Текст книги "Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1"

Глава 8
Годы учения за границей

Вот и граница России и Австрии со станцией, называемой «Граница». Узенькая речонка, два столбика с государственными гербами, первая австрийская станция Щаково. Таможенный осмотр, конечно, в чемодане бедного студента не оказалось запретных материалов.

Я за границей! Непонятное ощущение облегченности от чего-то и сдержанный радостный восторг! Новые люди, новый пейзаж стелется за окном вагона. Свежо. Серое тусклое осеннее небо. Равнина с чахлой зеленью низкого кустарника, редкие холмы в отдалении. Через город Одерберг, наконец, приехали в Вену. Был обеденный час. Северный вокзал, услужливый портье, заменяющий собою и справочное бюро, на русском языке рассказал мне, в котором часу отходит пассажирский поезд на Швейцарию, и дал мне адрес вокзала, с какого мне следует отправиться. Оставшиеся 8 часов до отхода поезда посвятил я обзору города.

Собор Святого Стефана в Вене. Худ. Э. Гранер. Открытка начала XX в.

Заостренное внимание. Первое впечатление произвела на меня столица Австрии импозантными зданиями, изящной толпой, широкими красивыми улицами с массой зелени. Свежий, сияющий день – улыбался: я очутился в Европе! С заостренным вниманьем смотрел я на шумную торговую Пратерштрассе, блестящий Ринг – главная улица, идущая кольцом, вроде нашей Садовой, большая широкая, обсаженная акациями, застроенная красивыми зданиями: нарядная неоготическая[508]508
  Неоготика (устаревшее – псевдоготика) – направление в европейской архитектуре XVIII – начала XX в.; характеризуется использованием форм декора, а иногда и конструкций готического зодчества.


[Закрыть] ратуша, великолепные два музея одинаковой архитектуры венского неоренессанса[509]509
  Неоренессанс – стиль, основанный на использовании итальянской архитектуры XV–XVI вв.; одна из наиболее распространенных форм архитектурной эклектики XIX в., воспроизводившая архитектурные решения времен Возрождения. Отличительные черты: тяга к симметрии, рациональное членение фасадов, превалирование прямоугольных планов с внутренними двориками, частое использование таких архитектурных элементов, как рустика и пилястры.


[Закрыть], стоящие друг против другого, между ними памятник Марии Терезии[510]510
  Памятник императрице Марии Терезии на площади ее имени в Вене (1889, скульптор К. Цумбуш, архитектор К. Хазенауэр).


[Закрыть] весь в цветах. Направо из-за высоких домов высится готический черепичный шпиль Святого Стефана. Впереди монументальный дворец позднего барокко[511]511
  Барокко – одно из главных стилевых направлений в искусстве Европы и Америки конца XVI – середины XVIII в., для которого характерны пространственный размах ансаблей, использование ордера и других сложных, нередко криволинейных форм в ритмически эеспрессивных композициях.


[Закрыть] и изящное здание Королевской оперы. Всюду зелень и даже на уличных столбах для освещения на большой высоте были устроены корзины с цветами.

Поезд отошел поздно ночью. Продремав на жесткой скамеечке несколько часов, я рано проснулся. Охваченный неослабным трепещущим интересом, высунулся из окна, откуда пахнул неведомый мне воздух альпийской природы – мы проезжали отроги живописной части восточных Альп.

Зальцбург. Нужно было сделать пересадку, и я был доволен теми четырьмя часами, которые я пробродил по этой столице католических архиепископов. Барочные здания, раскинувшиеся по прихотливому профилю города, расположенного по склону горы Капуцинерберг, с путаными ступенчатыми улицами, садами, неожиданными декоративными эффектами. Успел посетить дом Моцарта[512]512
  Имеется в виду дом в Зальцбурге (Гетрейдегассе, 9), в котором в 1756 г. родился и прожил 17 лет Моцарт. Музей здесь был открыт в 1880 г.


[Закрыть], но больше я интересовался уличной жизнью и внешним видом города – совершенно невиданной еще мною архитектуры. Если венский ренессанс[513]513
  Ренессанс – французское название стиля эпохи Возрождения, следовавшего в истории западноевропейского искусства за готикой и продолжавшегося с середины XV в. до начала XVI в. В данном случае имеется в виду неоренессанс.


[Закрыть] парадного Ринга импонировал своей представительностью, то сравнительно небольшие постройки Зальцбурга интересны своей интимностью, начиная от белых каменных домиков, покрытых темно-красной черепицей, вплоть до изукрашенных порталов[514]514
  Портал – архитектурно оформленный вход в здание.


[Закрыть] барочных церквей, где все нарисовано сочно, выполнено четко из серого камня и проникнуто какой-то одной сокровенной объединяющей идеей, словно улыбающаяся жесткость иезуитства[515]515
  Иезуиты – члены католического монашеского ордена Общества Иисуса, основанного в 1534 г. в Париже Игнатием де Лойолой (1491–1556). Орден стал главным орудием контрреформации, основными принципами его организации были строгая централизация и абсолютный авторитет главы.


[Закрыть]. <Первая поездка за границу – это был лишь эскиз ориентировочного осмотра.

Вена. Университет. Открытка начала XX в.

Вена. Биржа. Открытка начала XX в.

Только впоследствии, когда я стал ежегодно совершать заграничные поездки, наблюдения и осмотры стали более планомерными, с предварительным ознакомлением с соответственной литературой.

Осмотреть Зальцбург можно было быстро, он так невелик, так уютен и удобен для знакомства с ним, но я только изумлялся какому-то совершенно особенному его типу, столь непохожему на только что виденную Вену>[516]516
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 152.


[Закрыть].

Только впоследствии, бывая не раз в Зальцбурге, я понял, что ведь это исключительной оригинальности город, весь пропитанный барокко. За сто лет до Борромини [стиль] барокко родился и развился именно здесь, а не в Италии. Монахи, капуцины[517]517
  Капуцины – члены католического монашеского Ордена братьев меньших капуцинов, основанного как ответвление ордена францисканцев в 1525 г. в Италии; первоначально насмешливое прозвище, относившееся к остроконечному капюшону, носимому членами этого ордена.


[Закрыть] и архиепископия – вот создатели этого барокко.

Мой скудный бюджет не позволял мне зайти в ресторан пообедать. Фунт вареной колбасы и небольшой невиданный ранее мною белый хлебец, очевидно из кукурузы, были моим обедом, съеденным в каком-то монастырском саду с беседками и скульптурными группами среди акаций.

Новый поезд. Начался более мощный пейзаж громадного кряжа альпийских гор, одетых вековым лесом с неожиданно отдельно выступающими скалами, на вершинах которых виднелись иногда замки. <И в одном из таких очаровательных уголков увидел я поразивший своей неприступностью замок Нойшванштайн (Примеч. автора: Это одна из королевских прихотей, фантазия загадочно погибшего Людвига II)>[518]518
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 152.


[Закрыть]. Благодаря частым остановкам (это был простой пассажирский поезд), я жадно делал наброски в путевом альбоме. Любопытен своим живописным нарядом альпийский народ, чужой народ. Рослые, краснощекие, здоровые тирольцы[519]519
  Тироль – федеральная земля на западе Австрии.


[Закрыть], одетые в суконные куртки поверх вышитой белой рубашки, короткие шаровары (с голыми коленками), в толстые шерстяные чулки и ужасающую обувь (после изящной венской обуви), где на подошве каждого башмака, сделанного из грубой воловьей кожи, было набито чуть ли не по фунту гвоздей с острой головкой.

Интересно были одеты и тирольки в их черных зашнурованных корсажах с ярко-желтыми кистями и в белых накрахмаленных чепчиках. Слышен особый гортанный говор исковерканного южно-баварского наречия[520]520
  Бавария – земля на юге и юго-востоке Германии.


[Закрыть].

Вена. Оперный театр. Открытка начала XX в.

Утомительно долгий Арльбергский тоннель удивляет человека, когда поезд с грохотом врывается в таинственное отверстие недр гигантских гор. Эти 20 минут, пока поезд идет тоннелем, казались бесконечными. Наконец мы подъехали к швейцарской границе, небольшой городок Фельдкирх. Здесь опять пришлось оставаться ночевать.

Началась иная речь. Если в основе был немецкий язык, то это был совершенно не тот язык, который я впервые услышал в Вене, где раздается певучая звонкая речь с остро отточенными словами, как будто в каждом из них оставлен мягкий знак, речь, уснащенная многочисленными сокращениями, которые так трудно было уловить и понять после книжного немецкого языка по Олендорфу[521]521
  Речь идет о французском лингвисте немецкого происхождения Г. Олендорфе, авторе популярных самоучителей европейских языков.


[Закрыть]. Говор швейцарцев, грубый, с топорными фразами и словами, значения которых я совершенно не понимал. Это остатки старого швейцарского языка <с особенностями наречия Граубюндена и С[анкт]-Галлена, в район которого мы теперь въезжали. Все эти словечки я постиг лишь впоследствии, и были они коренными словами швейцарского наречия>[522]522
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 154.


[Закрыть] «рэти»[523]523
  Ретороманский язык, наряду с немецким, французским и итальянским, – государственный язык Швейцарии, на котором говорит менее 1 % населения.


[Закрыть].

Таможенного осмотра на границе Швейцарии никакого не было, и публика спокойно проходила со своими чемоданами мимо здания с надписью Zollamt (таможня), где на скамье у двери сидел одутловатый старый чиновник и озирал осовелыми глазами пассажиров. <Дорога шла через Букс и старый город Фельдкирх. Вот – родина швейцарских рыцарей, отвоевавших независимость своей страны во главе со знаменитым Юргом Иенатчь. Многочисленные туннели и…>[524]524
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 154.


[Закрыть].

Через 5 часов – Цюрих!

По Бедекеру, которым я уже запасся в Вене как наилучшим путеводителем по Швейцарии, отыскал я почему-то понравившийся по своему названию дешевый отель «Весна», расположенный на набережной реки Лиммат, впадающей в Цюрихское озеро. Молчаливый носильщик в синей распущенной блузе и синем картузе с ярко начищенной медной бляхой меланхолически взвалил мой чемодан на плечо, и неторопливым тихим шагом мы поплелись.

Через 10 минут я был введен в узкое высокое старинное здание, где на четвертом этаже я получил крошечную комнату для ночлега и тотчас же с письмом от отставшего моего спутника Аргентовского отправился отыскивать И.Я. Чернышева.

И вот передо мной незнакомый город со старинными средневековыми постройками, узкими улочками в этой части, настолько узкими, что никакой экипаж не мог бы проехать. Одна из таких узких улиц, протянувшаяся вдоль набережной, вывела меня на широкую улицу, и передо мной открылась еще невиданная панорама.

Прямо расстилалось огромное Цюрихское озеро. На горизонте снеговые вершины Глерниша. На отрогах гор белели и утопали в голубой дымке городки, по берегу рассыпаны виллы и парадная часть города с театром и большим отелем на широкой набережной. Налево в гору тянулась улица Реминштрассе.

Тироль. Фото конца XIX в.

И.Я. Чернышев – это старый эмигрант, проживший всю жизнь в Цюрихе. Адреса я его не знал, как и не знал его и Аргентовский, сказавший мне, что достаточно зайти на почту или в первую попавшуюся меняльную лавку, или в тот же Политехникум, где портье всегда объяснит адрес Чернышева. Действительно, в почтовом отделении на набережной р[еки] Лиммат девушка (швейцарские почтовые отделения тогда обслуживались исключительно женским персоналом) написала мне на клочке бумаги адрес Чернышева. И я вскоре нашел его, проживавшего у старика-декоратора, которому я впоследствии сделал несколько эскизов.

Я постучался, мне открыли, передо мной стоял невысокого роста человек с уже поседевшей бородой, с всклоченными волосами, обрамлявшими открытый большой лоб, и пронизывающими черными добрыми глазами. В комнате царил поражающий беспорядок: широкая деревянная кровать была не убрана, большой стол завален книгами и рукописями, у двойного окна стояла гигантской величины клетка, наполненная канарейками, неумолчно чирикавшими. «Это мои питомцы и любимцы, – говорил Чернышев. – Они сговорчивее людей и не так много доставляют огорчений». На стене висели портреты: фотографии Герцена и Огарева с какими-то подписями в углу. Этажерка с наваленными на ней книгами, пара грубых башмаков торжественно стояла на стуле, всюду валялись окурки, и на маленьком столике свистел спиртовой чайник. Одет Чернышев был довольно небрежно и при мне стал заканчивать свой туалет с обязательным резиновым воротничком (тогда это было в моде) и широким галстуком, так называемым пластроном из тонкого алюминия («вечный галстук»).

Оживленная беседа, одобрение принятого мною решения, меткие замечания об образе жизни русских студентов и о студенчестве вообще в городе Цюрихе, характеристика тех профессоров, которых знал лично, расспросы о России и о нашей «матушке Москве», как он ее называл, оставленной им так много лет назад.

Зальцбург. Общий вид города. Открытка начала XX в.

Чернышев был уроженец Киева, учился в Киевском университете, был замешан в каком-то политическом деле, переехал в Москву и эмигрировал в Лейпциг, оттуда перебрался в Швейцарию, сначала в Женеву, где еще были живы Н.П. Огарев, друг Герцена, и Элпидин – первый издатель сочинений Герцена на русском языке[525]525
  Издательство М.К. Элпидина – Сarouge – Geneva, Elpidine libr. ed. издало несколько книг А.И. Герцена, среди них: Герцен А.И. Михаил Бакунин и польское дело. Женева, 1904; Сборник посмертных статей Александра Ивановича Герцена. 3-е изд. Женева, 1904.


[Закрыть], у которого некоторое время и проживал Чернышев. Затем он переселился в Цюрих, где остался навсегда, занимая место учителя русского языка в школе купеческого общества и, кроме того, состоя официальным переводчиком при местном ратгаузе[526]526
  Ратгауз (нем. – rathaus) – городская ратуша, учреждение, ведующее делами городского самоуправления.


[Закрыть]. Зарабатывая также небольшими литературными работами и переводами с русского на немецкий, он поддерживал свое одинокое существование, остался холостяком, скромно прожил свою долгую жизнь. Чернышев редко менял квартиры, мирясь со страшными неудобствами: его хозяин декоратор (Штюссель) в то время имел у себя тут же мастерскую с ее неизбежной грязью, заваленную декорациями. Только недавно умер Чернышев. Он являлся каким-то особым попечителем всех приезжавших в Цюрих русских или даже только проезжавших через этот город, считавших своим долгом обратиться к Чернышеву за советами и указаниями, так как он отлично знал не только весь Цюрих, но также и Берн, и Лозанну, и Женеву, куда обычно направлялись русские студенты.

Совершенно бескорыстно тратил он свое время для поисков квартиры приезжающим и для устройства всяких семейных дел их, часто выручал бедного студента, попавшего в беду, занимая для него деньги, если видел возможность их возврата. Причем, располагая сам более чем мизерными средствами, он обращался к кому-либо из зажиточных швейцарцев, а то и в банкирскую контору Куглера, где Чернышеву по первому его заявлению выдавали небольшую сумму без всяких процентов и даже без расписки, так как он был олицетворением честности, и взятые им деньги, в большинстве случаев не более 50 франков, аккуратно возвращал.

Через час нашей приятной беседы Чернышев быстро набросил свою накидку с капюшоном, набекрень надел шляпу, справившую, вероятно, двадцатилетие, и мы отправились на поиски помещения, держа в руках местную газету «Цюрихер тагблатт»[527]527
  Речь идет о газете «Цюрихский ежедневный листок» (сейчас «Ежедневный листок города Цюрих»).


[Закрыть], где последняя страница была вся испещрена объявлениями о свободных комнатах.

Остановились на наиболее близкой от Политехникума комнате в небольшом домике по ул[ице] Дольдерштрассе (№ 23 а) у скромной хозяйки Хабеггер. Комната была нанята с оплатой 16 франков (по курсу 7 р[ублей]) в месяц с постельным бельем, полотенцами и с обязательным утренним кофе. В тот же вечер я уже водворился в свое жилище. В первый же день я отдаю хозяйке свой паспорт. Посмотрела [она] эту книжечку и возвращает, на лице недоумение:

– Зачем?

– Прописать.

Ничего, оказывается, этого не нужно, никому нет дела до моего паспорта, и он остался лежать у меня в чемодане до возвращения в Россию.

Комната оказалась чистенькой, скромно меблированной, с большой пышной кроватью, где горой возвышалась перина, которой и покрываются в холодное время. Для меня, привыкшего с детства спать на жестком, это было мучительно. Поразило меня также и отсутствие мух. В открытое окно на небольшую терраску залетали из соседнего сада пчелы, жужжали, но не кусали, какие-то прирученные, а мух не было, как не могло быть и клопов в совершенно чистенькой квартире.

Утром с замиранием сердца вошел я по широким гранитным ступеням великолепного здания Политехникума, построенного арх[итектором] Земпером в стиле наиболее выдержанного позднего Ренессанса.

Был изумлен отсутствием канцелярии: все формальные дела со студентами и профессорами вершил так называемый фертретер (нечто вроде коменданта). Он получал прошения и давал всевозможные справки, указывал часы, в которые нужно прийти на экзамен, говорил о необходимости перевода некоторых документов и все это делал просто без канцелярской волокиты и без наклейки гербовых марок восьмидесятикопеечного достоинства, как практиковалось в то время у нас в России. Вся эта процедура происходила в одной большой комнате, обставленной далеко не по-канцелярски, с большим столом, шкафами и мягкой мебелью чисто житейского обихода; тут же открыта была дверь в комнату, где за столом сидела его семья.

Цюрих. Фото конца XIX в.

В назначенный день я явился к директору Политехникума, предъявил ему требуемые документы, показал рисунки и чертежи. Так как я поступал на архитектурное отделение, он назначил мне всего три экзамена: по архитектурной композиции, по высшей математике и по сопротивлению материалов. На подготовку мне дали 2 недели, и это время я буквально не покидал дома и готовился, ходил лишь в небольшой ресторанчик, куда меня устроил тот же Чернышев, [где] за один франк я получал обед из двух блюд, а по воскресеньям и со сладким. Ресторанчик с претенциозным названием «Белль вю»[528]528
  Belle vue – красивый вид (фр.).


[Закрыть] содержал доктор Биндлер, сломавший себе ногу и руку, и таким калекой он сидел в своем глубоком кресле, заботливо встречая студентов. Свою практику он вынужден был бросить и весь отдался делу питания небольшой группы студентов – постоянных его клиентов. Половину этой группы составляли студенты Политехникума и студенты из русской колонии, причем под словами «русская колония» нужно считать также и входивших сюда и поляков.

Цюрих. Фото конца XIX в.

Экзамены прошли удачно, и я был зачислен студентом архитектурного отделения с правом посещать лекции по высшей математике, по истории философии и другим дисциплинам в оставшиеся у меня часы, так как я был освобожден от рисования и некоторых предметов по архитектуре, но с обязательством сдать месячные зачеты.

С особым, затаенно радостным чувством вышел я, зачисленный студентом Цюрихского Политехникума, на террасу главного входа. Был светлый, ясный осенний день. Пока готовился к страшному для меня экзамену, я еще не осматривал город. Теперь же я со спокойной душой озирал расстилающийся внизу город. Политехникум и ряд отдельных его научных учреждений, а также университет, занимавший тогда одну часть здания Политехникума, были расположены на горе Цюрихберг. Учебный городок с рядом тихих улиц, с садами представлялся действительно отдельным миром. Здесь царила тишина, тогда даже не было трамвая, и улочка, где я жил, была одной из окраинных. Внизу расстилался город, развернувшийся и по долине речки Лиммат и вдоль берегов Цюрихского озера, такого ясного, тихого и такого голубого. <Синеющие холмы с виноградниками окружали озеро, с белеющими городками в садах, один неподалеку от другого, все эти Бендликоны, Цолликоны, Витиконы и пр.; эти окончания названий городов на “кон” означали на старом швейцарском наречии “поселок”>[529]529
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 161.


[Закрыть]. Далеко влево островок Уфенау вдался в озеро, там умер последний швейцарский рыцарь Ульрих фон Гуттен, воинственный вождь гуманизма; выше на горизонте снеговая линия центральных Альп.

Здание Политехникума, окруженное тополями, возвышалось акрополем над этой нагорной частью города, называемой Оберштрасс. Внутри здания Политехникума дворик с кипарисами и под ними скамьи, где приятно было отдыхать после лекций, в сладкой дремоте слушая журчанье тонкой струи фонтана. Особое ощущение свободы, ведь я в земле «счастливых швейцаров» (Карамзин)[530]530
  Фраза целиком звучит так: «Щастливые Швейцары! всякий ли день, всякой ли час благодарите вы Небо за свое щастие, живучи в объятиях престной Натуры, под благодетельными законами братского союза, в простоте нравов, и служа одному Богу?» (Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Литературные памятники. Л., 1984. С. 102).


[Закрыть], думалось тогда мне, вырвавшемуся из далекой глухой Уфы.

При моем приеме ректор долго отыскивал Уфу – эту точку на висевшей в кабинете карте Европы.

– О! – удивился он.

Начались лекции. Совершенно новое по характеру преподавание, по объему курса и по всему окружению. Первые лекции проходили для меня в каком-то чаду, и только упорным трудом я добился того, что смог успешно их записывать и быстро схватывать речь в большинстве случаев четкой дикции.

Начинались занятия в восемь часов и продолжались до 12, затем до трех часов обеденный перерыв, быстро спускался в город по проволочной железной дороге, находившейся у самого здания Политехникума. Застекленная будочка, железный ящикоподобный вагончик, скамьи одна другой выше, кондуктор, он же и кассир в синей куртке с постоянным приветствием «грюссе (здравствуйте!)» – за 10 сантимов вы внизу. <В одной из узких улочек, старых, еще средневековых, находились излюбленные студентами ресторанчики вроде… или… где за один франк можно было скромно пообедать, да за двадцать сантимов выпить хорошего темного мюнхенского пива, слабого алкоголем, но очень сытного. Позволялась иногда (редко) роскошь в виде двух десятых литра местного дешевого красного вина – и снова наверх>[531]531
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 162.


[Закрыть].

Цюрих. На фоне холма – здание Политехникума. Фото конца XIX в.

В обеденный перерыв успевали забежать в студенческую читальню, устроенную в подвальном этаже, или в залы, где было богатейшее собрание гравюр.

С трех до 6 часов опять лекции.

А после спешишь домой, покупая по дороге горячую колбасу (шюблинг) к вечернему чаю. Вечером нужно разобраться в записях лекций, подчертить проект и читать, читать, много нужно было читать.

Цюрихский Политехникум. Фото конца XIX в.

Едучи за границу, я решил не читать по-русски, чтобы скорее научиться немецкому языку, но как трудно было воздержаться от впервые попавших в мои руки изданий, бывших в России запрещенными. С жадностью набросился прежде всего на Герцена. Еще учась в Москве, я прочел «Былое и думы»[532]532
  Герцен А.И. Былое и думы (1868).


[Закрыть] и теперь вновь упивался замечательным писателем в немногие вечерние свободные от занятий часы.

В субботу лекции заканчивались в полдень, и Политехникум запирался до утра понедельника. Тогда я любил шататься по городу, а вечером за один франк шел слушать симфонические концерты в «Тоннгалле», тогда еще старом деревянном одноэтажном с хорами здании, где происходили и конгрессы[533]533
  Новое здание концертного зала «Tonhalle Zurich», отличающееся прекрасной акустикой, было построено в 1895 г.


[Закрыть].

Сидели и слушали за длинными столами и студенты, и профессора, запивая кружкой пива отличную музыку. В соседнем здании, сравнительно новом, нарядном, шла опера, но этот городской театр был почти недоступен для меня, чаще же бывал я в дешевом небольшом драматическом театре «Платте», где, между прочим, шла «Власть тьмы»[534]534
  Первое драматическое произведение писателя. Толстой Л.Н. «Власть тьмы, или Коготок увяз – всей птичке пропасть» (1886). До 1895 г. пьеса была запрещена к постановке в России. Однако в 1890 г. она была поставлена на домашней сцене в семье Приселковых в Петербурге. Пьеса шла и на зарубежных подмостках: в 1888 г. она была показана в Свободном театре А. Антуана в Париже, в 1890 г. – в Свободном театре О. Брама в Берлине; ставилась также в театрах Италии, Швейцарии, Голландии.


[Закрыть] Толстого. Наивная игра с уродливыми декорациями вроде избы, где во всю высоту сцены был картонный самовар объемом в солидную сорокаведерную бочку; мужички ходили в избе в шляпах вроде итальянских; [судя] по сохранившейся у меня афише, имена были извращенными: Акулина – «Акулиуре», Анютка – «Ауютка» и т. п. Нелеп был и перевод. Наряду с таким спектаклем, вызвавшим бурное негодование русских, были поставлены отрывки из «Бориса Годунова» в хорошем переводе Фидлера[535]535
  Трагедия А.С. Пушкина «Борис Годунов» (1825) была переведена Ф.Ф. Фидлером и издана в Лейпциге в 1887 г.


[Закрыть], сохранившего размер пушкинского стиха, но тоже в убогой обстановке. Швейцарская публика тупо воспринимала эти русские пьесы.

Высшая техническая школа в Цюрихе. Фото начала XX в.

Воскресные дни отдавались загородным прогулкам или поездкам по швейцарским городкам, когда столбики пятифранковиков еще не приходили к концу. Поездки и прогулки были всегда с альбомом и акварелью.

Из России я привез с собой только одну русскую книгу – однотомник Пушкина в павленковском издании[536]536
  Имеется в виду однотомное полное собрание стихотворений А.С. Пушкина под ред. А.М. Скабичевского, изданное Ф.Ф. Павленковым к юбилею поэта. (СПб., 1887).


[Закрыть]. В сумрачные дни зимы, т. е. декабря и января, под дождь было отрадно прочесть и о родной осенней поре и еще более вспомнить русскую зимку…

Цюрих. Швейцарский государственный музей. Фото конца XIX в.

Весь уклад жизни этой нагорной части города был рассчитан на жизнь ученого городка. Студентов числилось немало: тысяча студентов Политехникума, восемьсот – университета, да еще многочисленные вольнослушатели, которым двери аудиторий были широко открыты. Домики, расположенные вблизи Политехникума, только и жили сдачей комнат студентам и квартирами для профессоров, доцентов, лаборантов, которых в сумме было более семисот человек.

Неудовлетворенная постоянная жажда знаний, упорное стремление к систематическому образованию потянули меня и на те лекции, какие я смог захватить по распределению своих обязательный часов. Было необременительным выбрать несколько часов на заманчивые курсы, было возможно, так как проектировал и чертил я быстро, а рисование было слишком элементарным для меня, и я был от него освобожден. Меня прельщали математический факультет Политехникума и общефилософский курс, включая сюда и историю литературы. <Захотелось послушать философа Авенариуса, но его ужасающая терминология отпугивала многих>[537]537
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 165.


[Закрыть]. Но более всего меня тянуло к знаменитому Фидлеру[538]538
  Речь идет о В.-О. Фидлере.


[Закрыть], читавшему курс неевклидовой геометрии Лобачевского.

Цюрих. Зал Швейцарского государственного музея. Фото конца XIX в.

Большинство лекций шло на немецком языке, частью на французском, обязательном даже в средних школах Швейцарии, и моя хозяйка, типичная швейцарка, знала французский язык. Но только старики-профессора упорно гудели на своем швейцарском диалекте с его грубым произношением, столь распространенным в цюрихском народе, где даже счет денег вели не на сантимы, а еще на раппы[539]539
  Сантим – денежный знак Швейцарии, выпускавшийся с 1850 г. в виде монет и равнявшийся ¹/₁₀₀ швейцарского франка. Рапп – швейцарская серебряная монета, имевшая хождение с XV в., также соответствующая ¹/₁₀₀ франка.


[Закрыть]. <Был еще эпизодический курс астрономии Jones1а из калифорнийской обсерватории “Теория солнца”, читавшийся небольшой группе математиков на английском языке >[540]540
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 166.


[Закрыть].

Наше строительное отделение украшалось знаменитым Риттером, бывшим раньше профессором Рижского политехникума и теперь читавшего здесь, на инженерном отделении, статику сооружений и мосты.

Знаменитый астроном Вольф, директор Цюрихской обсерватории, читал для желающих описательную астрономию и охотно возился с большим рефрактором[541]541
  Рефрактор – телескоп, в котором изображения светил создаются преломлением световых лучей в линзовом объективе.


[Закрыть] в ночные часы, вылавливая в бездонной, черной глубине неба нужные светила. Но той же осенью мы его торжественно хоронили[542]542
  Р. Вольф скончался 6 декабря 1893 г.


[Закрыть].

Увлекательно читал Альбрехт историю античной литературы, а у нас, строителей, славился проф[ессор] Висс, необыкновенно методически излагавший высший анализ и для любителей математической философии – теорию вероятностей.

В годы моего пребывания в Цюрихе был в России юбилей Н.И. Лобачевского[543]543
  В 1892 г. в России и в других странах широко отмечалось 100-летие со дня рождения Н.И. Лобачевского.


[Закрыть]. Величайшего русского геометра почтил и Политехникум. <Еще в дни моего пребывания в Казани я, уже зная алгебру, познакомился с “теорией параллельных линий” и основами “воображаемой” геометрии Лобачевского>[544]544
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 166.


[Закрыть]. Из Цюриха я списался с профессором Казанского университета Васильевым, которого я знал по его курсу теории вероятности. Он прислал мне программы чествования памяти Лобачевского[545]545
  Ординарный профессор Казанского университета А.В. Васильев с 1890-х гг. широко пропагандировал идеи Н.И. Лобачевского в области геометрии, принял участие в организации торжественного празднования 100-летия Лобачевского в Казани и издании «Полного собрания сочинений по геометрии» Н.И. Лобачевского (1883–1886), опубликовал ряд статей о Лобачевском, его биографию (1914).


[Закрыть] и, между прочим, написал о студенте Цюрихского Политехникума, интересующемся геометрией Лобачевского, в Америку профессору Техасского университета Гальстеду, также работавшему в этой области; неожиданно я получил от Гальстеда любезное письмо и его изящно изданную книжечку «О началах геометрии Лобачевского».

В числе приватных лекций я уже слушал Фидлера, читавшего курс неевклидовой геометрии. К нему я отнес переведенные на немецкий язык казанские программы чествования. Было устроено торжественное заседание в клубе ученых, а в местном журнале «Zeitschrift für reine mathematik»[546]546
  «Zeitschrift für reine mathematik» – «Журнал чистой математики» (нем.).


[Закрыть][547]547
  Вероятно, речь идет о старейшем математическом периодическом издании «Journal für die reine und angewandte Mathematik» («Жунал чистой и прикладной математики» (нем.)), который был создан в 1826 г. немецким математиком и инженером А. Крелле.


[Закрыть] я поместил заметку, а позже, уже будучи в Одессе на каникулах, написал для журнала «Вестник опытной физики и элементарной математики»[548]548
  «Вестник опытной физики и элементарной математики» (Киев – Одесса; 1886–1917) – научно-популярный журнал; издатель В.А. Гернет, редактор и издатель до 1898 г. Э.К. Шпачинский.


[Закрыть], издаваемого Шпачинским, краткую биографию нашего гениального Н.И. Лобачевского[549]549
  Бондаренко И. Н.И. Лобачевский // Вестник опытной физики и элементарной математики. Одесса, 1893. Вып. 173. С. 97–103.


[Закрыть].

Цюрих. Зал Швейцарского государственного музея. Фото конца XIX в.

Состав студентов был разнообразен и разноязычен. Два индуса завершали список студентов по национальностям. Но в этой разноплеменной массе выделялись ярко очерченные отдельные группы. Старательные немцы, объединенные в корпорации, немногие швейцарцы, углубленные англичане, одинокие французы, голландцы, испанцы и характерные, сразу заметные русские, колония которых была наиболее многолюдной. <Со всего света съехались жаждущие у этого могучего источника>[550]550
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 167.


[Закрыть].

Не блестящей репутацией пользовалась наша русская колония среди цюрихских граждан. Тихие швейцарцы с их ограниченными интересами, с крепко установившимися мещанско-буржуазными обычаями, сдержанные, свято чтущие порядок до тупости – изумленно досадовали и негодовали, глядя на нас, вырвавшихся из царской России и перенесших в тихий Оберштрасс буйную шумливость вечеров с Бронной, Козихи[551]551
  Район Большого и Малого Козихинских пер. в Москве.


[Закрыть] и Васильевского острова. Цюрих просыпался рано; школы, банки, магазины начинали свою жизнь в 8 часов утра, но к одиннадцати часам город оканчивал свою жизнь, и этот «полицейштунде»[552]552
  Polizeistunde – полицейский час (нем.).


[Закрыть] был законом, когда не разрешалось громко говорить, шуметь в квартирах и на улицах. К этому было трудно привыкнуть, <за горячими спорами не замечая часов>[553]553
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 168.


[Закрыть].

Бедность русских студентов была очень заметна на фоне скромно, но корректно и чистоплотно одетой толпы горожан и иностранного студенчества.

Живя и учась в Москве, я не знал белых воротничков и носил ситцевые рубашки с отложным воротом и шнурком с кистями в виде галстука, что считалось нарядным, а то ограничивался и обычной косовороткой. В таком виде явился я к Чернышеву, одевшему меня тотчас же в манишку с белым воротничком и темным галстуком. Пришлось подтянуться с костюмом. <Обратной, показной стороной, чисто внешним щегольством отличалась польская колония, наиболее же многолюдной была тогда русская колония>[554]554
  Там же.


[Закрыть].

Нам, русским, были дороги культурные устремления вроде пионеров медицинского образования, первых женщин-врачей, обучавшихся в Цюрихе еще в восьмидесятых годах прошлого столетия – Кашеваровой и Сусловой[555]555
  В.А. Руднева-Кашеварова окончила курс Медико-хирургической академии в Петербурге в 1868 г. Н.П. Суслова училась на медицинском факультете Цюрихского университета, который окончила в1867 г., там же она защитила диссертацию, а с 1869 г. занималась частной практикой в России.


[Закрыть]. В Цюрих приехал и профессор Московского университета Ф.Ф. Эрисман, исключенный реакционным министром народного просвещения. Впоследствии Эрисман занял видное место в городском правлении. <Здесь же жил и М.М. Ковалевский, и Мечников, и много других светлых голов>[556]556
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 169.


[Закрыть].

Но более всего может гордиться Цюрих тем, что в нем в 1895 [году] жил наш великий В.И. Ленин[557]557
  Бондаренко ошибается – В.И. Ленин жил в Цюрихе позднее – в 1902 и 1916–1917 гг.


[Закрыть].

Долголетние традиции сделали Цюрих обетованной землей изгнанников, а его культурные сокровища и удобная жизнь всегда притягивали к себе ищущих света науки. Еще в XII веке Цюрих служил местом спасения изгнанников невольных и добровольных. Арнольд Брешианский – этот средневековый реформатор поселился здесь, изгнанный из Франции. <Цюрих в это время был лучшим городом Швабии, и на холме Линденхоф, за стенами, строенными римлянами, был бург с королевским дворцом (Lindenhof), и стоял собор Фраумюнстер, где Арнольд>[558]558
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 169.


[Закрыть] в своих проповедях сеял дух свободы[559]559
  Арнольд Брешианский несколько лет жил в Цюрихе, вел борьбу против высших иерархов Церкви, проповедовал, что духовные лица не должны обладать богатствами и светской властью.


[Закрыть].

Вена. Ринг. Открытка начала XX в.

Через Чернышева я познакомился с Аксельродами, жившими близ Политехникума, [на] Университетштрассе, где имели кефирное заведение. У них я встречал Розу Люксембург, слушавшую в те годы лекции по политической экономии в университете и работавшую над диссертацией о рабочем движении в Польше. Маленького роста, сутулая, с большой умной головой, она поражала своим ясным умом и яркой логической речью. В доме, где я жил, этажом выше, жила ее подруга А.М. Гордон; Гордон часто спускалась ко мне и старалась просвещать меня в политических вопросах. <Поглощенный своими занятиями, я даже рисовал редко и к политическим наукам был скользяще равнодушен. Хватать верхушки, “лизнуть шилом потоки”, бросать заученные фразы чужих мыслей я не хотел, изучать же серьезно политическую экономию у меня не хватало времени.

Привел Чернышев как-то вечером ко мне Владимира Бурцева, как земляка. Бурцев был родом из города Бирска (уездный город Уфимской губ.), учился в Уфимской гимназии, но знакомы мы не были. В русской колонии называли Бурцева почему-то “зайцем”;

действительно, в нем было что-то лопоухое и какое-то заячье скаканье, даже в походке и в речах. После двух, трех чаепитий у меня с хрипящими речами, с плевками, с пением, Бурцев куда-то исчез, и я увидел его лишь много позже в Москве в 1905 г., столкнувшись с ним в библиотеке Исторического музея. Больше я его не встречал. Неинтересный он был, да и в русской колонии к нему относились с осторожностью>[560]560
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 170.


[Закрыть]. Из русских знал я серьезного с солидным брюшком профессора Зверинцева, геолога. Его восторженные отзывы о знаменитом профессоре-геологе Гейме меня заинтересовали. Гейм был другом Ницше, тогда находившемся в нервной клинике близ Цюриха, в Винтертуре. Гейм – энтузиаст-геолог летом начинал свои лекции в 7 часов утра и во время них умудрялся пропагандировать ученье своего друга. Но к философии Ницше меня не тянуло.

Знавал я также математика Шохор-Троцкого и химика Бишлера, бывшего уже тогда приват-доцентом университета.

Сошелся же я очень близко с Берштоком. Бедный еврей из Минского уезда, он оканчивал Цюрихский университет по медицинскому факультету и получил место врача в небольшом городке в Тифентале, недалеко от Цюриха, куда я иногда ездил к нему в гости в субботу вечером, на воскресенье. Бершток выезжал за мной на станцию в кабриолете. Ехали мы живописной долиной, так оправдывающей свое название Tiefes Tal[561]561
  Tiefes Tal – Глубокая долина (нем.).


[Закрыть]. Был он тогда одинокий, и мы обычно ужинали в ресторанчике, затягивая подолгу нашу беседу. Как-то мы, горячо рассказывая друг другу о встречах и впечатлениях, много смеялись. Бершток был большим юмористом и умело читал шуточные стихи.