Текст книги "Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1"

Чижов основал Архангельское пароходство и пароходство по Северному Ледовитому океану, затем состоял во главе акционерного железнодорожного предприятия, открывшего в 1863 году первую дорогу Ярославской линии (пока от Москвы до Сергиева)[850]850
  Следует уточнить, что Московско-Троицкая железная дорога – железнодорожная магистраль от Москвы до Сергиева Посада (70 км) – была открыта 18 августа 1862 г.


[Закрыть]. Свои миллионы он завещал на промышленные училища на своей родине – [в] Костромской губернии, поручив наблюдение за выполнением этого дела своим душеприказчикам С.И. Мамонтову и А.Д. Поленову (брату художника).

Особняк Гунста в Староконюшенном переулке. Фото начала XX в.

Чижов учил С.И. быть дельцом и вместе с тем не считать деньги основной целью жизни, а лишь одним из средств к развитию широкой деятельности.

Деятельность Мамонтова развертывается в сторону сооружения Донецкой железной дороги и железной дороги от Ярославля до Костромы под руководством того же Чижова. После первоначальной установки проблемы Донбасса и проведения Московско-Донецкой ж[елезной] д[ороги] С.И. Мамонтов становится председателем правления Ярославской дороги (1880–1883 гг.).

В то же время он мечтает об оживлении Севера, совершает поездки в Вологду, Архангельск, на Мурман, поездку по Сухоне и Двине; министр Витте чрезвычайно поощрял его в развитии железнодорожного хозяйства, а это хозяйство подкрепляется подсобными предприятиями, как, например, вагоностроительным заводом в Мытищах, Невским судостроительным механическим заводом и Александровским сталелитейным заводом. В то же время осуществляется завещание Чижова: в Костроме возникают нижнее и среднее химико-техническое и механико-техническое училища с мастерскими. Ремесленное училище было выстроено в г[ороде] Макарьеве (на Унже), в гор[оде] Чухломе появились сельскохозяйственное училище и механико-промышленное училище; строились пароходы для коммуникации и обслуживания этих городов и пр. И тогда Мамонтов поручает художникам ряд работ. К. Коровин и М. Врубель пишут фреску в церкви в Костроме (что на «Глинище») на тему хождения по водам[851]851
  Следует уточнить, что в апреле-мае 1890 г. К.А. Коровин и В.А. Серов вместе работали над картиной на тему «Хождение Спасителя по водам» для Богородицкой церкви в Костроме, один из трех престолов которой освящен во имя святых бессребреников Космы и Дамиана (Козмодемьянская на Гноище, Московская ул.; 1775; наименование «на Гноище» стало добавляться к названию храма после эпидемии чумы, когда здесь складывались тела людей, которых не успевали хоронить; храм закрыт в 1936 г. и вскоре разрушен. В начале 1960-х гг. на его месте построен жилой дом). Церковь находилась в приходе Новой Костромской льняной мануфактуры П.М. и С.М. Третьяковых, Н.К. Кашина. В.А. Серов писал Христа, К.А. Коровин – озеро и все остальное. Картина хранится в ГРМ.


[Закрыть]. (Эскиз в Третьяковской галерее.) В. Серов пишет фреску в Центральном костромском училище[852]852
  Сведений о фреске В.А. Серова, написанной для училища в Костроме, найти не удалось. Известно, что художник во время пребывания в Костроме выполнил два портрета, один из которых находится в настоящее время в Картинной галерее Армении и атрибутирован как портрет неизвестной, возможно, жены директора Костромской мануфактуры (1890).


[Закрыть].

Разворачивается учреждение «Северного домостроительного общества», и в 1898 г. объявляется конкурс на перестройку гостиницы «Метрополь», где предполагалось построить первоклассный европейский отель и грандиозный театр – на 2650 зрителей с внутренней художественной отделкой по рисункам Васнецова, Коровина и Врубеля; намечался ресторанный зал отеля в стиле русской палаты с рисунками Васнецова.

Предполагалось устройство в этом здании большого зала для картинных выставок, зимнего сада со скейтинг-рингом; главный подъезд к театру намечался с Театральной площади. На постройку намечено было выделить 1,5 миллиона рублей.

Постройка была начата, но затем была прервана вследствие суда над Мамонтовым. Закончилась постройка «Метрополя» уже по иному плану и другими лицами[853]853
  В 1898 г. С.И. Мамонтов организовал Северное домостроительное общество для возведения на продажу особняков в центре Москвы и осуществления общественно заметных построек. Первым сооружением такого рода должен был стать «Метрополь» – гостиница нового типа, оснащенная всеми техническими новинками, которая помимо комфорта должна была предоставлять постояльцам возможности для разнообразного досуга. В «Метрополе» был спланирован зимний сад, многочисленные залы для выставок, маскарадов и танцевальных вечеров, рестораны, магазины и шестиярусный оперный театр на три тысячи зрителей, в котором С.И. Мамонтов предполагал разместить свою частную оперу.
  Главный архитектор Северного домостроительного общества Л.Н. Кекушев разработал планировку будущего комплекса. Но Мамонтов разорился, и финальный вариант «Метрополя» стал значительно скромнее. Владельцем будущего здания вскоре стало Санкт-Петербургское общество страхований, а «северяне» во главе с Мамонтовым остались подрядчиками-строителями. В 1899 г. был объявлен международный конкурс на фасад «Метрополя», жюри которого присудило первую премию проекту Л.Н. Кекушева, но в процессе строительства проект фасадов был скорректирован – в проект Кекушева были добавлены некоторые идеи и детали проекта архитектора Вильяма Валькота, получившего на конкурсе четвертое место.


[Закрыть].

В то же время начиналась перестройка старого здания Ярославского вокзала. Устроен был перрон с колонками из лабрадора[854]854
  Эту часть здания – восточное крыло вокзала и новый перрон в 1895–1896 гг. построил архитектор Л.Н. Кекушев. (Нащокина М.В. Московский архитектор Лев Кекушев. СПб., 2012. С. 117–121.)


[Закрыть]. Были заказаны панно художнику К.А. Коровину, В.В. Переплетчикову, Н.В. Досекину и Н.А. Клодту, командированным на Север[855]855
  См. примеч. 1. Заказ С.И. Мамонтова был вызван его интересом к освоению северных земель. Планируя провести до Архангельска ветвь железной дороги, С.И. Мамонтов посетил этот край с министром финансов С.Ю. Витте, а затем в 1894 г. отправил туда К.А. Коровина и В.А. Серова. Маршрут путешествия художников пролегал из Москвы через Ярославль, Вологду, по рекам Сухоне и Северной Двине до Архангельска, Мурманска, затем до норвежского мыса Норд-Кап и городка Трондхейм, через Стокгольм, Гельсингфорс (Хельсинки), а затем через Петербург они вернулись в Москву.


[Закрыть].

Но вот возникает процесс – «Дело Мамонтова» как результат колоссальной интриги и грязной предательской роли Витте. В июле 1899 года арест С.И. Мамонтова, суд с блестящим оправданием, но и потеря огромного состояния, и блестящая деятельность С.И. Мамонтова была безжалостно прервана[856]856
  Дело С.И. Мамонтова имело большой общественный резонанс. В 1890-х гг. С.И. Мамонтов решил создать объединение промышленных и транспортных предприятий, для чего были куплены и арендованы несколько заводов. В августе 1898 г. С.И. Мамонтов продал 1650 акций Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги Международному банку и получил специальную ссуду под залог акций и векселей, принадлежащих ему и его родственникам. Деньги были необходимы для реконструкции заводов. Нарушая закон, он переводил деньги для объединения и реконструкции заводов со счетов других предприятий и надеялся покрыть расходы путем получения государственной концессии на постройку магистрали Петербург – Вятка. В июне 1899 г. С.И. Мамонтов не смог расплатиться с Международным банком и другими кредиторами. Министерство финансов назначило ревизию, дело было доведено до суда и С.И. Мамонтов был арестован. Не последнюю роль в этом деле сыграла позиция министра финансов С.Ю. Витте, который выступил за то, чтобы отобрать у него концессию. Несколько месяцев С.И. Мамонтов провел в Таганской тюрьме, его имущество было описано и распродано по ценам, ниже рыночных. Все долги были погашены. Следствие установило, что Савва Иванович не присваивал денег, присяжными он был оправдан. Однако в ходе процесса он потерял все деньги и не захотел дальше заниматься предпринимательской деятельностью в сфере железнодорожного строительства, хотя такие предложения, в том числе от Витте, ему поступили.


[Закрыть].

Мурман. Териберкская колония. Открытка конца XIX в.

Оценку железнодорожной деятельности в свое время дал Витте, он же и свалил Мамонтова.

Мамонтов оказался на скамье подсудимых якобы за растраты на Ярославской железной дороге. Громкий процесс, тянувшийся семь дней, привлекший всю интеллигентную Москву в Митрофаньевский зал здания судебных установлений в Кремле (теперь дом Правительства)[857]857
  Здание московских судебных установлений – Сенатский дворец в Кремле (1776–1787, архитектор М.Ф. Казаков). В советское время – дом Правительства СССР, в настоящее время – резиденция Президента РФ.


[Закрыть]. Блестящие речи защитников и потрясающая речь знаменитого адвоката Ф.И. Плевако, этого «московского златоуста», который восклицал: «Кого мы судим? Мы судим С.И. Мамонтова, человека идеи, глубокого художника с такой фантазией, о которой мы с Вами не имеем понятия, а его глубокая правда не только в словах, но и в его глазах – и мы пришли судить Мамонтова…»

Конечно, было полное оправдание Мамонтова, но процесс разорил его, и, без сомнения, это разорение он поправил бы, но Мамонтов был слишком оскорблен и горделиво отошел от большой общественной работы.

Последовавшее после приглашение Мамонтова со стороны Витте принять непосредственное участие в постройке Северной железной дороги (линии Петербург – Вятка) уже не могло его увлечь.

В 1901–1902 гг. я встретил Мамонтова в Петербурге вместе с Малининым и французом, приехавшим из-за границы для переговоров о концессии. Мамонтов говорил, что он не питает доверия к этой затее, так как он не верит больше Витте: «Помилуйте – человек меня раздел донага, а теперь желает сразу облечь во фрак».

Между прочим, была характерная черта у Мамонтова, он избегал говорить о людях, которые сделали ему какое-либо зло. Так, по отношению к Витте только констатировал очевидную неблаговидность его поступков, а сидя в тюрьме до своего суда, лепил небольшие плакетки[858]858
  Плакета (плакет, плакетка от фр. Plaquette – дощечка) – памятная или декоративная медаль, имеющая форму многоугольника (с четырьмя углами и более).


[Закрыть], барельефы и, между прочим, вылепил и Витте, и барельеф Римского-Корсакова. Последний был подарен мне и мною передан в музей Чайковского в Клину[859]859
  Государственный мемориальный музыкальный музей-заповедник имени П.И. Чайковского (1897, Клин, ул. Чайковского, 48) – старейший мемориальный музыкальный музей в России, принадлежал Московскому отделению РМО (с 1916), национализирован в 1921 г.


[Закрыть]. Между прочим, давал меткую характеристику Витте, как человека в художественном образовании нисколько не грешного, но умницу. Мамонтов рассказывал: «Как-то мы с Витте возвращались из Парижа, заехали в Амстердам и прошли по музею. Я видел, что Витте в искусстве совершенно ничего не понимает, и говорил ему о ценности полотен Рембрандта, отмечая выдающиеся. На другой день опять зашли в музей, и Витте уже бросал замечания о каком-то из полотен Рембрандта, буквально повторяя мое определение, но сказал это с убедительностью подлинного знатока живописи».

Ссора Мамонтова с Витте началась из-за интриг по поводу железнодорожных концессий, когда враги С.И. почувствовали в нем крупную величину и опасного соперника, отстаивавшего свои русские интересы и не допускавшего банковских хищников международного капитала к русскому делу. Была молва, что в одной из интриг была замешана <Матильда>[860]860
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 129.


[Закрыть], жена Витте, которая желала получить взятку при передаче ему концессии в размере 200 тысяч рублей. С.И., будучи всегда противником всякого рода взяток, конечно, взятки не дал. Отсюда затаенная злоба, [которая] без сомнения, могла послужить одной из причин внезапного поворота фронта Витте от Мамонтова, поворота столь неожиданного, что даже Совет министров не мог понять, как могла сразу измениться позиция председателя Совета по отношению к человеку, начинания которого всегда он отстаивал.

В забытом краю. (Мурман). Открытка конца XIX в.

Совершенно неожиданным событием была для нас эта беда… <Зашел к Коровину и вижу необычайную картину: на полу сидит Коровин, перед ним большой баул, наполненный всяким хламом, вроде белья, лоскутов парчи, книг и бумаг. Коровин нервно и бегло прочитывал письма и записки и рвал их.

– Какой ужас! – говорил Коровин, – еще вчера вечером Савву Ивановича арестовали и посадили в тюрьму! Надо скорее уничтожить все его письма и записки, а то еще обыск может быть, и как раз попадешь тоже в тюрьму. Я не знал, что С.И. такой “жулик”, – и это сказал легкомысленный Коровин!!! Трусостью обладал Коровин поразительной>[861]861
  Там же. Л. 130.


[Закрыть].

Обширного диапазона практическая железнодорожная деятельность не заглушила клокотавшего художественного темперамента Мамонтова. Богато одаренная его натура счастливо совмещала способность охватить сущность железнодорожного строительства и проникновенный интерес к искусству, как своему, тоже кровному делу.

Проявление интереса к театру началось еще в молодые годы, в годы пребывания в Милане, Риме и Париже.

Вернувшись из заграничной поездки в 1878 г., Мамонтов устраивает в своем доме на Садовой и в подмосковном имении Абрамцеве домашние спектакли. <Это не были ординарные любительские спектакли, а глубоко прочувствованные художественные эскизы театрального выполнения облюбованных тем. Не рискуя браться за капитальные сценические произведения, Мамонтов сам начал писать их, шуточные комедии и водевили, где часто действующие лица выводили сами себя. Художника Поленова играл художник Поленов, Сурикова изображал Суриков и т. д.>[862]862
  Там же. Л. 131.


[Закрыть]. Здесь же, на этих подмостках на Садовой, в тесном кругу своей семьи, при участии еще юного Константина Сергеевича Станиславского впервые была поставлена очаровательная весенняя сказка Островского «Снегурочка»[863]863
  Островский А.Н. «Снегурочка» («Весенняя сказка»). Пьеса-сказка (окончена драматургом, напечатана в журнале «Вестник Европы» № 9 и поставлена в Большом театре, 1873).


[Закрыть].

Москва в ту эпоху была еще слишком малолюдна в отношении художественной культуры. Наперечет были художники-профессионалы и люди, понимающие искусство. Только что было организовано Московское художественное общество[864]864
  Московское художественное общество (1843–1918) – организация меценатов, собирателей предметов искусства, искусствоведов, основной задачей которого было предоставление возможности получения художественного образования молодежи из провинции и поддержка культурного развития общества. С этой целью при обществе было создано Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В состав совета общества в разное время входили известные политики, меценаты, деятели культуры и искусства; содействие работе общества оказывали С.Т. Морозов, И.С. Остроухов, И.Е. Цветков, князь Ф.Ф. Юсупов. Члены общества организовали сбор денег для училища и получали государственную субсидию, благодаря обществу в училище регулярно проводились выставки.


[Закрыть], куда вступил членом С.И. Мамонтов и где был круг молодых художников, ищущих и талантливых. А.Д. Поленов, старший брат известного художника В.Д. [Поленова], ввел к Мамонтову и своего брата. Учеником Поленова был Коровин, друживший с Валентином Серовым, а также с молодым и болезненным Левитаном.

В. Васнецов, увлекавшийся и изучавший русское искусство, быстро очутился в лоне мамонтовского круга. Позднее В. Серов ввел в этот круг гениального Врубеля, вошли также Н.В. Неврев, И.С. Остроухов, Н.Д. Кузнецов, А.М. Васнецов и С.В. Малютин.

Все художественное оформление таких домашних спектаклей было делом рук перечисленных художников. «Снегурочка», поставленная с декорациями, написанными В. Васнецовым, была откровением и новым словом в области театральной культуры.

Шесть лет продолжались эти домашние спектакли, пока они не превратились в крепко организованное ядро Частной русской оперы[865]865
  См. примеч. 5 к гл. 13.


[Закрыть]. В это время С.И. подружился с Н.Г. Рубинштейном, основателем Московской консерватории.

В 1894 году был издан С.И. Мамонтовым альбом «Хроника нашего художественного кружка»[866]866
  «Хроника нашего художественнаго кружка». М., [издание С.И. Мамонтова в типографии А.И. Мамонтова], 1894. Издание альбома было приурочено к 15-летию Абрамцевского (Мамонтовского) художественного кружка (1878–1893) – неформального объединения представителей творческой интеллигенции, в основном московской, вокруг предпринимателя и мецената С.И. Мамонтова. Художники и любители искусств собирались летом в его подмосковном имении Абрамцево, в котором были организованы мастерские старинных художественных ремесел, ставились любительские спектакли (способствовавшие созданию в 1890-х гг. Московской частной русской оперы). В Абрамцевский кружок входили А.М. и В.М. Васнецовы, М.А. Врубель, К.А. Коровин, И.И. Левитан, М.В. Нестеров, В.Д. Поленов, В.А. Серов, К.С. Станиславский и др.


[Закрыть], где запечатлены великолепные рисунки декораций и костюмов постановок перечисленных художников, а также помещены драматические произведения, выполнявшиеся на сцене домашнего театра.

Архангельск. Набережная. Открытка конца XIX в.

Художники, окружавшие Мамонтова: В.Д. Поленов, В.И. Суриков, В.М. Васнецов, И.Е. Репин, Н.В. Неврев, Н.Д. Кузнецов – это были сверстники Мамонтова. К ним же следует отнести скульптора Антокольского, в мастерской которого появился еще в 1878 году Мамонтов, когда был в Риме, где в то же время пенсионерами Академии жили В. Поленов и М. Антокольский. Более молодое поколение составляли И.С. Остроухов, Константин Коровин, Аполлинарий Васнецов, Врубель, Серов, Левитан, бывал и Нестеров, а также декораторы, работавшие у Мамонтова, – Симов, Янов (писавший декорации к «Русалке»[867]867
  Даргомыжский А.С. «Русалка». Опера (1855).


[Закрыть]), и брат Антона Павловича Чехова – Николай Павлович Чехов и (после) С.В. Малютин.

Имение Мамонтова – Абрамцево было приобретено у Аксакова[868]868
  Следует уточнить, что имение Абрамцево было приобретено С.И. Мамонтовым в 1870 г. у дочери С.Т. Аксакова – Софьи Сергеевны Аксаковой.


[Закрыть]. Это имение воспето С.Т. Аксаковым в его воспоминаниях о Гоголе и др., не однажды побывавших там; Абрамцево было быстро превращено Мамонтовым в своеобразный художественный уголок – «русский Барбизон»[869]869
  Абрамцево сравнивается с деревней Барбизон, находившейся на севере центральной части Франции, которая дала имя так называемой Барбизонской школе французских художников. С началом железнодорожного сообщения между Парижем и Барбизоном (путь занимал 90 минут на поезде) сюда стали приезжать художники из столицы на полевые сессии. Художники Барбизона создавали преимущественно пейзажи, были предтечами импрессионистов и оказали огромное влияние на развитие пейзажной живописи в Европе.


[Закрыть].

Вся плеяда художественного окружения в летние месяцы приезжала, гостила в Абрамцево, куда постоянно наезжал вечно действенный, вечно неутомимый С.И. и где продолжалась та же художественная жизнь. Там создавался альбом, в котором находятся очаровательные рисунки и портреты Серова, Васнецова и др. Там писал Репин свои «Проводы новобранца»[870]870
  Репин И.Е. «Проводы новобранца» (ГРМ, 1879).


[Закрыть], там писал Серов «Девушку с персиками»[871]871
  Серов В.А. «Девочка с персиками» (ГТГ, 1887).


[Закрыть] (дочь Мамонтова Вера). Там С.И. Мамонтов занимался скульптурой, работая над бюстами Сурикова, Поленова и др. Там впервые [изготовилась] керамика высокого качества – абрамцевская майолика[872]872
  Майолика (от итал. Maiolica – Мальорка) – разновидность керамики, изготавливаемой из обожженной глины (отходов фаянса) с использованием расписной глазури. В Италию майолика попала из мавританской Испании через остров Мальорку, от названия которого произошел термин «майолика». В 1889 г. С.И. Мамонтов открыл в имении Абрамцево гончарную мастерскую, где изготовливалась керамика, покрытая поливой, майолика.


[Закрыть] – та очаровательная область, где Мамонтов впервые дал поразительный подбор красок, особенно с золотистым «люстром»[873]873
  Краски люстровые (люстры) представляют собой растворы органических соединений металлов и смол в органических растворителях и разбавитель для незолотосодержащих люстровых красок, представляющий собой смесь органических растворителей и эфирных масел. Люстровые краски применяются для декорирования глазурованных изделий из фарфора, фаянса, стекла путем нанесения на изделия пленки и ее последующего обжига.


[Закрыть]. Для этой майолики и Мамонтов, и художники лепили вазы, чашечки, изразцы для каминов и всякую мелочь.

Там же сын Мамонтова Андрей, так рано умерший, занимался архитектурой. Мамонтов затеял выстроить церковку[874]874
  Церковь Спаса Нерукотворного Образа (Абрамцево; 1881–1883, проект В.М. Васнецова и В.Д. Поленова, строил архитектор П.М. Самарин) – усадебный храм в неорусском стиле. Прообразом для него послужил храм Спаса на Нередице (XII в.) под Новгородом. Художниками Абрамцевского кружка были созданы иконы, иконостас, выполнены рисунки для внутреннего убранства храма. Позднее по эскизу В.М. Васнецова была достроена часовня над могилой А.С. Мамонтова, умершего в 1891 г.


[Закрыть], взяв за образец лучший перл русского зодчества новгородский [храм] Спас-Нередица[875]875
  Так у автора.


[Закрыть]. Это было совершенно новым явлением в области русской архитектуры. Такая интерпретация старой русской архитектуры вылилась в лаконическое, совершенное произведение, высоко стоящее над теми потугами наших архитекторов, которые преподносили русский стиль. Талантливый архитектор Гартман, о котором громогласные статьи писал Стасов, также нашел место себе в Абрамцеве, где выстроил, так называемую «Мастерскую», а другой новатор тогдашнего, так называемого «русского стиля» – архитектор Ропет построил баню в русском стиле. Вблизи, по сделанному наброску В. Васнецова была выстроена «Избушка на курьих ножках» – небольшая живописная беседка, очаровательный напев русской народной архитектуры[876]876
  Перечислены постройки усадьбы Абрамцево: Мастерская (1873, архитектор В.А. Гартман); Баня-теремок (1877–1878, архитектор И.П. Ропет); «Избушка на курьих ножках» (1883, по рисунку В.М. Васнецова).


[Закрыть].

Интуитивно Мамонтов понял неорганичность и надуманность архитектуры и Гартмана и Ропета и поэтому стремился к исканию тех форм, которые дал Васнецов в этой церковке, где старая правда архитектуры овеяна фантастикой хорошего русского художника.

В том же Абрамцеве часто происходили домашние спектакли, во флигелечке, где была устроена сцена. Зал был невелик, но посторонней публики не было, а свой круг был довольно тесен, и Мамонтовы всегда были радушны каждому приезду. Абрамцево постоянно навещали не только художники, но и писатели. Наезжали туда и Тургенев, наезжал и Полонский, наезжали и артисты.

Архангельск. Буря на Северной Двине. Открытка начала XХ в.

Там же, в Абрамцеве, по инициативе того же С.И. Мамонтова его жена, Елизавета Григорьевна, организовала мастерскую деревянной резьбы. Рисунки для этой мастерской изготовлялись сестрой Поленова Еленой Дмитриевной, Врубелем, М.В. Якунчиковой и другими.

Какое влияние оказывал Мамонтов на всю художественную колонию, лучше всего видно из прилагаемого письма ко мне И.Е. Репина (от 18-го февраля 1927 года) и его дочери Веры Ильиничны:

«Милостивый государь Илья Евграфович!

Бессовестно, злодейски я запоздал Вам своим ответом о Савве Ивановиче Мамонтове.

И главное, в такое беспокойное время, если и было что у меня от Саввы Ивановича, я порастерял. Могу только сообщить о нем Вам общее место, что в свое время было признаваемо нами – всеми его друзьями. Все мы жили в Абрамцеве, как дома, и все сходились во мнении, что Савва Иванович для всего оазиса искусства в Абрамцеве был освежающим, веселым, плодотворным дождем.

У Саввы Ивановича была масса дел капитальных, ответственных, постоянных. И вот, подобно всем людям дела, Савва Иванович ничего не откладывал и много занимался скульптурой – лепил бюсты со всех близких.

С.И. на перепутье заезжал домой в Абрамцево и, как истинный артист, сейчас же стремился к своим делам по главной страсти – начатым работам, главным образом, у него было много начатых бюстов.

В его доме, прославленном старожилами Аксаковыми и посещениями их современниками, знаменитыми славянофилами, с прибавлением Гоголя, Тургенева и многих других имен громкой известности. Там жили и мы, его современники, имевшие там свои мастерские и работавшие там самостоятельно в своем установленном порядке.

Здесь В.М. Васнецов в «Яшкином доме»[877]877
  «Яшкин дом» назван так потому, что он выстроен был маленькой Верушке и она так назвала его. О себе она говорила только «Я» и потому дали прозвание «Яшкин»; при нем была особая мастерская, в которой В.М. Васнецов писал своих «Богатырей», а после я писал «Проводы новобранца». Примеч. автора письма И.Е. Репина.


[Закрыть] установил и обрабатывал своих «Богатырей»[878]878
  Васнецов В.М. «Богатыри» (ГТГ, 1898). Вероятно, речь идет об эскизах В.М. Васнецова для фресок Владимирского собора в Киеве «Блаженство рая» и триптиха «Радость праведных о Господе. Преддверие рая» (ГТГ, 1896).


[Закрыть] и «Рай» для собора в Киеве[879]879
  См. примеч. 4 к гл. 13.


[Закрыть]. Адриан Викторович Прахов приводил в порядок весь большой материал (внутр[енней] отделки Владимирского собора в Киеве). Я разрабатывал свою картину «Проводы новобранца» и т. д.

Конечно, в продолжение целой недели – иногда мы уставали над своими постоянными работами и поджидали приезда Саввы Ивановича…

И вот он налетал на нас, как освежающий дождь, весело вспрыскивая нас своими бодрыми замечаниями и незаменимыми советами; и мы, после его отъезда, опять быстро опушались живой, веселой листвой молодых побегов (худож[ественных] мыслей).

По вечерам в доме, в уютных просторных покоях Елиз[аветы] Григорьевны происходило чтение (Елиз[авета] Григ[орьевна] очень хорошо читала и любила это дело).

Я, обыкновенно, во время чтения рисовал кого-нибудь в альбом, и 15 летний В. Серов также пополнял альбом Елиз[аветы] Григ[орьевны]. И очень часто, уже и тогда его портреты были лучше моих.

Савва Иванович был хороший, настоящий певец (не любитель только) и очень хорошо знал музыку, это доказывается тем, что С.И., как только позволили средства, сейчас же основал оперу и управлял ею.

Мамонтовский кружок. Слева направо: С.И. Мамонтов, И.С. Остоухов, М.М. Антокольский, П.А. Спиро, М.Д. Малинин, В.А. Серов. Фото 1880-х гг.

У него пели лучшие итальянские певцы; у него же начинал свою карьеру Ф.И. Шаляпин. Отлично помню и я нашего гениального певца, когда ему было около 20 лет.

В это же время С.И. дружил и со скульптором – князем Трубецким, который запросто был вхож к Савве Ивановичу. И сейчас же, как услышал пение этого феноменального юноши, сейчас же стал лепить его бюст. Теперь этот бюст стоит у меня, отлитый из бронзы и страшно похож и по сие время.

А у меня же есть бюст – последняя работа Саввы Ивановича – бюст профессора Поленова. Это очень удачный бюст леп[ки] С.И.: Василий Дмитриевич, как живой, проходить мимо страшно в сумерках, я радуюсь на него.

Илья Репин»[880]880
  Текст письма И.Е. Репина И.Е. Бондаренко приводит по подлиннику из своего архива (РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 1. Ед. хр. 111).


[Закрыть]

Мое знакомство с Мамонтовым состоялось в 1898 году. Наш «Кружок любителей русской музыки» выполнял 12-й концерт на этот раз в помещении здания Арсенала в Кремле. К каждому концерту я рисовал большую афишу-плакат.

В перерыве концерта ко мне подошел С.Н. Кругликов (тогдашний директор филармонии и консультант Частной русской оперы Мамонтова) и сказал: «Сейчас Мамонтов отозвался о Вашей афише: “Сделана хорошо, мне такие люди нужны”, – и просил Вас ему представить». Так состоялось наше знакомство и четкое приглашение Мамонтова: «Прошу Вас быть завтра у меня в 12 с половиной часов». Затем снова начался концерт.

Мамонтов уже уехал, и мы по обыкновению поехали ужинать к Керзину. За ужином Кругликов мне сказал: «Поздравляю Вас», – и напомнил приглашение Мамонтова. Я недоумевал и недооценивал тогда этого приглашения, но Кругликов пояснил: «Без разбору Мамонтов к себе никого не приглашает, и зря он [бы] Вас не пригласил».

На другой день (30 марта 1898 г.) в назначенный час я вошел в дом на Садовой против Спасских казарм, в дом, ставший для меня столь дорогим. Здесь я получил свое подлинное художественное крещение и провел много-много драгоценных дней не только с Мамонтовым, но и с тем миром, который его окружал, с миром, главным образом, художников.

Здесь я познакомился, прежде всего, с М.А. Врубелем, который в то же время жил у Мамонтова во флигеле, выстроенном с фасадом по рисунку Врубеля[881]881
  См. примеч. 10.


[Закрыть], с К.А. Коровиным, который тоже часто проживал в этом доме, с В.А. Серовым, со скульптором П. Трубецким. Появился обаятельный С.П. Дягилев, задумавший тогда новый журнал «Мир искусства»[882]882
  «Мир искусства» (СПб., 1898–1904; издатели М.К. Тенишева, С.И. Мамонтов; с 1902 г. – редактор-издатель С.П. Дягилев, с 1903 г. – совместно с А.Н. Бенуа) – ежемесячный (с 1901) иллюстрированный художественный журнал, посвященный пропаганде творчества русских символистов и являвшийся органом одноименного объединения – «Мир искусства» и писателей-символистов. Журнал занимал ведущие позиции в России в области «нового искусства», издавался на высоком художественном уровне. В журнале принимали участие И.Е. Репин, К.А. Сомов, В.М. и А.М. Васнецовы, В.Д. Поленов, В.А. Серов, М.В. Нестеров, И.И. Левитан, К.А. Коровин, Л.С. Бакст, Е.Е. Лансере, И.Э. Грабарь, В.В. Кандинский и др.


[Закрыть] и втянувший в эту затею Мамонтова и княгиню М.К. Тенишеву; крепкая дружба завязалась у меня здесь с М.Д. Малининым, который был руководителем Частной русской оперы, старым другом С.И. Мамонтова и сам был старательным певцом, хотя и довольно заурядным; наша дружба с Малининым завязалась довольно оригинальным образом. После первого представления «Садко»[883]883
  Римский-Корсаков Н.А. «Садко». Опера (1892–1896). Постановка – Московская частная русская опера С.И. Мамонтова (1897).


[Закрыть] Малинин спросил мое мнение, как понравилась мне сцена у Новгородского торга. Я ответил, что хорошо. «А калики перехожие?» – [спросил он]. «Тоже, но, по-моему, голос Буренина портил дело», – заметил я. Дело было за столом, Малинин обнял меня, чокнулся со мной и говорит: «Да ведь это же я пою под фамилией Буренина». С тех пор мы стали друзьями.

Усадебный дом в Абрамцеве. Фото конца XIX в.

Дом на Садовой-Спасской знали все. Развязные языки называли Мамонтова богатым меценатом, «живущим в роскошном палаццо», но это было большой ошибкой; внешнего эффекта Мамонтов никогда не любил, и вся обстановка дома отличалась сдержанностью. Его дом был оригинален интерьером, и чувствовалось сразу, что здесь живет незаурядная личность.

Между прочим, маленькая мелочь, обрисовывающая большого художника – хозяина дома: в коронацию 1896 года[884]884
  См. примеч. 30 к гл. 12.


[Закрыть], когда Москва иллюминировалась довольно пышно и банально с неизбежными царскими вензелями, коронами и прочей мишурой, когда каждый старался перещеголять другого, – перед домом Мамонтова, среди ветвей стоявшей группы деревьев были разбросаны разноцветные электрические лампочки и только, это было необычно и оригинально, вы видели на темном фоне неба цветущий куст.

Небольшой дом в 2 этажа занимал Мамонтов. В дворовом флигеле, который [был] выстроен по проекту художника Врубеля, жил сын С.И. (Всеволод С[аввич]).

Первое посещение дома меня изумило художественно скромной обстановкой, далекой от какой-либо показной роскоши, но насыщенной произведениями живописи и скульптуры. На воротном столбе была вделана скульптура Врубеля – голова льва, выполненная из майолики.

В первом этаже была простая небольшая комната – приемная, служебные помещения и столовая. Во втором, сейчас же у лестницы, небольшой кабинет, просто обставленный: небольшой письменный стол без лишних каких-либо безделушек, два кресла, небольшой шкаф низкий, итальянской работы; барьер отделял узкую площадку, на которой стояла бронзовая фигура Мефистофеля работы Антокольского[885]885
  Антокольский М.М. «Мефистофель» (ГРМ, 1883).


[Закрыть], и на полочке у стены стояло несколько цветных сокровищ – красочные фантазии, эскизы Врубеля [от] его неаполитанских недавних впечатлений. Все просто, деловито и красиво. К кабинету примыкал большой зал с простыми гладкими стенами, окрашенными в темно-красный тон, а в глубине зала, на фоне темно-красной бархатной драпировки стояла большая гипсовая фигура Венеры Милосской. Посредине – большой стол, покрытый серым сукном, над столом – рисунки, бронзовая люстра, сбоку – три станка с начатой скульптурой из глины; по другую сторону кабинета была небольшая гостиная, с картинами, главным образом, русских художников. Там висел и большой неоконченный портрет С.И. работы Врубеля[886]886
  Врубель М.А. «Портрет Саввы Ивановича Мамонтова». Не окончен (ГТГ, 1897).


[Закрыть], метко подметившего обычный жест С.И. Внизу – громадная столовая, на стенах которой красовались большие картины работы В. Васнецова «Битва скифов», «Ковер-самолет», «Иван-царевич на сером волке»[887]887
  Васнецов В.М. «Битва скифов со славянами» (ГТГ, 1881), «Ковер-самолет» (Нижегородский государственный художественный музей, 1880), «Иван-Царевич на Сером волке» (ГТГ, 1889).


[Закрыть]; сбоку – большое, с цветными стеклами окно, в конце столовой – громадный камин.

Бронзовый флорентийский колокол висел перед входом в столовую. <Из столовой винтовая лестница вела в третий этаж, антресоль, где жили дети и где была спальня С.И., просторная комната, просто отделанная, весь пол ее был застлан шкурами белых медведей – оригинально и тепло>[888]888
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 141.


[Закрыть].

Вот в столовой за длинным столом, сервированным скромно со старинной разнообразной хрустальной посудой, происходили знаменитые завтраки Мамонтова, <отличавшиеся сравнительной скромностью>[889]889
  Там же.


[Закрыть], но с интересными беседами, собиравшие большой круг художников.

На террасе дома в Абрамцеве – Н.Я. Давыдова, Е.Г. Мамонтова, Вера Мамонтова, Шура Мамонтова, М. Арцыбушев, С.С. Мамонтов, М.Ф. Якунчикова. Фото 1892 г.

После завтрака Мамонтов пригласил меня в кабинет и поручил мне восстановить после пожара арендованный им театр Солодовникова на Б[ольшой] Дмитровке (теперь – филиал ГАМТа)[890]890
  Здание театра Г.Г. Солодовникова (Большая Дмитровка, 6/2; бывшая усадьба XVIII в. Щербатовых-Шаховских перестроена в 1883–1884 гг. под театр, архитектор К.В. Терский; перестройка 1897–1898 гг., архитектор И.Е. Бондаренко; восстановлено после пожара 1907 г., архитектор Т.Я. Бардт). В здании размещались Московская частная русская опера С.И. Мамонтова (1896–1904), Оперный театр Зимина (с 1908), филиал сцены Большого театра (с 1936), Московский театр оперетты (с 1961).


[Закрыть], сказав мне довольно кратко и ясно, что театр нужен самое позднее к ноябрю – декабрю; предложил принять все меры к скорейшему производству работ, не останавливаясь перед ночными работами, привлечь художественные силы к убранству театра и делать все возможное, не считаясь с затратами. Ежедневно я должен был приезжать к нему к завтраку или обеду и докладывать о ходе работ.

Меня поразило умение Мамонтова вести за обеденным столом одновременно беседы с различными лицами на совершенно различные темы: то он задает вопрос Коровину: «Сделал ли ты, Костя, эскиз к первой картине “Садко”?» – или спрашивает директора филармонии С.Н. Кругликова, почему плохо разучена партия Снегурочки[891]891
  Речь идет о партии Снегурочки оперы Римского-Корсакова Н.А. «Снегурочка» (1881), постановки: первая – Мариинский театр (1882), Московская частная русская опера С.И. Мамонтова (1885).


[Закрыть] с артисткой такой-то; обраща[ется] к инженеру С.П. Чоколову с вопросом о результатах перестройки Мытищинского завода и об отправке каких-то вагонов на сибирские заводы. В это же время подошедшему лакею тихо отдавал приказ ответить по телефону кому-то только им понятными фразами: «Переведено 17 – на Саратов, 24 – на Петербург», – и в то же время разговаривал на хорошем французском языке с приехавшей артисткой Марией Ван-Зандт. Тут же он интересовался, готова ли штукатурка второго яруса лож в театре и т. д. Такие завтраки были явлением обычным и вносили какую-то огневую энергию во всех присутствующих. При этом весь разговор со стороны Мамонтова отличался спокойствием, ясностью, [он говорил], не навязывая личного мнения, но глубоко интересуясь затронутым вопросом. <Он пышно цвел среди этого цветника художников и людей своего железнодорожного дела>[892]892
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 142.


[Закрыть].

Натура необычайно деятельная, настойчиво стремящаяся к правде в искусстве, в практической своей деятельности С.И. шел смело вперед, понимая, что в оживлении страны железнодорожное хозяйство играет решающее значение, С.И. стремился оживить тогда еще пустынный и отрезанный наш Север, твердо веря в великое его будущее. Из этой веры рождалась необычайная воля, так заражавшая других, создавая тем самым школу практической деятельности, [при этом Савва Иванович остался] на всю жизнь добрым сердечным человеком. В незабываемые годы моего пребывания у С.И. я многому научился и прежде всего научился, как нужно работать!

С.И. удивлял своей деловитостью, со спокойной улыбкой он завладевал человеком, с кем говорил.

Было особое уменье «ущупать» человека, уловить сущность человека.

При этом никогда никакой риторики, никаких наставлений, недаром он говорил: «Терпеть не могу назидать и назидаться, прескучный народ назидатели». Энергия заразительна, и его энергия, до осязаемости зримая, неизбежно вызывала в собеседнике также волю к действенности. Мысль его всегда была бодрая, тем самым и другим он не давал быть лениво-сонными. Обломову было бы скучно у Мамонтова… <Как-то не вяжется с именем Мамонтова навязанный ему термин “барский”. Между тем, например, в заметке, помещенной в журнале “Столица и усадьба” (1914 г. № 23), написанной, очевидно, с чьих-то слов, а больше “от себя”, дом С.И. (на Садовой) был назван “барским особняком”. Как раз в этом доме ничего не было барского. Роскошь С.И. не любил, а любил красоту и простоту. Также неверно было указано, что Мамонтов стал заниматься скульптурой благодаря Антокольскому. Письма Антокольского говорят за то, что он появился у Антокольского уже скульптором! Это непонимание Мамонтова происходило от незнакомства с ним.

Церковь Спаса Нерукотворного в Абрамцеве. Фото 1970-х гг.

Завтраки обыкновенно происходили от часа до двух, реже – до трех>[893]893
  Там же. Л. 143–144.


[Закрыть]. После завтрака подавалась «одиночка» – маленькая пролетка, и С.И. уезжал в правление Ярославской железной дороги, а также другие учреждения и обязательно заезжал в театр – посмотреть ход работ.

Вечерние обеды тянулись довольно долго, если не предстояла поездка в театр, и отличались деловитостью разговоров и остроумными замечаниями по поводу последних текущих театральных новинок, литературных произведений, хлестких фельетонов Дорошевича. Здесь умело в сжатой форме высказывалась характеристика какого-нибудь певца, литератора, художника или государственного деятеля. Сравняться в меткости характеристик [с] Мамонтовым мог только один Серов, язык которого был метко-язвительный и умно-заостренный, выражения были еще более сжаты, еще рельефнее. Умный, содержательный Врубель, обычно беседуя в нашем облюбованном углу стола, редко давал свои замечания о людях, но если он касался какого-либо произведения художника или литературы, речь его была красивой и выпуклой, хорошо выраженной чистым литературным языком. <Бестолков в речи и изложении был К. Коровин>[894]894
  Там же. Л. 144.


[Закрыть].

К. Коровин, импрессионист в живописи и жизни, с великолепной широкой русской душой, увлекавшийся, был меток, остроумен, с талантом, брызжущим из каждой черточки [рисунков], которые он набрасывал тут же на столе, рисуя карандашом на скатерти, или на первом попавшемся листе.

Не обходилось без курьезов вроде того, что эскиз декорации «Садко» был нарисован на случайно положенном докладе, который направлялся Мамонтовым кому-то в правление, и только потому, что лакей не успел его унести, он был моментально исчеркан карандашом. Мамонтов, увидя, на чем нарисован эскиз, отозвался: «Хорошо, но глупо рисовать на чем попало. Рисуй в красках, только, пожалуйста, поднимись наверх и возьми альбом». <Уезжая после завтрака, С.И. не обращал внимания на засидевшихся за столом. Обычно оставались Малинин, Врубель, Коровин, я и кое-кто из музыкантов. Беседа, подогретая сначала водкой в старинном графине с подбором интересных разнообразных рюмок (С.И. водку не пил, а пил немного доппелькюмеля (сорт сладкой анисовой водки. – Примеч. ред.) или мадеры), а затем красным вином, затягивалась иногда надолго. Непринужденность, смех остроумных характеристик и мнений, но без пошлости.

Мастерская в Абрамцеве. Фото конца XIX в.

Обеды проходили более торжественно и менее малолюдно. Часто огромная семга, присылаемая из Архангельска, украшала стол, а на другой день от большой рыбины почти ничего не оставалось. С.И. изумленно спрашивал лакея: “А где же рыба?” – тот моргал глазами и почтительно отвечал: “Вся-с!” С.И. молча оборачивался к нам с доброй улыбкой и, не говоря ни слова, продолжал трапезу. В конце обеда торжественно появлялся повар и вручал С.И. меню на завтрашний день.

К обеду приглашались и заезжие иностранцы-артисты, и люди делового мира. Помню, как С.И. пригласил какую-то проезжавшую Москву путешествующую артистку-американку. За столом она высказала желание узнать, что такое русская “la trojka”.

Подзывается лакей, С.И. что-то ему шепчет. Затем лакей возвращается и что-то докладывает, С.И. извиняется и выходит, якобы к неотложному телефону. Обед долго затянулся, не нужно никуда ехать, в камине пылал огонь, на улице стояла сухая морозная осень.

После обеда в столовую вошла очень типичная фигура известного тогда лошадника Окромчеделова, богатого человека, занимавшегося только конюшней, да и занимался-то он как-то зря, недаром его называли “Окромянечегоделать”. Появление его было только однажды – Окромчеделов не мог быть в кругу С.И.

С.И. представил Окромчеделова американке как человека, имеющего в Москве известную тройку и могущего показать русскую езду. Заблестели глаза у американки, и после многочисленного кофе с ликерами Окромчеделов предложил ей проехаться. Было условлено, что Окромчеделов прокатит американку кругом всей Москвы по Садовой и снова заедет к С.И. Была уже ночь, когда бешено помчалась тройка вдоль безлюдной тогда Садовой. Окромчеделов отличался действительно бешеной ездой.