Текст книги "Зонтик для террориста"

11

– Нy, я пошел, – сказал Асаи. – Как с тобой связаться?

Я рассказал ему о своем доме из картонных коробок, он засмеялся. Предложил одолжить мне мобильник, но я отказался:

– Как ты думаешь, много ли бомжей с мобильными телефонами?

Он снова рассмеялся.

– Это точно. Тогда обязательно позвони мне сегодня вечером, можно поздно. Слишком заметно будет, если я сам к тебе приду, – сказал он и скрылся в метро.

Под мышкой он держал бумажный пакет, я проводил его взглядом. Интересно, что он сделает с Мотидзуки? Но это его проблема. Наверное, у него есть мысли по этому поводу.

Я позвонил со станции «Мидзонокути». Теперь реакция была другая.

– Это ты? – произнесла она спокойным голосом.

– Зачем к тебе приходила полиция? – спросил я.

Послышался вздох.

– Не пойму, то ли японская полиция такая приставучая, что не отвяжешься, то ли такая умная, что догадалась обо всем.

– Что умные, что приставучие – один черт. И зачем они приходили?

– О том же подумали, что и ты. Спрашивали, нет ли каких-нибудь ключей к разгадке у мамы в квартире. Но о моем жилье все так, как ты и предполагал. Разузнали в университете. А ты что сегодня целый день делал?

– Пил.

– Ну, это я и без тебя знаю. И где ты пил? И откуда сейчас звонишь?

– Не задавай сразу кучу вопросов. Пил я в Иокогаме. А сейчас я то ли в Иокогаме, то ли в Кавасаки, толком не пойму.

– В Иокогаме? Один пил?

– Нет, у меня была компания.

– Какая компания?

– Якудза. Я тебе вчера о нем немного рассказывал.

– Тот странный якудза, который приходил к тебе в бар предупредить?

– Ага. Я как-нибудь расскажу тебе поподробнее. Лучше ответь, откуда они узнали, что ты ходила сегодня домой к Юко?

– Помнишь, вчера ночью сыщик сказал, что У него возникли ко мне новые вопросы? Тогда же он попросил при нем поискать в квартире матери зацепки, которые могли бы дать ответ, почему она оказалась в тот день в парке. Я, конечно, отказалась. Но дед был вместе со мной. И он посоветовал: если я найду что-нибудь, хоть какой-то намек, рассказать об этом полиции. Короче, так и вышло. Дедушкин совет оказался для полиции полезной рекомендацией.

– Они у тебя за спиной не стояли?

– Хотя и сказали: «Мы целиком полагаемся на вас», а сами следили за мной, пока я была у мамы. Я их заметила. Мельком из окна. Но тогда они меня не окликнули, а приперлись ко мне домой. Невзначай и про тебя спросили. Не знаю ли такого имени. Я ответила: «Конечно знаю. Читала в газетах». Но тебе не кажется, что в газетах пишут какую-то жуть? Как будто СМИ вместе с полицией сами придумывают картину преступления.

– По-моему, это называют информационным обществом. Так ты что-нибудь нашла?

– Много рукописей. Очень старых. Даже пожелтели от времени.

– Рукописи? – удивленно переспросил я. – И что в них?

– Стихи.

– Стихи?

– Танка.

– Танка… Чьи?

– Ну конечно, мамины. Ее почерком написаны. Я тоже не ожидала. Мы никогда с ней этого не обсуждали.

Продолжая говорить, я обдумывал услышанное. Стихи. И представить себе не мог. Когда Юко жила у меня, она зачитывалась сборниками современной японской поэзии, которые стояли у меня на полках. Но мне и в голову не могло прийти, что интерес к поэзии войдет у нее в привычку. Когда и по какой причине она стала писать стихи? Что за стихи она писала? Не знаю. Я и вообразить себе не мог.

– Их много, – вновь услышал я голос Токо. – Страниц сто. На каждой по пять стихотворений. Значит, всего где-то пятьсот.

Пятьсот танка…

– И о чем она писала?

– Я в этих танка плохо разбираюсь. Я ходила в школу за границей, для меня японская поэзия – все равно что шифр. К тому же я подробно их не читала. Времени совсем не было.

– А еще что-нибудь нашла?

– Больше ничего. Ни дневников, ни записных книжек, ни еженедельников. Еженедельник у нее, наверное, был, но она, скорее всего, взяла его с собой, когда пошла в парк. Я и у сыщика спросила. Но он сказал, что среди вещей, обнаруженных в парке, его пока не нашли. Сейчас они изучают, что сгорело во время взрыва, что разлетелось на части. Наверное, он не врал. Если бы они что-нибудь нашли, то должны были бы обратиться ко мне.

– Пожалуй. Даже записок по работе, каких-нибудь пометок – ничего не нашла?

– Рабочее расписание – этим занималась мамина секретарша. Я сегодня утром обратилась к ней. Позвонила ей в офис. Короче говоря, никто не знает про ту субботу. Секретарь сказала, что ее уже расспрашивала полиция. Ничего странного. Мама, похоже, четко разделяла работу и личные дела.

Я подумал о возрасте Токо. Двадцать один год. Нетрудно забыть. Для девушки своих лет она принимала весьма трезвые и взвешенные решения. Я не давал ей никаких подсказок, а она сама хорошо представляла, чем ей нужно заняться.

– Значит, рукописи со стихами сейчас у тебя?

– Да. Я положила их в сумку и принесла домой. Полиция не знает. Я им не сказала. Хочешь почитать?

Я спросил, прежде чем ответить:

– Тело мамы вернули?

– Да, – ответила она. – Сегодня рано утром. И по совету полиции мы сразу же отвезли его в крематорий. Фрагменты костей и пепел уже собрали.[60]60
  По японской погребальной традиции после кремации родственники собирают палочками фрагменты костей и пепел в урну.


[Закрыть] Так мы поняли, что часть тела отсутствует. Полицейские предупредили, что восстановление тел погибших при взрыве имеет свои пределы. Но как можно говорить такое родственникам? Представляешь?

Она держалась спокойно, но чувствовалось: в глубине души она рвет и мечет. Я хорошо представлял, как выглядят не восстановленные тела погибших при взрыве. Но, наверное, она забыла. Не мне было напоминать. Видимо, в полиции ей дали разумный совет. Но я не мог ей такого сказать.

– Значит, сегодня во время заупокойной службы будут прощаться уже с прахом?

– Да. Начнется в семь. Мне пора возвращаться к деду. Но, скорее всего, я смогу как-нибудь улизнуть оттуда.

– Лучше не надо.

– Почему?

– Это будет выглядеть подозрительно. Наверняка полиции там будет хоть отбавляй. У них привычка такая. Лучше не отходи никуда от праха матери. А погребение завтра?

– Да. Забыла сказать. Церемонию прощания перенесли на следующую субботу. Все равно уже кремировали, и со стороны деда очень много желающих прийти. Так что сегодня вечером – много дел, но завтра рано утром я успею вернуться к себе.

– Тогда позвоню тебе завтра.

– А если я до этого захочу связаться с тобой, что мне делать? Где ты поселился?

– В городе. Но телефона у меня нет.

– Неужели в городе есть такие места, в которых нет телефонов?

– Есть. Хотя от твоей реальности они отдалены на несколько световых лет, там тихо и мирно.

– Все равно не скажешь, даже если попрошу, да? – Она замолчала, но вскоре произнесла: – Тогда запомни этот номер. Прямой телефон в мою комнату у деда в доме. Если захочешь поговорить со мной сегодня, звони туда. Когда закончится церемония, я постараюсь никуда не уходить из комнаты.

Я задумался, запоминая ее номер, но она прервала мои раздумья:

– Между прочим, я не только отвечала на вопросы сыщиков, но смогла и из них кое-что вытянуть.

– Правда? И что они тебе сказали?

– Помнишь, ты говорил о маленькой девочке? Которая играет на скрипке. Маю Миядзака, дочка начальника отдела безопасности. Она получила золотую медаль на музыкальном конкурсе, который проводила какая-то газета. Хотя всего лишь первоклашка. В группе младших школьников. Говорят, она на самом деле вундеркинд.

– Да, – опять хмыкнул я.

– Подожди, еще не все. Травма у нее не тяжелая, но она вроде бы частично потеряла память. Не помнит, что было в день взрыва. Так что полиции пока не удалось ничего у нее разузнать.

Потрясающе. Чтобы выведать у полицейских такую информацию, надо обладать недюжинным мастерством. Они специалисты по тому, как расспросить человека, записать и проанализировать, что он сказал. Пусть иногда они ошибаются в своем анализе, все равно они профессионалы. Но где это видано, чтобы сам следователь выдал хотя бы часть необнародованных фактов?! Об этом даже журналистам не удалось ничего разнюхать.

– Ничего себе, – сказал я. – Я и забыл, что у тебя талант убеждать людей. Как ты смогла это выведать? Говорила, что имеешь право знать как добропорядочная гражданка своей страны? Или строила глазки молодому сыщику?

Она проигнорировала мои слова:

– Обычно сами они не осознают себя слугами народа. А разговаривая со мной, наверное, вспомнили о своей функции. Я просто болтала с ними о том, что вызывает сочувствие у добропорядочных граждан. Только подумайте, пострадали совсем маленькие дети. Шрамы от ран могут остаться у них на всю жизнь. Но девочку ранило не так сильно, и все равно жаль ее, бедняжку. И во время разговора тот следователь, что постарше, любезно все рассказал мне.

На мгновение в моем сознании промелькнула картина взрыва. Были там и дети. Я вспомнил маленькую скрипачку. Мне захотелось с ней поговорить. Но она сейчас отгорожена толстыми стенами.

– Кто из следователей рассказал тебе про девочку? – спросил я.

– Он дал мне визитку. Инспектор Синто, начальник первого отдела расследований Управления полиции. Начальник отдела – большая шишка?

– Очень даже. Поражаюсь, как тебе удалось.

На сбор информации пущены небывалые силы. Вероятно, это связано с постом, который занимает ее дед.

– Кстати, – сказал я, – извини за неожиданную просьбу. Я бы хотел сегодня остаться у тебя. Ты мне позволишь?

Похоже, она ничуть не удивилась, ответила спокойно:

– Хочешь поскорее прочитать мамины стихи, да?

– Да.

Мне невмоготу было ждать до завтра, когда она вернется домой. Такая поэзия, как танка, иногда может открыть душу пишущего больше, чем дневниковые записи. По крайней мере, насколько я знаю.

– Хорошо, – непринужденно ответила она. – Я оставлю их в комнате. А ты приходи. Договорились?

– Да, если получится.

Даже если полиция следит за ее передвижениями, вряд ли они установят слежку за пустой квартирой.

– А что делать с ключами? Ты уверен, что сможешь открыть дверь? Или мне оставить ее открытой?

– Я не специалист по взлому дверей.

Я объяснил ей, как можно передать ключ, она ответила:

– Хорошо, я поняла, – и затем добавила: – Если ты что-нибудь найдешь в маминых стихах, сообщи мне об этом сразу, ладно?

– Разумеется, – ответил я.

– Тогда я поехала к деду. Позвони мне пораньше, – сказала она и повесила трубку.

Выйдя из будки, я наконец-то заметил двух школьниц, которые молча сверлили меня глазами, с нетерпением ожидая, когда я закончу.

– Достали эти дядьки, которые часами треплются по телефону, – понеслось мне в спину, когда я пошел в сторону станции.

После Тамагавы поезд помчался в туннель, оставляя позади начавшие сгущаться сумерки. Я погрузился в размышления. Просмотрел два вечерних выпуска газет, которые купил на станции «Мидзонокути», но статьи стали гораздо меньше. И новой информации ноль. О моем баре не говорилось ни в одной из газет. Только полное эмоций описание похорон погибших. Вероятно, эксгумация жертв, сразу погибших при взрыве, была проведена быстрее, чем вскрытие Юко. Я вышел на Сибуе, перешел на линию Иногасира. Полседьмого. Час пик. Вагон переполнен возвращающимися с работы служащими офисов. В Симокитадзаве я пересел на линию Одакю. Совсем стемнело. В Ёёги-Уэхаре вышло много народу. Мне тоже неплохо было бы смешаться с толпой. Хотя я и не похож на служащего офиса, но в общем потоке вряд ли сильно выделяюсь.

Со станции я позвонил снова. Почему, не знаю. Какой смысл лишний раз убедиться в том, что никого нет. Токо сказала, что заупокойная служба начнется в семь. По идее, она давным-давно ушла из дому. Занимаюсь какой-то ерундой, грустно улыбнулся я и собрался уже повесить трубку. Но в это мгновение кто-то подошел к телефону. Я молчал. На другом конце провода тоже хранили молчание. Это была не Токо. Она бы как-то отреагировала. И не полиция. На нынешнем этапе им бы и в голову не пришло играть в такие игры. По проводам тянулась неестественная тишина. Неуютное отсутствие каких бы то ни было звуков. Молчание, во время которого слышно только биение собственного сердца. Прошло несколько секунд. Или несколько десятков секунд? Невозможно понять, как долго это продолжалось на самом деле. Внезапно трубку бросили. Я пошел, ускоряя шаг. Так же как и вчера, я сделал круг, оглядывая окрестности. А потом побежал. На пути к дому Токо мне не попалось на глаза ничего странного, ничего подозрительного. Чтобы добраться до ее дома, мне потребовалось около десяти минут. Я запыхался. Но все равно на одном дыхании добежал до третьего этажа. В коридоре никого не было. Судя по запаху, в какой-то из квартир жарили тэмпуру.[61]61
  Тэмпура – блюдо традиционной японской кухни. Рыба, креветки, овощи в кляре.


[Закрыть]

Стараясь не шуметь, я подошел к квартире Токо и встал перед дверью. Внизу к двери был приделан здоровый почтовый ящик. Из него торчала вечерняя газета. Я вытащил ее и просунул руку за огромную висящую дверцу ящика. Но мои пальцы ничего не нащупали. Я попросил Токо приклеить запасной ключ скотчем к дверце ящика изнутри. Я положил газету обратно и подумал немного. Покрутил ручку двери. Она легко открылась. Заглянул в большую комнату. Занавески задернуты. Повернул выключатель у двери, зажегся свет. В прихожей обуви не было. Отсюда не видно места, где вчера вечером я сидел. Я разулся и зашел в комнату. Там стоял стеклянный стол, на который я вчера ставил стакан. На нем должна лежать рукопись со стихами Юко. Так мне пообещала Токо. Но на столе ничего не было. За исключением одной вещи. Ключа с кусками оборванного скотча. Я открыл дверь, ведущую в другую комнату. Спальня Токо. Кровать, аккуратно застеленная бежевым покрывалом. Трюмо, типичный атрибут девичьих комнат, кое-какая мебель. И больше ничего. Я заглянул еще в одну комнату. В японском стиле. Похоже, ею не пользовались, в ней даже никакой мебели не было. Я посмотрел в туалете и в ванной. Никого. Погасил свет и проверил балкон. И здесь никого. Я взял со стола ключ и вышел из квартиры. Вставил ключ в замок, повернул со щелчком и запер дверь. Понятно одно. Кто-то опередил меня: сделал то, о чем я говорил Токо, именно так, как я и собирался.

12

Я шагал в направлении, противоположном потоку толпы, движущейся из квартала офисов в центре города. Кроме меня, никто не шел по обрамленной рядами колонн проезжей части. Специальный проход для местных обитателей специального жилого квартала.

Девятый час. Я дал два обещания позвонить. Асаи еще рановато. Токо я звонил с Восточного выхода, но она не подходила. Я принимал участие в похоронах один-единственный раз, когда умер мой дядя. Но насколько я помню, улизнуть с церемонии – дело непростое.

Тацу слушал радио в картонном доме. Тело его покачивалось в такт музыке. Если не ошибаюсь, в это время он обычно сидит в своей берлоге. Основные передвижения начинаются поздно ночью, когда все выходят на поиски пропитания.

Я подошел поближе, он поднял руку и улыбнулся мне.

– Как дела?

– Хуже некуда, – ответил я. – А дедушка Гэн так и не вернулся?

– Нет, не вернулся.

Тацу помахал бутылкой виски, которую я дал ему вчера.

– Ну что, по одной?

Я кивнул и зашел к нему. Положил рядом с собой пластиковый пакет с покупками из магазина в подземке. Пританцовывая в такт музыке, Тацу ловко налил виски. Я отпил глоток и спросил:

– Что это за музыка?

– Рэп. «Degable Planets».[62]62
  «Degable Planets» – американская рэп-группа, популярная в начале 90-х годов.


[Закрыть]

Я прислушался. Трио, два парня и девушка, что-то пело скороговоркой. Скорее даже не пели, а наговаривали. Непонятный для меня мир. И слов совсем не разобрать. Но у меня не возникало впечатления, будто я слушаю жужжание пчел, которое обычно вызывала у меня музыка, называемая рэпом. Скорее она напоминала декламацию стихов.

– Не смейся надо мной, если я не прав. – Непроизвольно мне захотелось поделиться впечатлениями. – Я вовсе не разбираю английских текстов. Но сдается мне, эта песня с интеллектуальным оттенком.

Тацу все-таки усмехнулся. Но сказал он совсем не то, что я предполагал:

– Сима-сан, у тебя хороший слух. Наверное, музыкой занимался?

Я грустно улыбнулся и ответил:

– Никто мне такого не говорил, кроме тебя. У меня комплекс по поводу собственного слуха.

– Нет, у тебя хороший слух. Все ребята из «Degable Planets» – интеллектуалы. На их творчество оказали влияние Сартр, Кафка.

– Вот как? И такой рэп бывает? Как называется эта песня?

– «Счастье – здесь».

– Шутишь?

– Правда. В моем переводе. По-английски: «It's good to be here». Поэтому «Счастье – здесь».

Мне понравилось:

– Здорово. Хороший перевод.

– А то! – похвастался он.

И тут я заметил, что из кармана Тацу торчит мятая зеленая бумажка, похожая на денежную купюру. Я показал на нее пальцем и спросил:

– Что это у тебя?

– А-а, это. Долларовая бумажка, – ответил он, запихивая ее в карман. – На память оставил.

– Так ты же бывал заграницей, да, Тацу? Куда ты ездил?

– В основном по Америке колесил. Дольше всего задержался в Нью-Йорке. Я не хотел больше возвращаться в эту дурацкую страну.

– Вот как? А что ты там делал?

– Да так. По-разному.

Сам Тацу никогда ни про кого не расспрашивал. Даже не узнал у меня, почему я тут оказался. Не спросил, почему остался без работы. И я у него больше ничего не выпытывал. Наверняка видел он всякое. Иначе, вернувшись на родину, не стал бы бомжем в столь молодом возрасте.

– Значит, в Нью-Йорке, – пробормотал я.

Я ни разу не выезжал за границу. Жил в мире, далеком от паспортов и виз.

Виски в бутылке Тацу почти не осталось. Я достал из пластикового пакета новую бутылку и две пенопластовые коробки с рисом. В пакете оставалось еще две бутылки.

– Это что?

– Подарок. У меня осталось немного денег. Это рис с мясом, купил в столовой навынос. Тебе порцию и старику-профессору. Он неважно выглядит.

– Хорошо. Я передам профессору попозже. – Тацу нахмурился и затеребил бороду. – Только знаешь, Сима-сан. Я сегодня с радостью приму твой подарок, но, по-моему, тебе не стоит продолжать в том же духе.

– Почему?

– Здесь так же, как и во всем мире, в определенной мере работает закон: сильный пожирает слабого. И здешние обитатели хорошо это понимают. Ты любишь, чтобы тебя жалели?

– Но, Тацу, сегодня утром ты дал ему коробку с обедом.

– Потому что он сам меня об этом попросил. К тому же я ему ту херню специально не покупал. Слишком жирно. Выпивка – другое дело. Потому что не продукт первой необходимости.

– Вот как? Значит, я перестарался? – Действительно, я допустил оплошность. Я еще не привык к правилам их мира. Для них я по-прежнему аутсайдер. – Впредь буду внимательнее, – сказал я, и Тацу наконец-то улыбнулся.

– Ну, не стоит так грузиться. Ты же хотел как лучше. В любом случае, передам коробку профессору.

Добрые помыслы могут принести людям боль. Особенно в тех местах, где не принято делать добро. Мне было тяжело об этом думать, и я сменил тему:

– Скажи-ка, а сегодня копы не появлялись?

– Нет, сегодня не приходили. Наверное, поняли; что расспрашивать нас не имеет никакого смысла.

Согласиться я с ним не мог, достал из кармана пальто желтый листок бумаги и развернул перед ним.

– Тацу, ничего не знаешь про это?

Он взял листок в руки, посмотрел на него и вскинул голову.

– Что это? Похоже, на листовку какой-то секты. Ты интересуешься этой фигней?

– А ты что об этом думаешь? Хочу узнать твое мнение.

Тацу пристально уставился на листовку и пробормотал:

– Ну и дела. Значит, «Поговорим о Боге». О Боге я бы и сам не прочь поговорить. Интересно, с каким богом я мог бы пообщаться? Только эта копия доверия не внушает.

– Вот как? Копия?

– К тому же ни адреса, ни телефона нет. Если это листовка для привлечения новых членов, то ничего у них не получится. И текст жуткий.

– Я с тобой полностью согласен.

– Откуда она у тебя?

– Вообще-то она лежала в книжке дедушки Гэна.

– Да? Только с дедулей как-то не вяжется. Он, по-моему, никогда религией не интересовался.

– Листовки раздавал рыжеволосый парень, лет тридцати. Он и ко мне приставал. Ты его не видел?

– Нет, не видел.

– Нет? – Я выпил стакан до дна. Поблагодарил за виски и встал.

– Послушай, Сима-сан, – окликнул меня Тацу. – Ты здесь надолго решил задержаться?

– Даже не знаю. Может статься, еще попользуюсь вашим гостеприимством.

Тацу усмехнулся:

– Похоже, сегодня опять похолодает. Для новичка испытание опасное.

– Точно, для таких престарелых, как я, эта жизнь не фунт изюму.

Я помахал рукой и вернулся к себе. Меня ждала моя съемная крепость из картона.

Я лег спать, распахнув крышку, попивая виски из крышечки. Стаканы-то я забыл купить. Запах, которым пропиталось мое жилище, больше не раздражал меня, как вчера. По крайней мере, я начал привыкать к этому месту. Я открыл новую бутылку. Хотя Тацу и сказал, что не видел рыжего сектанта, тот наверняка встречался с обитателем моего домика. Только вот где? И почему он обратился к такому старику, как Гэн? Желание исполнить свою миссию – спасти упавших на самое дно социальной иерархии? Но рыжий не производил подобного впечатления. Парень работает на копов, участвует в их фальсификациях. Или у полиции есть что-то на него, и он не может отказаться. В любом случае он не настоящий служитель религии. Тогда зачем он встречался с местными обитателями? Дело темное. Пока ничего не могу понять. Наверное, Токо права. Если бы с самого начала я сделал так, как она говорила, никаких проблем не возникло бы. Отправился бы в полицию и рассказал обо всем. Взвалил бы на них тяжкий груз. Полный загадок. Непонятный и расплывчатый. Как просто. Они не то, что я. У них – неисчислимая сила, а я – один. У них – все возможности для научных исследований, я ими не располагаю. На их стороне – власть, позволяющая вытянуть показания практически из любого, я такими механизмами не владею. Короче, у меня вообще ничего нет. Но есть и еще одно отличие. Для них это всего лишь работа. У меня по-другому. Я проглотил виски. Алкоголь, как обычно, прошел по горлу и опустился на дно желудка, не оставив после себя никаких вкусовых ощущений.

Незаметно подкрался холод. Предчувствия не обманули Тацу: сегодня резко похолодало. А может, мне так казалось из-за того, что я долгое время лежал без движения. Поселение бомжей окружали стены, но холодный воздух так же, как и вчерашней ночью, тихо просачивался внутрь. В этом году лето было плохое. Наверное, и зима будет суровей, чем обычно. Пробирает до костей. Но настоящие морозы еще впереди. Некоторые замерзают до смерти. Интересно, как сейчас превозмогают холод обитатели домиков? «Счастье – здесь». Я вспомнил странное название рэпа. Хороший перевод, хотя и звучит иронично, если подумать, в каком положении оказался Тацу. Он тоже из интеллектуалов. Интересно, что ему пришлось испытать в Америке? Он говорил, что дольше всего прожил в Нью-Йорке. Нью-Йорк. Город, который я видел только в кино…

Я встал. Пошел по направлению к вокзалу.

Тацу куда-то исчез. Картонная крыша была открыта, но его самого видно не было. Я заглянул к нему, на полу валялась коробка от диска с рэпом.

У телефонов-автоматов рядом с вокзалом стояли всего человека четыре-пять. Самый крайний, с которого я сегодня утром звонил Асаи, был свободен. Я набрал номер телефона дома Токо, который она мне продиктовала. На этот раз она подошла сразу.

– Что-нибудь удалось разгадать из маминых стихов?

– Это параллельный телефон?

– Что?

– Ты сейчас говоришь по радиотелефону? Если есть параллельная трубка, то возьми ее.

Послышался звук смены трубок. Затем она спросила с подозрением:

– Ты о чем?

– Вообще-то я не смог прочитать стихов твоей матери. Не нашел.

– Почему? Я все подготовила, как ты сказал.

– Радиотелефоны легко прослушиваются. Они распространяют вокруг себя электромагнитные волны. Говорят, на Акихабаре[63]63
  Акихабара – район Токио, где сосредоточены магазины, торгующие радиоэлектроникой.


[Закрыть] достать подслушку – плевое дело. Один из моих клиентов рассказывал.

– Так что случилось?

Я объяснил ей ситуацию. Токо ни разу меня не перебила. Молчала даже после того, как я закончил. Видимо, задумалась.

Наконец она пробормотала:

– Кто это мог сделать? И для чего?

– Вот именно. Кто и для чего? Но одно точно – твой телефон прослушивается. Наверное, из машины, которая была неподалеку. Я сейчас задам тебе несколько вопросов, а ты отвечай мне, ничего не спрашивая. Хорошо?

– Чего уж тут хорошего? Давай спрашивай.

Она быстро пришла в себя. Похоже, шока оттого, что кто-то проник в ее квартиру, она не испытывала.

Я спросил ее с некоторым облегчением:

– Ты говорила, твой отец был сотрудником МИДа. Он погиб в автомобильной катастрофе, когда работал в посольстве в США. Тебе тогда было пятнадцать, значит, это случилось шесть лет назад, то есть в восемьдесят седьмом году. После этого вы с матерью вернулись в Японию. Где вы жили в Америке?

– В Скарсдейле.

– За исключением Японии в географии я не силен. Ты не могла бы объяснить подробнее или хотя бы в общих чертах, где это?

– Это жилой район в пригороде Нью-Йорка. Ехать по Бронкс-ривер-парквей до Манхэттена. Меньше часа на метро по линии Гарлем. Там много японцев. В основном служащие японских компаний или их филиалов. В общем, это элитный квартал.

– А чем в то время занималась Юко? Домашним хозяйством?

– Нет. Работала в рекламной фирме на Мэдисон-авеню, поручив мое воспитание няне. Мама была прирожденной деловой женщиной.

– Значит, она часто выезжала в Нью-Йорк?

– Ну да. А какое это имеет отношение?

– Может быть, моя идея ужасно нелепая. Могу поспорить, она вызовет у тебя улыбку. Это вопрос перевода.

– О чем ты?

– В Нью-Йорке есть один известный парк. Даже я о нем знаю. Центральный парк. Извини за мой детский английский, но как будет «Сентрал-парк» по-японски?

Она на мгновение замолчала, а потом громко засмеялась:

– Действительно, парк Тюо.

Она продолжала смеяться. А затем, отсмеявшись, сказала:

– Центральный парк Нью-Йорка огромный по сравнению с крошечным парком Синдзюку. Даже смешно сравнивать. Но к чему эти сравнения?

– Сколько газет выписывает твой дед?

– Все. А что?

– Значит, у него остались газеты двух-трехдневной давности?

– Остались, наверное, но зачем они тебе?

– Собери, пожалуйста, все, начиная с вечерних субботних выпусков. Хочу почитать.

– Скажи зачем.

– Надо проверить одну вещь. Я читал только часть и не обратил на это внимания.

– На что не обратил внимания? Хватит важничать, расскажи подробнее.

– У тебя же сейчас, наверное, нет времени. Вот проверю в газетах, тогда расскажу. Не исключено, что это мои дурацкие предположения, не более того. Не хочу, чтобы ты надо мной смеялась. Завтра рано утром сможешь оттуда уйти?

– Конечно смогу. Где мы встретимся?

– У тебя, – ответил я.