Текст книги "Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1"

Мост через реку Белую. Открытка начала XX в.

В Уфе уже нет «фонтала», а строится второй большой водопровод, устраивается канализация, замощены и асфальтированы улицы, проложен трамвай, автобус везет с вокзала и пристани. Огромные магазины вместо прежних лавчонок. Парки культуры и отдыха, стадион. Разработанный Гипрогором проект генерального плана Уфы увеличивает территорию города в три раза. Исключительно благоприятные условия делают город красивым и культурным. Лет около двадцати тому назад, будучи у А.Д. Цюрупы, мы, уфимцы, мечтали о том, что Уфа должна стать большим, хорошим городом.

Мечта исполнилась.

Раньше Уфа была «местом не столь отдаленным» для политических ссыльных. В Уфу была выслана княжна Долгорукая[139]139
  Следует уточнить, что речь идет об А.Д. Долгоруковой, которая происходила из семьи купца 2-й гильдии города Городня. А.Д. Долгорукова по подозрению в принадлежности к партии «Народная Воля» в августе 1880 г. была выслана под гласный надзор в Уфу, где находилась с 1880 по 1884 г. До 1903 г. она была под негласным надзором полиции, жила в Саратове, Нижнем Новгороде, Казани и других городах.


[Закрыть], жена известного революционера Ширяева, погибшего в Петропавловской крепости. Во время ссылки в Уфу в Долгорукую перевлюблялись все местные «радикалы», и местный поэт С.А. Катанский писал в честь нее стихи. Потом Долгорукая была выслана куда-то далеко, в Сибирь. Был сослан сюда также писатель С.Я. Елпатьевский, бывший нашим домашним врачом, экономист Я. Абрамов, А. Якимов, Н. Ремезов, описавший в своей книге «Очерки дикой Башкирии»[140]140
  Н.В. Ремезов окончил землемерные классы при Уфимской мужской гимназии и работал землемером в Уфимском по крестьянским делам присутствии (1873–1884). С начала 1880-х гг. публиковал в местных газетах корреспонденции о земельных махинациях в Уфимской губ. В 1884 г. переехал из Уфы в Петербург, где служил в Министерстве государственных имуществ. Ему принадлежит серия книг, посвященная истории крестьянской и правительственной колонизации Башкирии: Ремезов Н.В. Очерки из жизни дикой Башкирии: Быль в сказочной стране. М., 1887; Ремезов Н.В. Очерки из жизни дикой Башкирии. Переселенческая эпопея. М., 1889; Очерки из жизни дикой Башкирии. Судебная ошибка или сознательное преступление? Владивосток, 1900.


[Закрыть] расхищение башкирских земель. Были потомки поляков, сосланных в Уфу еще при Екатерине II, жили еще потомки ссыльных шведов, как, например, Гопиус. Его сын, мой товарищ по гимназии, деятельный революционер, погиб на воронежском фронте в 1918 г. Были немцы-булочники <Факкерод, Розенман>[141]141
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 28 об.


[Закрыть] и наш колбасник Отто Манн. Из среды уфимских помещиков происходили: историк академик Пекарский, писатели М. Авдеев и П.И. Добротворский (народник); в Мензелинском уезде жил исследователь русских песен, выпустивший хороший сборник напевов, Пальчиков[142]142
  Речь идет о книге: Пальчиков Н. Крестьянские песни, записанные в селе Николаевке Мензелинского уезда Уфимской губернии. СПб., Издание А.Е. Пальчикова, 1888. Сборник посвящен песням одной местности, одного села и может считаться образцом местных сборников. Мемуарист, по-видимому, приводит прозвища Н.Е. Пальчикова.


[Закрыть] Асклипиадот Асклипиадотович[143]143
  Редкое имя греческого происхождения (Ἀσκληπιοδότος), которое у Бондаренко написано с ошибкой. Правильно: Асклепиодот Асклепиодотович. В его основе имя греческого бога врачевания Асклепия. Известен также Асклепиодот Александрийский (2-я пол. V в. н. э.) – естествоиспытатель, математик, врач, философ, ученик и последователь Прокла, автор комментария к «Тимею» (Olymp. In Meteor. 321, 28).


[Закрыть], которого крестьяне звали сокращенно по-своему: «Пилипилипидотыч».

Среди группы помещиков выделялся заводчик Базилевский, выстроивший деревянный театр и отдавший его городу. В театре шли любительские спектакли, где впервые я смотрел пьесы Островского, «Уриэля Акосту»[144]144
  Гуцков К.Ф. «Уриэль Акоста». Трагедия (1847, первый русский перевод 1872).


[Закрыть] и наслаждался живыми картинами. Директор Волжско-Камского банка П.И. Колотов был отличным исполнителем-комиком в водевиле «Андрей Степанович Бука»[145]145
  Григорьев П.И. «Андрей Степанович Бука, или Кто не плясал по женской дудке». Комедия-водевиль в двух действиях (1847).


[Закрыть], а бывший помещик П.Г. Рязанцев, о котором я скажу ниже, замечательно играл Расплюева. <Базилевскому принадлежало село Табынское в ста верстах от Уфы, где находились богатые серно-соляные источники. Его именья частью перешли к Ляховой, у которой был сыроваренный завод и дочь, всеми называемая “Катенька”. Завод не оправдал себя и прикрылся, а дочь, старая дева, была сердобольной и любила молодежь. Мы бывали у них и с Катенькой ходили по соседним башкирам пить кумыс. Как-то, будучи с нами в гостях у какого-то башкира, Катенька все ласкала его маленького сына и просила отдать ей его на воспитанье. Башкир на эту помещичью прихоть возразил: “Зачим тиби, Катинька, мой малайка (мальчик), твоя посуда есть, струмент найдешь, сама родишь”>[146]146
  Расплюев – центральный персонаж в пьесе А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» (1854). РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 29.


[Закрыть]. Много появилось мелких помещиков в эпоху расхищения башкирских земель, когда шли за бесценок (с подкупами) отличные черноземные земли, [скупаемые] у опутанных хитроумной системой «наделов» башкир.

Торговля у гостиных рядов в Уфе. Фото 1880-х гг.

Главой помещичье-дворянского класса всегда считался губернатор. Преемником Ушакова был Щербатский; сын его Федор учился в уфимской гимназии, поражая знанием языков, впоследствии он стал профессором санскритского языка Петербургского университета. Затем «либеральный» Щепкин, изумивший чиновников-бюрократов тем, что сделал первый визит к сосланному писателю Елпатьевскому и на вечере в дворянском собрании ходил с ним под руку, любезно беседуя. Потом был военный генерал Норд, при котором губернской Клеопатрой состояла богатая помещица Опочинина, <жившая на Б. Успенской улице, наиболее грязной, где экипажи гибли. В один вечер Норд, возвращаясь от Опочининой, застрял со своей каретой в самой гуще глины и грязи так, что вызывали пожарных “вытаскивать Норда из грязи”. Уфимцам это дало повод шутить и злорадствовать, но улицу так и не исправили>[147]147
  Там же. Л. 29 об.


[Закрыть].

Троицкая церковь в Уфе. Фото 1910 г.

Губернская иерархия дополнялась высшей духовной властью – архиереем. Сначала был Никанор, любитель и организатор хорошего церковного пенья. Стоя на кафедре в соборе во время службы, он часто вынимал из-за пояса камертон и давал тон певчим. Любил говорить проповеди, красиво рисуясь перед уфимскими барынями, вышивавшими ему пояса. После перевода его в Одессу в Уфу приехал из далекого Якутска Дионисий, угрюмый старик, сокрушавшийся, что излюбленную им езду на собаках пришлось сменить на архиерейский выезд в четыре лошади, гуськом по две, и на карету вместо саней. Благодушный пастырь доверял своему кучеру, когда тот, известный на всю Уфу пьяница, проезжая мимо кабака, останавливал карету и на вопрос архиерея: «Что случилось, зачем остановился?» – отвечал: «Чека[148]148
  Чека – стержень в виде клина, вставляемый в специальное отверстие на концах осей, болтов и т. п. для удержания на них деталей, втулок, колес и т. п. В данном случае – чека оси телеги.


[Закрыть] выскочила, ваше преосвященство, сейчас починю» – забегал в кабак, быстро подкрепившись, выходил, стучал по колесу и снова торжественно ехал.

Улица старой Уфы. Открытка начала XX в.

Из среды башкир и татар только дети крупных помещиков учились в столице. Сын уфимского муфтия Салтанова учился в Пажеском корпусе[149]149
  Пажеский Его Императорского Величества корпус – престижное военно-учебное заведение Российской империи, было создано в 1750 г., как военно-учебное заведение существовал с 1802 г. Его воспитанники получали первоклассное военное образование, достойное придворной и гвардейской службы. Воспитанники Пажеского корпуса в период обучения считались причисленными к императорскому двору и систематически несли обязанности караульной службы. Пажи, возведенные в придворный чин камер-пажа, были прикреплены и несли службу при императрице и великих княгинях во время балов, торжественных обедов, официальных церемоний и других мероприятий.


[Закрыть]. Но они жили большей частью в столице и только изредка наезжали в Уфу. <Была другая группа культурных уфимцев, вроде попа Барсова, имевшего и кумысолечебное заведение>[150]150
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 29 об.


[Закрыть]. Из семьи уфимского священника Барсова славился своим голосом старший сын и дочь Е[лена] Я[ковлевна], ставшая по мужу Цветковой, впоследствии отличное сопрано Частной русской оперы в Москве.

Музыкальный центр был у жены уфимского купца Паршина, окончившего естественный факультет и принявшегося за отцовское торговое мануфактурное дело. Его жена окончила Петербургскую консерваторию и основала в Уфе музыкальный кружок[151]151
  Речь идет о музыкальном кружке, созданном В.Д. Паршиной в Уфе в 1880-е гг., в котором она давала ученикам уроки музыки (преподавались теория музыки, гармония, пение).


[Закрыть]; ее поддержке немало был обязан Шаляпин, как-то застрявший в Уфе[152]152
  Ф.И. Шаляпин приехал в Уфу в середине сентября 1890 г., заключив свой первый театральный контракт с антрепренером С.Я. Семеновым-Самарским на службу хористом Русской комической оперы и оперетты. Он участвует во всех спектаклях труппы в качестве хориста и в выходных ролях. 18 декабря певец впервые исполнил сольную партию Стольника в опере С. Монюшко «Галька». В мае 1891 г. Ф.И. Шаляпин поступает на службу в Уфимскую губернскую земскую управу в качестве писца, продолжая выступать на сцене. В начале июня 1891 г. уезжает из Уфы в Казань. Летопись жизни и творчества Ф.И. Шаляпина. В 2 кн. Книга 1. 2-е изд. Л., 1988. С. 43, 45–46, 51–52.


[Закрыть].

Отец нашего великого художника М.В. Нестерова торговал в Уфе галантереей и жил на нашей же улице. Идя из гимназии, мы часто видели сидевшего у окна старика с бритым лицом и строгим взглядом, с сигарой и, почему-то боясь этого пронизывающего взгляда, старались скорее прошмыгнуть мимо окон[153]153
  Усадьба уфимского купца В.И. Нестерова находилась на Лазаретной улице (в настоящее время Ленина), дом Нестеровых был снесен в 1956 г.


[Закрыть].

Из купцов выбирались гласные думы. Однажды отцы города выбрали городским головой Д.С. Волкова, дворянина с замашками большого барина, имевшего в Уфе, против нас, очень приличный дом. Личность темная, нажился он при расхищении башкирских земель, что в купеческом деле считалось большим, умным делом. Волков имел связи в Петербурге, и <это, должно быть, было учтено при выборах его городским головой. Благодаря связям>[154]154
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 30.


[Закрыть] ему удалось выхлопотать направление железной дороги от Самары вместо Вятки на Уфу, за что город преподнес Волкову звание «почетного гражданина г. Уфы». В городском общественном саду купца Блохина, где в небольшом летнем деревянном театре шла оперетка «Орфей в аду»[155]155
  Оффенбах Ж. «Орфей в аду». Оперетта в двух актах на оригинальное либретто Эктора Кремьё и Людовика Галеви, пародирующее античный миф (первое исполнение в 1858 г. в парижском театре Буфф-Паризьен).


[Закрыть], артист Ольгин, игравший аркадского принца, спел:

 
Когда я был аркадским принцем,
Я воровство всегда карал,
Но раз в Башкирию заехал,
И клок землицы там урвал.
Не удивляйтесь. Там ведется
На этот счет порядок свой:
Ворам гражданство там дается,
И главный вор там головой.
 

Головы в театре не оказалось, но была его жена. Конечно, обморок, скандал. <Сын Волкова, гимназист старших классов, отличавшийся непомерным великовозрастием и еще большей глупостью, побежал объясняться за кулисы>[156]156
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 30 об.


[Закрыть]. Стихи эти написал кто-то из губернаторских чиновников, и губернатор Щепкин их разрешил, но за это Волков вскоре выжил Щепкина из Уфы.

Типичны были уфимские старые чиновники. Купечество, преобладавшее в городском населении, <начиная от Колмацкого, по имени которого была названа и улица, кончая мелким торговцем в “Старой Уфе”, весь товар которого укладывался в одном ящике, все оно>[157]157
  Там же.


[Закрыть] относилось презрительно к «двадцатникам» (чиновники получали жалованье двадцатого числа каждого месяца), называя их «крапивным семенем», «хапалами». Купец имел свой выезд, ездили на своих лошадях врачи, помещики, признаком «порядочности» считалось иметь хотя бы скромный свой экипаж, чиновник же ходил пешком. Регулярно, в определенный час утра, в восемь с половиной, шли чиновники на занятия и в два с половиной шли обратно, не спеша, той же дорогой. Это упорное постоянство было своего рода хронометром. «Что это у нас часы в зале отстают, – говорила мать, увидевши в окно чиновника Кадрунцева, – ведь уже половина третьего, надо подвести их». А ровно через полчаса возвращался банковский чиновник Чуфаровский.

Бульвар в Уфе. Открытка начала XX в.

Официальным представителем чиновничества был Н. Гурвич, по образованию врач, но не практиковавший. Сухой, низенький старичок глубоких лет. Имея титул «его превосходительства», он появлялся всегда на всех торжествах в орденах, с двумя звездами и лентой через плечо. Считался председателем статистического комитета и где-то еще присутствовал. В конце базарной площади стоял небольшой двухэтажный каменный домик казенной архитектуры пятидесятых годов. Это был Губернский статистический музей, устроенный Гурвичем. В нем были три комнаты, скучные, пустые и холодные, с ничтожными коллекциями краевого значения, а внизу жил сторож, охраняя три отрезка дерева и мамонтов клык, ржавую кольчугу, да тут же помещавшуюся крошечную библиотеку по истории и экономике Приуралья, пожертвованную помещиком, вытиснившим на корешках книжных переплетов предусмотрительные слова «Украдено у А.В. Звягинцева»[158]158
  Аналогичным образом помечал свои книги В.А. Гиляровский, возможно, знавший об уфимском помещике. Следует уточнить, что И.Е. Бондаренко не совсем прав в оценке деятельности Н.А. Гурвича в 1864–1891 гг. на посту секретаря Уфимского губернского статистического комитета; в частности, первая государственная библиотека с бесплатной читальней в Уфе насчитывала к 1890 г. 3785 томов. См. об этом в: Нигматуллина И.В. Старая Уфа. Уфа, 2007. С. 10–13. Краеведческий музей, созданный по инициативе комитета, существовал на пожертвования. С 1871 г. музей располагался в каменном здании на торговой площади (бывшей гауптвахты). Начиная с 1864 г. в музей стали поступать коллекции по горнозаводской промышленности, минералы, палеонтологические и археологические находки, гербарии, образцы древесных пород и изделия из дерева, образцы почв, модели сельскохозяйственных орудий и др. В 1890 г. в музей поступила кольчуга, найденная в земле башкиром деревни Тулебаевой.


[Закрыть].

В связи с этим музеем встает в памяти курьезная фигура археолога Руфа Гавриловича Игнатьева. Ученый исследователь русской старины и раскола, он все свои труды отсылал куда-то в Петербург, где его работами пользовались другие. Бедный холостяк уже преклонных лет, с лицом, сморщенным точно печеное яблоко, лысый, низенького роста, он одевался крайне неопрятно. Парусиновые, давно немытые панталоны, грязная сорочка выглядывала из-под фрака, фалды которого торчали из-под короткого пальто, на голове белая когда-то фуражка. Поклонник барышень и большой пьяница, он любил гулять с ними и, проходя мимо Сухановского кабака, просил позволения забежать на минуту хватить шкалик[159]159
  Шкалик (от нидерл. schaal – «чаша, шкала») – устаревшая российская единица измерения объема жидкости, сосуд такого объема. Применялась для измерения количества вина и водки в кабаках. 1 шкалик равен ¹⁄₂₀₀ ведра или ¹⁄₂ чарки.


[Закрыть], после чего снова присоединялся к спутницам. В большие праздники любил читать «Апостола»[160]160
  «Апостол» – богослужебная книга греко-российской церкви, содержащая в себе деяния и послания апостольские с разделением их на зачала и главы и предназначенная для чтения в церкви при богослужении; в ней находится указатель апостольских чтений, приуроченных к дням церковного года, и другие необходимые сведения.


[Закрыть] в Успенской церкви.

Врачи в городе пользовались особым уважением, было их немного, и некоторые из них были своеобразные типы. Вот доктор Беневоленский, массивный толстяк, аккуратно ездивший каждый вечер в клуб, где в карты не играл, а проходил в читальню, куда лакей приносил ему огромную рюмку водки и бутерброд с зернистой икрой; просидев часа два за газетами и журналами, а их выписывалось много, доктор шел в карточную, беседовал, снова приносилась такая же рюмка и такой же бутерброд, и Беневоленский ехал домой, перекашивая своим тучным корпусом тарантас, так что царапало крыло за колесо. И так ежедневно и в том же порядке. К странностям этого старого холостяка следует добавить, что он оставил после себя два больших тома в лист [форматом] собрания скабрезных анекдотов, тщательно им записанных со всей их циничной орфографией.

Флигель усадьбы Нестеровых на Центральной улице в Уфе.

Фото 1940-х гг. (перед сносом)

Полицейским врачом был Виноградов (о нем упомянул и Елпатьевский), неукротимый взяточник, наживавшийся при рекрутских наборах; большой ханжа, он в частной практике, прописывая рецепты, сначала макал перо в лампадку перед иконой для святости, затем вытирал перо и уже тогда макал в чернильницу. Был он особенно популярен среди взрослых гимназистов, прибегавших к его помощи в своих «шалостях молодости».

Еще толще, чем Беневоленский, был еще доктор Мартарий Матвеевич Борецкий, детский врач, лечивший нас, детей, и других смазыванием горла ляписом. Военный врач Бочков, грубый и обращавшийся ко всем на ты, при чем ругался: «Обжираешься, вот и подохнешь». Появился зубной врач Каплан, да скоро уехал, уфимцы больше предпочитали заговаривать больной зуб на рябиновой косточке. Популярен был фельдшер Шаронка, лечивший также и лошадей. <Потом появились молодые врачи уже новой формации: Машков, Цветков, военный врач Куржанский, открылась и вторая аптека Глюка>[161]161
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 31 об.


[Закрыть].

Процветала долго домашняя медицина, и крепка была вера в старуху Лавриху, которая «правила» женщинам животы (лечила массажем); посылали за Котельничехой, если кто-либо из детей заболевал, эта лечила «от глазу», взяв чайную чашку с отбитой ручкой, хранившуюся особо в шкафу, нашептывала на воду, брала уголек и, набрав заговоренной воды в рот, прыскала в лицо заболевшему. Отец почтительно выслушивал доктора, затем приглашал выпить и закусить, аккуратно платил за визит рубль, посылал в аптеку за лекарством и нераспечатанным ставил в низ буфетного шкафа. На мой вопрос, зачем же столько нераспечатанных лекарств, отец ответил, что я ничего не понимаю: «Заболеет кто-нибудь, я даю пузырек, может быть, и поможет». Лечился же отец только баней, где его жестоко парил кучер, а после бани выпивал лафитник[162]162
  Лафитник – стопка или большая рюмка удлиненной формы, количество жидкости, вмещающееся в такой сосуд.


[Закрыть] перцовки и пять-шесть огромных кружек горячего чая.

С полицией жители мирились как с неизбежной неприятностью, да ее и незаметно было, а если где-либо появлялся полицейский, то это означало нечто чрезвычайное. Пожарные же пользовались уважением, как лица, приносящие помощь, но их было очень мало, и так плохо были они оборудованы. При возникновении пожара раздавался частый набат колокола, висевшего на высоком столбе у здания городской думы, так наз[ываемый] «сполох»; первыми на пожар бежали особые любители тушенья из мастеровых и торговцев, и только позже приезжала убогая пожарная машина, у которой всегда «кишка» была (т. е. резиновый рукав) худая. К числу таких рьяных охотников пожаротушения относился Черный, так назывался брюнет с курчавыми волосами и волнистой бородой, торговавший дешевыми леденцами и халвой около магазина Блохина. <При первых же звуках набата Черный совал свой лоток в магазин и мчался на пожар, где и проявлял героическую отвагу>[163]163
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 32.


[Закрыть].

В горячий летний день 1878 г. вспыхнул пожар на «нижнем» базаре, потянулся в гору, горели целые улицы, застроенные деревянными домами с тесовыми крышами. Был ветер, и огонь перекидывался через горящую улицу на соседнюю. Обезумевшие люди кидались из стороны в сторону, спасаясь от пламени и дыма;

выносился домашний скарб, мычали коровы, ржали лошади, раздавались людские крики, плач, причитания старух с поднятыми в руках иконами «неопалимой купины». Незабываемые картины людского горя. В журнале «Нива» появилось изображение «Уфа после пожара». Затем пожары начались ежедневно, возникая почему-то в полдень. Училища и гимназии были распущены, по мере сил помогали тушить пожары. В тот же год возникли огромные пожары и в других городах, тогда Оренбург и Моршанск выгорели чуть не наполовину. Весь город держал свое имущество более недели на возах. Главный недостаток заключался в воде, так как водопровода не было, на реку ехать было не близко, пруды в городе служили в это время бассейнами для наполнения маленьких пожарных бочек. После этого колоссального пожара в Уфе было образовано Вольное пожарное общество. Все извозчики и частные лица, имевшие лошадей, обязаны были иметь бочки с водой и являться на пожар. Каждая бочка получала один рубль, а прискакавшая на пожар первой – три рубля. При первых же звуках тревожного пожарного набата извозчики без всяких разговоров ссаживали пассажиров и мчались домой за бочками.

Во время этого пожара сгорел и дом моего деда. Наша улица осталась в стороне от огненного потока. Отец со всей дворней кинулись спасать дедушкин дом, но он сгорел дотла. Отец помог деду выстроить новый дом, и дед упорно воссоздавал свой уголок, <устроив на этот раз под частью дома полуподвал, где поселилась моя тетка-вдова, открывшая было мелочную лавочку, но скоро прогоревшую, улица была глухая и покуптелей не было>[164]164
  Там же. Л. 32 об.


[Закрыть].

Пруд на Сибирской улице в Уфе. Фото 1910-х гг.

Монотонная жизнь города разнообразилась бедствиями пожара и наводнением во время разлива реки Белой, когда полая вода затопляла всю нижнюю часть города: слободы Нижегородку, Архиерейскую и Золотуху (часть под женским монастырем), и на много верст разливалось половодье. Между выглядывавших из-под воды крыш еще недавно мирных изб и домишек Нижегородки плавали лодки, спасая вылезших на кровли жителей, не успевших выбраться, домашнюю спасенную рухлядь, скот; часто вода многих заливала, и люди гибли. Беспризорные баржи носились вдоль улиц, довершая разрушение.

Между тем была возможность предусмотреть грядущее несчастие. Через овраг Старой Уфы протекала речонка Сутолка, летом едва заметная, но весной бурливая от горных потоков, и в зависимости от того, как Сутолка «играет», возможно было предположить, каково будет половодье. И все же беспечность брала свое, спадала вода, и люди снова въезжали в мокрые избы. Да и не всякий год заливало до крыш, иногда только до окон доходила вода, а то и ниже.

– Нынче еще ничего. А что было в прошлом году. И-и-и, не приведи Владычица – утешала себя Нижегородка.

Эта часть города со Старой Уфой составляла коренное население Уфы, в уездах кроме татар были и черемисы, и чуваши, но, несмотря на эту смесь, Уфа говорила на чистом русском языке, без оканья, аканья, цоканья.

Неизбежны были татаризмы в речи уфимцев, говоривших не «иди», а «уайда», и не «пойдемте», а «айдате». Многие из русских знали обиходный татарский язык. Треть населения города составляли башкиры и татары, ютившиеся по слободкам, и только очень немногие башкиры-торговцы жили в средней части города. <Обычно разносчиками фруктов были татары, выкрикивавшие под окнами: “Пельсины-лимоны”>[165]165
  Там же. Л. 33.


[Закрыть].

Глава 3
Гимназия

Отец сначала противился моему обучению в гимназии, считая это ненужным. «Мы люди простые, – говорил он, – ученость нам ни к чему». И вещественным доказательством своей «простоты» хранил в сундуке свои бурлацкие порты и грубую холщевую рубаху из синей пестрядины[166]166
  Пестрядина – пестротканая (полосатая, клетчатая) льняная или хлопчатобумажная ткань грубой деревенской выделки.


[Закрыть]. Знать грамоту, уметь читать, главное – хорошо писать и считать казалось отцу вполне достаточным для того, чтобы я, как и старший брат мой, помогали ему в лавке по торговле. Но уже с юных лет имел я отвращение к торговле и ее обманам. Наивно спрашивал, зачем же продавцы с божбой уверяют, что вещь «себе дороже стоит», и все-таки продают. Лаконический ответ отца, квалифицирующий мой вопрос, как дурака, меня не удовлетворял.

Принуждения отца ходить в лавку, приучаться к торговле ни к чему не вели, и я удирал домой при первой же возможности.

– Какой ты, братец, Филипп, – так отец называл неловких и ротозеев и вырывал у меня сверток с рассыпавшимися по полу гвоздями.

Так же неудачно я и покупал. Послал как-то отец меня купить карасей.

– Почем купил?

– Две копейки фунт.

– Вот дурак-то, и карасей не мог купить. Да им красная цена копейка, ну полторы – это уж дорого. А ты что… А? Эх, – сокрушался отец, – из Ильи толку не выйдет. Тебе бы все книжки читать, картинки рисовать да шляться, нет, брат, так жить не годится.

По счастью в доме уже была кузина Катя, она и мать, а также дед мой сломили упорство отца, и он согласился на гимназию.

Гимназисты и гимназистки того времени должны были ходить в форменном платье, никакое отступление от формы не допускалось. Гимназисты, в синих мундирах с серебряными пуговицами и позументом[167]167
  Позумент – золотая, серебряная или мишурная (медная, оловянная) тесьма.


[Закрыть], на голове носили кепи, напоминавшие по форме кепи русских и французских солдат 70-х годов, и лишь с 1881 г. их заменили фуражками синего сукна с белым кантом и серебряной бляхой, изображавшей две дубовых ветки с инициалами «У» и «Г» (Уфимская гимназия). Синий мундир давал повод мальчишкам называть гимназистов «синей говядиной», а инициалы на фуражке переводились «украл гуся». Позже мундиры заменили серыми куртками и поясом с бляхой, и теми же инициалами. Гимназистки носили коричневые платья и белые фартуки.

Отвезли меня в церковь, отслужили молебен «бессребреникам» Косьме и Дамиану[168]168
  Бессребреники – разряд святых, прославляемых в Православной церкви за свое бескорыстие; братья-врачи и чудотворцы Косьма и Дамиан по церковной традиции предположительно жили в Риме во второй половине III – начале IV в.


[Закрыть] для лучшего уяснения учебы, и 16 августа я пошел в гимназию.

С замиранием сердца, боясь строгостей, пришел я в гимназию, но увидел вскоре мир совершенной вольницы; синие фраки с серебряными пуговицами начальства нас мало стесняли. Гимназия наша была дореформенная, с почти бурсацкими пережитками[169]169
  Бурса – общежитие при духовном учебном заведении, где процветала жестокость в обращении с воспитанниками, которые нередко отличались буйным нравом и неряшливостью.


[Закрыть]. При гимназии был пансион для детей уездных помещиков. В большую перемену пансионеры продавали нам за три копейки свой завтрак – огромный кусок пирога, а бедным ученикам выносили куска два черного хлеба. В гимназии было восемь классов, потом появились параллельные для первых классов.

Латинский язык преподавал Л. Лопатинский, хороший классик, составивший толковую грамматику латинского языка[170]170
  Речь идет о 1-й части («Краткая латинская грамматика. Книга упражнений») учебника Л.Г. Лопатинского «Руководство для первоначального обучения латинскому языку в низших трех классах гимназий и прогимназий» (в 2 частях. Уфа, 1879).


[Закрыть]. Он был гуманный педагог и обращался с нами уже более мягко. Обычно же учителя говорили на «ты», были грубы, учитель русского языка драл за волосы, <ставил шалунов в угол на колена и, если он поднимался, показывал огромный кулак и говорил: “Только посмей еще шалить. Я тебе всю башку разобью”>[171]171
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 34.


[Закрыть].

Панорама Уфы с другого берега реки Белая. Фото 1900-х гг.

Учитель арифметики непонятливых вытягивал линейкой по спине или просто выталкивал из класса за ухо, если кто-либо к незнанию присоединял еще серию шалостей. Законоучитель, священник Ефим Соловьев, усовещивал шалящего: «Побойся Бога. Ведь ты в гимназии, а не на базаре».

Года за четыре до моего поступления в гимназии были такие великовозрастные верзилы, что пятиклассниками уже были женаты. И при мне сидели некоторые по три года в одном классе и, выходя к доске, оказывались ростом выше учителей. <Падышевский в четвертом классе носил бороду. Еще в 1878 г. вышел указ очистить гимназию от таких великанов, и обычно они шли в военную службу; тогда уже был закон о всеобщей воинской повинности>[172]172
  Там же. Л. 34 об.


[Закрыть]. Такими крупными бывали и гимназистки, особенно привозимые из уездов и с заводов; кончив четыре класса, они выходили замуж.

До Уфы циркуляры доходили медлительно, и я еще застал конец такого великовозрастия. <Только с назначением нового директора (Матвеева) началось освежение гимназии>[173]173
  Там же.


[Закрыть]. За шалости «оставляли без обеда», <т. е. по окончании уроков провинившийся должен был остаться один в классе, скучая час или два, но если оставалось двое, трое, а то и четверо, что было явлением не редким, то это был веселый антракт с чехардой и играми. Когда я учился в первых классах, за мной из дома присылали лошадь осенью в грязь и зимой в трескучие морозы, и часто лошадь возвращалась порожняком и приезжала вновь часа через два, когда я отсиживал в карцере>[174]174
  Там же.


[Закрыть].

Иногда отсиживали в карцере. Дома в таких случаях отец приказывал: «Илья, возьми ремень (длинный, широкий, всегда висевший в столовой на буфете), ступай в гостиную, я сейчас приду». В гостиной на ковре несколько ощутительных ударов этим ремнем были расплатой за карцер. Но со второго класса я нашел себе заступника в гимназии в лице священника Соловьева, вздумавшего для более наглядных рассказов священной истории завести большую карту Палестины. Я, как лучший ученик по рисованию, должен был ее нарисовать. Эта карта в лист ватманской бумаги[175]175
  Ватманская бумага – белая плотная высокосортная бумага с поверхностной проклейкой; впервые была изготовлена в середине 1750-х гг. в Англии бумажным фабрикантом Джеймсом Ватманом старшим.


[Закрыть], тщательно выполненная в красках, была повешена в классе.

В гимназической церкви я пел тенором на правом клиросе[176]176
  Клирос – места для певчих по обе стороны от амвона, специального возвышения для чтения проповедей, выдающегося полукружием в центр храма напротив царских врат.


[Закрыть], затем священник, очевидно, в знак повышения, перевел меня на левый клирос и сделал псаломщиком[177]177
  Псаломщик – низший чин церковнослужителей, не возведенный в степень священства, читающий во время богослужения тексты Священного Писания, молитвы, исполняющий песнопения.


[Закрыть], ослушаться было нельзя, это была «награда». Доброе отношение ко мне он не изменил, даже когда я нарушал своим своеволием обряды священнодействия. В гимназическую церковь ходили только гимназисты и некоторые учителя по обязанности, посторонние бывали только в пасхальную заутреню, когда сюда съезжалась уфимская аристократия. За обедней поп приготовлял огромную чашу причастия, т. е. красного вина кагора, разведенного теплой водой. И как только поп выходил из алтаря на амвон и говорил вразумительную проповедь, я добирался до чаши и вкушал этот приятный напиток, оставляя немного на дне чаши.

Уфимская мужская гимназия на Б. Ильинской ул. Фото 1910-х гг.

– Ты опять, негодяй, выпил причастие? Ведь это грех. Как ты смеешь! – ругал меня поп вперемешку со священными возгласами, грозил мне пальцем. – Я тебе! Господи, прости им, дураки не ведают, что творят, – апеллировал он к Богу.

Тогда учительские кафедры в две ступени уже сменились обычным небольшим столом. Парты были длинные, на четыре человека, с глубокой полкой для книг, куда прятались незнающие уроков. У попа уроки не готовили, болтали ему всякий вздор, лишь бы «ответ» был без запинки, а он не слушал и читал в это время сочинения Льва Толстого (обложка книги была завернута в бумагу).

Рисовал я также огромную карту по географии: здесь дело было сложнее, так как нужно было после уроков ходить в переплетную, единственную в Уфе, того же Блохина, где сначала подклеивали карту, а разрушенные части я перерисовывал там же из атласа. Виновником разрушения был наш класс: мы в большую перемену катали друг друга на таких картах, наклеенных на крепкую материю, ухватив за палку и мчась по длинному коридору.

Большое приволье было для меня в гимназии в отношении библиотеки и рисованья.

Библиотек было две, одна ученическая, для первых четырех классов, другая «фундаментальная», <в которую мы проникали благодаря культурному преподавателю словесности Новикову, умевшему отличать интересующихся учеников от безнадежных балбесов, известный процент которых ежегодно выгонялся из гимназии>[178]178
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 35 об.


[Закрыть]. Сначала я увлекался путешествиями: Жюль Верн читался запоем и во время уроков, и даже в период экзаменов. Журналы «Всемирный путешественник»[179]179
  «Всемирный путешественник» (СПб., 1867–1878) – еженедельный иллюстрированный журнал о путешествиях и географических открытиях, с 1879 г. вошел как особый отдел в состав журнала «Природа и люди».


[Закрыть] с отличными гравюрами и «политипажами в тексте»[180]180
  Политипажи – гравюры на дереве в виде заставок, виньеток, иллюстраций и других рисунков, применяемые как типовые элементы оформления печатных изданий.


[Закрыть], частью «иллюминованными» от руки (путешествие Дюмон-Дюрвиля, Араго[181]181
  Речь идет об изданиях на русском языке Ж. Дюмон-Дюрвиля «Путешествие вокруг света, составленное из путешествий и открытий Магеллана, Тасмана, Дампиера [и др.]. С картами и многочисленным собранием изображений, гравюр на меди, с рисунками известного господина Сенсона, рисовальщика, совершившего путешествие с Дюмон-Дюрвилем на “Астролябии”». (СПб., 1836–1837) и Д. Араго «Гром и молния» (СПб., 1859), «Общепонятная астрономия» (СПб., 1861), «Историческая записка о паровых машинах» (СПб., 1861), «Биографии знаменитых астрономов, физиков и геометров» (СПб., 1859–1861) и др.


[Закрыть] и др.) – весь этот захватывающий материал познания света был мною прочитан многократно. Географию я знал, постоянные пятерки были в табелях, выдаваемых по четвертям учебного года, были пятерки и по языкам, но в графах «внимание» и «прилежание» часто стояли двойки и даже единицы, так как я был отчаянный шалун. Директор как-то [на]писал в табели особое примечание, что «ученик такого-то класса Илья Бондаренко ведет себя скверно и, если будет дальше так вести себя, то будет исключен из гимназии». Конечно, получив такой криминальный документ, отец повел бы меня на эшафот в гостиную, если бы мать не успела припрятать эту «почетную грамоту».

За уроками следила и помогала кузина, более всего обращая внимание на общее образование, и была строга в подборе книг для чтения. Долгие зимние вечера я проводил уже не в кухне с кучером Яковом, а в небольшой «угловой» комнате. Там было, как и во всем доме, сильно натоплено, но не так, как в других комнатах, особенно в спальне отца, где трещала изразчатая печь и даже однажды загорелась кровать. Форточек для освежения комнат отец не допускал: «Что же, улицы мы, что ли топим?» – возражал он. И долго читал я вслух кузине сначала русских и иностранных классиков, а затем перешел и к научным книгам, так, например, будучи во втором классе, я читал Р. Оуэна «Образование человеческого характера»[182]182
  Имеется в виду книга Р. Оуэна «Новый взгляд на общество, или Опыты об образовании человеческого характера» (1813).


[Закрыть], трудно понимаемые места она мне разъясняла. Читал много по русской истории. Позже она принесла мне «Систематический каталог библиотеки бр[атьев] Покровских»[183]183
  Частную публичную библиотеку братья В.К. и И.К. Покровские открыли в Челябинске в собственном доме для привлечения к чтению широких кругов населения. Она существовала с 1881 по 1913 г., ее основу составляли многочисленные семейные собрания. По сведениям библиографа Н.В. Здобнова, бывший студент Казанского университета Н.М. Зобнин, сосланный в Челябинск и занимавшийся приведением в порядок библиотеки Покровских, подготовил рекомендательный указатель – «Систематический указатель лучших книг и журнальных статей. 1856–1883», включивший более тысячи названий книг, статей, публикаций, разрешенных цензурой и вышедших в России за указанный период. Для получения цензурного разрешения к печати в 1883 г. в обложку «Систематического указателя…» вложили также каталог библиотеки Покровских. После получения разрешения библиографические пособия были напечатаны тиражом 1,5 тыс. экз. указатель и 200 экз. каталог. Вскоре указатель все-таки был запрещен цензурой, основную часть тиража изъяли из обращения, указатель распространялся нелегально, в том числе и в списках.


[Закрыть] (кажется, в Оренбурге), я переписал его и впоследствии руководствовался им. Отдел беллетристики в этом каталоге начинался романом Чернышевского «Что делать?», затем шли: Швейцер «Эмма», Шпильгаген «Один в поле не воин», Эркманн-Шатриан «История крестьянина», Омулевский «Шаг за шагом», Смирнова «Соль земли»[184]184
  Автор перечисляет романы: Н.Г. Чернышевского «Что делать?» (1863), Ж.-Б. Швейцера «Эмма» (1864), Ф. Шпильгагена «В строю» (1866, в русском переводе «Один в поле не воин», 1867–1868), Э. Эркманна и А. Шатриана (псевд. Эркманн-Шатриан) «История одного крестьянина» (1868–1870), И.В. Омулевского «Шаг за шагом» (1870 – в журнале «Дело», 1871 – отдельным изданием под названием «Светлов, его взгляды, его жизнь и деятельность»), С.И. Смирновой-Сазоновой «Соль земли» (1872 – в журнале «Отечественные записки», 1875 – отдельным изданием).


[Закрыть] и т. д.

Пожарная каланча в Уфе. Фото 1910-х гг.

Знакомыми кузины были, между прочим, два серьезных офицера. Она брала меня с собой на вечера в офицерское собрание, где была хорошая библиотека. [В] летние вечера собрания происходили в лагерях, куда особенно тянули меня фейерверки. Офицер Дубков познакомил меня со способом изготовления <бенгальских огней, римских свечей, светящихся фонтанов, ракет, шутих и пр.>[185]185
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 36.


[Закрыть] фейерверков. Дали мне книгу Чиколева по пиротехнике[186]186
  Чиколев В.Н. Руководство к приготовлению и сжиганию фейерверков. М., 1867. Книга выдержала пять изданий.


[Закрыть];

в лавке отца были и краски, и я находил порох, селитру, серу, аммоний (сурьму) и только необходимые соли покупал в аптеке на скопленные копейки. Дома я упражнялся обычно в бане, там же устроил себе и тир, научившись стрелять из револьвера и ружья. Изготовленную ракету я однажды вечером испробовал в комнате.

Пролетевшая огненная струя и взрыв едва не перепугали [всех] и [не] наделали пожара. Кроме того, что я был отлуплен ремнем, у меня отобрали все инструменты и пиротехнические запасы. Конечно, вскоре я снова обзавелся новым оборудованием, но дальнейшие опыты уже производил на реке Белой. Прогулки совершались за город; ходили на Шихан, гору над излучиной реки, с крутым каменистым спуском, где соблазнительно было сойти с отвесной скалистой горы, изорвав, конечно, сапоги (ботинок тогда мальчики не носили, а только сапоги с подковками на каблуках, для форса подковки бывали и медные).

«Чертово городище», верстах в трех от города (остатки какого-то былого каменного укрепления дали повод к такому названию), было очаровательным местом. Высокие холмы заканчивались горой, с нее открывался редкий вид: внизу река далеко плавно извивается среди безлюдных лесистых берегов и даль, даль без конца. Это поэтическое место вдохновляло не раз М.В. Нестерова и, между прочим, когда он писал свою прекрасную «Христову невесту»[187]187
  М.В. Нестеров был уроженцем Уфы, где жил до 12 лет. Он написал несколько вариантов картины «Христова невеста»: I вариант (Москва, частное собрание, 1886), картина экспонировалась на ученической выставке Московского училища живописи, ваяния и зодчества в 1887 г.; II-й вариант (местонахождение неизвестно, 1887), сегодня она известна под названием «Девушка-нижегородка», приобретена великим князем Сергеем Александровичем в 1898 г., в 1910-е гг. находилась в собрании великого князя Дмитрия Павловича; III вариант (Приморская государственная картинная галерея, Владивосток, 1913).


[Закрыть].

Самое же интересное было спускаться с этой горы через непролазный бурелом, где кишмя кишели ужи, а то и быстрая медянка проползала из-под ног.

Ходили часто на «степь». Там добирались до орешника и заходили в кумысное заведение Курамшина выпить живительного напитка[188]188
  Кумысное заведение дворянина Курамшина, открытое в 1870 г., находилось у деревни Глумилиной, Богородской волости, Уфимского уезда, в полутора верстах от города, недалеко от пристани на реке Белой. Бутылка кумыса в 1896 г. в нем стоила 10 копеек.


[Закрыть]. Этот Курамша был богатый татарин, посещал иногда «кафе-ресторан» – небольшой трактир Сергушки (Сергея Михайловича), <помещавшийся в барском доме, где в бывшей гостиной позже бывали и мы, чтобы съесть гору пирожков и выпить местного пива завода Вольмута>[189]189
  РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 36 об.


[Закрыть]. Тут и восседал Курамша с обрюзгшим красным лицом, в тюбетейке и длинном бешмете (род кафтана). Водку татары не пили, только пиво, и этот кумысодержатель, когда напивался пивом и смотрел уже осовелыми мутными глазами, то заказывал гармониста. Появлялся известный на всю Уфу слепец, отлично игравший на гармонике духовные напевы. И вот слепой тянет церковный напев всенощного богослужения: «Слава в вышних Богу, и на земле мир и благоволение»[190]190
  Сокращенный вариант «Великого славословия». Правильно: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение», – ангельская песнь, пропетая при благовести о рождении Иисуса Христа. Лук. 2:14.


[Закрыть], – подтягивая своим голосом, а пьяный Курамша в такт машет рукой и утирает слезы красным платком.

Церковь Иоанна Предтечи на Богородской улице в Уфе. Фото начала XX в.

Уже в каникулы первого года отец приказал мне идти в лавку. Он не был доволен моим гимназическим «чистописанием» и засадил меня в лавке на уголок прилавка переписывать из первой попавшейся книги для упражнения руки. Какое это было скучное занятие. Вероятно, потому я и не мог выработать в себе хорошего почерка. Наступили уже жаркие дни лета. Небо сияло, природа тянула. Пользуясь тем, что отец больше занимался делом, чем детьми, я убегал и спасенье нашел в моем дяде, упросившем отца отпустить меня на все лето к нему в деревню. Дядя Петр Степанович и тетя Маша были бездетны и всегда любили меня. И вот передо мной развернулся иной мир, мир свободной жизни в деревенской тиши. Верстах в 30 от Уфы, при башкирской деревне Салиховой, дядя имел в аренде мельницу на реке Узе, притоке р[еки] Дёмы. Кругом тучные башкирские степи, воспетые нашим уфимцем С.Т. Аксаковым в его «Семейной хронике»[191]191
  Автобиографическая повесть С.Т. Аксакова «Семейная хроника» (1856).


[Закрыть].