Текст книги "Зять для мамы"

Марина с грустью подумала о том, как это похоже на их отношения с матерью…

…Самой старшей по возрасту была Галина. Она увлекалась восточными единоборствами, обладала пластичностью кошки и аналитическим умом, что, без определенной доли маскировки, мешает установлению близких отношений с сильным полом. Ее проблемой была мама, мечтавшая о внуках.

Галина как-то рассказала, что мать дала ей волю в четырнадцать лет, снабдив единственной рекомендацией: «Твоя личная жизнь – твои проблемы. Но чтобы я тебя у кожно-венерического диспансера не видела».

Первая беременность застала Галочку в десятом классе, и она решала: либо ставить на себе крест, либо делать карьеру, как мама. Мама к тому времени была уже известным в городе адвокатом по решению споров в арбитражном суде. Мама даже не узнала, зачем дочери понадобилась энная сумма денег, а может быть, сделала вид, что не знает.

Потом была учеба за границей и освоение англий–ского языка как родного. Потом был ряд любовников возраста отца, с которым мама была в разводе. Сверстники ей казались детьми.

Галка с удовольствием развозила своих приятелей и приятельниц после всех пирушек, свадеб и прочих тусовок, так как сама не пила и могла находиться за рулем круглосуточно. Теперь она поддерживала затухающую связь с каким-то совершенно очаровательным папиком. Но он никак не годился в отцы будущему ребенку…

– Представляешь, – рассказывала Галина Лизе, позволяя Марине, сидевшей за соседним компьютером, ее слушать, – домой в пятницу пришла поздно – была на приеме в японском посольстве – и рассчитывала в субботу выспаться. Но рано утром просыпаюсь от каких-то кошачьих воплей, хотя кошек в доме нет. С трудом раздираю глаза и понимаю, что это моя мамочка поет с караоке. Я напяливаю халат, иду выяснять причину столь раннего музицирования, а она мне говорит: «Да, я пою! Потому что мне тошно, мне скучно. А вот если бы у меня были внуки, я нашла бы себе другое занятие. Ну когда, ну когда ты наконец выйдешь замуж?» – И Галка, очевидно, передразнивая мать, театрально воздела руки к небу…

«Внуки ее не спасут, если она решила жить твоей жизнью», – чуть было не вырвалось у Марины, но она во–время спохватилась: ее мнения никто не спрашивал. Под впечатлением от услышанного она продолжала думать о том, что женщина, по каким-то причинам оставшаяся одна и не сумевшая заполнить свою жизнь чем-то ей самой интересным и важным, как никто другой, способна ранить, оскорбить и унизить собственную дочь. Никто так бестактно не вмешивается в личную жизнь своих детей, как мать, решившая посвятить им свою жизнь. «Благими намерениями дорога в ад вымощена», – любил повторять Валентин… Особенно в тот период, когда Марина с ума сходила, пытаясь понять причину скоропалительного замужества дочери. Она вспомнила, как терроризировала дочь, и ей стало стыдно.

Она вспомнила свою ссору с Валентином, и ей стало больно… Она почувствовала, что если сейчас не зацепится слухом за спасительное журчание беседы своих сотрудниц, то волна тоски накроет ее с небывалой силой. Она загнала свои мысли о Валентине в самый дальний угол памяти…

Галина тем временем продолжала рассказывать:

– Сон, естественно, у меня проходит, и я объясняю: «Да не за кого, мама, понимаешь, не за ко-го!» А она мне говорит: «Ну, тогда роди так».

Лиза сочувствующе покачала головой:

– Может быть, тебе ее познакомить с кем-нибудь?

– Лиза, у меня что, автопарк мужчин зрелого возраста? Я себе-то никого не могу подобрать.

– Ну, Галчонок, у тебя совсем другие цели. Ну хорошо, может быть, тебе ее отправить в турпоездку? Хочешь, я позвоню своей приятельнице и она быстренько подберет горячий маршрут по приличной цене?

…Марина снова подумала, что эта тетка, Галинина мать, совсем не права… Все эти «должна», «обязана», «делай, как я» преследуют, терзают и мешают дочерям поступать так, как это нужно им… В какой-то мере мы никогда не освобождаемся от пут, которыми оплетают нас наши родители, особенно если мы их любим.

Впервые Марина без чувства утраты подумала о новом замужестве дочери: слава Богу, им с ней не грозят такие разговоры, и Алена живет и поступает так, как считает нужным.

…Валера Климов постепенно приходил в себя от службы в армии. Она видела это по изменению палитры в его рисунках. Раньше ей все время приходилось его подправлять, просить сделать ярче, светлее, добавить каких-то деталей. Теперь она делала это все реже и реже.

Сложнее всего у нее складывались отношения с Ванечкой. Еще в самом начале, когда Валера притащил приятеля с собой в качестве «нагрузки», Марина, посмотрев его работы, предупредила:

– Валера, я не уверена, что он нам подходит. Все-таки стиль, который он предпочитает, – это больше для промышленного, производственного дизайна. У нас же люди заказывают «ауру», в которой хочет отдохнуть душа. Давай, конечно, попробуем, если ты говоришь, что видел у него и другие работы, но я тебя предупреждаю: если не пойдет, нам придется с приятелем твоим расстаться.

И она продолжала терпеливо объяснять юному коллеге:

– Ванечка, дорогой, ну подумай: человек за неделю устал, общаясь со своими железками и персоналом, хочет забыться-отдохнуть так, чтобы ничто не напоминало о работе, чтобы глаз радовался увиденному и было ощущение комфорта. Попробуй другие краски. – В это время лицо парня становилось особенно худым и напряженным. По всей вероятности, он недоумевал, как это взрослый мужик, которым был его клиент, может мечтать о каких-то «мягких оттенках».

О Ванечке она не знала ничего. Он напоминал ей Ипполита – молчаливостью, бесконфликтностью, серь–езностью и нежеланием впускать чужих в свой внутренний мир. Она боялась ошибиться в оценке его профессионализма и откладывала решение кадровой проблемы все дальше и дальше.

Ванечка был гением ремонта. Любую неполадку в компьютерной системе или в самих «агрегатах» он чувствовал, понимал и устранял. Он стал палочкой-выручалочкой для девчонок, справляясь с мелким ремонтом телефонов, кофеварки и пылесоса. Но Марине он нужен был как дизайнер, и, видя, как Валера, тайком от нее, правит работу приятеля, она думала о том, что день, когда придется расстаться с незаменимым Ванечкой, – не за горами.

…Однажды она пришла в студию раньше обычного – не было ни ребят, ни менеджеров. На длинном столе в дизайнерской лежали эскизы, отпечатанные на цветном принтере, – очевидно, ребята не успели их приклеить на картон, готовясь к презентации. Она стала рассматривать их, прикидывая, сколько времени ей понадобится, чтобы переделать так, как она сочтет нужным, и заметила, что у нее нет внутреннего несогласия ни с формой, ни с цветовым решением, ни с общей стилистикой. Кто же автор? Она знала, что эта часть проекта официально закреплена за Иваном, хотя Валера уже несколько раз исправлял погрешности приятеля. Но то, что сейчас Марина держала в руках, не было ни Ванечкиным, ни Валеркиным. «Ну не барабашка же ночью рисовал, – подумала она, – должно же быть этому какое-то объяснение». Потом приехала Лиза «на муже», как всегда, приветливо поздоровалась и стала разбирать почту. Прибежала, как всегда, запыхавшаяся Галка и рухнула за компьютер.

Пришел Валера в никогда не застегивающейся курт–ке и врубил записи Цоя.

– Ты что, обалдел?! С утра мозги нам компостировать, – дружно накинулись на него девчонки, собиравшиеся за утренним кофе поворковать о прошедшем вечере.

– Валера, а скажи, пожалуйста, кто это делал? – решила наконец Марина найти автора работ, которые ей понравились безоговорочно.

– Так Ванька вчера оставался вечером…

– А где он сам?

Впервые пунктуального Ванечки не было за компьютером, со всех сторон обложенным полками с лазерными дисками.

В эту минуту Лиза уже принимала первые звонки.

– Да, здравствуйте. – Она вдруг стала махать свободной рукой, прося поменьше «тарахтеть» присутствующую публику. – Очень жаль. Пусть поправляется. Передайте ему, чтобы не волновался. – И положила трубку телефона двумя руками: – Вот, – многозначительно посмотрела на всех Лиза. – Догадайтесь, кто звонил.

– Президент Путин?

– Жена Ванечки!

– Как, Ванечка женат? – И все женское население офиса с удивленными лицами повернулось к Валере.

– Вот уж никогда не подумала бы…

– Да он и кольцо не носит…

– Так, гражданка Лизавета. – Марину интересовала деловая сторона. – Что сказала жена?

– Сказала, что у Ванечки низкое давление, что он не может встать, что вызвали доктора.

– Правильно, он же вчера тут рухнул, – одобрил вызов доктора Валера.

– Кто рухнул, куда? – удивилась Марина.

– Да Ванечка. Стоял со мной, разговаривал, потом побледнел совсем и рухнул. Мы даже испугались.

– А почему вы мне ничего не сказали? – опять удивилась Марина.

– Да потом он же нормальный был! Да, Валера? – искала у него поддержки Лиза и сказала строго: – Валера, давай колись. Что там происходит с твоим другом Ванечкой? Почему ты нам про жену ничего не сказал?

– А вы не спрашивали! Жена у него работает в солидной фирме пресс-секретарем. Очень красивая. Ее родителям он не нравится по всем параметрам. Зарабатывает мало и внешностью не вышел. Живут отдельно, снимают квартиру. Ванька сильно переживал, что у него в студии ничего не получается.

– Кто так сказал?

– Марина Петровна, он же не дурак. И не без глаз. Вас лицо выдает – во-первых. Во-вторых, я за него переделывал или вы. Он не привык быть слабаком.

– Он не слабак. У него просто другой стиль.

– Ну вот, он и сидел и здесь, и дома до одури и работал, чтобы получалось. Ему кто-то посоветовал живописью заняться – что для творчества полезно. Вот, наверное, перестарался.

– Валера, у тебя его телефон есть? Давай набери мне. – И Марина взяла из рук сотрудника трубку. – Иван? Добрый день, коллега, – приветствовала она слабый голос на другом конце провода. Потом не выдержала официального тона и продолжала: – Ванечка, я тебя поздравляю. У тебя прекрасная работа получилась. И это твой, только твой, присущий тебе стиль. Прими мои поздравления.

«А в ответ – тишина», как у Высоцкого.

– Ванечка, ты меня слышишь? – решила уточнить Марина.

– Да.

– Ну все, дорогой, мы тебя ждем. Выздоравливай.

«Слава тебе Господи, – отлегло у Марины от сердца, – что не выгнала парня раньше времени!»

– Так что у меня написано на лице, Валера?

– Что работать надо.

– Вот и правильно, и работайте, граждане, работайте. У нас презентация на носу.

Письмо от Ипполита пришло через три недели.

Мама Марина, вы не виноваты в том, что у меня такие ненормальные родственники. На концерт не поеду. Будем разбираться, когда вернусь.

Пол.

Да уж, многословием зять никогда не отличался, а уж сейчас тем более. Она даже обрадовалась, что ей не придется обивать пороги военных чиновников, так как в студии была горячая пора.

…По пятницам она всегда сама закрывала офис: специально задерживалась, чтобы подвести итоги за неделю. Вот и на этот раз, посидев в тишине часа полтора, она позвонила на пульт военизированной охраны, сказала, что включила сигнализацию, и вышла на улицу.

…Прямо напротив дверей офиса, опершись спиной, вернее, пятой точкой, на дверцу черного джипа, в двух шагах от Марины стоял Викторов: темные джинсы, короткая черная куртка, тяжелые ботинки. Увидев, что она пришла от его присутствия в замешательство, удовлетворенно хмыкнул, протянул руку внутрь машины, до–стал цветы, вложил букет ей в руки, слегка сжав их своими ладонями.

– Кажется, я отдал дань всем условностям. – Он посмотрел на нее своими разбойничьими глазами. – Вы ведь занимаетесь интерьером загородных домов? Поехали. Может, что-нибудь подскажете?

Он был уверен, что отказа не услышит, и это ее взбесило.

– А это ничего, что я после работы и могу устать? – воинственно спросила она.

– А пока едем, вы и отдохнете. – Он по-прежнему был уверен в своем мужском обаянии.

– Вообще-то у меня тут машина стоит, своя.

Викторов усмехнулся:

– Я не понимаю, у вас в чем проблема: машина не застрахована, или вы и правда устали?

«Я тоже, Марина, тебя не понимаю, – присоединилась к разговору та, что иногда носила джинсы. – Ты что, не можешь внятно его послать на три буквы?» «Не могу, – ответила та, что познакомилась с ним на вечере в клубе, – он меня завораживает».

– Послушайте… э…

– Только не делайте вид, что забыли, как меня зовут… – снова усмехнулся он.

– Нет, я помню – Виктор Романов, нет, наоборот: Роман Викторов. Я просто не могу выбрать форму…

– Как меня послать?

Караул! Он читал ее мысли. «Ну, моя дорогая, если тебе двадцатилетний Валера сказал, что у тебя все на лице написано, а что стоит тебя просчитать такому мужику, как этот», – сказала ей джинсовая Марина.

– Нет, компромисса. Что, если посещение загородного дома мы перенесем на завтра? Я правда устала.

– И вы будете без машины, – называл он пункты договора о капитуляции…

– И я буду без машины. – «И без мозгов», – ехидно добавила про себя Марина.

…Как всегда, она была осторожна и назвала ему улицу за квартал от своего дома, где он будет ее ждать.

Всю дорогу домой она думала о том, что вела себя как юная идиотка, у которой внутри бушуют эстрогены и мешают нормально мыслить. «Тебе-то что мешало думать, ведь эстрогенов в нашем возрасте уже не хватает?» – ласково-ехидно поинтересовалась одна из Марин и сама ответила: «Вот, наверное, от нехватки и закомплексовала».

Едва войдя в подъезд, она услышала трели своего домашнего телефона, на которые по-прежнему реагировала, как полковая лошадь – на звук походной трубы. Шагая через две ступеньки, она поднялась на второй этаж, открыла дверь и, кинув сумку и пакет с продуктами прямо на пол, схватила трубку.

– Да, алло, – выдохнула она в телефон.

– Ты что, бежала? – Это была Алла.

– Да. – Она стала свободной рукой закрывать дверь, снимать обувь и плащ. – Что-нибудь случилось?

– Нет, хотела узнать, как там Ипполит.

– Алл, он редко очень пишет, раз в месяц.

– Ты одна?

– В смысле?

– Ну, у тебя такой голос, со специфическим придыханием.

– Алл, а ты пробеги два этажа не останавливаясь, у тебя тоже придыхание появится. Все, если что будет, я тебе перезвоню. – Она положила трубку и спохватилась: разговор с Аллой проходил так, как будто они расстались только вчера и не было между ними «полосы отчуждения» размером в год. Значит, «полоса» эта стала уже…

Она отправилась на кухню выкладывать продукты в холодильник. Теперь она редко готовила что-то капитальное. Если только к приходу Геннадия. Но с ним все было просто – печенка, тушенная с овощами в майонезе, рис, много-много огурцов и сладкого перца, которые он сам и притаскивал, и пирог с капустой… Обычно она обедала в кафе, а в офисе пила чай или соки. Вечерами дома поедала апельсины, запивая томатным соком.

– Как у тебя желудок такую гремучую смесь выдерживает? – еще в молодости удивлялся ее пристрастию Геннадий.

– Если выдерживает, значит, организму требуется, – в тысяча первый раз объясняла она. – Я же не удивляюсь тому, что ты пьешь кефир с черной икрой…

В этот вечер она не была оригинальна. Накормила котов, налила себе ванну и взяла с собой пару апельсинов. Грелась в горячей воде и смаковала сочные дольки цитрусовых.

…Вопреки своим ожиданиям, она крепко спала, без мучительных раздумий о явлении по имени Роман. И утром, надев свой любимый костюм-шанель, слегка подкрасив глаза и положив светлую помаду на губы, отправилась на поиски приключений. Потому что свое согласие встретиться с Викторовым она иначе и не расценивала.

Джип стоял у края тротуара, а его владелец так же, как и накануне вечером, прислонившись пятой точкой к дверце, осматривал прилегающие улицы. Увидев Марину, жестом фокусника вытащил из машины цветы. Ей понравилось, что это был не новомодный букет, где цветы собраны, склеены, сцеплены проволочками и скобочками в некую композицию, а просто свежие, с капельками воды, розы. Их запах заполнил все пространство салона, так как в машине не было табачного дыма, а от самого Викторова исходил слабый запах чистого тела и дорогого мыла.

Они ехали уже минут пять молча, а Марина все никак не могла собраться с мыслями. Она видела, что производит на него магическое впечатление, что он так же, как и она, испытывает волнение и старается контролировать каждый жест. Наконец она собралась с духом.

– Если мы на самом деле едем к вам в загородный дом, то я должна заранее вас предупредить, что спать с вами не собираюсь…

Он повел на нее краем разбойничьего глаза и с легкостью сказал:

– А у меня и нету никакого загородного дома. Зачем он мне? В гамаке спать? Скучно.

– А куда мы едем? – с опозданием решила узнать Марина, отметив проявления собственной пустоголовости в присутствии этого мужчины.

– На аэродром, в Пузырево.

Она вспомнила, что рассказывал про него Евгений Борисович: «Летчик-испытатель, привыкший рисковать…»

«Мама дорогая, во что ты меня опять втравила? – с тихим ужасом спросила Марина в костюме-шанель ту, что носила джинсы. – Он же экстремал! Он же меня с парашютом заставит прыгать! Уж лучше загородный дом».

– Если захотите, полетаем, – спокойно говорил экстремал, не отрывая глаз от дороги. – А нет – подождете меня на земле. Я быстро. – Он снова читал ее мысли.

«Так, а что тут не прочитать? Сидит женщина в машине, которая идет по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час, сидит ни жива ни мертва, выйти не может, а ей еще сообщают, что едут на аэродром. Тут и экстрасенсом не надо быть!»

…Она издали увидела выстроившиеся в ряд светлые спортивные самолеты на зеленом поле травы. По-видимому, летные тренировки еще не начались. Свернув с дороги, они въехали на территорию аэродрома через охранявшийся шлагбаум. Недалеко от каптерки дежурного Викторов поставил машину, открыл Марине дверцу, забрал цветы, кинул их на заднее сиденье, взял ее за руку и, как маленькую, повел за собой.

– Роман! Ты никак новобранца привез? – улыбаясь, приветствовал Викторова парень в летном шлеме и с рюкзаком за спиной. «Это у него парашют, наверное», – сама себе объяснила Марина, которая прыжки с парашютом видела только по телевизору.

На поле, близком к постройкам и ангарам, шла своя жизнь: кто-то разминался, кто-то укладывал парашют, кто-то смотрел карту. В общем-то до Марины никому дела не было, и она успокоилась, сосредоточившись на себе и Викторове.

Он неожиданно перешел на ты:

– Ну что, полетишь? Мне показалось, что ты не из трусливых.

– Я из осторожных…

– Значит, не полетишь. Ладно, я сейчас тебе все здесь покажу: и удобства, и смотровую площадку – и отлучусь ненадолго. Хорошо? А ты, если хочешь, можешь посмотреть.

Он водил ее за собой, объясняя и показывая: «Здесь можно стоять», «Здесь нельзя», «Отсюда лучше видно, а отсюда – ни фига».

Она наблюдала за его лицом: морщины на лбу и щеках разгладились, Роман казался моложе и больше походил на шкодливого пацана, чем на основательного, уверенного в себе мужчину. Она обнаружила у него совершенно мальчишескую, застенчивую улыбку. По всей вероятности, ему кто-то уже говорил о ней, поэтому он редко по-настоящему улыбался. Чаще только раздвигал, как в оскале, губы.

Оставшись одна, Марина наблюдала, как самолеты выезжают на взлетную полосу, как поднимаются в воздух, оттолкнувшись шасси от бетонных плит, как набирают высоту и делают разворот, как высыпаются из их днищ маленькие фигурки спортсменов и как один за другим раскрываются над ними разноцветные купола парашютов. Потом она смотрела, как в небе небольшие самолетики выделывали разные фигуры, названия которых она не знала. Она не могла определить, в каком из этих «циркачей» ненормальный Роман, потому что диоптрий ее линз не хватало на то, чтобы различить номер на борту.

Мимо нее за это время прошло много юношей и даже девушек, и она вдруг с грустью подумала, что ей уже никогда не узнать, что это такое – парить в воздухе. А потом она вспомнила своих студентов, Алену, Ипполита и пожалела, что только сегодня узнала о том, что есть и такая жизнь.

…Роман двигался бесшумно, она не услышала, а почувствовала, что он поднялся на смотровую площадку и стоит за ее спиной: к запаху чистого тела и дорогого мыла добавились запахи горячего металла и машинного масла.

– Ну что, устала? – Он обнял ее за плечи и первым вздрогнул от силы заряда, который пробежал по ним обоим. Он отвел пряди волос с ее шеи и провел по ней теплыми, чуть шершавыми губами. Его руки обнимали ее за талию, пальцами сомкнувшись на животе. Она лишь на мгновение вспомнила другие руки – не жесткие и крепкие, а чуткие и нежные… Роман все крепче прижимал ее к своему напрягшемуся телу, а его губы на ее шее стали горячими.

Она положила свои ладони поверх его рук и, стараясь сохранить ровное дыхание, тихо заметила:

– Я, Роман, видишь ли, несколько старомодна и не люблю развлекать скучающую публику…

Его хватка ослабла, и чуть хриплым голосом он сказал:

– Извини, я, кажется, поторопился…

Всю обратную дорогу они, как ни странно, оживленно обсуждали проблему возрастного ценза в прыжках с парашютом. Небольшая пауза возникла, когда он остановил свой джип там же, где утром Марина в него села.

– Может быть, я все-таки подвезу к дому? – мрачно предложил Викторов.

– Нет-нет, – с максимально доступной ей легко–стью в голосе воспротивилась Марина. – Мне еще нужно зайти в магазин. Я искренне тебе благодарна за то, что познакомил меня со всем этим… – И она беспомощно развела руки, не зная, каким словом назвать те ощущения, которые испытала, глядя в небо… Он посмотрел на нее, склонив голову набок, и неожиданно спросил:

– Чего ты боишься?

– Скоропалительных решений, – ответила она и поторопилась выйти из машины, хотя уже давно поняла, что Викторов из тех мужчин, которые прекрасно владеют собой в любых обстоятельствах.

– Видел я тебя с твоим Икаром, – сказал ей Геннадий, когда они беседовали с ним по телефону накануне традиционной «родительской» субботы и она сообщила ему, что пирога с капустой не будет так же, как и ее самой – дома.

– Где видел? Когда?

– А мы в Пузырево ролик про пиво снимали. Людей же запретили в рекламе использовать, а воображение потребителя надо поражать.

– Понятно, и что?

– А то, что, говорят, это самый отчаянный летчик. Рискует постоянно, как будто ему скучно на земле. Так что ты это… поосторожней. У тебя все же дочь. Да и я вроде как беспокоюсь.

– Да, Гена, спасибо, я учту. Пирог перенесем на следующую субботу, ладно?

…Но и в следующую субботу, и еще через неделю она так и не смогла выполнить свое обещание. Она поддалась на уговоры Викторова и загорелась желанием прыгнуть с парашютом. Как прилежная ученица, Марина изучала розу ветров, потоки воздуха вообще и над Пузыревом в частности. Пару раз она села в самолет с группой парашютистов, чтобы посмотреть, что ей предстоит. К своему удивлению, она не почувствовала страха. Было куда страшнее, когда двадцать один год назад ее привезли в родильную палату. Наверное, если бы мужики рожали, им бы меньше требовалось экстрима в воздухе и на воде. Его достаточно и на земле.

…Накануне своего первого прыжка она спала так же спокойно, как и перед первым свиданием с Романом. Она до автоматизма довела действия, которые нужно произвести, оказавшись в воздухе. Но самое главное, она знала, что тот, кто втянул ее в эту авантюру, будет рядом. Ощущения надежности и защищенности теперь были главными в ее жизни. Ведь она уже прыгнула, когда первый раз села в его машину и только на середине пути спросила, куда они едут. Это был затяжной прыжок. Что по сравнению с ним укладка парашюта и посадка в самолет…

…Он прыгнул после нее. Пока она справлялась со своими чувствами и ощущениями, он был рядом и вел себя в воздухе так же, как если бы они находились в машине, а он сидел за рулем, контролируя дорогу и поведение пассажиров в салоне. Когда Марина дернула за кольцо и парашют раскрылся, напряжение непредсказуемости спало и она смогла наслаждаться ощущением полета. Ей фантастически повезло с погодой, ветер у земли был минимальным. Она плавно приземлилась, ее накрыло парашютом, и она просто замерла, заново переживая испытанное в воздухе ощущение свободы – от мыслей, от забот, от условностей, от суеты – от всего…

– Эй, ты жива? – услышала она чуть встревоженный голос Романа. Он перебирал ткань парашюта, пытаясь добраться до нее. Сначала она увидела его загорелые руки и уж потом только лицо с внимательными глазами. – Сидит! – то ли возмутился, то ли удивился он. – Я уж думал, у тебя послевкусие наступило.

– Что это значит?

– Ну, бывает, некоторые пугаются задним числом, приземлившись… Начинают думать, а вот если бы… Чего ты улыбаешься?

Она подняла вверх руки, все еще чувствуя себя в воздухе.

– Я свободна!

– Теперь ты понимаешь? – Он заглянул ей в лицо своими разбойничьими глазами и, сильно прижав к себе, стал покрывать ее лицо поцелуями…

* * *

…Отношения с Викторовым стали занимать у нее все свободное время. В выходные они вместе пропадали на аэродроме, а в будни она ночевала у него. Днем она вспоминала про материных голодных котов и срывалась с работы, чтобы проведать квартиру и насыпать животным корма.

Первый раз, оказавшись в доме Романа, Марина поразилась его аскетизму. Зная от Евгения Борисовича, что Викторов – человек не бедный, она предполагала увидеть в его квартире добротную мебель или дорогую бытовую технику, которой последнее время, она знала по своим заказчикам, увлекались современные мужчины.

Техника в доме Викторова была – спортивные тренажеры на все группы мышц, а в дополнение к ним гимнастические стенка и кольца, на которых, как позднее она увидела, бывший летчик ежеутренне и ежевечерне висел вниз головой. Этим оборудованием была занята дальняя комната. А во второй жил Роман. Телевизора он не держал, предпочитая мощный радиоприемник. Одна стена комнаты была занята книжными полками с технической литературой. Около другой стояло… спальное место – по-другому не назовешь. Это была широченная конструкция, очевидно, сколоченная из широких досок самим хозяином и поставленная на невысокие чурбачки (позднее она поняла, зачем ему это: за свою довольно счастливую «летную» жизнь и пору «рубления домов» он все-таки успел травмировать позвоночник и теперь нуждался в твердой основе под спиной). На паркетном полу лежала настоящая медвежья шкура, а у окна стоял письменный стол. Его единственным украшением среди горы чертежей и моделей самолетов была фотография светловолосой женщины с грустными глазами, за спиной которой стоял молодой офицер, чуть похожий на Викторова.

Марина не рискнула взять фотографию в руки, просто остановилась напротив и молча оглянулась на Романа. Он в это время ногами закатывал в соседнюю комнату валявшиеся повсюду разного калибра гантели и, не поворачивая головы, ответил:

– Жена, сын…

Продолжения не последовало…

В этом жилище аскета ее поразила чистота и рациональность.

Наблюдая за Романом, слушая его разговоры по телефону, она поняла, что его бизнес – средство самоутверждения и лекарство от одиночества. Он считал, что каждый мужчина должен выстроить свое государство, в котором было бы комфортно и сильным, и слабым. Своим государством он правил методами военного времени. Он не понимал глаголов «не успели», «не смогли», «не рассчитали» – и вообще слов с предлогами и частицами не . Но на всех его предприятиях были столовые с обедом ценой в два рубля, тренажерные залы и сауны. Планерку он начинал не с технических или первоочередных вопросов, а с обсуждения результатов последнего хоккейного или футбольного матча. Счет должны были знать не только мужчины, но и малочисленные в его коллективах женщины-специалисты.

Как-то при Марине он вел уж слишком, по ее мнению, жесткий разговор, ставящий собеседника в безвыходное положение. Чуть позже она попыталась высказать свое мнение. Он только мотнул головой и сделал комплимент ее прическе. Она поняла: ни при каких обстоятельствах он не впустит ее в эту часть своей жизни.

Однажды они всем коллективом, что бывало крайне редко, уходили из студии. Ребята еще что-то договаривали на улице, а Марина открывала дверь своей «тойоты». На полном ходу к тротуару подъехал черный джип, из него вышел Викторов, быстро приблизился к Марине, взял ее под руку и со словами «Я забыл тебе сказать, мы идем на концерт» повел к своей машине мимо раскрывших рты Валеры, Ванечки и Галины. Она не стала сопротивляться, успела только помахать рукой оторопевшим подчиненным, а сев в джип, ядовито осведомилась:

– Это что, новый метод общения с любимыми женщинами?

Он удивленно посмотрел на нее, и она поняла, что он поступил так не задумываясь. Это для него естественно, как дыхание: захотел – взял, надоело – выбросил.

Еще ни один мужчина не обращался с ней таким хамским образом. Но она почему-то Викторова прощала…

…Ее косноязычный заказчик Андрей, с которым она познакомилась, еще работая в колледже, за небольшой период времени не только научился говорить по-русски, но освоил деловой английский и начал поставки своей продукции в Германию. По этому случаю он открывал в Лейпциге филиал и заказал студии Марины Васильевой проект интерьера своего нового офиса. Валера с Ванечкой довольно быстро разработали эскизы, и Марина с менеджером проекта Галиной отправились на презентацию в бизнес-центр, где фирма Андрея занимала целый этаж.

Обсуждение проекта было в самом разгаре, когда ей на трубку позвонил Роман:

– Ты где?

– У меня презентация…

– Бросай все, мне нужна твоя консультация.

– Я освобожусь часа через два. – Ей было неудобно вести разговор в абсолютной тишине, образовавшейся из-за этого звонка. – Извините, пожалуйста, – обратилась она к сидевшим напротив директору фирмы Анд–рею и его заместителю, с которыми только что спорила по поводу основной концепции представленных эскизов. Она посмотрела на Галину, глазами показала: «Ну займи ты их чем-нибудь!» И пожалела, что не выключила трубку. «Правильно Евгений Борисович говорит, что женщина-бизнесмен обязательно споткнется о свои собственные эмоции».

– Я же тебе говорю, ты мне нужна срочно, – настаивал Викторов.

Она постаралась предельно естественным официальным тоном сообщить своему телефонному визави:

– Да, конечно, мы обсудим это, когда я освобожусь! Всего хорошего. – И отключила телефон. – Извините. – Снова обратившись к заказчикам, мило, как при произнесении английского «chees», улыбнулась и продолжила прерванный разговор: – Значит, вы предпочитаете…

Внутри у нее все клокотало от злости, и ей с трудом удавалось удерживать смысл беседы за столом. Слава Богу, что рядом была Галина, менеджер проекта, которая с точностью стенографистки составит потом отчет о встрече. Марина почувствовала, что у нее даже ладони вспотели… Надо будет незаметно как-то вытереть об юбку, перед тем как они начнут прощаться. Не давать же всем в руки мокрую холодную «рыбину»…