Текст книги "Многая лета"

Мгновенно распластавшись на земле, Настя поползла с дороги в лес. Брезент с Бромом цеплялся за кусты и бился о кочки.

«Только не заскули, только молчи», – мысленно молила она пса, чувствуя в жилах бешеный ток крови. Голый весенний лес просматривался насквозь. Она едва успела укрыться за поваленным деревом, как с противоположной стороны на дорогу вышли три немца с автоматами наизготовку. Закусив губу, Настя рукой прикрыла пасть Брому. Он дёрнулся, но не издал не звука, словно уразумев близкую опасность.

– Проклятый лес, – громко сказал один из немцев. Он настороженно осмотрелся вокруг и дал очередь по кустам, поверх Настиной головы. Она вжалась в мокрую землю:

– Господи, помоги! Господи, спаси и сохрани!

– Эй, парни, поворачивайте назад, скоро обед! – позвали из леса.

Не веря своей удаче, Настя увидела, как немцы развернулись обратно и расторопно исчезли в глубине чащи. Для верности она полежала в укрытии ещё минут пятнадцать, показавшихся вечностью. Пошарив по карманам, достала и сунула за щёку кусочек вяленого мяса, предназначенного для Брома – ему лакомство не скоро понадобится.

Он дышал хрипло, с посвистом, но дышал, и Настя взялась за край брезента.

Она тянула, тянула и тянула поклажу с собакой. Шла, не разбирая дороги. Падала в раскисшую грязь, поднималась и снова брела наугад. Когда день перевалил к вечеру, она внезапно услышала усиленный громкоговорителем родной голос с безупречным берлинским акцентом: «Солдаты вермахата! Ваше командование вас обманывает, заставляя воевать на чужой земле за неправое дело. Вашими руками уничтожается мирное население, вас вынуждают убивать стариков, детей и женщин! Подумайте, как вы будете отвечать за это перед Богом и кто защитит вашу семью, когда придёт время расплаты? Пока не поздно, командование Красной армии призывает вас сложить оружие и спасти свою душу и тело. Тем, кто добровольно сдастся в плен, будет гарантирована жизнь».

– Папа! Папочка! – не помня себя, закричала Настя. – Папуля мой родной! Я слышу тебя! Я уже здесь!

* * *

В тот день Фаина с самого утра не находила себе места от беспокойства, даже завтракать не смогла – наскоро выпила кипятка из остывшего чайника, а хлеба откусила кусок и отложила в сторону. Предчувствие беды не отпускало, тяжело наваливаясь на плечи и пригибая к земле. Господи, да что же это? На войне никогда не знаешь, откуда прилетит снаряд или когда придёт почтальон с похоронкой, но сегодня на душе было как-то по-особенному муторно. Наверное, подобное волнение чувствуют животные перед землетрясением или рыбы перед цунами. Руки дрожали, во рту пересохло, а сердце стучало, как калёные орехи в погремушке.

Фаина честно пыталась отвлечься на работу, вызвавшись вместе с бригадой разобрать руины на дрова. Потом вместе со слесарями обходила квартиры с проверкой водопроводных труб. Слесарями были две пожилые женщины и мальчик лет пятнадцати, по всему видно, наскоро обученные. Они старательно, но неуклюже пользовались инструментом, а для того, чтобы отвернуть шайбу, налегали на разводной ключ все втроём, настолько были слабы и дистрофичны.

– Вообще-то я художница, – с одышкой призналась одна из слесарей, – но рисовать буду, когда воду в дома пустим. А пока лучшая кисть – гаечный ключ да шведки.

К обеду тревога стала совсем невыносимой, и Фаина, сказав, что идёт на обед, пошла домой и взяла в руки гвоздодёр и ломик. Для того чтобы высвободить сундук с иконами, пришлось снять дощатый настил с самодельной кровати и с трудом провернуть ключ в скважине, проржавевшей за сырую и холодную зиму. Фаина припала к сундуку, как к роднику с живой водой, что может унести прочь её печали и смыть горе. Завёрнутая в платок икона Божьей Матери «Взыскание погибших» лежала на самом верху. Фаина долго вглядывалась в лик Матери, потерявшей Своего Сына в страшных муках.

«Стена еси девам, Богородице Дево, и всем к Твоему покрову прибегающим. Темже молим Тя: заступи, покрой и соблюди всех погибающих и безпомощных от искушений, озлоблений и бед, Тебе любовию взывающих…»[62]62
  Акафист Пресвятой Богородице перед иконой «Взыскание погибших».


[Закрыть]

* * *

Ленинград. Май 1943 года.

«Родные мои Глебушка и девочки!

Из вашего письма знаю, что вы на фронте сумели встретиться! Это ли не радость, это ли не счастье? Когда я получила ваше письмо, то поцеловала драгоценные строчки, как расцеловала бы вас, появись вы на пороге. Молю Бога, чтобы Он и дальше хранил вас и оберегал, а обо мне не беспокойтесь, потому что самое трудное позади, и Ленинград начинает оживать вместе с весной. На улицах зазеленели деревья, Нева очистилась и унесла прочь всю грязь, что скидывали в каналы после уборки. А на днях я видела настоящее чудо – плачущего ребёнка. Да-да, не удивляйся, Глеб. Девочки знают, что ленинградские дети разучились плакать, сил не хватало. Прохожие смотрели на него и улыбались.

Мы, блокадники, так хорошо отмыли город, что он стал сиять как стёклышко. На каждом клочке земли сделаны грядки, посажена рассада. Нашему дому выделили участок в саду Аничкова дворца, возле спрятанных коней Клодта. Каждый раз, когда я прохожу по Аничкову мосту, обещаю себе дожить до того времени, когда кони вернутся на своё место, и мы всей семьёй пойдём вдоль Фонтанки и снова будем все вместе. И Володенька будет с нами, потому что каждый из нас хранит его в своём сердце.

Вообразите, но у нас работает театр Музыкальной комедии. В их здание попала бомба, и спектакли теперь идут в помещении Александринского театра. Когда я шла мимо, то видела огромную очередь за билетами. Давали «Марицу» Кальмана. Помнишь, Глебушка, как мы смотрели эту оперетту накануне Володиного рождения, а прямо из театра ты отвёз меня в больницу?

Недавно мне передали плитку шоколада от Тихона, и кроме того, ко мне часто заходит Настин Илья – чудесный молодой человек. А как он ждёт Настеньку! Так что, как видите, я под надёжной охраной и могу спокойно дожидаться вас, мои дорогие! Мы обязательно победим, и будет нам, нашему любимому Ленинграду и всей нашей богоспасаемой стране Многая и благая лета! Аминь.

Крепко-крепко обнимаю. Всегда ваша я!

Эпилог
Санкт-Петербург
9 мая 2018 года

По давней привычке Евгений Тихонович Кобылкин проснулся ровно в шесть часов утра. Машинально взглянул на экран мобильного телефона, лениво скользнув взглядом по свежим новостям. Немного полежал, потом осторожно, чтобы не разбудить жену, вылез из-под одеяла и пошёл на кухню включить кофеварку. Он любил ранние вставания, когда все спят. Можно не торопясь попить кофе и полюбоваться в окно на клочок неба в полутёмном каре двора-колодца. Зимой кусочек небес походил на чёрный бархат, который постепенно выгорал на солнце, чтобы к весне превратиться в нежно-голубой шёлк с перламутровыми переливами облаков. К восьми утра Евгений Тихонович обычно успевал приготовить семье завтрак, принять душ и отправиться на завод, где, несмотря на почтенный возраст, работал главным конструктором.

После войны их квартира в Свечном переулке была коммунальной, и лишь в начале нового века удалось полюбовно разъехаться с соседями. Хотелось сохранить фамильное гнездо, где их семья жила с двадцатых годов. По крайней мере, именно так рассказывала внукам бабушка Фаина. Жаль, что по малолетней глупости он слушал её рассказы вполуха. Нынче в квартире планировался большой ремонт, о чём Евгений Тихонович думал с удовлетворением. Совсем скоро он отправит домашних на дачу и примется за работу, чтобы из первозданного хаоса собственными руками сотворить гармонию красок и линий и, главное, капитально отреставрировать потолки, а то в маленькой комнате один угол выглядит очень подозрительно, того и гляди рухнет на голову.

Евгений Тихонович налил себе чашку кофе, добавил туда сливки и пошёл в большую комнату, где вдоль стены выстроились в ряд фотографии, приготовленные к шествию в Бессмертном полку. Сегодня девятое мая – День Победы. Особенный праздник, который с каждым годом становился дороже и горче.

– С праздником, мои дорогие! – одними губами сказал Евгений Тихонович и присел напротив, вглядываясь в родные лица, знакомые до последней чёрточки: мама Капитолина была сфотографирована с медалями на груди, а отец Тихон Николаевич в генеральской форме, уже после войны, когда служил на Севере. Дедуля Глеб одной рукой обнимал за плечи бабушку Фаину – они всегда фотографировались только вместе и прожили долгую и счастливую жизнь. Тётя Настя держала в руках миноискатель и улыбалась беспечной улыбкой покорительницы мужских сердец. Дядя Илья шутил, что от улыбки жены у него душа уходит в пятки. В чине подполковника его послали служить в Петродворец, и они с тётей Настей осели там, на тихой улочке вблизи дворцов и парков. Тётя Настя возрождала музей, от которого после ухода немцев остались одни руины, а дядя Илья преподавал в Школе милиции.

Самым грустным было смотреть на фотографию Володи, навсегда оставшегося восемнадцатилетним. В честь погибшего брата тётя Настя назвала своего первенца Владимиром – к полудню он вместе с семьёй прибудет в гости, и в квартире станет шумно, суетно и весело.

Евгений Тихонович и Владимир всегда отмечали День Победы дружно, с жёнами, невестками, детьми, внуками, правнуками. Сначала всей большой семьёй пойдут на молебен в церковь, куда отнесли спасённые в двадцатые годы иконы, а потом поедут в парк Сосновка – возложить цветы к бронзовому памятнику девушке-минёру с собакой у ног и миноискателем в руке. Наверняка, ползая по смертоносным полям, мама, тётя Настя и другие девушки не мечтали о монументах, но вот, поди же ты, чем дальше уходит от нас война, тем явственнее возвращается обратно эхо её памяти.

Евгений Тихонович присутствовал на открытии памятника, и незнакомый мужчина с цветами с уважением в голосе произнёс:

– Сапёрами девичьего батальона было обезврежено около полмиллиона мин и снарядов. Они разминировали Сталинград, Прагу, Украину и Польшу. Некоторые девушки дошли до Берлина.

Евгений Тихонович сглотнул ком в горле:

– Я знаю. Среди них были моя мама и тётя.

И тогда мужчина снял шапку и низко склонил голову:

– Вечная память.

А после Сосновки их семья вернётся на Свечной и с портретами в руках все двинутся вдоль Фонтанки к Аничковому мосту, где бьют копытами вздыбленные кони барона Клодта. И сколько видит глаз, кругом будут плыть в руках детей и внуков портреты, портреты, портреты. Это ли не высшая награда для дедов и прадедов?

И людской поток растечётся по боковым улицам и переулкам, на Невском проспекте превращаясь в могучую реку без конца и без края. Где-то посреди толпы гармонист растянет меха гармошки, и множество голосов одновременно подхватят мелодии военных песен, что пели те, кто сейчас плывёт над толпой, глядя на мир со старых чёрно-белых фотокарточек.

И не будет средь них ни красных, ни белых, ни бедных, ни богатых – все победители!