Текст книги "Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1"

В Париж уехал заведующий финансовой частью Якунчиков, и когда ожидался пароход в Руане, я был вызван в Париж. Начались сборы. Нужно было отобрать с собой пять старших плотников и [взять] десятника-володимирца Дмитрия Вилкова. И вот мы отправились в Париж. С Варшавы начались курьезы: артель плотников никак не желала садиться в коляску извозчика пароконного[979]979
  Пароконный – экипаж, запряженный парой лошадей.


[Закрыть], на резиновом ходу. «Нет, – говорили мои ребята, – нам бы лучше пешком, мы не баре, чтобы в колясках ездить». Иных извозчиков не было. Жались друг к другу и не отходили от меня, спрашивая на немецкой границе в Торне: «Значит, это ихняя заграница, а зачем в чемодан-то глазеют. Ишь, ведь, все им надо знать». На нас смотрели и пожимали плечами таможенные чиновники. По Западной Европе, вероятно, было впервые зрелище такого картинного типа путешественников. Одетые в дубленые желтые и оранжевые полушубки, один в белых валенках с мушками, с «пешурами» из лыка за плечами[980]980
  То есть плетеный из лыка короб или корзина, которые назывались в просторечье пещер (пещур, пещура).


[Закрыть], с красными кушаками – эти солидные, бородатые плотники держали себя сдержанно. Приехав в Берлин, нужно было ожидать поезда на Париж целый день. Устроив всю братию в зале ожиданий Ангальтского вокзала, я повел их по городу, причем один плотник оставался «караулить вещи» (так и ходили по очереди). Как я не убеждал, что можно вещи сдать на хранение, – не соглашались:

– Да, поди вот, вещей-то, может, и не найдешь потом.

– Ну, что нравится город? – спросил их.

– Да, город отчетливый, – и в глазах слезы. – Вот как живут, а мы-то как. Что же это…

Я говорил им еще в Москве, что нет надобности в Париж ехать в дубленом полушубке, что там тепло, в ответ получал упорное: «Нет, нам так сподручнее, дело-то идет к зиме, <пар костей не ломит»>[981]981
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 77.


[Закрыть].

На границе Бельгии и Франции, в Шарлеруа, поезд пересоставили, и вагон 2-го класса, где ехал я с женой[982]982
  Имеется в виду Бондаренко Елизавета Александровна – первая жена И.Е. Бондаренко.


[Закрыть], прицепили к скорому поезду, а третий класс должен был следовать со следующим пассажирским поездом. 11 часов ночи. Ребята только что задремали, когда началась отцепка вагона; чуткий Вилков выскочил из вагона, бежит к нашему вагону: «Батюшка, нас отцепляют. И[лья] Е[вграфович], что будем делать?» Я отправил жену с багажом одну вперед в Париж, а сам пересел к ребятам. <Подошел кто-то из станционных служащих и спросил меня: “Куда я везу эту труппу? И что это за люди?” Когда я объяснил, что это за люди, то изумлению французов не было конца, все побежали смотреть “диких русских плотников”. Кто-то хотел сесть в наше купе, но, открыв боковую дверку (вагоны были старой конструкции, с рядом 10-местных купе и дверкой сбоку в каждое купе), зажал нос и бежал дальше: воздух от нераздевавшихся ребят шел “крепкий”>[983]983
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 77.


[Закрыть]. Сидели всю дорогу в полушубках, пили чай из огромного жестяного чайника, наполнять кипятком который было хлопотливо. На станциях не было куба с горячей водой, как у нас в России, а за буфетом предлагают по одному стакану. <На остановках более продолжительных наши ребята выбегали и спрашивали по-русски: “Эй, где тут помочиться?” А для ясности тыкали пальцем в низ живота. В уборную бежали не все, один оставался у вагона и, махая шапкой, орал: “Робя, сюда”>[984]984
  Там же.


[Закрыть].

Вот и Париж.

Нужно было отвезти рабочих в заготовленную им квартиру. Извозчики были от общества Урбэн, хотя и 2-го разряда, но с приличными каретами и упряжью красивых чистеньких лошадей. <Плотники не желали садиться в кареты: “Пойдем пешком или давайте ломового”. А самый угрюмый из плотников, Тихон, с большой черной бородой, так и не пожелал сесть в карету, а попросился сесть рядом с кучером, подозрительно покосившимся на Тихона>[985]985
  Там же. Л. 78.


[Закрыть]. Плотники неохотно садились в кареты. Доехали до одного переулка близ Трокадеро, где была приготовлена им квартира. Там нас встретил русский агент.

На другой день я пришел в квартиру рабочих. Очутившись в трех больших комнатах, где стояли кровати с альковами из кретона[986]986
  Кретон – плотная хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения из предварительно окрашенной пряжи, которая давала возможность получать текстильный орнамент в виде клетки или полос; используется для обивки мебели и изготовления драпировок.


[Закрыть], ребята собрались в одну комнату и провели остаток ночи на разостланных на полу полушубках. <“Кровати не для нас, занавески-то зачем?” Один из плотников подошел к камину с часами. “Не тронь!” – окрикнул его десятник Вилков>[987]987
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 78.


[Закрыть]. Через два дня их поместили в специально выстроенном удобном выставочном бараке, где они сразу почувствовали себя отлично.

С неясным и странным чувством въезжал я в Париж. В годы учения в Цюрихе я ознакомился лишь с югом Франции, когда побывал в Провансе.

Было начало осени, конец сентября. Поезд пришел рано утром. Северный вокзал опустелый, молчаливый и тусклый.

Таможенный поверхностный досмотр. С изумлением чиновники внимательно осматривали группу моих плотников, одетых в нагольные дубленые полушубки, <и задавали естественный вопрос: куда я их везу? и т. п.>[988]988
  Там же.


[Закрыть].

Зябнущие кучера с длинными бичами, сидящие на козлах своих карет и кутающиеся в свои одеяла-пледы, цугом стояли у подъезда вокзала.

Отвезя рабочих в отведенные им квартиры, я направился за Сену, где в одной из узких улочек rue Flatters[989]989
  Rue Flatters – улица Флате в 5-м округе Парижа, названа в честь подполковника Поля Флате (1831–1881), погибшего в Сахаре.


[Закрыть], около Академии художеств, в маленьком отеле, рекомендованном еще в Москве Н. Досекиным, поджидала меня приехавшая четырьмя часами раньше моя жена.

Вид Парижа с купола оперы Ш. Гарнье. Открытка конца XIX в.

Днем переехал я в приготовленную нам квартиру в четвертом этаже красивого дома, расположенного в аристократической части Елисейских полей (на улице Бассано, 23). Скука в этих кварталах была гнетущая. Эта квартира была приготовлена для меня, художников Коровина и Головина, но Головин приехал несколько позже и занял другое помещение. <С нами поселился Карпинский, помощник секретаря нашего отдела, молчаливый, молодой еще человек, аккуратный и скупой до того, что жил впроголодь, кое-как питаясь, и не чистил своего платья щеткой, уверяя, что от щеток одежда скорее изнашивается. Он был отчаянный игрок на скачках>[990]990
  Там же. Л. 79.


[Закрыть]. У нас имелся общий большой салон с мебелью парижского рыночного рококо[991]991
  Рококо – стиль в искусстве, зародившийся во Франции в начале XVIII в. как развитие стиля барокко и распространившийся по всей Европе.


[Закрыть], пол был затянут светлым ковром-обюссоном[992]992
  «Обюссон» – название ковроткацкой мануфактуры во французском городе Обюссоне, получившей в 1665 г. статус королевской. Тонкие ковры и мебельная обивка, выпускаемые на фабрике, считались символом роскоши и богатства.


[Закрыть], на который мы ухитрились пролить чернила. Столовая с полной обстановкой и сервировкой, и у каждого своя комната, удобно меблированная, где полкомнаты занимала деревянная кровать, целое сооружение с пуховыми перинами, которыми и покрывались. У нас лично была нанята прислуга Селестина, пожилая кухарка, аккуратно приносившая с рынка букетик цветов «для мадам».

Коровин питался, как попало: он не любил домашний стол, обедал по ресторанам, а вечера проводил в клубах. Головин жил невдалеке от нас, приглашенные два художника для росписи Н.В. Овчинников и А.Н. Дурново жили рядом (на ул[ице] Бизе). Каждое утро я отправлялся пешком на выставку – Трокадеро была недалеко. Утром всегда приезжал на велосипеде комиссар русского отдела кн[язь] В.Н. Тенишев, умный математик и инженер, написавший философский труд «О принципах математического познания»[993]993
  Вероятно, речь идет о книге «Математическое образование и его значение. Общедоступное изложение В. Тенишева». (СПб., 1886).


[Закрыть], молчаливый и симпатичный мягкий толстяк. Такой же он и на портрете Бонна в Гос[ударственном] Эрмитаже (отд[ел] франц[узской] жив[описи] XIX в.)[994]994
  Бонна Л. Портрет князя В.Н. Тенишева. (ГЭ, 1896).


[Закрыть]. Богатый человек, выстроил он в Петербурге техническое (Тенишевское) училище[995]995
  Тенишевское училище в Петербурге основано в 1896 г. князем В.Н. Тенишевым как общеобразовательная школа. В 1900–1917 гг. преобразовано в коммерческое училище и размещено в специально построенном для него здании (Моховая, 33в).


[Закрыть], а в Париже на авеню д,Антэн имел прекрасный особняк, где жена Тенишева, М[ария] К[лавдиевна], занималась живописью под руководством Александра Бенуа и устроила у себя пышный художественный салон. М.К. Тенишева позднее организовала в своей усадьбе Талашкино (в Смоленской губ[ернии]) известную школу кустарного дела[996]996
  В.Н. Тенишев подарил жене М.К. Тенишевой имение Талашкино в Смоленской губернии, где были открыты художественные мастерские: вышивальная, резная, гончарная, эмальерная (1893). Через год Тенишевы приобрели рядом с Талашкиным хутор Фленово для организации сельскохозяйственной школы. С.В. Малютин работал в Талашкино в 1901–1903 гг.


[Закрыть] под руководством художника Малютина. Насколько Тенишев был прост, настолько же М.К. Тенишева держала себя необычайно пышно и чопорно. И как она гордилась, что ее салон посещали Э. Карьер, Дюран, Роден и другие выдающиеся художники Парижа. К выставке Тенишева была равнодушна.

Комиссариат помещался на ул[ице] Пьер Шаррон, недалеко от нашей квартиры. Там чиновники раздували канцелярию, и главенствовал надутый представитель Министерства торговли проныра Рафалович (всегда <ходил на шее>[997]997
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 80.


[Закрыть] с орденом), там же вертелся какой-то народ, не имеющий никакого отношения ни к выставке, ни тем более к искусству, <а меня интересовало только последнее. Там же я познакомился с “Илюшей” Поляковым, сыном известного московского банковского миллионера Лазаря Полякова. Этот “Илюша”, его иначе и не называли, был оболтус одинокий. В экстравагантном кэбе приезжал он в комиссариат из своего “замка” под Парижем. Недалекий, ничего абсолютно не делающий, прожигал свою жизнь этот наследник “честно” нажитых миллионов>[998]998
  Там же.


[Закрыть]. Я старался бывать в комиссариате только по необходимости, Коровин, наоборот, заходил постоянно в комиссариат, болтал, курил, перекинется словечком и <убежит, а на глаза Тенишеву все-таки попался>[999]999
  Там же.


[Закрыть], идет.

Собор Нотр-Дам де Пари (Собор Парижской Богоматери). Фото конца XIX в.

РГАЛИ

Коровин приехал в Париж в шубе, ее не успели покрыть сукном, и была сделана только подкладка под мех из серого люстрина[1000]1000
  Люстрин – тонкая темная шерстяная или полушерстяная ткань с глянцем. Получила распространение с XVIII в. Обычно использовалась для пошива летних пиджаков.


[Закрыть]. Коровин надел шубу [и] в таком виде отправился по Парижу. Это его не смущало. Коровин и в жизни был импрессионистом. Все с налета и все под мимолетным впечатлением. При этом необычайное самолюбие с тщеславием, боясь, как бы не умалилась его роль. Без моего ведома помещенный в журнале «Искусство и художественная промышленность»[1001]1001
  «Искусство и художественная промышленность» (СПб., 1898–1902) – ежемесячный иллюстрированный журнал.


[Закрыть] проект кустарного отдела его взбесил: почему нет его имени. И самое смешное и возмутительное – это письмо, якобы, от меня в «Мир искусства»[1002]1002
  «Мир искусства» (СПб., 1898–1904) – ежемесячный иллюстрированный художественный журнал, орган одноименного объединения.


[Закрыть]. Я к нему за объяснением.

– Это кто-то написал. Действительно ерунда.

Дальше оправдания начались, извинения. Но я его любил как художника и прощал ему. Еще в своей молодости он сделал какую-то подлость по отношению к С.И. Мамонтову. Коровина изобличил Поленов и стал его ругать, а Коровин стал извиняться: «Василий Дмитриевич, простите, ведь я только немножко». И когда я изобличал его в чем-либо некрасивом, он оправдывался тем, что он художник. «Вон, – говорил Коровин, – Бенвенутто Челлини людей убивал, а ведь гений был»[1003]1003
  Челлини отличался вспыльчивым нравом, известны несколько случаев, когда он бросался на своих обидчиков с кулаками и кинжалом. Так, в 1531–1534 гг. он убил двух ювелиров в Риме и Неаполе (одного в отместку за смерть брата, второго – за нелестные отзывы о себе), напал на нотариуса, в 1556 г. был заключен под стражу за драку.


[Закрыть].

Но на фоне внешней растрепанности этой широкой натуры интересным был процесс его творчества над выставочными панно.

Сначала словесные, летучие образы, затем наброски чем попало с объяснениями для художника Клодта, технического исполнителя панно в русском отделе и в павильоне Средней Азии. Эти панно были свежими, новыми симфониями нашего далекого Севера и Сибири с ее тайгой. Тонко чувствовал Коровин нашу природу и мастерски умел передать ее, особенно в исполнении такого старательного художника, каким был Н.А. Клодт, и еще более [выполненные] художественной кистью талантливого А.Я. Головина. Головин жил недалеко от нас, жил он одиноко, скромно и замкнуто. Часто приходил к нам, много беседовал о своих впечатлениях, вынесенных из поездки на Восток и особенно по Испании. Любил слушать музыку, особенно Грига. Моя жена в это время брала уроки у знаменитого тогда пианиста Пюньо, <за урок двадцать пять франков (около десяти рублей), тогда это была большая сумма>[1004]1004
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 81.


[Закрыть].

Париж. Открытие Всемирной выставки 1900 г. Фото 1900 г. РГАЛИ

Клодт жил с семьей далеко за Сеной на улице Валь-де-Грас, но к нему было приятно сходить. Жена, милая хозяйка, две остроумные девочки-подростки и сам Н.А. Клодт, коротенький смуглый толстяк, остроумный, хотя и неречистый. Приходил и он к нам послушать музыку. Коровин послушает, прервет цветистым рассказом, как ему мерещились казни на площади, как стаскивал Курбе статую Наполеона с Вандомской колонны[1005]1005
  Вандомская колонна – памятник в честь побед, одержанных Великой армией в кампанию 1805 г., установлена в 1806–1810 гг. на Вандомской площади в Париже на месте статуи Людовика XIV работы скульптора Жирардона. Неоднократно предпринимались попытки к ее видоизменению. Комиссар по культуре Парижской коммуны художник Гюстав Курбе выступал за перенос колонны, но по декрету Коммуны от 12 апреля 1871 г. колонна подлежала разрушению, и 18 мая она была повалена на землю. После поражения Парижской коммуны колонна была поднята с восстановленной наверху статуей Наполеона I.


[Закрыть], при этом картинно представлял самого суетящегося Курбе (по рисункам Жерико), ввернет анекдот о какой-нибудь глупости в комиссариате и уйдет в клуб играть.

– Константин Алексеевич, – говорила ему моя жена, – да вы хоть закусите, да галстух[1006]1006
  Так в тексте.


[Закрыть] подвяжите.

– Ах, черт возьми, действительно, ведь я без галстуха.

Обедал с нами редко и часы не соблюдал, случалось, что приходил к обеду в 10 вечера <и просил “чего-нибудь пожрать”>[1007]1007
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 81.


[Закрыть].

– А закуску я принес, – и вынимает из карманов горстями креветки, перемешанные с медными сантимами и папиросами. <Как-то Коровин столкнул с окна горшок с цветком. Окно выходило в небольшой световой дворик, перекрытый стеклом и служивший столовой для хозяйки дома. Прибежал ко мне растерявшийся Коровин:

– Черт ее знает, может еще кому-нибудь там башку расшиб, уладьте как-нибудь…

Прибежала вскоре хозяйка, башка ничья не пострадала, жена моя мирно все уладила, и пришлось только заплатить за ремонт стеклянного перекрытия>[1008]1008
  Там же.


[Закрыть].

Зимой в нашей аристократической по виду квартире было холодно. Отопления упорно не устраивали консервативные парижане, ограничиваясь каминами, изящно отделанными, с неизбежными канделябрами и часами рыночной бронзы. Только в момент топки камина антрацитом нагревалась комната, а к утру все выдувало, так как не было устроено тепловых каналов, и камины были без задвижек. Спички были серные, шведские были дороги и почему-то редки, закуривали клочком бумажки от камина. Еще наивнее согревались женщины-работницы, ставя себе под ноги железные грелки с горячей водой. Между тем, новые отели уже вводили у себя центральное отопление. В мастерских художников и ремесленников – большие железные печи в углу, и через комнату тянутся железные трубы. Также и во многих поездах отопление производилось большими железными грелками, которые с шумом вдвигали в купе на станциях ночью. И вагоны все еще были с боковыми входами в каждое десятиместное купе.

Бедные люди и ребятишки грелись зимней порой около уличных торговок с жаровнями, где жарились каштаны.

Вскоре по приезде в Париж пришла телеграмма из Гавра о прибытии нашего русского парохода, нужно было поехать в Руан для перегрузки материалов отдела на баржи.

Взял я с собой десятника Вилкова, заведующий финансовой частью поехал также с нами. Пришлось пробыть в Руане четыре дня. Руан от Парижа всего только в четырех часах езды по железной дороге, но это совершенно другой мир. Столица Нормандии только своими набережными напомнила Париж, а чем глубже в город, тем своеобразнее. <Улицы вьются, ни одной прямой, старые фахверковые постройки, многоэтажные, светло-розовой и серой черепицей покрытые двускатные кровли, но тип домов иной, чем фахверк южной Германии: более изящно построен деревянный каркас, более высокие окна и весь фасад более строгий. На всем городе отпечаток изящества в простых формах; готика “дворца правосудия”, низкого здания XV века, как и собора, и фонтана на тесной площади, утонченная, такой нет в Германии, нет и в Париже – это уже “пламенеющая” готика, кружевная филигранная каменная резьба мягкого рисунка плавных сдержанных линий. В музей не заходил, полюбовался я только руанским фаянсом на рынке, простая дешевая посуда, а формы и рисунки цветов изящны. Река Сена ниже Руана узкая; наш русский пароход из Гавра стал подниматься вверх по реке и застрял, не доезжая Руана. Тут-то и началась перегрузка наших срубов и деталей. Как ни наблюдал десятник, а много поломали и кое-что порастеряли, пока дотащились баржи до Парижа. Мы же за это время осмотрели и город, и это местечко остановки русского парохода>[1009]1009
  Там же. Л. 82–83.


[Закрыть]. Типичная нормандская деревушка, хотя и называлась городом, с единственной плохой гостиницей и настолько скверными комнатами для спанья, что мы воспользовались приглашением и ночевали на пароходе, <там же и питались, зайдя только в трактир попробовать местных кушаний, почти сплошь состоящих из рыбы>[1010]1010
  Там же. Л. 83.


[Закрыть]. Десятник Вилков <обратно не пожелал ехать по железной дороге, а>[1011]1011
  Там же.


[Закрыть] устроился на одной из барок с нашим лесом, чтобы [его] поберечь. «Уж очень хитрый народец, утащить могут чего-нибудь», – говорил Вилков. Напрасны были опасения.

На выставке 1900 г. в Париже. Фото 1900 г.

Скоро пришла барка по Сене, выгрузили наш отдел, и работа началась. Соседние павильоны – Китай, Марокко – строили французские рабочие, постоянно любовавшиеся работой наших плотников: «Sans clou! (без гвоздя)» – слышались возгласы изумлявшихся французских рабочих. Методы, конечно, были невиданными там, где все было механизировано. Не могли понять французские столяры: зачем обтесывать бревно, когда нужно отпилить кромку, но по замыслу проекта нужны были именно тесаные поверхности бревенчатых срубов, рубленых стен, а не из пиленых брусьев.

От французского комиссариата был прикомандирован в отдел в качестве инспектора архитектор Леблан, милейший старичок, аккуратный, он не мог понять ни наших щепок, ни наших плотничных работ и говорил, что эта неведомая архитектура «доисторическая». <На постройке не обходилось без курьезов: как-то я слышу энергичный окрик одного из наших плотников: “Эй, ты, е… т… м…, брось, не тронь”. Оказывается, проходивший мимо стройки какой-то француз-рабочий, видя валяющийся в куче щепы приличный обрубок комля дерева, взял было его с собой, за что и получил “соответственное” замечание. “Да ведь он же не понимает твоей ругани”, – заметил я нашему Силантию. “Ничего, поймет. А нет, так по шее дам; они, сволочи, готовы все тащить, а нам каждая щепка дорога”. Был действительно случай, когда который-то из плотников “огрел” кого-то, но дело обошлось миром, русский агент свел их в ресторан…>[1012]1012
  Там же. Л. 84.


[Закрыть]

Панорама Всемирной выставки 1900 г. в Париже. Фото 1900 г.

Вели себя трогательно эти заброшенные на берега Сены из Маленковского уезда села Пищихи скромные плотники. В вечерние часы после трапезы робко выходили на прилегающие бульвары поглазеть [на] парижскую толпу и на мои вопросы: «Ну, как?», – получался ответ: «Уж больно чудно. Ведь вон барин идет, и шляпа на нем ведром каким-то (цилиндр), и в обрезанном сюртуке (фрак), как будто богатый, а пальта-то и нет». И уж совершенно не могли простить французским мастерицам, горничным и домашним хозяйкам выход на улицу без платков.

Каждую субботу наши рабочие ходили в баню, где мылись в ванне и ругались <«Бултыхаемся, как поросята в корыте»>[1013]1013
  Там же.


[Закрыть], что нет жару и нельзя попариться <(позднее Тенишев устроил для русских рабочих баню на территории выставки)>[1014]1014
  Там же.


[Закрыть], а в воскресенье отправлялись в русскую церковь и, несмотря на воскресный отдых, все-таки шли на выставку посидеть у себя в отделе: «Кое-что поприбирать», – как они говорили; ходили недалеко посмотреть город и скоро возвращались недовольные, говоря: «Противно ходить, глаза пялят, чего-то смеются». Дубленый полушубок на фоне серого камня красивых домов был действительно ярким и интересным пятном. Десятник выучился некоторым словам, которые он записывал по своей транскрипции, и, зайдя в лавку, спрашивал «лабужы» (la bougie[1015]1015
  La bougie – свеча (фр.).


[Закрыть]). Наши плотники не работали в рождественские праздники: <«Грешно ведь. Да мы свое отработаем»>[1016]1016
  Там же. Л. 85.


[Закрыть]; справляли сочельник (канун Рождества), пошли за святой водой в русскую церковь. А в день Рождества после обедни все пришли ко мне. Консьерж выбежал и изумленно глядел, как желтые полушубки и валенки пошли подниматься по устланной ковром парадной лестнице.

– А мы к вам, Христа прославить позвольте.

И вот вся ватага чинно вошла в салон, поискали глазами икону, не нашли, пожевали губами и запели истово: «Рождество твое, Христе Боже наш…». Пели так старательно и громко, что из соседней квартиры выбежали какие-то женщины и мужчины послушать неслыханное славословие. Поздравили с праздником, жена приготовила им чай, и прислуживала француженка Селестина, поражаясь неурочному часу для чая. Плотники выпивали по лафитнику водки (из русского отдела казенной монополии[1017]1017
  То есть казенная винная лавка в дореволюционной России, монопольно торговавшая водкой. Винная монополия (исключительное право государства или отдельных лиц на производство и сбыт спиртных напитков) вводилась в России неоднократно, четвертая – в 1894 г.


[Закрыть]). «Свое, родное», – крякали от удовольствия, закусывая сыром и бисквитами. Расселись осторожно в столовой на краешке кресел, обитых светлой рифленой кожей.

Любо было смотреть на довольные, раскрасневшиеся лица и на обильно смазанные прованским маслом[1018]1018
  Прованское масло – оливковое масло, изготовленное в Провансе, исторической области на юго-востоке Франции.


[Закрыть] головы наших родных рабочих. Селестина, видя радушие, с каким мадам и мсье угощали таких оригинальных людей, принесла из комнат букетики свежих фиалок (жена заказала к празднику) и начала расставлять перед каждым плотником.

– Нет, – сказал Вилков, – мы эфтого не употребляем, <не коровы, ведь>[1019]1019
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 85.


[Закрыть].

Селестина смотрела на невиданную обувь, огромные валенки с мушками, недоверчиво, словно боясь, как бы не продавили ковра-обюссона в салоне, и провожала, улыбаясь.

– Адью, – отвечал Вилков.

Суммой самых разнообразных впечатлений овеял меня Париж, и своим теплом, и всей своей атмосферой.

Город увлекательной жизни, насыщенный толпой, город вкуса, фейерверка новых идей, проникновенной вековой культуры – этот город сразу захватил меня всего. Кипучая деятельность на постройке выставки началась с первых же дней. К работе приступали рано, точно в 7 часов утра,< к 8 часам приходил и я в свой отдел, по пути зайдя в кафе, куда обычно забегали все рабочие выпить утренний кофе. Этот завтрак, показавшийся мне, знавшему лишь немецкий уклад жизни, сначала странным, был глубоко осмысленным благотворным методом. Начавшиеся свежие, сырые дни давали себя чувствовать, и, по французскому обычаю, рабочие никогда не приступали к работе, не зарядив себя хорошей порцией плохого черного кофе с дешевым коньяком, что называлось “аперитив”. Поражало полное спокойствие в работе, отсутствие суеты и ругани, чем отличались обыкновенно наши такие спешные постройки>[1020]1020
  Там же. Л. 86.


[Закрыть].

Наблюдался мной метод работы у французских рабочих.

Каждый французский рабочий имел в кармане своих бархатных штанов обязательный складной метр, карандаш, кусок бумаги, каждый знал определенно свое место и объем своей работы, которую выполнял он с необыкновенным упорством, быстро и добросовестно.

Наши русские рабочие вставали по привычке до света; подкрепляли себя чайком, картофелем и кашей, которую предусмотрительно комиссар выставки Тенишев завел для русских мастеров, устроив для этой цели на самой территории русского отдела кухню с русской печью и выписанными из России двумя бабами. Бабы пекли рабочим черный хлеб из ржаной муки, варили им щи и кашу к великому изумлению французских рабочих, привыкших обыкновенно завтракать в ресторанах, которых было множество около самой выставки, как и везде раскиданных по Парижу. Достаточно сказать, что в тот год в Париже числилось более 30 000 всевозможных ресторанчиков, бистро, мелких закусочных и кафе.

Дворец Трокадеро. Открытка конца XIX в.

Французские рабочие не могли понять, как можно ограничиваться обедом, который совпадал с французским завтраком, обедом, состоящим из щей с мясом и каши, без всякого сладкого и, главное, без обязательной полубутылки красного вина, без чего никогда не садился французский рабочий за обед, <стоивший вместе с завтраком 1 франк. Завтрак у французских рабочих состоял обычно из обязательного салата, куска мяса, макарон или картофеля и куска сыра. Часы завтрака были обязательными в Париже от 11 до 2 часов>[1021]1021
  Там же. Л. 87.


[Закрыть].

Экспозиция Всемирной выставки 1900 г. вокруг дворца Трокадеро. Фото 1900 г.

На один час запирались все конторы, торговые учреждения, мастерские, заводы, и все спешили по своим ресторанам.

В такие часы я предпочитал совершать прогулку по Парижу, не вдаваясь в первые дни в осмотр никаких музеев, а лишь для общего обзора этого колоссального, интересного города.

Движение парижской толпы, лишенной суетливости, захватывало, но не подавляло в противоположность колоссальному, мощному движению Лондона, что впервые приезжающего в этот город человека угнетает.

Тогда автомобиль еще только начинал свою жизнь. Городской транспорт был только на извозчиках, омнибусах с верхом (открытым империалом)[1022]1022
  Омнибус – многоместная карета, запряженная лошадьми, для регулярного сообщения между населенными пунктами; империал – второй этаж с сидениями для пассажиров омнибуса.


[Закрыть] и многочисленными частными изящными экипажами, заполнявшими бульвары, а по воскресеньям все аллеи Булонского леса. Трамваи были редки, и метро только еще строилось.

Парижская улица вся была, несмотря на осень, жизнерадостная, с искрометным смехом и колким остроумием. Достаточно было взглянуть на бегущих из многочисленных мастерских юных портних, мастериц, этих, по выражению Коппе «воробышков парижских улиц», державшихся за руки и спешащих со смехом в свои ресторанчики получить грошовый свой завтрак, нельзя было не улыбнуться в аккорд этому общему веселью.

Предвзятое мнение, бывшее о Париже, как о городе чрезвычайно легкомысленной жизни, сразу отлетало, когда я видел эту строгую размеренную жизнь, полную труда, но и полную веселья и именно жизнерадостности.

Работы на выставке обычно заканчивались в 7 час[ов] вечера, после чего рабочие спешили в свои семьи.

Мы, <технические силы>[1023]1023
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 88.


[Закрыть], эти вечерние часы отдавали созерцанию вечернего Парижа. Выставка не замирала, так как группа дневных рабочих сменялась рабочими для ночных работ на особенно трудоемких постройках. Но наш кустарный отдел, как и русский отдел, вполне успешно справлялся в дневные часы работ.

Тот район города, где проживали мы, был, как я уже сказал, чисто аристократическим, с архитектурой домов, выражающей какое-то сытое довольство, <но совершенно не отвечающий запросам искания новых мотивов>[1024]1024
  Там же.


[Закрыть]. Большие бульвары (Итальянский, бульвар Капуцинок, бульвары Монмартр и Севастопольский), равно как и бульвары по другую сторону Сены (Монпарнас, Рошешуар, Клиши) – все они были застроены такими же, обычно 6-этажными с седьмым мансардным этажом, домами, лишенными каких-либо признаков новой архитектуры. Это все были перепевы французского эклектического ренессанса[1025]1025
  См. примеч. 6 к гл. 8. Эклектика – общее название направления в архитектуре, доминировавшего в Европе и России в 1830–1890-е гг. и характеризовавшегося использованием элементов архитектурных стилей прошлого (неоренессанс, необарокко, неорококо, неоготика, русский стиль и др.).


[Закрыть], и даже попытки фасадных оформлений в новом стиле не давали эстетического удовлетворения своей безличной архитектурой.

<Обычный типа парижского Maison privée (фр. – частный дом. – Примеч. ред.) в общих чертах таков: ворота, в проходе на лестницу, обычно устраиваемую под воротами, помещение обязательного консьержа, проверяющего в окно: кто идет, иногда и спросит. А вечером в 11 часов ворота запирались, и попасть можно только, позвонив консьержу, он, не выходя от себя, отпирал двери особым приспособлением.

Главная лестница, часто деревянная, дубовая, круглой или эллиптической формы вся лестничная клетка, перила также дубовые, площадки перед дверьми небольшие, застланные ковром. И так на все пять или шесть этажей. Никаких лифтов не существовало в таких домах.

Главный павильон выставки. Фото 1900 г.

Черная лестница, ведущая на кухни, каменная с железными перилами. Кухоньки маленькие, с газовой плитой. Никакого жилья при кухне не полагалось, для прислуги были устроены комнаты в мансарде>[1026]1026
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 88–89.


[Закрыть]. Планировка квартир на редкость консервативная. Прочно установившийся прием повторялся даже в новых постройках таких больших архитекторов, как Бине, Лавиротт и др.

Малый дворец на Всемирной выставке в Париже в 1900 г.

Мягкого серого цвета песчаник, которым облицовывались фасады, давал прекрасную гамму тонов и был так послушен обработке всевозможных тончайших деталей: изумительная пригонка камней, тщательная перевязка углов, тщательная и остроумная обработка глухой брандмауэрной стены изумляли чистотой своей работы. Многочисленные обязательные балконы, почти в каждом этаже, той изумительной французской изящной работы, чем отличались всегда кованые изделия из железа.

Покрытые волнистым железом или черепицей (часто шиферной)[1027]1027
  Там же. Л. 89.


[Закрыть], эти дома в общей своей массе давали мягкое впечатление акварельного пятна, особенно когда озираешь весь Париж с самой верхней площадки Эйфелевой башни. Расстилающийся темно-серый Париж внизу, и далеко извивалась узенькая стальная лента Сены, зеленые полоски, едва заметные, бульваров, и кругом бегущие беленькие дымки поездов по черным тонким линиям путей – и полная тишина: на эту высоту 300 метров почти не доносился городской шум.

Выставочные дворцы на эспланаде Инвалидов. Фото 1900 г.

С полным равнодушием вошел я впервые на Марсово поле с его железной, ненужной вертикалью Эйфелевой башни, могущей восхитить лишь мастерством своей инженерии, но отнюдь не затрагивающей художественных эмоций. И как прав был Мопассан, когда в годы постройки этой башни, строившейся, как известно, к выставке 1889 года, написал свой красноречивый протест[1028]1028
  И.Е. Бондаренко приводит переводы отрывков из новеллы Ги де Мопассана «Усталость» из сборника «Бродячая жизнь» (1890), которые любопытно сравнить с классическим переводом Г.А. Рачинского: «И как, в самом деле, смеют газеты говорить о новой архитектуре по поводу этого металлического остова! Ведь архитектура – наиболее непонятное и наиболее забытое в наши дни искусство, а также, пожалуй, наиболее эстетическое, таинственное и насыщенное идеями. […] Если только в ближайшее время какое-нибудь восстание не смахнет эту высокую, тощую пирамиду железных лестниц, этот гигантский уродливый скелет, основание которого как будто предназначено для мощного циклопического памятника и вместо этого завершается убогим недоноском – тощим и нелепым профилем фабричной трубы. […] Проблема этой гигантской металлической махины, размалеванной во вкусе краснокожих». (Мопассан Ги де. Собр. соч.: В 7 т. М., 1977. Т. 6. С. 299, 300).


[Закрыть] против безобразящего Париж «железного гвоздя», «мучительного кошмара». «Как могли, – писал Мопассан, – все газеты толковать нам о новой архитектуре по поводу этого металлического остова: ведь архитектура самое эстетическое, самое таинственное, самое идейное искусство».

«Высокая тощая пирамида из железных лестниц, безобразный и гигантский скелет, подножие которого сделано как будто для чудовищной циклопической постройки, а увенчивается смешным и жалким профилем фабричной трубы».

«Эта гигантская уродина, раскрашенная на удивление дикарям», – действительно портила прекрасный силуэт городского пейзажа.

Наряду с безличной, а подчас и банальной архитектурой парижских домов стиля art nouveau[1029]1029
  Art nouveau – новое искусство (фр.).


[Закрыть][1030]1030
  См. примеч. 14 к гл. 9.


[Закрыть] были вкраплены здания архитектуры французского классицизма[1031]1031
  Классицизм – стиль и направление в искусстве XVII – начала XIX в., обратившиеся к античному наследию как к норме и идеальному образцу, вытеснили стиль рококо.


[Закрыть] и памятники средневекового искусства.

В удаленных частях Латинского квартала, за Сеной можно было часами проводить время в серых стенах старого аббатства Клюни, где организован музей средневекового искусства. В свободное время я более всего занимался в этом музее, где залы с манускриптами, украшенными великолепными миниатюрами древнекельтских рукописей и позднего средневековья, радовали глаз своим богатым содержанием орнамента и изумительной расцветкой.

Высокая квадратная башня Святого Жака, церковь Святой Сульпиции и загадочная масса двухбашенного Собора Парижской Богоматери (Нотр-Дам) особенно останавливали внимание на себе, <повторяя как бы в натуре историю средневековой архитектуры в ее реальном художественном воплощении>[1032]1032
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 90.


[Закрыть].

Незабываемые часы, проведенные на башне Нотр-Дам, где высокий каменный парапет обрамлен неповторимой и невиданной нигде серией загадочных химер. Конечно, я всегда носил с собой памятную книжку, зарисовал и этих каменных чудовищ, вдумчиво созерцающих развернувшийся новый для них Париж.

Гигантский комплекс зданий парижского Лувра и его огромные холодные залы, переполненные сокровищами искусства, заполняли все свободное время <после обязательного посещения строительного отдела>[1033]1033
  Там же. Л. 91.


[Закрыть].

Когда мы направлялись иногда обедать на Итальянский бульвар, обычно, к Дювалю**, около Мадлен[1034]1034
  Имеется в виду церковь Святой Марии Магдалины в 8-м округе Парижа, на одноименной площади, вписанной в ансамбль площади Согласия, является эталоном архитектуры французского классицизма (архитектор Виньон, освящена в 1842 г.).


[Закрыть], то проходили на площадь Согласия; невольно задерживались шаги, и я подолгу мог любоваться непревзойденным ансамблем окружения всей площади – рядом превосходных памятников французского классицизма XVIII в. И даже обелиск, стоящий посредине площади, как бы дополнял архитектурную гармонию всего окружения. А между тем, этот же обелиск, если вглядеться в него ближе, казался ненужным и лишним в Париже, и был лишь затеей Наполеона, привезшего из Луксорского храма этот чистый образец египетского искусства[1035]1035
  Луксорский обелиск – гранитный обелиск розового цвета из храма Амона в Луксоре (Египет), высотой 23 метра и весом 230 тонн. Ошибка автора: обелиск был подарен Франции правителем Египта Мехаммедом Али в 1829 г. во время правления Карла X (1824–1830) и установлен в центре площади Согласия в Париже в 1835 г. во время правления Луи-Филиппа I (1830–1848).


[Закрыть].

Журчала немолчная струя фонтанов; замыкающие площадь каменные, задумчивые фигуры женщин, олицетворяющих собой главнейшие части Франции[1036]1036
  При Луи-Филиппе I на площади Согласия были установлены монументальные статуи, символизирующие восемь крупных городов страны: Марсель, Лион, Бордо, Нант, Руан, Брест, Страсбург, Лилль.


[Закрыть]; бесконечно длинная аллея густолиственных платанов завершалась изумительной аркой[1037]1037
  Речь идет о Триумфальной арке на площади Каррузель (1806–1808, архитекторы Ш. Персье и П-Ф.-Л. Фонтен), построенной в честь побед Наполеона I в Италии. По проекту Ж.-Ф. Шальгрена архитекторами Ш. Персье и П-Ф.-Л. Фонтеном была возведена Триумфальная арка на площади Этуаль (1836).


[Закрыть], воздвигнутой в честь Наполеона по проекту Шальгрена.