Текст книги "Зять для мамы"

Глава 14. Ипполит-дублер

На следующий день Марина попросила Ипполита приехать к ней в колледж: сразу после занятий у нее начинались репетиции театральной студии. Она хотела представить его ребятам и «озадачить» всю компанию работой на неделю-две. Сначала она дала ему почитать сценарий, потом заранее проинструктировала лжезятя, как себя вести со студийцами:

– Эту пьесу они придумали сами. Взяли за основу чей-то сценарий, раскритиковали, утверждая, что автор молодежи не знает, и сами все переделали. У нас там есть эпизод – с гитарой, пением и т.д. У них не получается – они это исполняют как концертный номер, а надо, чтобы это не вываливалось из ткани пьесы, а шло на одном дыхании с предшествующим и последующим эпизодами, понимаешь?

Ипполит опять кивнул. Марина продолжала:

– Если плохо сделают, ты говоришь: «Молодцы, хорошо, но давайте попробуем еще вот так сделать», и показываешь, как надо. Понимаешь?

Ипполит кивнул головой. Она продолжала:

– Критики открытой избегай, потому что они в подростковом возрасте, у них неустойчивая психика и хрен знает, как могут среагировать. – Ипполит после «хрена» вытаращил глаза. Она увлеченно продолжала: – И вообще, они не профессиональные актеры, а у тебя три курса. Будь к ним снисходителен. Если ты им понравишься, то они тебя яблоками не забросают. И потом, у меня выхода другого нет, понимаешь? Я не могу отменить занятия в студии и не могу отдать ее в чужие руки. Так что извини, тебе придется потрудиться. Согласен?

Ипполит снова молча кивнул. На этот раз она возмутилась:

– Ты сказать что-нибудь можешь?

– Гитару брать? – по-деловому поинтересовался он.

– Ну, уже что-то, – обрадовалась она и кивнула: – Брать.

Театр Марина любила с юности. Когда она увидела, что подростков, учившихся в колледже, нужно чем-то занять, то вспомнила о своем собственном увлечении, игре в любительском театре, и предложила директору организовать в колледже театральную студию. Тот не возражал. После того как студийцы показали в канун Нового года трехактную пьесу про современную молодежь, имели успех и прилюдно получили высокую оценку от профессионального режиссера, которого Марина пригласила на премьеру, директор колледжа не только не возражал, но и всячески поддерживал студийцев и их вдохновительницу.

Студия быстро обросла сочувствующей публикой. Это были друзья и знакомые ребят-актеров, которые ждали их после репетиций. Из их же числа находились художники и рабочие сцены. Кто-нибудь из них обязательно сидел на репетициях и в случае необходимости заменял отсутствующих исполнителей.

…Спектакль, о котором вкратце рассказала зятю Марина, был в стадии работы на сцене. Уже около месяца ребята осваивали ее пространство. По договоренности с администрацией колледжа студийцы имели право в дни репетиций сами брать ключ от актового зала. Марине это было удобно: если она задерживалась, ребята могли начинать репетировать без нее. Тем более что они друг к другу относились с большей требовательностью, чем их руководитель.

Когда Марина с Ипполитом вошли в зал, студийцы резвились от души: на полу стоял громко орущий магнитофон, а молодые люди выражали себя кто как мог, начиная от брейка и заканчивая фехтованием на швабрах. Марина успела дойти до середины зала, прежде чем кто-то, первым заметивший ее, выключил звук.

– Здрасте, добрый вечер, кого вы нам привели? – Это все прозвучало одновременно из разных концов сцены от запыхавшихся юных дарований.

– Добрый вечер, господа артисты, – иронично приветствовала своих подопечных Марина. – Я вижу, что вы уже размялись и можно приступать к делу. Но прежде я вас кое с кем познакомлю. – Она чуть отодвинулась в сторону, давая возможность студентам обозреть Ипполита, на плече которого в чехле висела гитара. – Вот, ребята, знакомьтесь, студент третьего курса театрального института Ипполит. Сегодня он посидит на наших занятиях зрителем, я его введу в курс дела, познакомлю с каждым из вас, а следующие две-три репетиции будет вести уже он. Я должна несколько дней провести в больнице, ухаживая за матерью. Вопросы есть?

– Гитара настоящая или реквизит? – поинтересовался Дима Волобуев, который должен был в спектакле исполнять песню.

Ипполит, молча улыбаясь, снял гитару с плеча и вынул из чехла.

Марина воспользовалась подходящим моментом и предложила:

– А давайте-ка мы с песни сегодня и начнем. Тем более что потанцевать вы уже успели. – Она знала, что ребята любят музицировать и на этой общей почве – и для них, и для Ипполита – быстрее найдут контакт. Репетиция пошла своим чередом.

Ипполит поразил ее тем, что, прослушав только первый куплет незнакомой ему песни, начал аккомпанировать не примитивными аккордами из трех нот (чем, собственно, ее не устраивала Димина игра при хорошем голосе), а по ходу исполнения делал вполне грамотную аранжировку. Дима посмотрел, схватил идею, и песня под облагороженный аккомпанемент двух гитар зазвучала по-новому. По дилетантскому мнению Марины, лжезять прекрасно владел инструментом. (Она вспомнила, как в самый первый их разговор – на балконе – он сказал ей, что умеет играть на гитаре, но она не приняла эти слова всерьез.) Студийцы были в восторге, а потому чуть было не превратили репетицию в сольный концерт Ипполита. Марина же была неумолима: «Развлекаться будете без меня», – а в душе радовалась, что может совершенно спокойно оставить на него ребят.

Неделя в больнице вымотала ее и физически, и морально. Валентин как мог старался ее поддержать во время коротких вечерних разговоров по мобильному телефону. Уж он-то знал, как тоскливо становится к концу дня в больничных палатах.

Домой Марина забегала на часок-другой, чтобы переодеться и приготовить для больной «что-нибудь вкусненькое».

Когда она спрашивала у Ипполита, как ведут себя студийцы, не обижают ли его и как воспринимают его советы, он был немногословен:

– Не волнуйтесь, Марина Петровна, все в порядке.

Теперь, оставив мать на попечении медсестер и соседок по палате, она решила без предупреждения заглянуть на репетицию, но провести ревизию тайно, не афишируя свое присутствие. У нее были ключи от комнаты за сценой. Обычно это помещение самодеятельные артисты использовали для переодевания, так как все, что происходит в зале и на сцене, было очень хорошо слышно и пропустить свой выход мог только глухой. Вот из этой комнатки Марина «наблюдала» за тем, как общается со студийцами Ипполит.

Послушав разговоры в зале, она удивилась, во-первых, тому, что двадцатилетний мальчишка сумел организовать рабочую атмосферу, а заигрывание девушек и ироничные замечания юношей игнорировал. Эпизод – прогон – обсуждение – замечание – если нужно, показ – повтор. «Хорошие, однако, у него были учителя», – подумала Марина и решила, что ей здесь делать нечего. Она может потратить сегодняшний вечер на ликвидацию долгов по своим дизайнерским заказам.

Но первым делом, войдя в квартиру, она включила компьютер, чтобы посмотреть почту. Есть!

Аленка писала:

Привет, мамуля! Как там бабушка? Чем закончился твой эксперимент с Ипполитом? Вчера каталась на настоящем иноходце. Здóрово!

Ну вот, теперь у нее прекрасное настроение. На расстоянии в тысячу километров она стала для дочери «мамулей». Мелочь, а приятно. Марина отправилась на кухню готовить ужин. У нее еще было минимум полчаса, чтобы успеть сделать какой-нибудь салат и разогреть фаст-фудовские котлеты. Домашние изыски начнутся завтра. Но не успела она зажечь газовую горелку, как услышала поворот ключа в замке. На пороге был Ипполит.

– Вы уже дома? – Вид у него был какой-то пристукнутый, как в первые дни его жизни у них в доме.

– Вы закончили раньше? – решила она уточнить причину раннего появления зятя, не отвечая на его во–прос. Он явно был чем-то расстроен. – Что-то случилось?

– Да… Мне кажется, я все испортил…

– Да не мог ты все испортить! – воскликнула она, подумав, что у него начались творческие мучения (не рано ли?), и чуть было вслух не сказала: «Да я была сегодня почти что в зале и слышала все. У тебя хорошо получается», – но вовремя прикусила язык. – Почему ты так думаешь?

Он так и стоял в прихожей, как будто от его ответа зависело, оставаться ему здесь или нет. И гитара по-преж–нему висела в черном чехле за спиной.

– Мы репетировали. Открылась дверь. Вошла какая-то женщина, постояла, потом спросила вас. Ребята сказали, что вы в больнице. Тогда она сказала, что мы не имеем права здесь находиться, раз с нами нет преподавателя. Ребята сказали, что есть, и показали на меня. – Он потоптался на месте, поправил гитару за плечом.

– И что, – поторопила его Марина, – чем все это закончилось?

– Да ничем, она нас просто выгнала, да и все. И сказала, что напишет докладную директору. На вас. – Он опять поправил гитару на плече. – Я вас сильно подвел?

– Ребята сказали тебе, кто это? Они ее знают?

– Говорят, что зам по АХЧ, что она всегда орет. Вам что за это будет?

Марина пожала плечами:

– Не знаю, завтра разберемся. А ты что в прихожей топчешься? Ладно, – успокоила она его, – как бы то ни было, спасибо тебе большое, ты мне помог. Я знаю, что ребятам ты понравился. Они мне звонили после каждой репетиции на трубку. А с этой АХЧ я завтра все выясню. Все, отдыхай. Я готовлю ужин.

Глава 15. Увольнение

После недельного напряжения Марина сладко спала в своей комнате и в своей постели, а не в больничной палате и не в продавленном такими же родственниками-горемыками, как она, кресле. Так сладко спала, что проснулась в восемь утра, когда нужно было уже выходить из квартиры. Но к началу занятий все же успела. Она даже забыла о вечернем инциденте, но когда во время урока дверь аудитории приоткрылась и в щелке замаячила голова секретаря директора колледжа Веры Иванны, она, договаривая фразу и направляясь к кивающей секретарше, подумала, что докладная, по всей вероятности, уже дошла до начальства.

– Марина Петровна, вас на большой перемене просит подойти Кирилл Мефодьевич. – Приглашение Веры Иванны лишь подтвердило догадку.

…Большая перемена давала возможность преподавателям и студентам пообедать. «Значит, останусь без обеда», – удрученно подумала Марина, не любившая проводить занятия на пустой желудок. Обычно она брала с собой бутерброды, как раз на такой непредвиденный случай. Но сегодня день не задался с утра.

Завершая занятие, слушая ответы студентов, она прокручивала в голове возможные варианты своей беседы с начальством. Ну что, в конце концов, такого, что студент другого учебного заведения позанимался с артистами-любителями? Для одного – полезная практика, для других – помощь в освоении текста… Марина нарочито медленно закрывала дверь кабинета, шла по коридору, поднималась на третий этаж, где находились кабинеты начальства.

…Директор колледжа держал два костюма и два лица. Если на нем был отлично сшитый пиджак и галстук-бабочка, все студенты знали, что любому встреченному в коридорах колледжа незнакомому взрослому нужно говорить «здрасте» и в пределах досягаемости его слуха не материться. Весь колледж также знал, что в этот день в столовой будет неимоверное количество разнообразных салатов и вторых блюд – на выбор. В такие дни директор принимал гостей – коллег из городских учебных заведений, районное, а иногда и городское начальство, журналистов и депутатские комиссии. Кирилл Мефо–дь–евич старался быть на виду и из этих соображений регулярно сам «ходил в депутаты». На четыре года избирался, потом четыре года отдыхал от депутатской деятельности, потом опять избирался… Это давало ему возможность участвовать в распределении районного бюджета и вообще быть поближе к телу муниципальной администрации. Новая мебель, компьютерные классы, современное оборудование для мастерских, деньги на капитальный ремонт здания – все это добывалось именно в депутатские годы Кирилла Мефодьевича.

Когда директор приходил на работу в жилете с множеством карманов, молний и строчек, это значило, что он «дома», намерен сделать рейд по туалетам, выявить всех злостных курильщиков и написать приказ о лишении их стипендии за курение в общественных местах. Для преподавателей жилет означал возможность поговорить с директором о личном, наболевшем – отпуске, зарплате, надбавке, нагрузке…

…В приемной никого не было. Марина открыла дверь директорского кабинета и увидела, что начальство в костюме и «бабочке».

– Кирилл Мефодьевич, вы хотели со мной поговорить, – утверждая-спрашивая, произнесла дежурную фразу и отметила, что директор, обычно доброжелательно реагировавший на ее редкие появления в своем кабинете, на сей раз был официально строг. Он показал на кресло напротив своего стола и продолжал молчать. Марина, сидя в удобном кресле, изучала узор собственной юбки. Наконец он произнес:

– Вот какое дело, Марина Петровна, – и опять замолчал. – Звонили мне и сообщили о вас… Извините… процитирую, – он взял в руки листок бумаги, надел очки, – что вы «сожительствуете с собственным малолетним зятем»… И я обещал поговорить с вами… Я должен как-то отреагировать…

Сначала она потеряла дар речи, потом вспомнила анекдот из репертуара шестидесятых годов двадцатого века, когда жены неверных мужей писали заявление в партийную организацию: «Мой муж – подлец, верните мне моего мужа», – и на заседании партбюро завода или учреждения мужу объясняли, что он должен вернуться в семью; потом ущипнула себя за руку и обнаружила, что это все наяву.

– А как можно реагировать на бред? – возмущенно спросила она. Но директор как будто не слышал ее реплики.

– Я, вы знаете, тут записал несколько фраз, – сообщил он и, глядя все в тот же листочек, процитировал: – «Воспользовалась длительным отсутствием дочери… держит взаперти, использует в личных целях». – Кирилл Мефодьевич положил листочек, погладил его рукой, сверху положил футляр из-под очков. Разговор ему явно удовольствия не доставлял, но он продолжал: – Понимаете, если бы мы с вами занимались производством… – он долго не мог подобрать слово и наконец нашел, – производством конфет, то я бы не придал этому звонку никакого значения. Но мы-то с вами занимаемся воспитанием молодежи, и это, даже в наше время, налагает ряд обязательств. А вы ведь встречаетесь со студентами не только на лекциях, но и, так сказать, в неформальной обстановке…

Марина слушала директора и не могла поверить собственным ушам: взрослый человек после непонятно какого и чьего звонка, услышав полный бред, собирается принимать меры! В его речи опять образовалась пауза, и Марина решила ее заполнить:

– Уважаемый Кирилл Мефодьевич, но ведь это же смешно. Как это можно доказать, если уж переходить на язык фактов? Я живу в отдельной квартире, кто знает, чем я там занимаюсь?

– Дама была убедительна.

– Дама? А кто эта дама? Инспектор полиции нравов? Или начальник ЖКХ? И откуда у нее такие сведения? У нее что, моя квартира находится под наблюдением или на прослушивании? Или она воспользовалась военно-полевым биноклем?

– Она намекнула, что имеет отношение к сфере, близкой специализации колледжа. Вы же не хотите, чтобы нас полоскали на всю страну, как красносельскую школу в телевизионном ток-шоу Малахова?! – патетически воскликнул Кирилл Мефодьевич.

Марина помнила эту передачу, в которой классного руководителя обвинили в трагедии, произошедшей с учеником.

– Нет, конечно, я не хочу, чтобы колледж полоскали на всю страну, – заверила Марина. – Но я не хочу также обсуждать и слушать абсурдные вещи по поводу моей личной жизни.

– Но вы же не станете отрицать, что вчера вместо вас вел занятия этот самый ваш зять, – пустил в ход следующий аргумент директор.

– Вот этого я не стану отрицать, так как это совершенно другое дело. – Она хотела было объяснить директору, что у нее больна мать, что она сутками дежурила около нее, что она не хотела срывать репетиции… и вдруг почувствовала, что ее охватила полная апатия. Она вспомнила, как ее мать часто говорила о подобных ситуациях: «Кто первым обкакал, тот и прав».

– Кирилл Мефодьевич, а к чему вообще этот разговор? – устало спросила она. – От меня-то что требуется? Осознать, исправиться?

Директор стал методично рассовывать по карманам своего пиджака ручку, очечник, зажигалку, мобильный телефон, очевидно, таким образом давая себе возможность сформулировать ответ. Наконец вещи были разложены.

– Марина Петровна, поймите меня правильно, я не знаю, кто эта дама, я даже допускаю, что все, что она сказала, как вы изволили выразиться, – бред. Но я вполне допускаю, что этот звонок вроде пускового механизма в чьей-то игре против меня. Ведь репутация учебного заведения создается годами, а рушится в один миг. Марина Петровна, поймите меня правильно, я не хочу вас обижать, вы много для колледжа сделали… Но лучше бы вам уйти… по собственному…

Марине показалось, что она ослышалась.

– Что вы сказали? Уйти? Только потому, что кто-то, неизвестно кто и неизвестно почему, рассказал вам по телефону гадости про человека, которого вы знаете не первый год… – По его лицу она поняла, что он уже принял решение, и она может тут часами говорить о своей безупречной репутации – он ее не услышит. И тогда она, совершенно отупев от безысходности, уточнила: – Уволиться в середине учебного года?

– Ну, мы что-нибудь придумаем, перекроим расписание. – Значит, она правильно почувствовала: вопрос о ее увольнении уже решен.

«А ведь и правда, уже решен, – подумала она, – ведь после того, что здесь произошло, я не смогу работать с человеком, который даже не пытался защитить доброе имя своего сотрудника. Если сразу же обещал поговорить, разобраться, значит, и сам поверил во всю эту грязь?» И как она будет вести занятия, оставшись, когда слухи и сплетни в учебных заведениях распространяются быстрее, чем где бы то ни было?

– Кирилл Мефодьевич, вы, наверное, уже и бумагу приготовили? – спросила она, нажимая на кнопку шариковой ручки, которую носила в кармане жакета. В ответ он плавным, почти женским, движением пододвинул ей стопку чистых листов.

Ей было достаточно одного: «Директору… В связи… прошу… уволить по собственному желанию. Число, подпись».

Все строчки заявления, написанного судорожно зажатой авторучкой, начинались в левом нижнем углу, а заканчивались в правом верхнем.

…До конца перемены оставались считанные минуты, и все коридоры были заполнены студентами. У нее хватило сил спокойно пройти мимо них и пробраться к своему кабинету, где ее ждала очередная учебная группа. Голова была совершенно пустой, но еще что-то соображала: нужно отпустить детей, сказавшись больной. Собрать вещи и… уйти. Ей «повезло»: выйдя в коридор через десять минут после начала занятий, она никого не встретила, молча расписалась на вахте, сдав ключ от кабинета, и вышла из здания. У нее было такое ощущение, как будто она куда-то бежала, бежала, и вдруг – оказалась в пустоте, в которой нет ни человеческой речи, ни шума ветра или шуршания листвы – ничего, ни звука. И эта пустота поглотила ее.

…С горечью она думала о том, как хрупка человеческая репутация. Годами ты работаешь, отстаиваешь какие-то принципы, а потом вдруг – бац! – приходит какая-то бумажка, непонятно от кого, или раздается в административном кабинете звонок, непонятно чей, – и все, что годами создавалось, рушится, как карточный домик.

Она автоматически перешла улицу, села в нужный ей автобус, пошла по березовой аллее к дому, а по ее лицу текли слезы, и ей было наплевать на недоуменные или сочувствующие взгляды встречных прохожих – она была в другом измерении. Она хотела только одного: добраться до дома, до своей норки, и затихнуть и забыться сном. Потом, потом она будет думать, что делать. Сейчас ей нужны покой, тепло и сон.

Но, оказавшись в квартире, она увидела, что сон ей в ближайшее время не предвидится. Дверь ее комнаты была открыта настежь, хотя она обычно всегда плотно ее прикрывает, чтобы не проникли коты. В комнате царил хаос. Пол засыпан землей, пожухлыми цветами и листьями, а два кота-варвара, перемазанные горшечной землей, спали на ее диване. Она схватила первую попавшуюся ей в руки тряпку и хлестнула ею котов. Те, вытаращив глаза, секунду соображали, что это было, но, увидев ее, кинулись в разные стороны. Марина пришла в ярость. Она стала гоняться за животными и хлестать их тряпкой, повторяя только одно слово: «Паразиты, паразиты…» Потом она поняла, что «паразиты» уже давно убежали, и рухнула без сил прямо на пол. Она стояла на коленях на грязном ковре, жалела себя, рыдала и причитала. Причитала, снова жалела себя и опять рыдала, как вдруг почувствовала чье-то присутствие.

«Господи, – спохватилась она, – ведь мальчик наверняка дома! Я могла его напугать. Он решит, что я свихнулась». Продолжая стоять на коленях, она подняла распухшее от слез лицо и увидела испуганные глаза Ипполита. Он смотрел на нее из коридора, боясь войти в комнату.

– Марина Петровна, что с вами? – почти шепотом спросил сбитый с толку ее видом зять.

– А ты не видишь? – будничным голосам сказала она и констатировала: – У меня истерика. Пожалуйста, подогрей чайник. Я сейчас приду.

Она отправилась в ванную комнату приводить себя в порядок. Взглянув в зеркало, ужаснулась: на лице – невесть откуда появившиеся следы земли, под глазами – чернота от туши, а веки красные и распухшие.

– Ох, хороша ты, Марина Петровна! Красоты не–описуемой, – сказала она себе в фальшивом восхищении. Потом долго плескала воду в лицо, постепенно приходя в себя и прикидывая, как побыстрее убрать грязь из своей комнаты. Успокоившись, она пошла на кухню. Ипполит ждал ее, глядя в экран телевизора, работавшего с выключенным звуком.

Она молча налила чаю, взяла кружку в руки, как будто ее знобило.

– Может быть, вам плед принести? – участливо спросил Ипполит.

Она в ответ только покачала головой. Котов, которые обычно стремглав бежали на кухню, как только туда кто-нибудь направлялся, не было. Наверное, где-то окопались, пережидая грозу.

Помолчав, она сказала, глядя в кружку:

– Вообще-то это не бабушкины коты, это Аленкины.

– Как это?

– Да так. Она еще в школе училась, пошла за одним котенком к подружке, а там двое этих дураков остались, рыжий и серый, – от большого помета, и так вместе играли забавно, что у нее не хватило духа их разлучить. Когда она домой в шапке принесла этих чумных, мы ее отругали, велели одного обратно отнести, а Аленка все говорила «да-да», а не относила. Надеялась, что мы смиримся с тем, что их будет двое. И вот – результат.

Она рассказывала ему эту дурацкую историю, а сама в это время думала о другом. Возможно, в словах здравомыслящей ухоженной Аллы есть доля истины? Чужие проблемы, которые Марина почему-то решила взять на себя, теперь мешают ее жизни. Что она сделала не так, в чем ее ошибка? Во всяком случае, даже без ответа на этот вопрос она знает, что ей нужен тайм-аут. Ипполит не виноват в том, что случилось, но видеть его она больше не может. И выгнать тоже не может. Наконец она нашла в себе силы, чтобы обратиться к нему:

– У тебя есть друзья, с которыми ты бы хотел пообщаться?

– Вы хотите, чтобы я ушел? – понял он ее вопрос по-своему.

– Я хочу уехать дня на три-четыре, пока бабушка еще под присмотром в больнице. А ты можешь пригласить кого-нибудь… Я уеду сегодня.

– Это все из-за меня? Там что-то случилось?

– ТАМ ничего не случилось, просто меня пригласили в гости, вот и все.

Ей нужен тайм-аут, это точно, но зять не должен знать о том, что произошло. Она торопливо объяснила ему, что он остается в квартире «за старшего», и дала пару ценных указаний: котов кормить по настроению, деньги на питание и непредвиденные расходы лежат на кухонном столе, там же визитка с номером ее мобильного телефона, если будут сложности – вот список имен и телефонов, по которым можно позвонить. Первым по списку шел Геннадий… Все остальное – по собственному усмотрению. Стараясь не смотреть на его удивленное лицо, она наконец остановилась:

– Ну, я вызываю такси…

…Она сидела в машине и жалела сама себя: день фигово начался и скверно закончился. Что там советуют господа психологи? Когда начинается череда неприятностей, нужно замереть. Вот она сейчас и замрет, выпадет из социума на несколько дней. Марина ехала к Валентину.