Текст книги "Венера – низкая звезда"

Марина расположилась на переднем сидении авто незнакомца. Тот сосредоточенно рулил. Машина неслась на большой скорости. Стемнело, и мало что можно было различить через окна, даже когда они проезжали центр Ростова. В редких всполохах фонарей появлялись неметеные заснеженные тротуары и редкие люди, в зипунах и шапках, непременно с тяжёлыми, едой нагруженными, авоськами. Горели окна квартир, и за каждым окном подразумевался прогретый уют и семейный быт. Люди пили чай за десертом, и семейную идиллию их нарушал лишь беспокойный вплоть до испуга свежий выпуск новостей. Какое-то время, как заправский лихач, объезжал незнакомец по трамвайным путям ненужный ему светофор. Трясло в тот момент машину и подбрасывало, а Марина, отчего-то ослабевшая, как безропотная кукла подпрыгивала на своём сидении и раскачивалась из стороны в сторону вместе с каждым рывком и движением машины. Потом всё стихло; был мост, а под мостом – река. Плавали в ней, не думая тонуть, огни, а воду у берегов уже стянуло тонким ледком. Ехали дальше дачами и обмороженными пустыми полями.

Кем он был, тот незнакомец? Маньяком, насильником? Другом, спасителем? Прекрасным незнакомцем или старым приятелем, вдруг изменившим внешность? Человеком из лубянских? Человеком из вашингтоновских? Засланным казачком? Неизвестно…

Марина не понимала, где она сейчас находится, и не отдавала себе отчёта в том, что же происходит; но мозг её, видимо и в самом деле чем-то одурманенный, отгонял всякую беспокойную мысль. Марине не было страшно. Она была в каком-то приятном недомогании – почти не чувствовала ног и онемел отчего-то затылок, а по всему телу её разливалась какая-то особая, бархатистая волна, и это чувство истомы и онемения не было девушке противно.

– Долго… долго ещё? – спросила Марина, даже не испугавшись того, что ей очень сложно было проговорить эту простую фразу.

– Ничего, ничего, потерпи, Марина, – ответил незнакомец. Марина окончательно погрузилась в полудрёму и даже не замечала, как порою рука незнакомца, сорвавшись будто бы невзначай с рычага переключения передач, падала на долю секунды на её коленку. Машина ехала себе и ехала, увозя Марину в неизвестном направлении всё дальше,…

…Ничто не оставалось прежним. Даже солнце перестало светить из-за людской алчности и жадности. Людям солнечный свет заменили отблески злата, над которым они, скаредные, день за днём чахнут. В один из дней один из богатеев возвращался домой, и увидел что дети его, хотя у них есть самые дорогие и прекрасные в мире игрушки, играют с чем-то маленькими, жёлтым, горячим и липким. Он не знал, что это такое; он спросил у детей, но и дети не знали. А я знаю: то маленькое, жёлтое, горячее и липкое – это солнце, которое из-за людской алчности и жадности скукожилось и на Землю упало.

Ничто не оставалось прежним; казалось, что и созвездия небес переменили свои очертания. Горела в нижней точке горизонта звезда Венера, но свет её теперь пробуждал в людях стремленье к какой-то не такой, какой-то иной любви. Солнце и то закатилось в тот раз не на западе, а на востоке. С годами люди привыкли, что на западе всегда закат. Но нет. В тот раз закат скатился тихо на востоке.

2. ОРДИНАРНАЯ МОЛОДЁЖЬ

В конце нулевых.

***

В девятом году Марине было девятнадцать. Она носила тогда длинные волосы, короткая причёска по моде четырнадцатого года не была ей ещё знакома. В протестных акциях Марина пока что не участвовала. Ко всему прочему, она была ещё и девственницей. Последнее обстоятельство девушку шибко тяготило.

Засиделась Марина в девочках – по мнению окружавшего её общества…

Был конец весны. Экзамены за первый курс обучения на культуролога были сданы. Стояла жара. Тесно было девичьей груди под маечкой. Тяжко становилось дышать. Хотелось любви. Одиночество пугало.

А кругом все улыбались! А вокруг все ходили парами, взявшись за руки. А подруги! Постоянно говорили о сокровенном: эвфемизмами, намёками, полушёпотом. И Марине тоже хотелось быть как все! Обсуждать! Хотелось, чтобы было чем с подругами поделиться, посплетничать. Хотелось стать счастливой, стать успешной. Одиночество пугало.

Была, конечно, у Марины своя «дружеская зона» (так тогда было принято у молодёжи изъясняться), и два прописанных в ней молодых человека. Но одного было жалко, он был в очках и от него дурно пахло, он был чертовски неухоженным занудой, так что Маришка лишь принимала от него посильную помощь в учёбе, а в благодарность за это даже позволяла редкие совместные прогулки, во время которых милая девушка всё время мечтала о прищепке на нос. А о другом, о Вите Шепилове, дурная молва шла от сокурсниц – говорят, гулящий он был, девушек оставлял у разбитого корытца. Ну и что, что гулящий? Зато родители обещали ему к третьему курсу свою машину, а под рукавами рубашки гуляли заметно при движениях рук бицепсы.

Загулялся, вестимо, Витя из параллельной студенческой группы так сильно, что девицы-сокурсницы с ним не общались более. Но Маришку это не пугало, напротив, это даже помогло ей сблизиться с ним. Стали молодые люди похаживать по душной и знойной, бензином и радиацией пропитанной Москве. А когда дозволенное время прогулок заканчивалось, возникала неловкость: надо что-то сделать на прощание, обняться или поцеловаться. Но Марина не решалась, а Витя, кто знает, быть может, что и просто устал от женского вниманья.

Как-то притащил с собой на прогулку Витя корявую розу-мутанта, знать мать её роза с каким-нибудь тюльпаном согрешила. Как бы ни был цветок ужасен, щёлкнуло что-то в Маришкином мозгу: парень оказал знак вниманья, значит, неровно дышит, значит надо возблагодарить. И, прощаясь, приобняла она Витюшка неловко и чмокнула его в щёку. Марина чуть зарделась; щека молодого человека была с плотной кожей, с волосками; а опытному Вите, казалось, было всё равно.

У Марины была хорошая подруга – Света, Светик-семицветик, рыжая, как стерва, худая – кости наружу, но страсть какая озорная: вечно что-то о своих похождениях сказывала откровенно, да с юморком. Не стеснялась ничего. Хоть и легкодоступной, по всей видимости, была Света, да толковой в жизни: училась хорошо, много что знала и мнение своё у неё имелось в наличии по любому вопросу. Одним словом – эрудиция загуливать не мешала. И правильно! Только вот Маринке не по себе было: раз уж у эрудитки Светика столько всего было пикантного в краткой её биографии, то сколько ж всего бывало у других девушек, складом ума попроще? Мысли в голове Маришки слипались, как переваренные макароны, от всего этого…

Сидели как-то раз в институтской столовке Маришка со Светиком, кушали овощные салатики диеты ради, соком запивали. Решила Марина поделиться наметами своих планов сойтись с Витей ближе.

– Правильно, правильно! Давно пора уже тебе. Нехорошо быть одной – засмеют во-первых, и прыщи во-вторых, – подбадривала Света свою подругу. Дальше они о чём-то другом, отвлечённом, беседу вели, но рыжая девица вернулась к начатой ранее теме.

– Маринка, что-то ты давно одна ходишь… Может ты… это… – начала осторожно Света.

– Чего – это? – удивилась Марина, не понимая, к чему разговор клонится.

– Ну, это… того… – сказала Света многозначительно.

– Да нет, ты зря подумала, мне мальчики нравятся! – ответила Марина немного обиженно, с полминуты перед тем подумав. Света сверкнула миленько своими глазками, тряхнула рыжими кудрями и засмеялась в голос, не стесняясь крупные зубы показать:

– Эх, мать, ну что ты такое несёшь! Я от тебя вообще совершенно другое хотела узнать…

Света вдруг посерьёзнела и продолжила, близко к Марине склонившись.

– Мать, как бы тебя спросить-то… Вдруг ещё обидишься.

– Скажи уж как есть.

– Марина, а у тебя того… это… С мальчиками было?

Марина свой взор уронила. Стыдно было отвечать.

– Нет. Я ещё девочка, – ответила она.

– Ну ты даёшь! Что, правда?

– Да…

– Ну ты того, это… Блин. Не ожидала. Чёрт! Засиделась… Ой! Прости. Хотела сказать, что ты молодец с одной стороны, что себя сохранила, для любимого, так сказать. А с другой стороны… того… это… А у меня вот вообще в первый раз в четырнадцать было!

– В четырнадцать? – перепросила Маришка; и стыдно ей было, и любопытство одолевало.

– Агась.

– Расскажешь, как у тебя это было? – спросила Марина, в титанических муках перебарывая в себе робость.

– А чего тут рассказывать? Я думала больно будет, но я мальчика попросила мне банку коктейля купить. «Ягуар», помнишь раньше все такой пили?

– Ты уже выпивала в четырнадцать?

– А что тут такого? В восемнадцать бросила. Покурить приятнее.

– И чего дальше?

– Ну я выпила баночку залпом и улетела. У меня ноги подкашиваются, голова кружится, а я говорю мальчику, что это у меня это всё от любви. Отнёс меня он на кровать, значит-то, и дальше нежный такой был, и умелый. Сам меня раздел, поигрался немного…

Марина заёрзала на стуле, хоть и хотела она со стыда провалиться сквозь землю.

– А потом, чтоб мне больно не было, он пальцами сначала, ну как врач, а дальше сам разделся и того… это…

– Ладно, Светик, ясно всё, – попросила Марина подругу остановиться.

– Крови много, конечно, было. Думала я, что она кончится, кровь-то, – продолжала Света, в раж войдя.

– А самое интересное знаешь что? Это брат мой был троюродный. Ему тридцатник стукнул недавно. И что, что брат? Умелый такой, всё хорошо сделал, многому меня научил. Блин. Я потому и успешная такая! В этом плане. Недавно мы кстати, снова виделись у него на даче, ностальгия на слезу прошибла, и мы того… это… предались воспоминаниям, короче. Ещё раз у нас было. Можешь со мной, кстати, Маришка, на свадьбу его пойти, через две недели будет. Невеста у него дура кривоногая, ну да ничего…

Марина не знала, что и ответить; салат не лез в её желудочно-кишечный тракт и явно обратно просился. А когда девицы покидали заведение студенческого общепита, Света вдруг ни с того ни с сего зловеще промолвила:

– А может, оно и хорошо, что ты, Маринка, за опытного ухватилась…

Маришка виду не подала, ну всю последующую ночь не спала, изводя себя всяческими размышлениями, навеянными словами подруги.

В следующую встречу с Витей Маришка позволила себя поцеловать в губы.

Были, конечно, поцелуи у Маришки и раньше; было и пребывание в детском лагере в Сочах после пятого класса, и целование по кругу во время пресловутой игры «в бутылочку» – дикая оргия сопливеньких младшеклассников… но далее взаимного обмена слюнями друг друга дело не доходило.

Жарко было Марине целоваться. Витя был доволен. Порывался и второй раз поцеловать, но робкая и скромная Маринка чего-то вдруг сразу стала кокетливой и жеманной – отталкивала Витю с гримасами, намекала на следующий раз, просила его остыть. Словом, кокетливость свою избрала оружием соблазнения.

Стал худее после этого случая Витин кошелёк. Помимо своего природного обаяния решил он воспользоваться и падкостью современных девушек перед материальными благами: стал Маринку кормить в ресторациях, обсыпать вениками-букетами и всякими безделушками. Так оно обычно и бывает. Таким поведением мужчина обычно будто бы подтверждает, что располагает достаточными суммами для отношений… не только лишь товарно-денежных… А Маринка, в свою очередь, одеваться стала лучше, и каждая новая шмотка, выцыганенная у родителей и одетая девушкой, была словно новая надпись на ценнике.

Прошёл уж месяц; молодые люди из Москвы так и не уехали – заграничные поездки не вошли тогда ещё окончательно в моду у обывателей; объяснений своим отношениям серьёзнее дружбы ребята не давали, а свыше поцелуев, количество которых строго нормировалось Мариной, у них ничего не было. Пока что.

А тут вдруг смог с горящих торфяников приплыл, и обстановка стала ещё романтичнее. Эх, лето-тело! Девушки-подмышки! Сидели Марина и Виктор в парке, утомлённые солнцем, все в гипоксии ввиду смога. И что-то вдруг всё пошло у них в разбег: Маришка свела после первого за тот день поцелуя свои лопатки одну к другой, и туго выкатились в пространство её груди под кофточкой. Витя понял намёк – тут же всё туго выкатившееся в пространство объял ладонями. Теперь уж совсем крепко они целовались и обжимались всё усерднее. Витюшок был весь в пене аки конь ретивый и дышал часто, да всё равно… ничего так и не случилось в тот вечер.

И вот, ближе к августу наконец-то набрался смелости Витя и пригласил Маринку к себе домой на romantique, так косноязычная столичная молодёжь, мешая французский с нижегородским, называла вечера с наметами сойтись ближе, – покуда родители его на даче отсиживаться будут, разумеется. Поначалу подумывал молодой человек затовариться необходимой провизией заранее, но потом решил доверить выбор девушке – в супермаркет-цукермаркет пошли они вместе, под ручку взявшись. Витя показательно выбирал всё самое дорогое, намекая на серьёзность своих намерений, а затем долго тряс мелочью и хрустел купюрами на кассе, и изучал с нарочитым вниманьем чек так, что сумма в нём и девушке видна была.

Вечер сразу пошел в разгон и вино оказалось кстати. Пока что робко и несмело проползали пальцы на неприкрытые одеждой части тела. Особым образом подобранная танцевально-романтическая музыка нежно проникала в диффузоры стереосистемы. Преодолев гематоэнцефалический барьер гормоны стучались, казалось, прямо в мозг. Когда их концентрация зашкалила, настало уж время и решительных поползновений, но тут Маринка словно разом отрезвела и заголосила устало и томно:

– Витя, Витя, не надо.

– Марина, но почему?

– Витя, я девочка ещё…

– Что, правда?

Марина не ответила, лишь обречённо вздохнула. Витя сел поодаль от подруги своей, обхватив руками буйну голову.

Порою в особый момент сказать «я – девственница/девственник» так же драматично и сложно как сказать «у меня рак», разве что рак не лечится – хотя, в наш продажный век и с первого, и со второго можно нехилый барыш получить. Если ты болен, тобой заинтересуются доброхоты из благотворительных контор, и на спасении души твоей в два счёта капитал на людском сострадании состряпают; если ты девственница/девственник – тобой, возможно, заинтересуется сутенёр – чистота, как и страдание, тоже ведь товар. В наш век невинность обречена…

Витя хлебнул винца и снова подсел к Марине, лозой на неё дыхнув. И Шепилов к ней примкнул… Девушка после недолгих секунд объятий отстранила от себя молодого человека. Её возмущённый разум кипел.

– Мариночка, девочка моя хорошая… – обиженно заговорил Витя.

– Ну чего тебе, Витя? – спросила Марина, поглаживая собеседника по волосам, не понимая, куда он клонит.

– Мариночка, скажи мне, ты готова сейчас…

– Витя, нет ещё.

– Марина, я ведь всегда с тобой буду!

– Это само собой, – девушка улыбнулась, – Но Витя, прости, я не готова ещё…

– Ты будешь моей? – прямо, но жалобно спросил молодой человек, неожиданно мутировавший из надменного самоуверенного ловеласа в побитую собаку.

– Конечно…

– Обещаешь?

– Обещаю.

– А сейчас чего делать будем?

– Как понять?

– Мариночка, ты так завела меня!

– Витя, я не готова пока что…

– Марина, ты так завела меня! Мне потом плохо будет, очень плохо, – жаловался и причитал Витюшок, обнявший Марину. Они полулежали на тахте, держались за руки. Витя потащил Маринину руку по своему животу куда-то ниже.

– Витя! Нет! Ужас какой, – заговорила Марина и с силой одёрнула свою руку.

– Марина, ты так завела меня! Мне потом плохо будет, очень плохо, – совсем уж жалобливо говорил Витя и казалось будто бы он вот-вот того и гляди слезу пустит. Марина задумалась. Не хотелось ей и в самом деле молодого человека обижать. Из-за его слов чувствовала себя она немного виноватой – как же так, ведь и в самом деле она «завела»… А молодой человек молодец – вечер хороший устроил, настроенье и обстановочку соответственные подобрал, да ещё и в супермаркете на всякие вкусности и полезности растратился значительно.

В итоге, сжалилась над Витей Марина. Сама позволила направить свою руку. Удивилась твёрдости и теплоте плоти, проскользнувшей в её смуглый кулачок. Новые тактильные ощущения взломали ей голову. Главное было не смотреть за процессом, не думать, что это так неприятно. Молодому человеку ведь надо! Ради него можно и перебороть в себе страх. Ради него можно и постараться. Любопытство расцвело в девушке и именно оно помогло избавиться от дурных сомнений.

Витя полулежал на спине, продолжая сюсюкать полушёпотом что-то нежное, весь томный; Марина лежала полубоком к нему, с закрытыми глазами, упершись лбом в Витино плечо, вся взволнованная. Витя держал Маринину руку за худенькое и изящное запястье, направляя движения в кисти. Продолжалось это долго – по крайней мере, не так быстро, как Марине бы хотелось.

– Мариночка, Марина, я сейчас… – заголосил Витя.

– Нет, не запачкай! Меня дома убьют! – в испуге ответила ему девушка. Витюшок подвинул Маришку, задрал ей футболочку почти по рёбра, и покуда бедная Маринка успела что-либо сообразить, справился со всем сам…

В тот вечер ошарашенная и полупогружённая в какие-то туманные грёзы Марина вернулась домой совсем поздно. Долго стояла она впоследствии под тугими струями горячего душа и с удивлением долго разглядывала свои руки и живот, будто бы не узнавая их…

…На следующий день вечером созвонилась Марина со Светиком и, смущаясь и робея, рассказала всё о своих недавних приключениях. Света на другом конце провода еле сдерживалась от смеха.

– Эх, Марина, ты знаешь, у меня тут недавно, ну ты понимаешь… – говорила Света.

– Чего недавно?

– Мужчина один был. Богатый, красивый даже, но уж очень меня старше. А как ухаживал! Ох, так и сорил деньгами. А ещё эрудит, ну ты понимаешь…

– И чего?

– А я в чёрной юбочке, белой кофточке, с двумя косичками, ну ты понимаешь, – вылитая я школьница!

– Так чем дело-то закончилось?

– Ну, понимаешь… Повёлся он, когда я ему наплела, что я школьница и девочка ещё. Ты б его глаза видела! Такие несчастные! Как конфету отняли.

– И у вас ничего не было?

– Как же так ничего не было? Обижаешь! Ну, он сказал, что хочет чистой меня оставить и ещё последствий он, наверное, боялся… И я ему только ручкой… ну, понимаешь…

– Хитрая ты! – сказала Марина, а сама подумала о том, какая же за всем этим грязь стоит.

– В одном только ресторане на сто евро наели! И оставил мне потом в конвертике… на леденцы так сказать. Но это неважно! Важно, что беседовали… как сказать… интеллектуально. Интеллектуальный интеллигент он, ну ты понимаешь, – хихикала Света в трубку…

После звонка Марина воспарила духом. До неё только дошло, что теперь может она смело заявить во всеуслышание, что у неё есть молодой человек! Что она сразу и сделала… Теперь и у неё было, что с подругами обсудить!

Встретившись спустя какое-то время с Витей, Марина делала вид, будто во время прошлой встречи ничего особенного не произошло между ними; Витя же, напротив, позволял своим рукам наглые вылазки, отпускал сальные шуточки и, вместе с тем, пуще прежнего клялся в любви до гроба плюс к тому всё активнее и активнее заманивал Маринку к себе в гости. Знала Марина, чем все это обернуться может – тем, что «уломает» её приятель в конечном итоге. Вот и отказывалась она от рандеву в квартире Витиных родителей под самыми благовидными предлогами… пока ей не надоело придумывать предлоги. Девушка согласилась.

Вина было больше, продукты были ещё дороже, а, значит, и атмосфера была романтичнее. С дрожью во всём теле поглядывала Маринка на тахту ну или диванчик в углу комнаты, на котором она полулежала вместе с приятелем в прошлый раз, как к нему в гости попала. Понимала, что ей уже не вырваться, что вынуждена она будет на том диванчике оказаться ещё раз так или иначе, рано или поздно. Так и сталось. Диалог был почти тот же, что и в прошлый раз.

– Мариночка, ну скажи мне, когда ты готова будешь…

– Витя, не время ещё, прости меня, мой хороший…

– Марина, я ведь всегда с тобой буду!

– Куда ты денешься, – девушка улыбнулась, – Но Витя, прости, я не могу сегодня.

– Ты должна быть моей, так или иначе, я ведь не смогу существовать без тебя, – прямо сказал молодой человек, неожиданно мутировавший обратно из побитой собаки в надменного самоуверенного ловеласа.

– А сейчас чего делать будем? – сказал он ещё.

– Ну что, опять как тогда? – в голосе Маринки чувствовались нотки фрустрации.

– Мариночка, ты так завела меня!

– Витя, ну как тебе сказать…

– Девочка моя, ты же знаешь наверное, как мальчикам можно приятно сделать, – сказал Витя и мазанул двумя пальцами по Маринкиным губам. Девушка действительно знала, правда исключительно в теории, о том, на что Витюшок столь бестактно намекнул: Светик-семецветик в своё время в красках Марине поведала об утехах подобного рода, а Марина потом с одной стороны не находила себе места от отвращения и непонимания, а с другой – от тягучего жгучего, до зуда внизу живота, девичьего любопытства. Маришка отвесила Витюшку полушутя, полуиграя пощёчину.

– Девочка моя, ну что ты, это же так естественно, а ты так… бесподобна, так сказать, что мне трудно себя в руках держать, – сказал Витя. Девушка снова почувствовала себя малость виноватой и обязанной. Ну как тут отказать молодому человеку в скромной просьбе? Ага, скромной – скромнее некуда!

– Ладно… – сказала Марина полушёпотом, чувствуя, как надсадно колотится сердце от преодоления робости, – Только свет погаси.

Свет погас. Марина расположилась опять бок о бок от Вити. И Шепилов к ней примкнул… Девушка понимала, что уже отказаться будет невозможно. Продолжить нельзя обидеть!

– Только кофточку сними, а то вдруг запачкаешь, – сказал Витя, тоже перешедший на шёпот. Маринка для виду поломалась-поломалась, но в конечном итоге сняла: всё равно ж темно. Лифчик снять не позволила, урезонив Витюшка хлёстким до отчётливого хлопка ударом ладони по его запястью. Витя, взяв подругу за шею, пригнул девушку и тёмные волосы её упали молодому человеку на торс. Марина вспомнила как когда-то ныряла она на глубину – вот и сейчас точно так же набрала она воздуха в лёгкие сколько только может туда уместиться, и зажмурилась… Страшно ей было. Открыла Маринка рот и неспешно, робко и несмело задвигала шеей. Думалось девушке о том, что она грязная и разбитная, ну или по крайней мере чистоты в ней всё меньше и меньше. В то же время думалось ей ещё и о том, то все подруги её через что-то похожее, так или иначе, проходят, и что всё это естественно. А что естественно – то не безобразно. Рефлексия, оценка собственных действий то бишь, очень помогала девушке в те минуты отчаянного по неопытности интима – мысли позволили отвлечься ей от далеко не самых приятных чисто телесных ощущений…

Марина боялась сделать что-либо не так, боялась сказать что-нибудь партнёру, а ещё, сильнее всего, пугала девушку перспектива подавиться ну или захлебнутся. Надеялась она, что молодой человек предупредит её в решающий момент. Но нет. Сама Марина приближение финала не угадала, а Витя, напротив, в порыве страсти что ли, удержал Маринкину голову за затылок. Вот же негодяй! Бедная неопытная Маришка вынуждена была всё стерпеть. Дальше было самое для неё сложное – не подавая виду, что что-то пошло не так, поскорее разыскать умывальник. Маринка, не говоря ни слова, прошмыгнула в уборную – срочно ополоснуть ротовую полость. Витя подглядывал за ней через неприкрытую дверь: видел он плавную Маринкину талию, две родинки на ней слева, острые лопатки и чёрную застёжку бюстгальтера под ними.

– Девочка моя, всё хорошо? – спросил Витя в каком-то полуиспуге, перемешанном с ехидным самодовольством. Марина боялась виду подать, что ей далеко не всё понравилось, но вдруг неожиданная симпатия и нежность к избраннику охватили всю девушкину сущность без остатка.

– Конечно, конечно, дорогой! – сказала Марина, к Вите повернувшись лицом.

– Мне всё очень понравилась, Маришка, спасибо, что ты есть!..

Поздно вернувшись домой, Марина первым делом не в душ пошла, а зубы чистить. Всю дорогу домой мечтала она об этом. Когда Маришка выходила из ванной комнаты, ей встретился отец, Пётр Алексеевич.

– Марина, а чего же это ты, спать что ли уже ложишься? – спросил он.

– Нет… А почему ты спрашиваешь?

– Дак у тебя в руке зубная щётка.

– Ну да, зубы перед сном почистить решила…

– Спокойной тебе ночи тогда, дочка. А мы с мамой ещё кино посмотрим.

– Спокойной ночи, папа.

– Щётку-то на место верни, смешная…

С утра Маринка сразу позвонила Светику и всё рассказала, хотя не просто ей было на это пойти ввиду совести и робости, но очень уж хотелось поделиться новым опытом. Света не смеялась – была на этот раз серьёзной.

– Надо сказать, Марина, ты меня ничем не удивила. Но всё правильно, так и надо! – сказала Света.

– Спасибо, подруга, – ответила Марина. Светик решила вдруг рассказать о том, как у неё в первый раз нечто подобное случилось.

– Да не за что. Вот… А ты знаешь, у меня такое впервые в четырнадцать было.

– Тогда же, когда ты с троюродным своим братом сошлась?

– Да нет, до того, ещё когда и вправду девочкой была… Вот…

– То есть нет ничего плохого в том, что я ещё девочка и уже… – начала уж было Марина и осеклась.

– Ничего конечно! Так и надо! Смело в путь. Ну так вот… Мне тогда четырнадцать было. Я с какими-то знакомыми в чьём-то подъезде у себя на районе выпивала. «Ягуар», как сейчас помню, пили. Ну а потом все ушли, а я пойти не могу, разобрало меня… Вот я и осталась с Ашотиком.

– Хорошо, что ты бросила эту дрянь пить…

– Да, теперь только элитные напитки, я ведь культуролог будущий, как и ты! Ну так вот. Осталась я, значит, с Ашотиком. А он красивый такой был, стройный. В спортзал ходил с пятого класса. Ну и попросил он меня, понравилась я ему что ли. Вот. Ну и встала я на коленочки… Сначала не очень приятно было. Он меня ещё к стене прижал спиной, а стена обшарпанная была, и я курточку испачкала, мама потом ругала меня за курточку-то, модная куртка была и дорогая… Вот…

Маринка помолчала с полминуты – не знала, что ответить.

– Ой, ну а вот ещё такая ситуация у меня была вот, – решила продолжить Светлана.

– Какая?

– Уже поле того, как я с братом троюродным… ну вот. Я никому пока что не говорила, что я уже не девочка, и даже когда с одноклассником встречаться стала, я говорила ему, что ещё девочка и мы только орально, вот…

– Ясно, – Марина удовлетворила своё любопытство и теперь не вешала трубку исключительно из вежливости: слушать подругу ей было совершенно неприятно.

– Так это ещё не всё. Ну так вот, встречались мы значит, а он всем разболтал, чем мы с ним занимаемся, и все стали меня обсуждать и надо мной смеяться. Мы и расстались… Вот…

– А дальше что было?

– Справляли мы чей-то день рождения, вот как сейчас помню, «Ягуар» пили…

– Опять «Ягуар»?

– Ну вот да… И как-то так вышло, что я вот в соседней комнате осталась с мальчиком одним. Он так ничего был. Стали целоваться, он и говорит, вот прям так сразу: «сделай мне приятно». Вот… Ну я и подумала, что какая разница: одним больше, одним меньше. Ну вот и приступили к делу. А потом поняла, что все остальные с того дня рождения на балкон вышли и наблюдают за нами, вот.

– Ужас какой!

– Вот именно! Да! Я тогда так здорово на всех обиделась. Это такой позор! Я себе все глаза выплакала, вот как Маргарита, я недавно читала, Маргарита, которая своего… э… Мастера вот в ГУЛАГ или куда там проводила. Вот.

– Кошмарно!

– Вот так вот! Аж школу пришлось сменить…

Раз уж после первого, робкого ещё подхода к телу своего избранника Марина гордо заявила во всеуслышание о серьёзности своих отношений, то после второго подхода настал черёд поделиться радостной новостью и с родителями, так девушка решила. Мать Марины Софья Андреевна была прогрессивной дамой по складу своего ума, по политическим убеждением она являлась демократкой – как и все прогрессивные люди в представлении Марины. Софья Андреевна с уваженьем и вниманьем отнеслась к выбору дочери, разве что попросила её быть аккуратнее в вопросах контрацепции, на что дочка обиженно ответила, что до этого дело ещё не дошло. Отца своего Петра Алексеевича Марина малость недолюбливала, скорее просто недопонимала, ввиду его отсталых политических патриотических взглядов. Пётр Алексеевич не отложил даже свою любимую газету «Завтра», когда дочка ему рассказывала в красках о том, какой Витя красивый, успешный и что вообще у него скоро будет, подумать только, своя машина. Отец Марины отнёся к дочкиному выбору предосудительно. Не понравилось ему про машину, про успешность, про красоту, имя Виктор пришлось не по нраву, да и вообще, Пётр Алексеевич лишний раз напомнил, что для девушки-де самое важное сейчас это учёба. В подростковой шаловливой манере дразнить родителей назвала Марина своего отца ватником, но тот и не думал обижаться, только улыбнулся мило и продолжил читать передовицу за авторством господина Проханова.

– Папа, ну хоть бы газету отложил, пока я тебе про Витю рассказывала! – обиженно сказала Марина.

– Прости, зачитался. Но я всё равно тебя внимательно слушал!

– О чём таком там интересном пишут?

– Да так… Представляешь, теорию кто-то выдвинул, то есть особые вирусы, которые настроение человеку меняют, и их спецслужбы главных стран мира как бактериологическое оружие использовать хотели…

– Ну и чего?

– Так ещё там пишут вот о чём. Люди сейчас озабоченны только потреблением. Есть гипотеза, что общество потребления – это эпидемия, вызванная особым вирусом, возможно искусственно выведенным. И ещё люди становятся от этого вируса бесплодными – бесплодными в плане идей, никто не хочет развиваться и развивать общество, люди хотят только потреблять и накоплять.

– Да бредни это, папа.

– Пускай что и бреди, зато образ красивый. Много что объясняет. Кого-то поразил вирус, а кого-то нет; кто-то выздоровеет, а кто-то так и помрёт больным… Не все же люди одним сплошным потреблением заняты. У кого-то, возможно, иммунитет имеется. У меня вот, как мне кажется…

– Ой, папа, ну опять началось! Ты всегда, особенно когда мы нищенствовали в моё детство из-за твоей работы на государство, обвинял успешных и богатых людей, считал их ущербными и обзывал потребителями. А сам весь такой в белом, посмотрите на него: я без копейки, зато благородный!

– Марина, не стоит так говорить. Я был верен всегда своему делу и не прогадал.

– Вот ты говоришь вечно: потребление, потребление – это плохо, потребление – это деградация. А разве оно плохо? Ну или так, есть ли ему альтернатива? Нету конечно, это просто закономерность развития общества, весь капитализм по здравому смыслу устроен, нас так учат в институте!

– Есть альтернатива! Конечно есть. В первую очередь я национальное самосознание имею ввиду. Русский космизм, например.

– Ой, не смеши ты меня! Русский космизм, видите ли! Этот твой космизм – как выход в открытый космос без скафандра. Полный разрыв с реальной жизнью! «Фобос-грунт» твой ненаглядный рухнул на днях.