Текст книги "Французский орден особиста"

Вместе с Андреа они выбрались из городка и, обходя стороной населенные пункты, направились на север, в район, где наиболее активно действовали партизанские отряды. Шли всю ночь, изредка останавливаясь на короткий привал в перелесках или заброшенных зданиях. Рассвет застал их у усадьбы на окраине деревеньки Боваль-ан-Ко. Андреа попросила мужчин спрятаться в густых зарослях кустарника, а сама отправилась на разведку.

Здесь, в глубокой провинции, ничто не напоминало о войне. Несмотря на ранний час, у хозяйственных построек мелькали фигуры, раздавалось мычание коров и звон ведер, шла утренняя дойка. Совсем как на родине в мирные времена… Но расслабляться было нельзя – у фашистов длинные руки.

Андреа возникла неожиданно, как из-под земли, на осунувшемся лице девушки была усталая улыбка.

Их ждали тепло, горячая пища и возможность отдохнуть – ночь они провели на сеновале у фермера, симпатизировавшего Сопротивлению, а на рассвете продолжили свой путь.

Полный риска поход продолжался пять дней. К полудню шестого дня они вышли к ферме на окраине деревеньки Левиконь. Сама деревенька была в стороне от оживленных дорог, а ферма пряталась среди густого сада. Ее владелец господин Болен симпатизировал Сопротивлению и ничего не имел против, чтобы его ферма стала перевалочным пунктом для тех, кто искал связей с партизанами, но при этом он не оставался внакладе. Пока изготавливались надежные документы, под видом польских, чешских или словацких «брийо» – батраков – беглецы совершенно бесплатно работали на его ферме.

Андреа провела мужчин к одной из построек. Все вчетвером поднялись в мансарду. Сквозь пыльное окошко сочился тусклый свет, и они не сразу увидели, что в кресле кто-то сидит. А когда глаза освоились с полумраком, радости не было предела – из кресла поднялся Петриченко.

Он бросился к Рябову, обнял его и, похлопывая по плечу, радостно воскликнул:

– Саныч! Живой! Как я рад видеть тебя! Как я рад видеть вас, ребята!

– Мы тоже! Как ты, Андрей?

– Да я нормально. А как вы сюда добрались? – торопил Петриченко.

– Если бы не Андреа, точно не добрались бы.

– Вот молодец дивчина! Без нее и мы бы сгинули. – Петриченко тепло улыбнулся девушке.

Она смутилась и, извинившись, оставила их одних. Орлов порывался проводить ее, но Андреа, покачав головой, показала ему на товарищей: мол, оставайся с ним.

Петриченко сразу набросился с вопросами:

– Как вам путешествие по железке? Много набили шишек, когда прыгали с вагона?

– Накрылась железка, – вздохнул Геращенко.

– Оба-на, – оторопел Петриченко.

– После вашего побега «Фон» поставил весь лагерь на уши и вышел на железку.

– А кто ж сдал?

– Пес его знает, «Фон» нам не докладывал, – буркнул Геращенко.

– Может, и не было предательства, – сказал Рябов. – Никифоров через Антуана узнал, что на след вывела розыскная собака.

– Да шоб она сдохла! – в сердцах сказал Петриченко и поинтересовался: – А как сам Антуан?

– Если б не он, мы бы здесь не сидели. Спасибо ему.

– Так расскажи, Саныч.

– После вашего побега в зоне «Ост», то есть у нас, были установлены драконовские порядки. Без разрешения старосты даже мышь пописать не могла.

– Вот же сволочи! Так как же вы сбежали?

– Корешок Саныча помог, – улыбнулся Орлов.

– Корешок? Кто такой?

– Прихлебатель один из штабного барака! – скривился Геращенко.

– Шо ты такое говоришь, Вова? – Петриченко с недоумением переводил взгляд с него на Рябова.

– Андрюха, ты меньше слушай Вовку. У него все шкуры, кто при начальстве, – встал на защиту Корнелюка Орлов.

– От туману напустили… И шо такого твой корешок сделал? – допытывался Петриченко.

– Связал нас с Антуаном, а дальше, как говорится, дело техники, – не стал вдаваться в подробности Рябов.

– Нормальный он парень. Санычу сообщил, что «Фон» вышел на него. Мы все висели на волоске. Если б не он, мы бы все в петле болтались! – твердо произнес Орлов.

– Да ладно, бог с ним, с хлопцем тем! – не стал углубляться в болезненную тему Петриченко. – Но так как же все-таки вы из лагеря сбежали?

Рябов улыбнулся и, подмигнув товарищам, ответил:

– Как, как… Очень просто – через забор перемахнули.

– Мама дорогая… И не сгорели? Там же сетка с напряжением… – Глаза Петриченко округлились.

– Повезло нам, Андрюха. Американцы с англичанами подсобили.

– Какие американцы? Хлопцы, я уже ничего не пойму!

– Ну, когда их самолеты над лагерем пролетают ночью, фрицы вырубают все.

– И как крысы ховаются в норы, – с презрением бросил Геращенко.

– Тут Саныч и сообразил: значит, и сетку ту отключают. Ну, мы и рванули! – пояснил Орлов.

– Нам еще с погодой здорово повезло: шел снег с дождем… – добавил Рябов.

– М-да, дела… – почесал голову Петриченко и, спохватившись, воскликнул: – Да шо ж я вас пытаю! Вы ж голодные!

– Есть трохи, – хмыкнул Геращенко и, причмокнув, мечтательно произнес: – Я бы щас целого быка съел.

– Со вчерашнего утра не жрамши, – признался Орлов.

– Щас, хлопцы! Щас! Погодьте! – Петриченко бросился к лестнице.

А на Рябова, Орлова и Геращенко навалилась свинцовая усталость. Они сели кто где и тут же уснули. И ничего им не снилось в этом коротком сне – ни довоенной жизни, ни боев первых дней войны, ни лагерных бараков, ни виселиц, на которых вздергивали непокорных, – ничего!

На ноги их поднял восхитительный запах домашней пищи – борща и жаркого из свинины с картофелем. Над столом, погромыхивая посудой, хлопотал Петриченко. Прогнав остатки сна, мужчины сели за стол. Какое-то время был слышен только стук ложек о тарелки, но потом возобновился разговор.

– Гарный борщ, як на Украине! – похвалил Геращенко и, отставив пустую тарелку в сторону, спросил: – Як там дела на батькивщине, Андрюха, не знаешь?

– А шо ж не знаю. Бьют фрицев в хвост и в гриву! Киев уже наш!

– А, ну это мы слышали. А где сейчас Червона армия?

– Да! Где сейчас наши? – забыв про жаркое, спросил Орлов.

– На Украине дошла уже до Кировограда и Никополя.

– Так цэ ж почти рядом с моей хатой! – воскликнул Геращенко.

– А как на других фронтах? – осторожно поинтересовался Рябов.

– В Белоруссии вышли к Витебску и Могилёву. В Прибалтике освободили Жлобин и Невель.

– А Сталин! Сталин, как он? Где он? – допытывался Орлов.

– Не переживай, Колян! С ним все нормально, работает, как и положено, в Кремле!

– Вовремя мы сбежали! Теперь будем бить фрицев с этой стороны Европы! – заключил Рябов и поинтересовался: – Андрей, а как тут обстановка. Много партизан? Как они действуют?

На лице Петриченко сменилась целая гамма чувств. Прокашлявшись, он признался:

– Если честно, Саныч, я пока до конца не разобрался. Тут у них такая каша, сам черт ногу сломит.

– Что, друг с другом воюют? – насторожился Рябов.

– Нет. Пока што воюют с фрицами. Но, мать честная…. Есть у них маки, подчиняются Торезу Морису. Слыхали про таких?

– Конечно! Это же французские коммунисты! – дружно прозвучало ответ.

– Другие – из «Свободной Франции», они подчиняются генералу де Голлю, про такого тоже, наверное, слыхали?

– Да, – подтвердил Рябов и уточнил: – А тут-то кто действует?

– Так я ж говорю, сплошная каша! Кроме коммунистов и голлистов, зашевелились еще и вишисты – это те, кто раньше фрицам служил. Но щас у них тоже свои партизаны завелись.

– Саныч, а чего тут выбирать, надо присоединяться к торезовцам! – предложил Орлов. – Хоть мы и не знаем их языка, так, отдельные слова, зато по духу они наши, коммунисты.

– Коля, давай пока не будем торопиться, – предостерег Рябов и задумался.

Ситуация, сложившаяся во французском Сопротивлении, не внушала большого оптимизма. Соперничество между двумя основными силами – коммунистами и голлистами – не только мешало деятельности партизан, но играло на руку Абверу, гестапо, СД и всем французским службам, помогавшим германским оккупационным властям. Они создавали ложные подпольные группы, ложные партизанские отряды и, натравливая их то на маки, то на голлистов, вносили дополнительный раскол в и без того нестройные ряды. Поэтому Рябов не торопился с решением, чтобы не оказаться в роли легкой добычи для провокаторов.

– Андрей, а много таких, как мы, скрывается по фермам и хуторам? – спросил он у Петриченко.

– Точно не скажу. Но уже есть серьезные партизанские отряды из наших! Они такой шорох тут наводят, шо фрицы по ночам носа не кажут! – с гордостью заявил Петриченко.

– К ним бы и податься! – загорелся Геращенко.

– И где они, эти отряды? – уточнил Рябов.

– Дальше на севере. Есть даже Центральный комитет советских военнопленных во Франции! Все советские партизанские отряды и подпольные группы под его крылом действуют. Комитет издает свою газету, называется «Советский патриот». У меня есть несколько номеров.

– Саныч, что тут думать! Мы ж про Комитет от Алексея слышали, – воскликнул Орлов.

– Всему свое время, Коля! – не спешил Рябов. – Для начала нам надо оружие добыть.

– Так у фрицев и заберем!

– Голыми руками? Нет, Коля, так не пойдет. Мы на чужой земле и ходов не знаем.

– Французы нам здорово уже помогли. Они и с оружием помогут.

– Андрей, что ты по этому поводу думаешь? – спросил Рябов.

Петриченко, помявшись, признался:

– Помогут-то помогут… но, хлопцы, имейте в виду, воюют тут не так, як у нас.

– А как? Расскажи, – попросил Рябов.

– Днем все где-то работают или по хатам сидят. А ночью собираются и колошматят фрицев. Но колошматят тоже не больно шибко, не по-нашему. А потом прячут оружие и снова расходятся по хатам.

– С нашими физиономиями после лагеря много не навоюешь, – заметил Орлов. – Да и документы, что Алексей дал, хлипкие, он же предупредил.

– Придется подождать, пока нормальные сделают, – кивнул Рябов и обратился к Петриченко: – Ты сможешь собрать наших ребят, что по фермам сидят?

– Собрать могу, а куда потом их вести?

– Давай сюда, если надежно.

– Вполне. Фрицы здесь редко бывают, и с хозяином можно договориться.

– Хорошо, Андрей, – улыбнулся Рябов. – Навались, ребят, а то жаркое стынет!

После обеда Петриченко ушел, а Рябов, Геращенко и Орлов, забравшись на сеновал, отсыпались после изнурительного перехода. Они не слышали, как внизу батраки ремонтировали перегородку, а надсадный рев трактора, вскрывавшего силосную яму, казался легким стрекотанием, совсем не мешавшим видеть мирные сны.

Рябов проснулся, когда начали сгущаться сумерки. Он не стал будить товарищей – вернулся в мансарду и принялся наводить порядок. Вытер пыль со шкафа, по-деловому принялся прикручивать разболтавшиеся ручки на выдвижных ящиках стола. В одном из них обнаружились стопка тетрадей и коробка цветных карандашей. «А почему бы не вести дневник?» – подумал он, выбрал остро оточенный карандаш и открыл тетрадь.

Первая запись была сделана по памяти:

«Наконец-то мы вырвались на свободу. Идем на запад, к Атлантическому побережью, в район города Дуллан. Там формируется база будущего партизанского отряда. Собираются русские парни, бежавшие из лагерей для военнопленных и для так называемых перемещенных лиц… Нас ведет француженка Андреа, связная, проводница местного подполья. Идем медленно, обычно по утрам и вечерам. Мои спутники Николай

и Геращенко ворчат: „Плетемся как черепахи“. Однако я думаю, что время для нашего передвижения Андреа выбирает не случайно – именно в эти часы на дорогах особенно многолюдно, и мы меньше привлекаем внимания…»

Шум на лестнице, ведущей в мансарду, заставил Рябова прерваться. В проеме возник Петриченко, за его спиной стояли еще трое. Когда свет упал на их лица, Рябов узнал Загороднева. На него еще в лагере возлагалась важная задача. Никифоров и другие руководители советского подполья рассчитывали, что Загородневу с его ораторскими способностями и знанием французского после побега удастся создать отряд, в который смогли бы влиться узники, бежавшие из «Острикура» и других лагерей. Интернациональный отряд…

Загороднев был бодр и энергичен, на впалых щеках появился здоровый румянец. Они крепко обнялись, затем Загороднев представил своих товарищей, также бывших узников. По словам Загороднева, на соседних фермах скрывалось больше двух десятков бывших бойцов и командиров Красной армии, готовых с оружием в руках сражаться с фашистами.

– Здорово! – обрадовался Рябов и поинтересовался: – А как у них с оружием?

– Да негусто. Как говориться, одно дедовское ружье на троих, да и то стреляет только раз в году, – с горечью произнес Загороднев.

– А сколько всего в этих местах партизанских отрядов?

– Один, и тот французский, – с раздражением произнес Загороднев.

– А почему нет нашего? – недоумевал Рябов. – Сам сказал, больше двух десятков на фермах сидят.

– Есть причины, но… – Загороднев развел руками.

– Одна из них объективная. Тут практически нет лесов, – отметил Петриченко, – так, перелески.

– Но отряд же есть?

– Есть-то есть, только французы, они ж по-своему воюют. Бойцы по хатам сидят и на операцию собираются по команде командира. Ну, я рассказывал…

– Кто у них командир?

– Луи Бернар. Боевой хлопец! Батя у него крупный фермер, а сам он…

– Выходит, этот Бернар буржуй! – с удивлением перебил Рябов.

– Да какой там буржуй! У него в отряде всех хватает, и буржуев, и социалистов, и коммунисты есть.

– Тут во Франции все очень относительно. Есть такие пролетарии, что не приведи Господь! В урожай корки хлеба не выпросишь! Но не сомневайся, Бернар действительно наш человек! – заверил Загороднев и предложил: – Тебе лучше поговорить с Жира, а он сведет с Бернаром.

– Жира? А это еще кто такой?

– Заместитель начальник штаба в отряде Бернара.

– А с чего это он станет откровенничать со мной?

– Так он же наш.

– В каком смысле?

– В том смысле, что Жира – это его подпольный псевдоним, а на самом деле он лейтенант Красной армии Дмитрий Гирин. В сорок втором после ранения попал в плен, сидел в лагерях в Германии. Осенью сорок третьего ушел в побег, пробрался сюда, во Францию, и сейчас отлично партизанит. У французов он в большом авторитете.

– Хорошо! Очень даже хорошо! – обрадовался Рябов. – Так кто из вас сможет организовать мне встречу с Жира?

– Андрей, наверное, это проще сделать тебе. Ты лучше, чем я, знаешь Дмитрия, – предложил Загороднев.

– Да не вопрос, – охотно согласился Петриченко.

– Договорились!

После ухода товарищей Рябов был в приподнятом настроении. План создания партизанского отряда приобретал зримые очертания. В голове роились мысли, как лучше организовать боевую деятельность.

Спустя несколько дней он извлек тетрадь и внес следующую запись:

«10 января 1944 года.

Хозяйство у господина Болена солидное. Десятки гектаров пахотной земли. Крупный рогатый скот, свиньи, сыроваренный заводик. Поэтому дел его батракам хватает. Петриченко обычно покидает мансарду чуть свет. Вот и сегодня он ушел на зорьке. Мы остались вдвоем с Геращенко. Вчера у нас была вылазка в окрестности хутора. Ходили на рекогносци-

ровку местности. Перелезая через ограду, Геращенко порвал брюки. Проснувшись сегодня утром, он прежде всего принялся за их починку. А я занялся изучением крупномасштабной карты департамента Сомма, выпущенной в качестве приложения к настенному календарю. Ее мне принес Загороднев.

Волнуют меня все одни и те же вопросы: как собирать отряд, где взять оружие? Наконец, как сложатся наши взаимоотношения с французами? Сейчас, когда ребята работают батраками и выдают себя за поляков, отношение к ним фермеров неплохое. А каким оно будет, когда те узнают, что их батраки – русские партизаны?

На некоторые из этих вопросов вразумительные ответы, наверное, мог бы дать Виктор Жира. Фамилия у него как у истого француза. Но это, понятно, лишь псевдоним, а парень он русский. Как заместитель начальника штаба отряда франтирёров, несомненно, он многое знает из того, что меня сейчас тревожит. Нужна, очень нужна встреча с ним…»

Долго ждать не пришлось. На следующий вечер Петриченко привел Гирина.

В мансарду вошел молодой мужчина высокого роста, на лице с правильными чертами выделялись небесной голубизны глаза. Дмитрий Гирин – Виктор Жира – оказался земляком Рябова, проживал в соседнем районе. Они быстро нашли общих знакомых, и разговор стал дружеским. Дмитрий бегло говорил по-французски, у него были отличные организаторские способности, и за короткое время он установил широкие связи в местном Сопротивлении. Его оценки – оценки человека, владевшего оперативной обстановкой в департаменте Сомма, знающего проблемы партизанского движения, – были крайне важны для Рябова.

На встречу Гирин – Жира пришел не с пустыми руками, а с картой, на которой были указаны места дислокации гарнизонов и отдельных частей вермахта; наиболее крупные силы располагались в городах Амьен, Фреван и Аррас. Дмитрий посетовал, что в округе мало лесов и это существенно затрудняет боевую деятельность партизан; на результатах он не стал останавливаться. Рябов подумал, что будет лучше создать свой маленький мобильный отряд, а не сливаться с отрядом Бернара – Гирина, но для проведения операций им нужно оружие. Гирин пообещал переговорить на эту тему с Бернаром, но сразу предупредил: по первому требованию все выданные автоматы и пистолеты придется возвратить обратно, с оружием было плохо у всех. Тут действовал принцип: один автомат на всех.

Теперь, когда связь с местными партизанами была налажена, Рябов попросил Петриченко и Загороднева собрать на первую встречу-знакомство надежных ребят. Чтобы не привлекать внимания посторонних глаз и не раздражать Болена, местом сбора было определено гумно. На следующий день, ближе к вечеру, начали подходить люди, в общей сложности набралось 25 человек. В их числе были как юноши, угнанные на работу в Германию, так и обстрелянные бойцы и командиры Красной армии. Среди них Рябов увидел несколько знакомых еще по «Острикуру» лиц.

Петриченко представил Рябова как одного из руководителей подполья «Острикура». Разговоры и шутки стихли, все взгляды обратились на Ивана. Он не стал сыпать пропагандистскими лозунгами, а сразу заговорил понятным и ясным командирским языком. Одобрительный гул голосов говорил, что предложение об организации советского отряда находит полную поддержку.

Петриченко предложил избрать Рябова командиром партизанского отряда. Предложение было поддержано единогласно, так же единогласно заместителем избрали Петриченко, а комиссаром был избран Загороднев. Свою настоящую фамилию Рябов решил не раскрывать – для всех он оставался Александром Колесником.

После того как организационные вопросы были решены, встала проблема легализации бойцов отряда. У многих не было никаких документов, и для их оформления требовались фотографии. Ближайшая фотостудия находилась в городе, и одна только поездка туда несла в себе серьезную угрозу провала. Выход нашелся: Петриченко рекомендовал в качестве фотографа своего знакомого Реймана Телье, проживавшего поблизости и работавшего на ферме Болена. Его кандидатура не вызвала возражений – за Телье говорил его послужной список. Он состоял в Сопротивлении, принимал участие в боевых операциях, в одной из них был тяжело ранен и теперь занимался конспиративными делами.

На дворе уже была ночь, а люди все не расходились. После многих месяцев унижений они снова почувствовали в себе силу и готовы были сражаться с врагом.

Когда руководители остались одни, Рябов предложил строить отряд по уже испытанному в лагере принципу боевых «троек», что нашло полную поддержку. Они разбили бойцов на группы и определили командиров каждой из них. Структурно две «тройки» составляли отделение, а три отделения – партизанский взвод. Разошлись в приподнятом настроении, когда было уже за полночь.

Проводив Петриченко и Загороднева, Рябов возвратился в мансарду, достал из стола тетрадь и внес в нее следующую запись:

«25 января.

Отряд создан. Но теперь нужно организовать его действия. Для начала нужна помощь франтирёров. Я с нетерпением жду встречи с их командиром Луи. Как-то сложатся наши отношения?..»

Через пару дней поздним вечером к Рябову пришел связной от Бернара и пригласил на встречу. В кромешной темноте, утопая по колено в грязи, Рябов вместе со связником отправился в стоящий на отшибе дом. Там его ждали Гирин – Жира и Луи Бернар, командир местного партизанского отряда. Плотного телосложения, широкий в плечах и неспешный в движениях, он производил впечатление основательного человека. То ли для солидности, то ли из тщеславия француз потребовал называть его «капитанам Бернаром». «Да хоть полковником, лишь бы фрицев бил и помог нам с оружием», – усмехнулся про себя Рябов.

После того как Гирин рассказал Бернару о лагерной эпопее Рябова, тот изменил тон, и разговор стал дружеским. Опасения Рябова о том, как сложатся отношения, оказались излишними, ведь у них был общий враг – фашизм. Луи поддержал решение создать партизанский отряд и пообещал организовать встречу с руководителями движения Сопротивления района, а потом и департамента. Когда речь зашла о помощи оружием, он не отказал, но в точности повторил сказанное Гириным: после завершения намеченных операций оно должно быть возвращено.

Минуло несколько дней после встречи. Бернар сдержал свое слово: отряду Рябова передали три автомата, два пистолета и небольшой запас патронов к ним. Первую операцию Рябов поручил Петриченко и его группе. В ночное время Андрей несколько раз вместе со своими ребятами выходил на дорогу Амьен – Абвиль, изучал обстановку и занимался выбором места для засады. В назначенный день, а точнее, в назначенную ночь они пробрались к дороге. Воспользовавшись паузой в движении, двое бойцов закрепили стальной трос за ствол дерева, но не стали его натягивать – спрятавшись на другой стороне, держали его в руках.

Томительно медленно тянулось время. Стрелки часов давно перевалили за полночь, когда раздался гул мощных моторов. Разрезая ночной мрак светом фар, со стороны Амьена показалась колонна грузовиков, ее сопровождали два бронетранспортера. Силы были явно неравны, поэтому Петриченко и не помышлял об атаке. Когда хвост колонны скрылся за поворотом, снова началось тягостное ожидание.

Приближался рассвет, на востоке прорисовалась блеклая розовая полоска. Орлов бросил беспокойный взгляд на Петриченко. Тот покачал головой и тихо обронил:

– Подождем еще трохи.

– Кажись, едут, – шепнул кто-то из бойцов.

– Тихо, ребята! Тихо! – потребовал Петриченко и обратился в слух.

Комариное гудение усиливалось. У Петриченко не возникало сомнений – едет одиночная легковая машина.

– Володя! Миша! Натягивайте трос! Остальным рассредоточиться! Стрелять только по моей команде! – распорядился Петриченко и, передернув затвор автомата, изготовился к стрельбе.

Прошла минута, другая, со стороны Амьена показался «опель», летевший на большой скорости. В свете фар предательски блеснул трос, но водитель уже ничего не мог сделать. Визг тормозов, скрежет металла – «опель» подпрыгнул, и, влекомый инерцией, скатился в овраг и перевернулся.

В качестве трофеев партизанам достались два автомата с шестью запасными магазинами, офицерский пистолет с запасной обоймой и плотный кожаный портфель с документами. Времени просматривать их не оставалось. Петриченко приказал поджечь «опель» (водитель и его пассажир погибли) и быстро уходить. Уже на базе Рябов оценил важность бумаг – это был план переброски немецких частей из Пикардии на Восточный фронт; в тот же день портфель переправили Бернару, а тот – в штаб Сопротивления.

Более чем удачную операцию оценили наверху. Вечером в расположении отряда Рябова прибыл представитель из штаба и представился как Пьер. Внешне он насторожил партизан: одет был как истинный франт, в руках держал изящную трость и источал запах дорогого французского парфюма. Но после нескольких минут общения от неприязни не осталось и следа. Элегантная одежда Пьера служила прекрасной маскировкой, а трость не только помогала удерживать равновесие на скользкой дороге, но и являлась грозным оружием – внутри нее был спрятан острый кинжал. Пьер заметно прихрамывал – сказывалось тяжелое ранение, полученное во время одной из операций, которую проводила группа Шарля Дебаржа. Личность Дебаржа не нуждались в рекомендациях: с началом оккупации города пестрели его фотографиями; за голову Дебаржа, живого или мертвого, фашисты сулили огромную по тем временам сумму – сто тысяч франков. В сентябре 1942 года его группа попала в засаду. Раненого Дебаржа доставили в тюрьму Аррас, где он умер, не приходя в сознание.

Разговор с русскими вызывал у Пьера огромный интерес. Он старался вникнуть в обстановку, сложившуюся в «Острикуре» и других лагерях, спрашивал о настроениях узников, восхищался их решимостью вести борьбу с фашистами. Не осталась без внимания и операция, проведенная группой Петриченко. Ее результат – изъятие портфеля с важными документами – наделал немало шума и сразу поднял авторитет отряда. Дополнительным свидетельством тому служили хлебные и продовольственные карточки, привезенные Пьером.

Не прошло и суток после его отъезда, как следующая дерзкая акция снова заставила говорить об отчаянных русских партизанах. Она не готовилась специально, а стала экспромтом Загороднева и однофамильца Петриченко – Сергея. Выполнив разведывательное задание в Дуллане, они возвращались на базу. И в безлюдном переулке столкнулись с двумя полицейскими из немецкой тайной полевой полиции, конвоировавшими арестованного француза. Время было вечернее, патрулей и машин поблизости не наблюдалось. Мгновенно оценив ситуацию, партизаны решили действовать. Артистизма им было не занимать – двое в стельку пьяных мужчин, которые едва на ногах держались, не вызвали подозрений у полицейских, и вот пожалуйста, француза освободили, а трофеями стало не только оружие с полдюжиной запасных обойм, но также документы и особые жетоны Geheime Feldpolizei, которые можно было использовать во время секретных операций в качестве прикрытия от немецких военных патрулей и французских вспомогательных служб. С людьми, обладавшими такими жетонами, никто не хотел связываться. Это также высоко оценили в руководстве Сопротивления.

Но такая активность подняла на ноги все специальные службы оккупационных властей. Они начали настоящую охоту за неуловимыми и дерзкими партизанами. Реакция гитлеровцев для опытного контрразведчика Рябова не была неожиданной.

Он внес очередную запись в дневник:

«10 февраля.

Стало известно, что в нашем районе появился подозрительный тип. Его зовут Карье. По-видимому, это шпик и разыскивает партизан.

Обосновался Карье в кафе мадам Креман, это на развилке дорог у Розели…»

Все меры предосторожности были приняты.