Текст книги "Зять для мамы"

Глава 30. Жизнь продолжается

Время от времени Лиза бунтовала и кричала, что «мальчишки обнаглели и сели ей на голову и что даже не хотят сами просто позвонить по телефону и заказать себе обед». В дни Лизиных забастовок они ходили обедать в соседние с офисом кафе, и эти хождения отнимали часа три рабочего времени. Тогда они задерживались в офисе, а Марина их не торопила, ведь дома ее ждали только коты. Сегодня был как раз такой случай, но, как она ни старалась под любым предлогом задержаться в офисе, домой все-таки нужно было возвращаться… Она медленно поднялась на второй этаж, повернула ключ в замке…

Вот уже два года никто не встречает ее в прихожей – ни разговорами о Жириновском, ни возмущениями подлянкой, которую устроили преподы на зачетной неделе. В квартире не пахнет ни морилкой, ни жареной картошкой из кухни, а в шкафу прихожей висит куртка Ипполита, которая уже давно забыла запах хозяина. Марина с тоской и надеждой посмотрела на телефон, и он, словно под ее взглядом, ожил трелью звонка.

– Пришла? – спросила Алла, которая последнее время контролировала ее возвращение домой. – Одна?

– Одна.

– А сама позвонить не хочешь?

– Кому? – не поняла Марина.

– Валентину. Я его видела недавно… Сам продукты покупал в универсаме.

– Это ни о чем не говорит. И потом, это уже законченный роман с неудавшимся финалом. Ты что звонишь?

– Тебя развлечь.

В этот момент сначала зашипел, а потом ожил давно не звучавший звонок над дверью. Алла забеспокоилась:

– Это в твою дверь?

– В мою.

– Не открывай, вдруг какое чмо принесло.

– Не выдумывай.

Звонок снова нетерпеливо затрезвонил.

– Ладно, давай так: ты трубку не клади на рычаг и открой дверь. Если все в порядке, тогда положишь.

– Ну хорошо, а то ты умрешь от неудовлетворенного любопытства. Кто там? – спросила она свою дверь. И услышала знакомый голос:

– Марина Петровна, это я. – За дверью стоял Ипполит.

Она распахнула ее со словами:

– Ипполит! Ты вернулся? А как ты добирался? Что же ты не позвонил, не предупредил? Я бы тебя встретила, пирог испекла.

– Да вот поэтому и не позвонил, – сказал высокий плечистый загорелый парень голосом Ипполита и широко, белозубо улыбнулся. – Зачем вам беспокоиться. Как будто у вас других дел нет.

– Что тебе лучше вначале сделать – ванну или поесть?

– Вначале, Марина Петровна, мы просто поговорим, ладно?

На радостях она совсем забыла про трубку телефона, оставленную на тумбочке в прихожей. «Бог мой, надо ведь было сказать Алле, что все в порядке!» Да та, наверное, уже поняла и успокоилась. Марина подняла трубку к уху – на всякий случай – и услышала тихий плач Аллы.

– Алла, ты плачешь? – удивленно спросила она шепотом. – Ты умеешь плакать?

– Счастливая ты, Марина, – всхлипывая, сказала Миссис Совершенство и повесила трубку.

Да, она счастлива, что он жив, здоров, цел и невредим. А главное – свободен! Ему не надо сидеть дома, опасаясь лишний раз выйти на улицу. И он сам будет решать, как и где жить…

Марина все-таки затолкала «зятя номер один» под душ, и пока он был в ванной, накрыла стол. Она знала, что в его возрасте мальчики всегда хотят есть. …Их разговор был сбивчивым. Они перескакивали с одной темы на другую: говорили то про службу, то про знакомых, то переходили к планам на будущее.

– Скажи, отец писал тебе? – Наконец она решила уточнить, на какой стадии его отношения с «ненормальными родственниками».

– Да, но я решил, что сначала увижу вас, а уж потом поеду к нему.

– Ты можешь мне объяснить, о какой ссоре говорил твой отец, когда был у меня? Что произошло между вами?

– Теперь могу. Он был на пике популярности, куча поклонниц и почитательниц. Потом увлекся Верой. Он потом на ней женился. А тогда просто дома не стал ночевать. Мачеха очень переживала. Они стали часто ругаться. Я переживал. Она предложила мне уехать. Отец был против. Он хотел, чтобы мы вместе сделали концертную программу. А я… Я его любил… люблю… Но мачеха столько сделала и для него, и для меня… когда… Я не мог с ним остаться…

Они посидели молча…

– Ведь ты теперь можешь работать или учиться там, где захочешь. – Снова она поменяла тему.

– Я еще не думал об этом. Скорее всего я начну работать, а с учебой определюсь позднее. Как Алена?

«Слава Богу, спросил, – подумала она. – Значит, переболел», – обрадовалась Марина и стала рассказывать о своей поездке в Цегерд.

– Так что Алена там обосновалась надолго, а эта квартира слишком большая для одного человека. Ты можешь жить у нас, пока не устроишься и не найдешь что-нибудь. Это не одолжение. Мне с тобой будет спокойнее и веселее.

– Да, спасибо, я сам хотел попросить вас об этом.

Она увидела, что веки у него уже совсем красные.

– Ну все, Ипполит. Где душ-кухня, ты знаешь. В шкафу в комнате я тебе давно все приготовила. На верхней полке лежит сберкнижка, на которую тебе перевел неполученную зарплату Евгений Борисович, если ты его еще помнишь. Так что осваивайся, а я пойду еще поработаю.

…Он ушел рано утром, когда Марина еще спала. Оставил записку: «Я к отцу». Она решила заняться обедом – так быстрее проходит время, когда кого-то ждешь.

Ипполит вернулся вечером и казался старше, чем был. Разговор за ужином не клеился. Она видела, что его что-то мучает.

– Что-то случилось, – решила она помочь ему начать разговор.

– Знаете, мама Марина, он какой-то невезучий. – В голосе Ипполита звучала смесь жалости со злостью. – Сначала мать его оставила, теперь эта… Он ведь болен, может быть, поэтому? Но ведь рак не заразен! – выпалил он одной фразой, и она с трудом догадалась, что речь идет об Иване Коржикове.

Минуту она переваривала сказанное, потом решила уточнить:

– Пол, ты что сказал? У отца онкология? – Она почувствовала, что ее опять знобит.

– Да, рак горла. Все внезапно началось, непонятно отчего. И теперь отец говорит только шепотом, петь не может. Я буду… Я должен жить у него, – сказал через силу и увидел, как изменилось ее лицо, и продолжал медленно говорить: – Он всегда был такой веселый, уверенный… Я его обожал. А сейчас – потухший… Я должен уйти.

Ее охватила паника. Как, вот прямо сейчас он уйдет? Они же ни о чем не поговорили толком! И вообще, как он может ее сейчас оставить одну?! Ведь она рассчитывала, что с его возвращением в этой квартире появится новая жизнь и ей будет не так одиноко возвращаться домой.

Ипполит ушел в комнату за рюкзаком, который так и не распаковал вчера. Вышел в прихожую, держа рюкзак как пушинку. Он не мог смотреть ей в лицо. Пятясь, дошел до двери, повернул замок. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и молчала.

– Мама Марина, я ведь не уезжаю, я всего лишь ухожу к отцу, – обернулся на пороге. – Я буду к вам заходить. Вы сильная, вы справитесь, а он слаб, и я ему нужен. – Ипполит взял ее руки, сжатые в замок, погладил, поцеловал. – Я люблю вас, мама Марина. – Повернулся и через две ступеньки поскакал вниз…

…Пустота навалилась, как только внизу хлопнула уличная дверь. Почему так? Почему если сильная, то можно и не жалеть? А если ей надоело быть сильной? А если хочется просто душевной теплоты и заботы? И как ей теперь жить? Начинать все сначала? Читать умные книги? Заниматься аутотренингом: «У меня все прекрасно, я счастлива и благополучна, мой дом наполнен радостью и счастьем»?

Зазвенел телефон, она кинулась к трубке:

– Алло! Алло!

– Теща Марианна, это Янош! Алена родила! Сего–дня! Я отец!

– Янош, дорогой, как она?

– Она прекрасно. Она уже дома, она вас ждет. Я заказал вам билет. Я вас жду. Мы вас ждем!

И на линии зазвучали сигналы отбоя.

– Ну что, – сказал она сама себе, – бабушка Марианна, собирайся.

И полезла на антресоли, чтобы достать дорожную сумку. Она чихала от пыли, когда снова раздался телефонный звонок.

«Вот уж правду говорят: то пусто, то густо», – подумала она, взяла трубку, не удержалась и чихнула прямо в нее.

– Будь здорова, дорогая, – сказала трубка голосом Валентина. Она, отупев от неожиданности и решив, что у нее звуковые галлюцинации на почве перехода из стадии тещи в стадию бабушки, отодвинула трубку от себя, вытянув руку. – Марина, что ты делаешь с трубкой? – снова спросил голос Валентина. – Может быть, ты что-нибудь скажешь?

– Это на самом деле ты, мне не мерещится? – подала она наконец голос.

– Мне недавно было видение, – сказал Валентин. – Я сидел за рулем и увидел женщину, похожую на тебя. Я даже подумал, что это ты. Но ведь ты не водишь машину и ты носишь очки. Я понял, что ошибся, но успокоиться не мог. Ты можешь меня простить? – И после паузы продолжал: – Мариша, я самый большой осел на этом свете. Это ты мой последний шанс и единственная надежда. Ни у кого больше нет такого неправильного прикуса, такой улыбки, никто так не чертыхается и не говорит «хрен знает». Ты выйдешь за меня замуж?

– Я выйду за тебя замуж, – не раздумывая согласилась Марина, потому что ее мысли были совсем о другом. – Но, видишь ли, я только что стала бабушкой, и мне надо ехать к Алене, месяца на два. Ты не будешь злиться? Ты подождешь?

– Я два года ждал. Что по сравнению с этим два месяца! Но завтра-то, нет, уже сегодня, мы можем встретиться?

– И завтра, и послезавтра. Скажи мне еще что-нибудь.

– Я могу к тебе приехать, прямо сейчас?

– И ты еще спрашиваешь!

– Я еду. – И бросил трубку.

Через полчаса он будет здесь, рядом с ней… Она почувствовала, как щекам стало жарко. Ее воображение действовало быстрее, чем ее мысли.

Она забегала по квартире, распихивая разбросанные вещи. Коты, порядком отвыкшие от столь бурной вечерней жизни, сначала сонно наблюдали за ней, потом, очевидно, заразившись ее настроением, стали носиться друг за другом из комнаты в комнату. Кошачьи скачки грозили закончиться падением какого-нибудь цветочного горш–ка, а может, и не одного. Она решила, что лучше всего закрыть животных в материной комнате. После нескольких неудачных попыток она все-таки загнала их на постоянное место проживания и закрыла дверь. И только после кошачьей корриды посмотрела на себя в зеркало: волосы всклокочены, по лицу тянется серая полоса, наверное, пыль с антресолей смешалась со слезами…

«О Боже! И ради этой чумазой красотки с торчащими ушами он среди ночи едет через весь город? Надо срочно что-то делать…»

Когда раздался звонок, она дышала, как загнанная лошадь, не понимая от чего: то ли от ночной беготни по дому, то ли от торопливых попыток наложить грим на лицо и причесаться, то ли от волнения.

Она открыла дверь Валентину и увидела на его всегда подвижном лице парад эмоций.

– Это ты? Значит, это все-таки была ты? – удивился он. Потом, мгновенно окинув ее взглядом с головы до ног, испугался: – Ты куда-то собралась? Ты передумала?

Она поняла, что он все еще не уверен в том, что прощен.

– Почему ты так решил?

– Ну-у, вечернее платье, прическа…

– А, ну да, у меня, видите ли, свидание с неким Валентином. Он, правда, не достоин такой женщины, как я, но я хочу дать ему шанс… – Она говорила какие-то дурацкие фразы, а на самом деле ей хотелось броситься ему на шею, вдохнуть его запах и почувствовать такое же стремительное движение в ответ.

– Так это для меня? – И она снова увидела прежнего Валентина, ироничного и снисходительного. – Только зря время тратила. Я все равно сниму. – И он протянул руку к ее щеке, провел по ней, опустился к шее и притянул к себе.

Марина судорожно вздохнула, вцепилась в мягкий свитер на его плечах, почувствовала, как они напряглись, и, уже не сдерживаясь, прижалась к нему всем телом…

…Она проснулась от того, что в глаза бил яркий свет. Неужели уже утро? Она приоткрыла один глаз и обнаружила, что это не солнечные лучи, а люстра в ее комнате, которую им некогда было выключить. Открыла второй глаз и обнаружила, что на декоративной кованой сетке, разделявшей ее комнату на две половины – рабочую и спальню, – нет цветов, которыми она так гордилась. Они все валялись на полу. В кресле напротив кровати сидели оба кота и с укоризной смотрели на нее: «Нас бьешь веником за один горшок, а сама?..»

Ей было лень пошевелиться, а уж вставать, чтобы погасить иллюминацию, – тем более. Валентин, лежавший вниз лицом на простыне, так как подушки тоже были на полу, обессиленно пообещал:

– Если я встану, то обязательно ее погашу.

– Ты читаешь мои мысли?

– Чувствую.

– Ну, про люстру – это элементарно, а что-нибудь еще?

Валентин, не поднимаясь, рукой обнял ее за плечи и сказал:

– Ты думаешь о том, что жизнь непредсказуема и она продолжается. Но вставать я не буду. Ты уж извини…

Конечно, она извинит. Конечно, у нее сил больше, и она встанет, и погасит эту люстру, но свет будет по-прежнему ярко освещать комнату. Разве можно погасить радость жизни, которая продолжается?