Текст книги "Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб"

Прячась за людскими спинами, но не теряя У-Пу из виду, он следил за тем, куда тот направится. Этим хитрым и расчетливым человеком с цепким взглядом был Меченый.

Придя в себя и отлежавшись после той страшной битвы на поляне, он обнаружил своего начальника без признаков жизни. Двое воинов также были мертвы, а двое оставшихся в живых сильно искалечены. Вернее, они перестали быть воинами из секретного отряда телохранителей, одним своим названием наводивших страх на всю эту недовольную порядками Поднебесной чернь. Эти двое калек больше никогда не смогут занять место в воинском ряду.

Обыскав поляну, Меченый нашел нож, принадлежавший Бородатому, повертел его в руках и спрятал в складках своего халата.

Разговор с главой Небесного совета был тяжелым и унизительным. Меченый безмолвно выслушал справедливые обвинения в некомпетентности, против которых у него не нашлось возражений, что делало оскорбительные упреки особенно обидными. Ему было известно, что спасти его может только одно: он должен найти У-Пу, разделаться с этим искателем истины, завладеть его записями и инструментами Хуа-То. Тогда у главы Небесного совета будет еще одна возможность чужой кровью утвердить свое влияние в покоях капризно-изменчивого властителя. А Меченый сможет положить в свой тайник еще горсть золотых монет, несколько слитков серебра и, наконец, получить долгожданный пояс с серебряной пряжкой, открывающий перед ним новые возможности, новые горизонты власти.

У-Пу, расспросив, где находится дом Чжан Чжун-Цзы, пробрался через площадь и отправился в указанном направлении. Человек со шрамом на щеке, кинжалом в складках халата, злобой и жадностью в сердце незаметной тенью скользил за своей жертвой.

Чжан Чжун-Цзы вернул У-Пу амулет из серого камешка с цветными вкраплениями и поручил одному из своих помощников отвести У-Пу в отведенные для него покои, состоявшие из двух небольших, но изящно обставленных комнат, где царила гармония чистоты и порядка. Следить за тем, чтобы У-Пу ни в чем не испытывал затруднений, должна была Лю-Ань, сирота, дальняя родственница хозяина дома. Ее большие глаза, почти всегда прикрытые длинными ресницами, замечали малейшие изменения в поведении У-Пу, и он часто ловил себя на мысли, что Лю-Ань предугадывает почти все его желания.

Два новых рождения луны У-Пу встретил в доме Чжан Чжун-Цзы, совершенствуя свои представления о внутренних болезнях, рассказывая гостеприимному хозяину и его ученикам о методах лечения, предложенных Хуа-То, о его знаменитой гимнастике, демонстрируя комплексы специальных упражнений. А Меченый все это время следил за тем, что происходило в доме врача, продумывая свой план, следя за распорядком жизни этих бунтовщиков, этих врагов власть имущих, нарушающих устои мира сего.

Знаменитый терапевт научил У-Пу определять пульс по колебанию нитки, один конец которой был привязан к запястью больного, а второй должен был держать в руках врач. По тому, как при легком натягивании вибрировала нить, опытный врач мог определить характер пульса и установить сущность болезни и ее причину. Это было сложное и тонкое искусство, освоить которое У-Пу смог лишь благодаря уже имеющимся у него знаниям о диагностике пульса и огромной работоспособности, постоянно подкрепляемой интересом и любовью к избранному искусству врачевания.

По вечерам, проделав комплекс гимнастики и умывшись, У-Пу отдыхал в саду, проводя время в беседах с людьми, ставшими ему близкими, или мечтал, глядя в бескрайние просторы небесного купола и стараясь представить людей, которые после него еще более разовьют искусство врачевания. Часто собеседницей У-Пу в эти вечерние часы была Лю-Ань…

У-Пу не знал и не мог знать, что почти через тысячелетие после него другой знаменитый врач из многочисленной когорты медиков Китая – Сун-Сы-Мяо – продемонстрирует вершины владения методом пульсовой диагностики.

Однажды император решил собрать всех известных врачей и разослал им приглашения явиться ко двору. Сун-Сы-Мяо не явился ко двору императора в числе других приглашенных врачей. Сун-Сы-Мяо в одиночестве трудился в пещере, ведя жизнь даосов – отшельников, – исцеляя жителей близлежащих селений от различных недугов. Тогда император послал к Сун-Сы-Мяо записку, прося врача распознать недуг, от которого страдает одна из жен императора. Лекарь прибыл во дворец, но ему непозволительно было видеть супругу императора или прикасаться к ней.

Тогда Сун-Сы-Мяо попросил привязать к руке женщины нить, а другой конец нити передать ему через щель между ширмами. Но императрица привязала нитку к ножке стула. Врач несколько раз натянул нитку, постучал по ней пальцем и сказал: «Меня испытывают, нитка привязана к бездушному дереву». Тогда нитку отвязали от стула, но тут под ноги императрицы попалась собачка, и она привязала нитку к ее лапке. Сун-Сы-Мяо вновь несколько раз потянул нить и произнес: «Меня вновь испытывают, этот пульс принадлежит небольшому животному, но не может принадлежать человеку».

Тогда нить была привязана к руке жены императора чуть выше кисти. Врач внимательно ощупывал нить, отпуская ее, меняя силу, потягивая нить, трогая ее пальцем, поигрывая нитью, словно струной тонкого, но лишенного звучания для посвященного человека инструмента.

Когда исследование было закончено, Сун-Сы-Мяо начертал свое предписание, запечатал свиток и с низким поклоном передал его императору, сказав: «Распечатайте и прочтите после моего отъезда». С этими словами он распрощался, отклонив дорогие подношения и предложение остаться в роскошных дворцовых покоях, уехал в свою пещеру в глухой лесной чаще. Там не было такой огромной и великолепной библиотеки, как во дворце императора, но было ни с чем не сравнимое чувство свободного общения с природой, способное дать не меньше, чем солидные книги древних мыслителей, обогащающих пытливые умы.

Император сдержал свое слово и, вскрыв свиток только после отъезда врача, прочитал: «Государь Поднебесной, не обижайтесь на свою молодую супругу. Ее поступки – проявление истинной женской природы. Ваша супруга ничем не больна, она ждет ребенка. Через шесть месяцев она подарит Вам сына».

Предсказание врача в точности исполнилось, и через полгода императрица родила здорового мальчика…

У-Пу не знал и не мог знать всего этого. Он сидел на полу в беседке великолепного сада. Перед ним на столике горел светильник, здесь же стояла тушечница в виде хризантемы. И быстрая кисть в его руке запечатлевала на чистой глади свитка новые знания, изымая их из обширного хранилища его памяти. Увлекшись работой, У-Пу не заметил, что серая тень, быстро проскользнув вдоль каменной ограды сада, остановилась около того места, где забор ближе всего подходил к беседке, в которой работал У-Пу. Человек со шрамом на лице взобрался на ограду, снял с плеча лук и наложил стрелу, предварительно сняв со страшного крючковатого наконечника кожаный колпачок. Человек накладывал стрелу на лук осторожно, боясь коснуться зловеще поблескивающего наконечника стрелы, покрытого невидимым ядом.

В это время один из помощников и учеников Чжан Чжун-Цзы пришел за У-Пу, приглашая его в дом. Они вместе стали собирать предметы, разложенные на столе беседки.

Человек со шрамом поднял лук, прицелился: наконечник стрелы закрыл собой грудь У-Пу… Тетива медленно пошла назад, натянулась до предела и…

Собирая предметы, У-Пу нечаянно задел свитки, лежавшие на столе, и один из них упал на пол. У-Пу нагнулся за своим дневником как раз в тот момент, когда досадливо взвизгнула тетива лука, передавая свою ненависть стреле. И та, зло просвистев над головой У-Пу, вонзилась в руку ученика Чжан Чжун-Цзы. Он вскрикнул и, схватившись за руку, из которой торчала стрела, стал оседать на пол.

Человек со шрамом спрыгнул с забора и, накинув лук на плечо, быстро скрылся в темноте соседних переулков.

Ученика принесли в дом, Чжан Чжун-Цзы и У-Пу осмотрели рану: стрела глубоко вошла в руку, пробив кость и застряв в ней. Кожа вокруг раны стала синеватой и отечной: яд, которым был пропитан наконечник стрелы, уже начал действовать. Медлить было нельзя, необходимы были срочные, неотложные меры…

Чжан Чжун-Цзы отвел У-Пу в сторону и тихо произнес:

– Искусство вашего учителя в лечении заболеваний медицинским ножом достойно того, чтобы мудрые изучали его и передавали потомкам. Прошу вас спасти моего ученика. А я приготовлю специальный отвар, он поможет бороться с ядом. Но в ваших руках инструменты Хуа-То, а в вашем сердце законы Дао и правила истинной Добродетели.

У-Пу сосредоточенно слушал слова опытного врача, а когда тот закончил свою речь, ответил:

– Яд уже проник в кровь и поразил костный мозг. Вмешательство медицинского ножа должно быть скорым. Я постараюсь не потерять нить Дао и исполнить свой долг.

У-Пу открыл заветный ларец, разложил на столе инструменты и различные коробочки. Раненого раздели по пояс и посадили в кресло. Чжан Чжун-Цзы сел рядом со своим учеником, взял в руку его запястье и ощутил под пальцами пульс больного. Артерия плясала и вырывалась из-под пальцев, словно трепещущая птица, бьющаяся в сетях безжалостного птицелова. На стол поставили шахматы, и Чжан Чжун-Цзы начал игру, отвлекая своего ученика от операции.

У-Пу дал больному выпить настой, помогающий переносить боль, воткнул в определенные точки тела иглы, поудобнее положил раненую руку и приступил к операции. Одним движением ножа была рассечена кожа, затем быстро раздвинуты мышцы, удалена часть кости с торчавшей в ней стрелой. В полость кости У-Пу заложил специальный бальзам, обрезал посеревшие части мышц и измененные участки кожи. Мышцы и кожу У-Пу сшил волосом белых кобылиц, вымоченном в уксусно-спиртовом настое. Затем У-Пу достал самую драгоценную коробочку со специальным бальзамом, секрет которого Хуа-То не успел передать своего ученику. У-Пу надеялся, имея остатки этого бальзама, постараться разгадать его секрет. Но сейчас был в опасности человек, и жизнь этого человека была в руках У-Пу. Поэтому он, не раздумывая, выложил остатки бальзама на рану и перевязал руку больного.

Во все время операции больной не прекращал игры в шахматы с Чжан Чжун-Цзы, изредка останавливаясь, когда боль давала себя знать.

У-Пу вытащил иглы, прижег точки полынью и устало опустился на скамью. Чжан Чжун-Цзы вновь положил свою руку на пульс больного. Но теперь пульс не бился, не плясал под рукой. Птица, вырвавшись из сетей, свободно парила в небе. Пульс был слабым, но ровным и спокойным. Вскоре был готов специальный отвар. Чжан Чжун-Цзы напоил им больного, и тот быстро заснул глубоким, успокаивающим сном.

Оба врача, поручив больного помощникам и домашним хозяина дома, вышли в сад. Прохлада ночного сада быстро изгоняла сонливость и усталость. Далекие звезды спокойно мерцали в небе, как бы одобрительно подмигивая людям и благодаря их за добрые дела.

Рана заживала неохотно и медленно, но больной явно выздоравливал. Отвар Чжан Чжун-Цзы помог нейтрализовать действие яда, и на третий день серовато-землистое лицо больного приобрело более здоровый оттенок. А к концу седьмого дня лечения его щекам вернулся румянец, характерный для кожи молодого человека.

Рука у него все еще побаливала, но иглы и прижигания пучками полыни У-Пу, а также отвары Чжан Чжун-Цзы делали свое дело – боль постепенно отступала, становилась все слабее и глуше. На десятые сутки У-Пу снял повязку и удалил наружные швы. На коже был аккуратный розовый рубец с поперечными черточками, оставленными нитями из конского волоса. К рождению новой луны ученик Чжан Чжун-Цзы почти совершенно поправился, общее напряжение, царившее в доме, немного спало. И вот тогда-то все и вспомнили то, что предшествовало этим волнительным событиям. Конечно, дом в эти дни охраняли особенно тщательно. По ночам четверо доверенных слуг, хорошо владеющих оружием, охраняли дом и сад, а днем их сменяли другие обитатели большого дома лекаря.

Чжан Чжун-Цзы пригласил У-Пу к себе в покои сразу после завтрака. В комнате, в которую вошел У-Пу, сидела Лю-Ань, девушка, которая для У-Пу была милее всех обитателей этого гостеприимного дома. Хозяин усадил гостя и спокойным голосом произнес:

– Вы подвергаете себя опасности. Псы Цао-Цао следят за вами и непременно постараются, чтобы вы как можно раньше предстали перед своими предками в подземном царстве. Оттуда вы не сможете помешать их злым замыслам. Но пока в мире есть зло, должно существовать и добро, чтобы мир был уравновешен. Хотя люди все чаще стали забывать наставления мудрых, все же не стоит отчаиваться. Вы должны знать, что судьба посылает нам встречи в зависимости от сути наших поступков и чистоты наших мыслей. Вы чисты в помыслах и добродетельны в поступках, но бойтесь поколебать заветы вашего наставника, не приписывайте себе его заслуг, не выдавайте за свои идеи его замыслы, а старайтесь претворить их в жизнь. И не стесняйтесь ставить рядом со своим именем имя своего учителя. Этим вы не уменьшите своего авторитета, но отдадите должное памяти человека, научившего вас всему, что вы знаете…

Чжан Чжун-Цзы на мгновение умолк, взглянул на девушку и продолжал:

– Лю-Ань проводит вас безопасными тропами. Вы должны скрыться и на время исчезнуть. О вас не должны знать многие. Пройдет время, и все утихнет. Память людей, к сожалению, долго помнит зло и быстро забывает добро. Качество меча проверяется огнем, водой и ветром, но лишь время способно дать ответ, верный ли состав стали смог подобрать мастер для своего детища. Иногда в этот состав надо внести добавки и изменения, но это давно уже некому сделать. Помните, время – это реальность Дао. Оседлав время, вы постигнете Дао, а умея предвидеть изменения времени, вы овладеете законами Добродетели. Тогда люди по праву назовут вас мудрым. И еще, когда вам станет совсем трудно, когда голод и нужда поставят вас на грань жизни и смерти, разбейте свой талисман. Но только тогда, когда не будет другого средства продлить жизнь. И знайте, мы больше не увидимся с вами, но каждый из моих последователей станет для вас братом, и вы сможете рассчитывать на их помощь. А теперь прощайте… – закончил свою речь Чжан Чжун-Цзы, и глаза его заволокла сверкающая пелена слез.

У-Пу хотел возразить, что Чжан Чжун-Цзы еще не стар и они обязательно встретятся, но хозяин дома поклонился и быстро вышел из комнаты. Ему суждено было прожить еще одиннадцать лет, но за это время жизнь больше не сводила вместе У-Пу и Чжан Чжун-Цзы.

Снова в путь

У-Пу собрал свои немногочисленные вещи, и вечером они с Лю-Ань, выйдя через потайную калитку в боковой стене и пройдя запутанными переулками, покинули город и отправились в путь лесными тропами, избегая больших дорог. Лю-Ань вела У-Пу в ту местность, где родилась и где знала каждый укромный уголок среди лесов и горных склонов. Будучи дальней родственницей Чжан Чжун-Цзы, она была благодарна ему как отцу, ибо своего отца, погибшего в одном из сражений, почти не помнила. Мать ее умерла от тяжелой и неизлечимой болезни, и Чжан Чжун-Цзы воспитывал ее вместе со своими детьми, дал соответствующее образование, ни в чем не отличая ее от своих дочерей.

Легкая тень скользила за ними между деревьями. Чьи-то глаза старались не потерять из виду две фигуры, спокойно, но быстро двигающиеся по лесной тропе. Меченый сумел разгадать планы своей жертвы. Он не надеялся на шпионов, которые были у него в подчинении, и поэтому сам почти все время следил за домом Чжан Чжун-Цзы. Это он, а не один из его подчиненных заметил, как через потайную дверь вышли двое путников и, плутая в узких переулках, запутывая следы, вышли из города. Меченый понимал, что после его неудачного выстрела в саду У-Пу будет начеку и сейчас этот лекаришка с железными кулаками особенно осторожен.

Меченый горел нетерпением и злобой, ему поскорей хотелось расправиться с этим У-Пу, чтобы вместе с ним истребить последние следы его учителя Хуа-То, этого врачевателя, позволившего себе иметь собственное мнение перед лицом владыки Поднебесной. Вы только представьте себе – собственное мнение, и это в то время, когда люди, носящие пояса с дорогими позолоченными и золотыми пряжками, имеющие высокие сановные должности, не позволяли себе такой роскоши. А если и позволяли, то только в доверенном кругу, и не то что шепотом, а полушепотом или даже одним шевелением губ. И вдруг придворный лекарь смело высказывает собственные мысли. И не кому-то, а самому Сыну Неба. От этих мыслей Меченого прошиб холодный пот. Нет, это не укладывалось в его голове. Да Сын Неба еще милостив, казнив этого Хуа-То таким легким способом, а не подвергнув его многодневной мучительной казни. Но он, Меченый, не будет столь милостив к У-Пу, он найдет способ заставить его мучиться перед смертью и просить пощады. Только униженный и поверженный враг сможет своими мольбами и стонами загладить горечь обиды и унижения, которые испытал он сам перед лицом главы Небесного совета.

В это время У-Пу и Лю-Ань остановились, чтобы отдохнуть и утолить голод. Лю-Ань, взяв котелок, отправилась к ручью, протекавшему на дне небольшого оврага, а У-Пу стал готовить все необходимое для костра. Когда Лю-Ань скрылась из виду, Меченый тихо подкрался ближе к У-Пу. Спрятавшись за деревом, он поднял небольшой ровный камень и, выждав, когда У-Пу повернется к нему спиной, отработанным движением метнул камень в того, кто сейчас был его злейшим врагом.

У-Пу уже собрал достаточно веток для костра. Он хотел разложить их, но разогнулся, разминая поясницу, и в этот момент сильный удар в голову поверг его на землю.

Когда У-Пу очнулся, то почувствовал, что сидит у дерева, а руки его связаны позади за стволом веревкой. Голова ныла, но сознание постепенно возвращалось к нему. Он увидел Лю-Ань, связанную по рукам и ногам, с заткнутым какой-то тряпкой ртом. Она сидела у костра. А Меченый неторопливо ел ароматно пахнущую похлебку из котелка. По-кошачьи щуря глаза, он поглядывал то на Лю-Ань, то на У-Пу. Заветный ларец стоял рядом с Меченым. Закончив трапезу и увидев, что У-Пу очнулся, Меченый медленно открыл ларец и достал несколько свитков. Мельком взглянув на ровные столбцы иероглифов, он бросил их на землю и достал коробочку с инструментами Хуа-То.

У-Пу напрягся, веревка затрещала, но выдержала. Обида и негодование наполняли сердце У-Пу. А Меченый, хитро подмигивая ему, рассматривал дорогие инструменты, украшенные камнями, придававшими инструментам чудодейственную силу.

Меченый убрал все обратно в ларец, поднялся и приблизился к своему врагу. Остановившись в двух шагах от У-Пу, он с издевкой смотрел ему в лицо. Для Меченого было важно почувствовать во взгляде У-Пу страх, неуверенность, мольбу о пощаде. Надо было уничтожить У-Пу морально, подавить его силу духа, заставить молить о пощаде, скорой смерти, о чем угодно. Важно заставить просить! Просить!! Просить!!! Эта мысль билась в воспаленном мозгу Меченого. Он знал, что духовно сломить человека, унизить его – это нечто более страшное, чем просто физически уничтожить. И сейчас Меченый смотрел в лицо У-Пу, стараясь выискать малейшие признаки неуверенности, страха, отчаяния. Вместо этого на него смотрели глаза, полные ненависти, презрения, но не страха.

Меченый на мгновение испугался, но тут же по-кошачьи сощурил глаза, злорадно улыбнулся и отвернулся от У-Пу. Он нашел, как заставить этого лекаря унижаться. Медленно подойдя к Лю-Ань, Меченый как бы в раздумье постоял около нее, переводя взгляд с горящих ненавистью глаз У-Пу на прекрасные и полные слез глаза Лю-Ань. Затем Меченый, глядя на У-Пу, медленно нагнулся к Лю-Ань, взялся пальцами за ворот ее одежды… И вдруг с силой рванул руку на себя, разрывая одеяние и обнажая тело.

Когда Меченый подошел к девушке и с издевкой взглянул на У-Пу, тот сразу понял, что произойдет в следующее мгновение. Но, только увидев полные ужаса и отчаяния глаза Лю-Ань, увидев рвущиеся лоскуты ее одежды и обнажающееся тело, У-Пу полностью осознал положение, в которое он попал. Мышцы его напряглись, веревка больно впилась в тело, разрывая кожу рук. Но эта боль не подавила его, а лишь придала сил. Веревка лопнула, и У-Пу подобно стреле, выпущенной из дальнобойного лука, бросился вперед.

Меченый обернулся в тот момент, когда У-Пу сделал первый большой прыжок в его сторону. Меченый выхватил нож из складок халата и, отскочив в сторону от полуобнаженной девушки, бросился к костру. Он успел выхватить толстый обгоревший сук, конец которого зловеще тлел, готовый передать свой губительный жар всему живому.

Каким-то внутренним чувством Меченый понял, что ему необходимо только нападать. И, подчиняясь этому животному чутью, он бросился на своего врага с единственной целью: лишить его жизни и сохранить свою.

У-Пу пропустил удар головней мимо себя, ногой выбил горящую палку из рук Меченого и сделал несколько кувырков в сторону. Но когда У-Пу встал на ноги, Меченый метнул в него свой нож, целясь в грудь. Расстояние было невелико, но многолетняя кропотливая тренировка спасла У-Пу. Его ладони мгновенно соединились, их основания намертво зафиксировали лезвие ножа у самой рукоятки. Меченый, не ожидавший такого исхода событий, на мгновение замер, не веря тому, что произошло.

В следующую секунду какая-то неведомая сила бросила его на землю. Он перевернулся через голову и бросился бежать к оврагу, стремясь быстрее укрыться за спасительными стволами деревьев. Но, не добежав до спасительного склона всего несколько шагов, Меченый почувствовал сильный удар в спину, в груди что-то лопнуло, горячая и упругая волна забилась внутри груди, и по телу стала разливаться горячая удушливая дурнота. Меченый устоял на ногах, неестественно выгнув назад спину. Он, пошатываясь, медленно повернулся и увидел спокойно-сосредоточенное лицо У-Пу. Боль в спине отчего-то усилилась, Меченый неуклюже попытался дотянуться до рукоятки ножа, засевшего у него между лопаток, тяжело качнулся в сторону.

Все поплыло у него перед глазами: быстро сменились сцены казни Хуа-То, засада у дороги, его унижение перед лицом главы Небесного совета, дорогой пояс с серебряной пряжкой, зарытый клад… Все это пронеслось за несколько мгновений у него перед глазами. Меченый постарался удержать равновесие и от ужаса приближения чего-то неотвратимого, липкого и бездонного, хотел закричать. Закричать громко, чтобы его услышали и во дворце Цао-Цао, и в палатах главы Небесного совета, и на площадях всех городов. Но Меченый только широко открыл рот, сдавленно захрипел, горлом хлынула алая горячая кровь. Он отшатнулся, схватился руками за грудь, оступился на краю склона и покатился на дно оврага, оставляя за собой кровавый след.

У-Пу подошел к краю оврага и увидел на его дне тело того, кто все последние дни и месяцы преследовал его. Пытался заставить отказаться от правды и поверить в ложь. Пытался перерезать пути поиска истины и повернуть на путь слепой веры в догматы сильных мира сего. Этот человек со шрамом на щеке пытался убить идеи Хуа-То, не дать развиться свободной человеческой мысли. Он служил тем силам, которые всегда готовы во имя сомнительной выгоды черное выдать за белое, зло назвать жизненной необходимостью, правду окрестить ложью и сплетнями. Ради дорогого пояса с серебряной пряжкой, связки монет и пары золотых слитков они готовы продать и предать своих друзей, родных, детей, свои вчерашние идеалы.

60-Летие КНДР. Памятник великому вождю корейского народа

У-Пу словно очнулся от забытья и бросился к Лю-Ань. От всего пережитого и увиденного та была чуть жива. У-Пу развязал Лю-Ань, она прижалась к его груди, и ее плечи задрожали под его сильными и нежными руками. С большим трудом У-Пу удалось успокоить девушку.

Пока Лю-Ань переодевалась в целое платье, У-Пу достал из ларца полынь, прижег у себя на руках точки выше того места, где веревка разрезала кожу. Затем он достал небольшую емкость с винным уксусом, налил немного остро пахнущей жидкости на тряпицу и тщательно протер раны на обеих руках и ссадину на голове. После чего он достал чистую длинную полосу ткани, скатанную в рулон, и начал перевязывать рану, но в этот момент мягкие женские ладони Лю-Ань легли на его сильные руки. Девушка взяла из рук У-Пу полоску материи и сделала две аккуратные повязки на ранах.

У-Пу взял маленькие ладони Лю-Ань в свои и молча взглянул в глаза девушки. На ее лице появилось легкое удивление, но во взгляде У-Пу девушка прочла столько нежности и душевной теплоты, что, невольно смутившись, она залилась румянцем и опустила глаза, чуть прикрыв их красивыми ресницами. Казалось, все окружающее исчезло, а время остановило свой бег. Они не замечали того, что ветер, играя верхушками деревьев, ведет разговор с их ветвями и листьями. А те отвечают ему легким шуршанием, как бы боясь помешать тому, что сейчас происходило в сердцах и душах двух людей, молча сидевших под лесными кронами. Лю-Ань подняла глаза, и У-Пу почувствовал в ее искрящемся взгляде ответы на все беспокоившие его сейчас вопросы.

Ко дню рождения новой луны Лю-Ань привела У-Пу в свое родное селение. Дом, в котором Лю-Ань появилась на свет, сохранился, хотя заметно обветшал. С помощью соседей и дальних родственников его отремонтировали, и после совершения свадебного обряда У-Пу и Лю-Ань поселились в собственном доме, который на долгие десятилетия стал для них родным. От весны до лета и от осени до зимы…

Осень

Рядом с кувшином вина на низком столике красовались две маленькие изящные чашечки, на дне которых лежали лепестки хризантем. Лето уже начало уступать свои права осени, но она еще не проявила себя в всей красе. Дед и внук сидели в саду, наслаждаясь беседой, ощущая слияние с природой. Вокруг царила тишина, теплый ветерок поигрывал полами одежды, тихонько ворошил серебристо-белые пряди на голове деда и пытался разметать черные, как смоль, густые волосы внука.

Старик посмотрел на изящный узор чашек, а внук, поняв желание деда, осторожно взял кувшин в руки. Питье искрилось, янтарная струя медленно наполняла чашу. Старик вращал чашу в ладонях, давая возможность влаге впитать в себя то, что содержали в себе лепестки хризантемы. Он знал, что вино приобретает терпковатый, но не раздражающий поднёбенье привкус. Этот привкус напоминал старику о том, что его жизнь давно миновала лето и осень и зима уже вступает в свои права. В его мыслях не было горечи, перед ним сидел его внук – продолжатель его дел и мыслей. Нет, остальных детей, внуков и правнуков он любил не меньше, но У-Шунь был его посвященным учеником – тем, кому надлежало продолжить дело жизни.

Старика все давно звали У-Цзы [12]12
  Цзы – уважительная приставка к имени, означает «учитель, мудрый, старший».


[Закрыть], и уже почти не было людей, которые бы помнили его настоящее, далекое имя – У-Пу.

Ему давно перевалило за девяносто, но разум его был ясен, а тело подвластно любому порыву мысли. Когда добрые глаза, окруженные ореолом морщинок, искрились смехом, его молчаливые губы расплывались в улыбке и обнажались крепкие, здоровые зубы. За свою долгую жизнь он ни разу не изменил своим привычкам, и все многочисленные невзгоды и потрясения, которые почти век обрушивались на него, так и не смогли согнуть его спину и плечи, подавить волю и поколебать принципы.

Старик улыбнулся своим мыслям, глядя на старую чашечку, не потерявшую своей привлекательности за многие десятилетия: краски, нанесенные умелой рукой мастера, прошедшие закалку огнем, выстояли, не потеряли первоначально задуманной целостности рисунка. Внук, глядя на старика, понял ход его мыслей и спросил:

– Позвать бабушку?

Старик улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– Не надо. Пускай немного отдохнет. У нее сегодня был удачный, а значит, трудный день.

Лю-Ань, которой было далеко за восемьдесят, была единственной, кто называл мужа У-Пу, но чаще она звала его мой У. Маленькая, с сеточкой добрых морщинок на лице, она не потеряла своей былой живости и расторопности. Обучая дочерей, внучек и правнучек искусству ведения домашнего хозяйства, приготовления блюд, вышивания, она превращалась в молодую и веселую Лю-Ань.

Долгая совместная жизнь во взаимной любви и согласии приучила их понимать друг друга почти без слов, по жестам, взглядам, отдельным, как бы случайно сказанным словам. Большой опыт и достижения У-Цзы вряд ли были бы такими успешными, если бы рядом с ним не было его маленькой Лю.

Так У-Пу называл супругу, когда они были одни. Дети, внуки, соседи, все, кто знал их, часто не могли понять, как эти двое смогли пронести через всю жизнь чашу любви и взаимной привязанности, не расплескав ее, а наполнив до краев.

У-Пу и Лю-Ань было суждено прожить еще почти десятилетие и в один день покинуть этот мир, ибо один не в силах был жить без другого, как Ян не может существовать без Инь [13]13
  Инь-Ян – одна из базовых концепций в восточной философии, где Ян – проявление активности, света лета, всего внешнего, а Инь – проявление пассивности, тьмы, зимы, всего внутренне присущего. В материалистической философии диалог Инь-Ян интерпретируется как принцип единства и борьбы противоположностей.


[Закрыть].

А сейчас У-Пу беседовал с У-Шунем о непрерывности бытия, помогая своему преемнику постичь сложные законы Природы. Беседа незаметно текла, словно широкая река, течение которой едва уловимо. Вечер постепенно сменился ночью. Из дома принесли два светильника и нагретый халат. У-Пу вновь улыбнулся – маленькая Лю не забывала заботиться о том, чтобы всем в их большом доме было уютно.

Дед и внук вспомнили, как несколько месяцев назад были свидетелями необычного зрелища – поединка аиста со змеей. Аист, делая высокие прыжки, взмахивая крыльями, пытался схватить лапой и поразить своим длинным клювом змею, отскакивая в то же время от смертельных выпадов своего противника. А змея, ускользая от разящих ударов острого клюва птицы, свивалась в кольцо и, завораживая аиста изящно-замедленными движениями, неожиданно бросалась вперед и вверх, стараясь дотянуться до соперника и вонзить в него оба острых, изогнутых, как мечи, ядовитых зуба.

Схватка закончилась так же неожиданно, как и началась. Аист вдруг отскочил в сторону, встряхнул перьями, а змея, оставив птицу, последний раз зашипела, и оба соперника направились каждый в свою сторону. Змея, блеснув чешуей, скрылась, тогда как аист, оглядевшись и вычистив перья, взмахнул крыльями и перелетел на другое место.

Дома У-Шунь показал деду свиток с рисунками и записями движений. А затем они вместе плели тонкий узор новых упражнений, которым их учила природа. То учитель выполнял движения гордой птицы, а ученик подражал движениям змеи, то наоборот. Каждый раз вносилось что-то новое, упражнения приобретали законченность. И вот сегодня оба решили, что новый комплекс готов.

Когда ушли последние пациенты, которые почти ежедневно приходили или приезжали к старому врачу, дед и внук развернули свои заветные свитки, в очередной раз просмотрели записи, а потом долго отрабатывали упражнения, пока не почувствовали, что получили удовольствие от своей работы.