запрет на проведение собраний, митингов, уличных шествий, демонстраций и пикетов, а также приостановление деятельности политических партий и общественных организаций, Впрочем, несмотря на принятые меры, беспорядки продолжаются, а митингующие не собираются покидать площади и улицы. Они намерены и дальше требовать ухода эмира и мэра со своих постов.

Файлы этого тайного дипломатического донесения взяты с сайта Wikkileaks

– Если ты не можешь контролировать какой-то процесс, возглавь его, – изрек я прописную истину.

– Вот и посланец Кош-муллы меня туда же толкает. Он советует не атаковать площадь Свободы, а присоединиться к митингующим. Но я сомневаюсь: стоит ли мне впрягаться? Я боюсь, не потеряю ли я в результате этой заварушки все?

– Значит, он все-таки есть! – обрадовался я. – Давно уже по тюрьме ходили слухи, что в городе объявился посланник Кош-муллы и что власти его преследуют.

Простой человек, – бандерлог, антилопа, форель, верблюд, – благодаря вере людей стал знаменем революции, символом обновления. Посланник Балык-Малика был единственной надеждой на чудо, на то, что случайного, но честного, принципиального и сильного человека революционной волной вынесет наверх. А он уже найдет в себе силы духа, воли и ума хоть что-то поменять к лучшему.

– Слушай, сказочник, ты про него байки пускал, стишки всякие про камешки писал, не зная, что он есть? – удивился Ширхан – А, Шахерезад?

– Я хотел, чтобы он был. Очень хотел, но слухам до конца не верил, потому что сам их активно распускал. А теперь, раз он здесь, к гадалке не ходи, – народ за ним пойдет.

– Его уже здесь нет, вчера он здесь был, а сегодня его перевели в психушку, – раскрыв свои карты, внимательно посмотрел на меня Ширхан. – Гураб-ходжа боится, что он составит ему конкуренцию в религиозной среде.

– Тогда его надо срочно освободить и сделать своим знаменем! – посоветовал я.

Не знаю, меня ли, посланника ли Кош-муллы или еще кого послушал теневой правитель Кашевара, но бунт, поднятый мутаборитами, прошел как по маслу при его поддержке. Боевики Ширхана, что заправляли на свободе, переодевшись в пожарных, захватили пожарные машины, вызванные администрацией. Они ворвались в тюрьму на красном пенном коне под сопровождение мигалок. Администрация не посмела сопротивляться такому влиятельному Ширхану и, опасаясь расправы, разбежалась. Все охранники-гайдамаки, побросав свои служебные обязанности, поспешили переодеться в гражданское. Путь на улицу был открыт.

Вместе с другими я ворвался в город. Волна счастья и свободы оглушила и опьянила меня. Толпа направлялась к Дому правительства, к которому со всех концов двигались небольшие колонны протестующих сторонников Гураба-ходжи. Волны людей с трепыхающимися полотнами стягов-эндорфинов, будоража кровь, накатывали то здесь, то там. Бордовые и золотисто-рыжие символы оппозиции, своими цветами больше напоминавшие пожар, охватили весь город. Митингующие ходили вперед-назад, размахивая огненными полотнищами.