Текст книги "Жена моего любовника"
Автор книги: Ирина Ульянина
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Нам сюда? – подало голос мое наказание.
– Нет, этажом выше.
– А зачем тогда мы здесь остановились?
– Э-э-э… эту квартиру тоже собираются продавать.
– Чудненько! Давайте заодно и ее посмотрим!
– Не стоит. Вам нужна трешка, а здесь пять или даже восемь комнат. Несколько великовата для вас.
– Хм, Катерина, велика – это же не мала! А вдруг я соберусь жениться?! – Владимир Иванович игриво приподнял лохматую бровь, отчего стал похожим на пса Барбоса из «Необыкновенного кросса».
Я опять хихикнула:
– Вот когда женитесь, тогда и посмотрите.
В избыточной вежливости меня, конечно, не упрекнешь, но клиент пропустил колкость мимо ушей. Как подобает преданным дворнягам, последовал за мной по пятам на четвертый этаж. И, не теряя игривости, абсолютно неуместной в нашем ответственном мероприятии, приставал: «Катюша, а вы бы за меня замуж пошли?» Это было уже слишком! У меня что, на лбу написано «Ищу спутника жизни»? Так я его уже нашла – своего Серого Волка. Только он об этом не догадывается…
Но в целом настроение поднялось. Надо признать, день складывался удачно: не припомню случая, чтобы мне удавалось столь стремительно склонить клиента к покупке. Бобру вообще не пришлось пудрить мозги – его все в квартире устраивало. Гулял по комнатам и благодушно планировал, где передвинет стены, как расставит мебель и скольких гостей позовет на новоселье.
– Работы здесь, конечно, непочатый край: обои надо будет поменять на декоративную штукатурку, линолеум – на паркет… Вы ведь мне поможете, Катенька?
– Чем? – опешила я. Неужели смахиваю на укладчика паркета?
– Морально поможете – своим присутствием, вниманием, женским очарованием…
Барбос приблизился вплотную, заставив меня попятиться к окну и пожалеть, что сумочка осталась в машине – в ней я на всякий случай ношу баллончик лака для волос. Читала в полезных советах, что нейтрализовать происки маньяка легко и просто с помощью любого аэрозоля. Бьешь его ногой в пах, брызгаешь в морду лаком и – тикать!.. Пришлось опускать воспарившего поклонника на грешную землю другим способом:
– Ой, чуть не забыла сообщить вам цену: десять миллионов четыреста тысяч, без торга!
– Уровень цен мне хорошо известен, не беспокойтесь, Катерина. На такую сумму я как раз и рассчитывал, – степенно пригладил свой бобрик клиент. – Лучше взгляните, какой дивный вид открывается из окна.
Владимир Иванович облокотился о подоконник, наконец оставив меня в покое. Стеклопакеты приглушали шум трассы, но ее вид мне нисколько не нравился – мигом припомнилось, как накануне увозила отсюда сначала детей, потом врушу Ольгу.
Что уж в том дивного? Сплошная горечь подставы… А бобер знай разорялся:
– Лепота! Елочки, березки, рябинки! Уголок живой природы. И церковь рядом. Захотел – зашел, свечку святым угодникам поставил… По утрам буду бегать в парке, дышать кислородом. Это же прелесть! Для меня, Катя, душенька, красивый пейзаж – вещь немаловажная. Считаю, он будит… эти самые… эстетические чувства.
Чтобы потрафить клиенту, я подтвердила: будит, со страшной силой пробуждает! И выразительно посмотрела на часы.
– Не пора ли нам, коль уж все решено… – Хотела сказать, что ресторан «Скоморохи» находится с той стороны, отсюда не видно, но он перебил:
– Нет! У меня другая идея возникла. Нам надо отметить мое приобретение прямо здесь! Все же не каждый день квартиры покупаем… Сбрызнем эти стены шампанским. Или вы, Катюша, предпочитаете крепкие напитки?
Я предпочитала поскорей объясниться с Лялькой. А ему напомнила, что за рулем употреблять спиртные напитки не рекомендуется, ГИБДД не дремлет.
– Но вам-то можно.
– И мне нельзя, я на работе.
– Ох, какая же мне попалась несговорчивая девушка. – Он помахал своими сарделечными пальцами в непосредственной близости к моему лицу, будто намеревался потрепать по волосам или еще чего… Я отпрянула, а бобер опять пригладил свою прическу. – Что же, будь по-вашему. Перенесем сабантуй на вечер. Встретимся, так сказать, в непринужденной, неформальной обстановке. Значит, вам рестораны нравятся? А клубы? А бильярдные?
– Мне все нравится, но… Как-нибудь в другой раз, не сегодня…
– Умм, похоже, это я вам не по вкусу, – увял он и обиженно потупился.
Испугавшись, что клиент откажется от сделки, чего доброго передумает брать залежалый товар, я стала его разубеждать и плавно пятилась к двери, увлекая за собой:
– Будний день, даже не представляю, когда освобожусь. Мне срочно нужно вернуться на рабочее место. Вы же видели, какой у нас в агентстве наплыв посетителей, прямо девятый вал!
– Выходит, я для вас всего-навсего рядовой посетитель, – продолжал кокетничать Владимир Иванович, заставляя меня вновь отнекиваться и разубеждать.
Закончилось дело заявлением, что выбор увеселительного заведения он оставляет за собой. Конечно, его навязчивость мне претила, но я смолчала. На обратном пути мы обсудили процедуру оформления сделки. Пес Барбос зачем-то поперся провожать меня до рабочего стола. При всех облобызал ручку, склонив макушку на уровень моих глаз, – позволил убедиться, что его шевелюра усыпана перхотью, как копи царя Соломона – золотом. Фу, перхоть – это так несексуально!.. Решила, что ни за что на свете не пойду с ним ни в ресторан, ни, тем более, в ночной клуб, и направилась в туалет мыть обслюнявленную руку.
– Ну, ты, Катька, шустрая! В шесть секунд старикана склеила, – поделилась впечатлениями глазастая Гаевая. – Старикан, конечно, никакой, но…
Догадываюсь, что она подразумевала под этим «но». Дескать, мне и такая шушера сгодится! Я не успела поспорить – из своего кабинета вывалился Буренко и спросил: «Как успехи, девушки?» Притом сам пялился исключительно на Лидку, зардевшуюся, как революционное знамя.
– Покупатель на трехкомнатную в монолитке нашелся! – бодро отрапортовала я.
– Шедевруально! – похвалил Евгений Павлович.
Не замечала за ним раньше склонности к столь красочным выражениям… Впрочем, мне было не до него. Отвернувшись, набрала номер своего домашнего телефона и подумала: ну, Ольга, держись! Сейчас я тебе устрою разгон!.. Спустя пять гудков сработал автоответчик, потом подключилась Ксения.
– Алле, аллеу. – Девочка интонацией копировала незабудку.
– Малышка, позови-ка свою мать, – строго велела я.
– А мамочки нет, она ушла. Это ты, Катя?.. Не знаю, куда ушла…
– А что сказала? Когда вернется?
– Она не сказала, а я в часах не разбираюсь… Катя, приходи ты скорее. А то Темка плачет, Азиз кусается, и мне с ними очень скучно.
Ай да Ольга! Ну что за негодяйка?! Опять смылась, а кукушат оставила. Сделала из меня последнюю идиотку…
– Евгений Павлович, мне срочно нужно домой. – Я бросилась к шефу, любезничавшему с Лидией.
– Мало ли кому чего нужно?! Рабочий день в разгаре, – отбрил суровый, но справедливый шеф. Вошел в свой репертуар.
– Понима-а-аете… Вы очень прозорливо угадали: у меня завелся котенок… Два! – Для пущей наглядности я выбросила вверх два пальца.
– Зачем вам столько? – поразился Негений.
– Так этих… котят… э-э-э… подбросили! Кто-то подбросил… прямо под дверь. – Я подумала, что иду по Ольгиным стопам, пример ее вранья очень заразителен. Но по части убедительности мне, конечно, было до нее далеко. Хотя правда звучала бы еще менее достоверно, в слишком уж странную историю я вляпалась…
Генеральный директор ощетинился возмущением:
– Котята – не повод для прогулов! Подумаешь, подбросили. А вы бы не подбирали!
– Так жалко… На улице холодно, а они все-таки живые существа. Маленькие совсем, пищат.
– Попищат да перестанут, – подпела начальству Лидия. Нет чтобы меня поддержать, потакает Падловичу!
– Не перестанут! Э-э-э… – снова принялась запинаться я. – Они дерутся с попугаем.
Гаевая и Буренко обменялись взглядами, в которых читалось взаимопонимание и чувство превосходства надо мной: у Макеевой, дескать, совсем крыша съехала на почве женского одиночества.
Шеф недобро ухмыльнулся, обнажив желтые, прокуренные зубы:
– Ты, Екатерина, все выкручиваешься, изворачиваешься, ловчишь… А риелтор должен быть…
Что он хотел сказать? – кристально честен и порядочен? Вот уж загнул! Пришлось напомнить директору про сегодняшнее шедевруальное достижение с продажей квартиры на Нарымской. Безнадежно махнув рукой, он отпустил меня восвояси, предупредив, что делает мне такую поблажку в последний раз… Я ехала домой, последними словами ругая Ляльку. Как она могла оставить ребят одних? Это же не котята… Не мать, а тьфу, гнилая душонка.
Глава 8
…Войдя в квартиру, я опешила, оторопела. Просто уму непостижимо, во что превратился мой милый, уютный дом! Сказать «кавардак» – ничего не сказать. Все перевернуто вверх дном. Натуральный погром, мамаево побоище!
С вешалки в прихожей сорвана вся одежда, обувь из тумбы вывалена, дверца вырвана с мясом. А саму прихожую перегородила баррикада из табуреток, сверху которых торчала пустая Азизова клетка. Преодолев столбняк, я расшвыряла их и грозно вопросила:
– Кто это сделал? Кто учинил…
– Мамочка что-то искала, а я ей немножечко помогала, – виновато пролепетала Ксюха и спешно спряталась в кухню.
Я последовала за ней. Шкафы открыты, банки и пакеты с крупами выпотрошены, даже растворимый кофе высыпан на стол. А воздух сделался седым, как туман, от взвившейся в воздух муки.
– Зачем она муку-то рассыпала? Рехнулась, что ли?
– Это не она, я в снежок играла, – насупилась Лялькина дочь.
У меня не осталось слов, одни эмоции, булькавшие в горле, как кипящий бульон. Вредительницы! Кому я доверила квартиру, кого пустила в дом? Козлы в огороде ведут себя приличнее… Занесла табуретки обратно в кухню, перешла в комнату и убедилась, что и там безумная стрекоза покуражилась на славу. Шифоньер пуст, скомканная одежда свалена кучей на ковре вперемежку с книгами, покинувшими полки. Журнальный столик опрокинут, кресло тоже. Даже фикус с корнем выкорчеван из горшка, – чем им растение-то не угодило?
Тема сидел возле кучки земли и пригоршнями заталкивал ее в рот.
– Маленький мой, зачем ты кушаешь каку? Неужели вкусно?
Я подняла черномазого ребенка, на рожице которого словно антрацит поблескивали застывшие сопли – сразу видно, человечек уревелся… Если Ксюха поседела от муки, то ее братик походил на рудокопа. Или кочегара. Не дети, а наказание Господне!.. Похоже, они твердо вознамерились сжить со света моего любимого попугая, – он качался на створке открытой форточки, позволяя студеному северному ветру ерошить перышки на грудке. Такое ощущение, что моя гордая птица готовилась покончить с собой. Я кинулась к окну, увещевая:
– Кыш, кыш, Азизик! Иди ко мне скорее, тебя же продует!
Пернатый нервно заклокотал, жалуясь на отвязных беспризорников. Выговаривая обиду, махал крыльями, точно демонстрировал: лучше сдохнуть на морозе, чем жить угнетенным!
Вернув Артема обратно на пол, я взмолилась, заламывая руки, как героиня индийского фильма:
– Нет, только не улетай, мой птенчик! Мое сокровище! Мне нет и не будет жизни без тебя!
– Дрянь! Др-р-рянь! – был мне ответ.
Азиз воздел вверх клюв и продолжил перебирать лапами, клацая когтями по ребру форточки и не глядя на меня. Ну что теперь, на колени перед ним падать?.. Я и упала, соглашаясь: дети дрянь, Лялька дрянь, а он – хороший. Он – изумительный красавчик!
– Сама ты, Катя, дрянь, – топнула ногой Ксения и запрыгала прямо по наваленным вещам, крича громче попугая: – Дура! Дрянь!
– Замолчи! – Я зажала уши ладонями, но все равно слышала, как завыл испуганный Тема.
Моего Азиза можно понять – кому понравится находиться в таком бедламе, в этом сумасшедшем доме?! Я сунула мальчику цветочный горшок – пусть съест хоть всю землю, только бы замолчал, не ревел. Действительно чувствовала себя как в психушке, где меня по недоразумению назначили главврачом. Пожалуй, самым трудным пациентом была птица, которую умолять пришлось долго. Но наконец он снизошел до того, что покосился на меня, как бы раздумывая: вернуться или улететь? И с видом, будто делает огромное одолжение, спланировал на мое плечо, подергал клювом сережку в ухе и проворчал: «Дур-ра». Я восприняла это песнью, горячим признанием в любви. Прямо чуть не прослезилась. Дура, зато своя, знакомая до слез, до поджилок, до детских припухлых желез… Азиз, конечно, не читал Мандельштама, но мне хотелось считать его alter ego – своим вторым «я».
Люди и звери, точнее, дети и попугай настолько выбили меня из колеи, что и не сразу сообразила, почему мне так удушающе жарко. Оказывается, забыла снять шубу и сапоги. Решительно не знала, за что схватиться в первую очередь. Придерживая Азиза на плече, закрыла форточку. Маленький рудокоп тянул ко мне черные ручонки, но я не могла его поднять, опасаясь, что попугай заклюет. Ксения пинала книги, взирая волчонком, игнорируя любые мои просьбы. Провалиться бы!.. Я села на пол, стянула беретку и, уткнувшись в нее, сама завыла подобно Артему. Как ни странно, от этого ненормального поступка все угомонились, утихомирились. Попугай взлетел на люстру, а черномазый мальчуган зашлепал черными ладошками по моим щекам, приговаривая «та-та» и улыбаясь во все свои кроличьи четыре зуба.
– Вот тебе и та-та, – всхлипнула я, освобождаясь от шубы, и ответно улыбнулась, потому что невозможно без умиления видеть этого ребенка.
И Тему, и Ксюшу я засунула в ванну, а сама, засучив рукава старенького халата, стоически преодолевала последствия погрома. Фикус поставила в воду, хотя шансов, что он выживет, было маловато. Крупы и прочие загубленные продукты просто сгребла в мешок для мусора и вымыла пол в кухне. Все бы было ничего, но стоило мне включить пылесос, как дико разболелась голова, будто кто-то недобрый треснул по кумполу раскаленной сковородкой. Может, давление подскочило, надвигался гипертонический криз? Нет, это вряд ли… Откуда у цветущей особы, которая на лету, в шесть секунд склеивает платежеспособных клиентов, возьмется старческий диагноз? Раскисать рановато!.. Я приняла таблетку пенталгина и туго обвязала голову мокрым платком, после чего выудила детей из воды. Тут и выяснилось, что переодеть их решительно не во что, вся одежда безнадежно испачкана. Отправив ее в стиральную машину, усадила брата и сестру, завернутых в банные полотенца, на тахту, во взбуровленную постель. Кто бы знал, как мне хотелось упасть туда же, забить на все, забыться сном!.. Но – какой там… Стала собирать раскиданные по ковру вещи, ломая без того больную голову вопросом, во что бы обрядить ребятишек. Ничего более подходящего, чем футболки, не нашлось.
– Не надену! Не надену! – запрыгала Ксюша.
– Вя-я-я, – в унисон с сестрой раскрыл варежку пацанчик, утонувший во взрослой майке.
– Ну и ходи голой!
– А ты сама некрасивая, и одежда у тебя некрасивая, – показала мне язык мелкая вредина.
– Много ты понимаешь в красоте! – Я подхватила Артема и усиленно затрясла, но он почему-то не желал замолкать.
– Понимаю! Понимаю! И моя мамочка понимает. Она сказала, что в таких платьях, как у тебя, даже на помойку бы не вышла.
– Лучше бы мамочка сказала тебе, что старшим хамить нельзя, вот это действительно некрасиво.
– А что такое не хамить? – искренне удивилась девочка.
– Ва-а-уу! – протяжно подвывал малыш, у которого, наверное, от питания землей разболелся живот.
– Противный, – оценила его поведение жестокосердая Ксения.
– Зато ты очень приятная… – Покачивая Артема, я свободной рукой схватилась за лоб. Боль, несмотря на пенталгин, сделалась совсем уже невыносимой. – Господи, да дадите ли вы мне покоя, наконец, или замучаете до смерти?
– Не господи, а ос-споди, – поправила меня Лялькина дочь.
– Брысь! – ощетинилась я и удалилась с мальчиком на кухню, чтобы только не видеть невоспитанное чадо.
Конечно, надо бы приготовить обед, но как, из чего? Одной рукой и картошку не почистишь… Раскрыв мусорный мешок, достала выброшенный сгоряча бульонный кубик «Кнорр», наскребла там же лапши и сварила подобие похлебки, в которую накрошила остатки колбасы. Такая примитивная еда все же лучше, чем совсем никакой… Ребятишки на сей раз не заставили себя долго упрашивать, уплетали суп с хлебом за милую душу; даже оголодавший Азиз от хлеба не отказался, накинулся коршуном.
После трапезы я не смогла отказать себе в удовольствии растянуться на тахте. Ну и пусть в комнате кавардак, успеется… Мои глаза слипались, а неугомонным детям было хоть бы хны: Темыч ползал по мне, как муравьишка, а Ксюха смотрела телевизор, звук которого сильно действовал мне на нервы.
– Выключи, а? Я вам сказку расскажу.
– Нет, не выключу! Не выключу!
– Ну и не надо! – Я отвернулась к стене и подобно ее матери накрыла голову подушкой.
Уже задремывая, подумала: интересно, что искала Ольга в моей квартире? Зачем учинила разгром?.. Э-эх, лучше бы я не думала о дурном на сон грядущий – образ жены любовника с настойчивостью рока преследовал меня и по ту сторону яви. Мерещился прищур ее загнутых, пушистых от туши ресниц, злой изгиб тонких губ, слышался язвительный смех: «Сергей тебе не достанется, не надейся!» – «Ты ничего не знаешь о наших отношениях!» – спорила я, огорченная Лялькиной самонадеянностью, а она возражала: «Это ты ничего не знаешь. Тобой пользуются, как памперсом, и выкидывают! Пользуются и выкидывают!» Внезапно голос соперницы стих и сама она сникла, склонила голову. Светлые волосы заслонили лицо. А когда я их откинула, увидела кровь, заливавшую лоб, преувеличенно алую на фоне мертвенно-бледной кожи. Лик напоминал фарфоровую венецианскую маску, которую я видела на стене в комнате Ксении. Вместо выпуклых прозрачных глаз – темные провалы, в прорези неживого рта – ни единого зуба. Жуть!.. Я очнулась в холодном поту, сама не своя от страха. В комнате сгустились вечерние сумерки. Дети спали, а я терла глаза, размышляя, к чему приснился подобный кошмар? Неужели с Ольгой что-то стряслось?..
Как будто собираясь дать ответ, зазвенел мобильный телефон. Где же он? Должен быть в сумке, а сумка, скорее всего, в прихожей. В темноте я с трудом добралась туда, споткнувшись сначала о пылесос, выкаченный на середину комнаты, затем о прочие раскиданные вещи. Едва нашла мобильник, как сигнал смолк, зато пробудился Тема и испуганно мяукнул.
– Иду-иду, не плачь, – отозвалась я, пытаясь нащупать выключатель в коридоре. В слабом свете пробралась к тахте, прижала к себе малыша-худыша, ощущая, как взволнованно колотится его крохотное сердечко. Неужели и ребенку снилось страшное?.. Погладила мягкие кудряшки, коснулась губами его виска и сказала: – Не бойся, лапушка. Я с тобой, я тебя не брошу.
– А меня? Меня бросишь, да? – взревновала Ксюша.
– Никогда! Ни за что! – Притянула и ее к себе. – Бедные вы мои кукушата…
Телефон зазвенел снова.
– Катя? Катенька! Добрый вечер. Оч-чень рад вас слышать, – приветствовал меня бодрый мужской бас. – Сейчас уже без пятнадцати семь. Я звоню из агентства… Узнал вот, что вы отпросились домой. И правильно сделали! Готовитесь, марафет наводите? – То был Владимир Иванович, мой объятый огнедышащей страстью покупатель.
– Да как вам сказать… Не то что готовлюсь, обстоятельства несколько изменились… В общем, ни в ресторан, ни в клуб я не пойду.
– Как?! Вы же обещали! – возмутился бобер.
– Ничего я не обещала… Нет, то есть я хочу пойти с вами, но не могу! – Выкручиваться и изворачиваться, как назвал мои неумелые потуги на художественное вранье Евгений Павлович, надоело. Решила резать правду-матку: – Понимаете, мне не с кем оставить детей.
– У вас есть детишки? Так это же замечательно! И сколько их, если не секрет?
– Не секрет, двое.
– А муж?
– Что – муж?
– Ну, муж-то у вас имеется?
– Был, да сплыл. Но при чем тут это?
– Как же ни при чем? Это круто меняет дело, – возликовал пес Барбос. – Абсолютно другой коленкор!
– А я так не считаю. До свидания, Владимир Иванович. Всего вам самого наилучшего!
Зачем я проболталась об отсутствии мужа? Сказать «до свидания» нужно было сразу после «доброго вечера». Тем более что ничего доброго он не предвещал… Клиент завелся, как газонокосилка, – трещал со скоростью двести слов в минуту:
– Что вы, Катенька?! Нашу встречу отменить нельзя! Сегодня – День святого Валентина, праздник всех влюбленных. Вы только задумайтесь: ведь не случайно судьба свела нас именно в этот знаменательный день. Я хочу вас поздравить, дорогуша, и пожелать целого моря любви!
– Спасибо, конечно, я вам тоже желаю моря… Но…
– Погодите благодарить. Сейчас подъеду, еще не то скажу при личной встрече.
– Нет, не стоит ехать! Вы поставите меня в неловкое положение. Я не могу вас принять. У меня же дети!
– Возражения не принимаются. Катерина, уверяю вас, я обожаю ребятишек. И они ко мне потянутся, вот увидите!.. Адресок ваш у меня имеется. Скажите только, какие цветы вам нравятся?
– Мне нравятся ирисы, но они не цветут в феврале…
Признание вырвалось нечаянно: ни ирисы, ни орхидеи, ни даже миллион алых роз от Владимира Ивановича мне даром не нужны. А вышло, что я лишь подзадорила седого жуира.
– Ирисы?.. Ну и славненько! Поздравляю, у вас очень тонкий вкус, Катенька. Мне тоже ужасно, уж-ж-жасно импонируют ирисы – они такие изысканные, с нежным ароматом, прямо как вы!.. Найду из-под земли, обещаю! Из-под снега раскопаю, как Падчерица в сказке «Двенадцать месяцев»!
Он отключился, когда я в очередной раз открыла рот, чтобы попросить: «Не надо!» Пи-пи-пи – пойманной мышкой пищал телефон. Какая досада! Разве можно принимать клиента – ценителя красивых пейзажей – в этой разоренной комнате? Вот если бы он был поклонником батальных сцен, пейзажей после битвы… Что же делать? Может, не впускать его, не открывать дверь, как вчера для Лидки и развратного Буренко?..
– Катя, а почему у тебя нет мужа? Ты ведь уже старая, – огорошила меня Ксюха.
– Без комментариев, – по-взрослому отрезала я. – Сама ты старая!
– Обалдела, да? Какая я тебе старая? Я молоденькая!
– И я молоденькая. Видишь, мне влюбленные дядьки звонят, в гости просятся. Давай-ка помогай мне прибираться.
Естественно, она воспротивилась: «не умею» да «не хочу». Но я привела угрозу, при помощи которой мама в детстве боролась с моей ленью:
– Мало ли что не умеешь. Учись! А то выйдешь замуж, свекровь придирками со свету сживет.
– А кто это – свекровь?
– Тетенька типа Бабы-яги.
Более конкретного сравнения я привести не могла, поскольку со свекровкой мне крупно повезло – видеть ее довелось лишь однажды. Валеркина мать жила в Перми, откуда приезжала на наше скромненькое бракосочетание. Помню, эта бабка-ежка сильно возмущалась, что мы потратились на застолье и наряды, а еще настырно советовала не спешить заводить ребятишек. В принципе свекровь, наверное, сжила бы меня со свету, как предрекала мама, но я не предоставила ей такой разрушительной возможности, не маячила пред ее суровыми очами. Валерий ездил к своей мамаше в Пермь в одиночку…
– Др-р-рянь, – не замедлил поддержать меня Азиз. Умник. Словечек знает немного, зато мечет их прямехонько в цель.
– Катя, мне не нравится прибираться. Я лучше, как ты, не буду замуж выходить, – рассудила Ксения.
Возможно, мы бы еще долго препирались, но тут опять зазвенел телефон.
– Катрин, – раздался эротичный зов Волкова, и от неожиданности я села на мешавшийся под ногами пылесос:
– Ой, Серенький!.. Как ты? Где ты?!
– Сейчас приеду, расскажу.
– Погоди!.. Сейчас не надо. Ко мне нельзя!.. Я не одна. – Стоило представить, как возле моей двери столкнутся Владимир Иванович с Сергеем Владимировичем, как в жар бросило. Они же не Гаевая с Евгением Павловичем, целоваться на лестничной площадке не станут…
– Имеешь наглость изменять мне в такую минуту? – возмутился далеко не самый верный из мужчин. – Кто у тебя?.. А, не важно кто. Гони всех в шею, Катрин!
– Не получится, Серый. Во-первых, у меня клиенты. А во-вторых, дети, Тема и Ксюша.
– Моя ты виноградная косточка! Нянюшка, – хохотнул он. – Водишься с моими отпрысками. И как они тебе?
– Прекрасные ребятишки, мы с ними душа в душу…
– А почему ты не послушала меня, не отправила их в Красноярск?.. И где Ольга?
– Понятия не имею. Разбирайся сам со своей стрекозой! – Я была даже рада, что Лялька снова улизнула. Неудержимо, до спазмов в горле захотелось увидеть Серегу, прижаться к его шершавой, небрито-чеченской щеке. Спросила: – Серый Волк, ты небрит?
– Какая разница? Что ты тянешь волынку? – взбесился он и, прежде чем сыграть отбой, заявил: – Короче, я еду, это не обсуждается! Жди.
– Тебе волк звонил? Разве волки умеют разговаривать? – поразилась Ксенька.
– Мой умеет, он дрессированный, – слукавила я.
Практика показывает, что не прожить мне в мире этом без вранья… О! Прямо песня выходит! Я замурлыкала мотив полузабытого шлягера «Листья желтые», на ходу переиначивая текст: «Не прожить нам в мире этом, не прожить нам в мире этом без вранья, без вранья-а-а…» Напевая, взялась за пылесос – наполнила вдохновением неблагодарный труд уборщицы. И решила: будь что будет! Обниму своего любимого Серегу, пошлю подальше мажористого Владимира Ивановича… И тут мой взгляд ненароком скользнул по зеркалу, в котором отразилась чудовищно, непотребно зачуханная баба в платке. Этакий раненый боец – «голова обвязана, кровь на рукаве». Ксения не зря говорила, что я некрасивая, это еще мягко, деликатно сказано… Натуральная убитая белка, если пользоваться Лялькиной терминологией…
– Дур-р-ра! – выкрикнул Азиз, не покидавший люстру. Непонятно, правда, кого он имел в виду… Кажется, Артема, который в отсутствие штанишек и памперса измазался в собственных какашках, черных от вкраплений земли.
Ксения демонстративно зажала нос двумя пальчиками: «Фу, как навонял!» Мне фыркать было некогда, скорее потащила малыша отмываться, кстати, третий раз за этот день. Обрядила Темыча в очередную неказистую, выцветшую футболку, доходившую ему до пят. Мальчик в ней напоминал обездоленную воспитанницу приюта, но это бы ладно. Хуже, что майка затрудняла ему передвижение. Пришлось устроить для ребенка загородку из четырех табуреток. Я кинула туда мягкого бурундука и прочие мелочи, пригодные для игр, – картонную коробку, железную миску и свои бигуди – и вернулась в ванную, чтобы развесить выстиранные детские одежки на просушку. Заодно замочила новую партию бельишка, намылив пятна. Из-за шума воды не сразу услышала, что в дверь позвонили. Ксюшка, в свою очередь, не расслышала мое предостережение: «Не открывай!» Справилась с английским замком ловчее опытного медвежатника.
– Здравствуй, деточка, – сладко до приторности молвил Владимир Иванович. – Ух ты, какая хорошенькая, вся в маму.
– Чего ты принес? Покажи! Покажи! – Девочка не преминула проявить характер во всей красе. А я ощутила себя загнанным зверьком, зажатым в капкан. И не спрятаться, и не вырваться. Утихшая было головная боль возобновилась с неистовой силой…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.