Текст книги "Мечты о нас"

Глава 10. Четверг начала конца

На короткое время моя жизнь становится почти идеальной. Никаких драм, только спорт. Что бывает, когда слишком хорошо, чтобы быть правдой? Перелом. Но в этот раз не на два, а на тысячи обломков. Вещь можно подклеить, залатать, пришить. Но уже никогда эта вещь не будет исправной, как когда-то.

Обычный четверг, ничего особенного. Погода хорошая, поэтому мы тренируемся не в зале, а на краешке футбольного поля. Для практики тоже хорошо, когда кто-нибудь с любопытством смотрит на нас. Я совсем не стесняюсь. Даже присутствие Дрю меня не трогает. По крайней мере, я себе повторяю это постоянно.

Он больше не писал. Уже три недели. Завтра наш с Бо день рождения. Дрю, конечно же, не придет. Вообще-то мы пригласили самых близких друзей, с которыми хочется посидеть у костра. Папа взял выходной, будет целый день дома готовить: булочки для костра, маршмеллоу, декорации. Он не упускает возможности подготовить и украсить наш день рождения, как будто мы все еще маленькие дети.

Даже если взгляд Дрю прожигает мою кожу, я с нетерпением жду вечера. Я не позволю моим странным чувствам испортить день рождения. Это будет чудесный день!

Я слишком поздно понимаю, что этого не будет. Не тогда, когда в хореографической части София падает и не успевает меня поймать. Не тогда, когда вокруг в ужасе кричат. Не даже тогда, когда я слышу отчетливый громкий хруст.

Тьма принимает меня раньше, чем я чувствую боль.

Глава 11. Какой-то день недели

Три. Пять. Семь. Восемь. Ритм моей жизни.

Бывшей жизни.

До тех пор, пока пятерка не стала роковой. Пять метров. Слишком высоко, чтобы невредимым оказаться на земле. Пусть и покрытой густой травой.

По большому счету я должна быть благодарна, что осталась жива. Проблема в том, что благодарности я не чувствую. Я больше не я. Во всяком случае, не такая, какой была до падения. Каждый в моем окружении невольно на это указывает. Если не словами, то жалостливыми взглядами. Даже не знаю, что хуже. Наверное, взгляды. Потому что люди стараются тщательно подбирать слова, а взгляды выдают неутешительную правду. Но я не готова быть сломленным человеком, которого они ожидают увидеть.

В буквальном смысле мне крупно повезло. В отличие от моей мамы. Двойной перелом второго шейного позвонка – не самый худший вариант, если умудрился сломать шею. Я жива, и у меня нет паралича. Так почему же люди ждут, что я буду ныть? Почему так трудно принять, что мне давно известно, как мне повезло?

Как хочется перевернуться на спину! В моей собственной кровати. Накрахмаленное постельное белье ощущается таким же чужеродным, как и мое тело. Наверное, дело в обезболивающих. От одних у меня кружится голова, другие глушат настолько, что я с трудом вспоминаю свое имя. Наверное, все станет лучше, когда я выйду из реабилитационного центра и вернусь в привычное окружение. Наверное. Но отец говорит, может, дом будет напоминать о том, что моя жизнь никогда не будет прежней. Столько «наверное» толпится в моей голове, но ни намека на ответ.

Вначале я думала остаться дома и заниматься физиотерапией с папой, но он, наверное, был прав, что мне будет лучше на расстоянии от Фейр-Хэвена. А также сеансы с психотерапевтом и утомительные групповые сеансы, целей которых, честно говоря, не понимаю. Наверное, я единственный человек, который не видит смысла совместного сидения в кругу. В любом случае выслушивание чужих историй до сих пор мне ничем не помогло. Я вежливо показываю, как я их понимаю. Их боль, их страх оказаться покинутым, их неуверенность в будущем. В свою очередь они делают то же самое по отношению ко мне. Лучше мне не становится, потому что все это никак не влияет на ситуацию. Напротив – вынужденное бездействие делает меня беспокойной и недовольной. Мне необходимо чем-то заниматься. Я чувствую себя диким зверем, пойманным и запертым в клетке зоопарка. Я обеспечена пропитанием и времяпрепровождением, но это не настоящая жизнь.

Часть меня отчаянно рвется на волю. Другая, наоборот, – не хочет возвращаться. Слишком много людей знают меня по Сент-Клэру. Слишком много тех, которые будут доставать меня сочувствующими взглядами. Чего я не выношу, так это жалости в мой адрес.

– Как дела? – спрашивает доктор Джонс, не глядя на меня.

А может, и смотрит, мне не видно, я рассматриваю из окна садик реабилитационного центра. Листья на деревьях уже ярко зеленеют и нашептывают о свободе, но у меня нет ни малейшего понятия, что меня ожидает – свобода или следующее заключение. Как только я выйду отсюда, папа втрое усилит контроль за мной.

– Я в порядке, – заверяю я, прежде чем тишина между нами станет оглушительной и плотной. Стандартный ответ на стандартный вопрос.

– Хм… – Доктор Джонс откладывает ручку.

Краем глаза вижу, как она складывает пальцы в замок.

– Для многих это просто пустая фраза.

– Да, но они даже не представляют, какие сильные здесь болеутоляющие, – парирую я как можно очаровательнее.

– Джули, – вздыхает она, с сожалением качая головой. – Тебе осталась неделя. Нам было бы легче, если бы ты была честной с нами и с собой.

– Я в порядке, – настаиваю я.

– По нашим записям, за последние недели у тебя не было ни одного посещения.

– Потому что я так пожелала.

Сейчас каникулы, и Бо был бы в Анн-Эрбор через час, если я его попрошу. Мне стоило больших усилий удержать его от посещения, да еще и с Хэйли. Не хочу, чтобы они меня видели в таком виде: в инвалидной коляске, с ортопедическими шинами на ногах и шее. Как назло, мой мобильник разбился еще в больнице. На новый нет денег, как и на новый айпад. Тот, которым я сейчас пользуюсь, еще из каменного века. На разговоры с Бо его хватает, но он не поддерживает современные приложения. Впрочем, меня устраивает – избавляет от назойливых вопросов девочек из моей команды. Вернее, бывшей команды. Да, я жива, но чирлидинг умер для меня в тот роковой день.

Доктор Джонс делает заметку в моей истории болезни, явно не позитивную.

– Я не вижу, чем мне поможет этот разговор. Фразу «сломанная нога, сломанная шея» я понимаю буквально. Мой отец – физиотерапевт. Всю свою жизнь я слышу истории о спортивных травмах. И даже без его объяснений я знаю, что мне придется провести год с винтами в шее и бедре. И что глава под названием «Чирлидинг» для меня закончена. Но я жива. Не знаю, почему каждый ждет, что я буду рыдать в постели. Я потеряла маму. Мне знакомо состояние, когда теряешь что-то ценное. Я просто хочу…

– Хочешь поговорить о маме? – Ее тон почти выводит меня из себя.

– Нет. – Я делаю глубокий вдох. – Если хотите помочь, можете принести мне запись первенства по чирлидингу?

– Почему это для тебя так важно? На что ты надеешься?

Хороший вопрос. В этом году я пропустила национальное первенство, как и мой двадцатый день рождения. Я даже по телевизору не могла посмотреть трансляцию, потому что в больнице не было нужного канала. Ежедневно, в течение многих недель, я так усиленно готовилась, и мне нужно посмотреть первенство хотя бы для того, чтобы поставить на этом точку. Чтобы осознать, что эта история закончилась навсегда. Что эта история закончилась для меня. Годы спорта, диет, тщательного контроля за кожей, зубами и волосами закончились. Я никогда не буду в команде чирлидинга НФЛ. И в никакой другой.

Осознать тем тяжелее, чем больше меня отгораживают от всего, связанного с падением. В моей памяти само падение всего лишь расплывчатое цветное пятно. Мы ставили пирамиду и потеряли опору. У меня не было времени испугаться. Миг свободного падения, треск, темнота и слепящий свет больничных ламп. Боль пришла позже. Но и она терпима, благодаря отцу и его знакомым спортивным врачам, которые знают толк в обезболивающих. Я в порядке. И даже если не так, потому что я иногда расстраиваюсь из-за того, что не могу выполнить простейших упражнений на терапии, я не позволю себе повесить нос. Да и не смогу из-за ортопедического воротника.

После каникул мне нужно вернуться в колледж. И что? Шоры на глаза нацепить? Чтобы не видеть ничего, напоминающего чирлидинг? Как вообще это будет выглядеть? Пусть моей основной деятельностью будет литература, но почти все друзья так или иначе связаны с чирлидингом.

Или бывшие друзья? Кто знает, захотят ли они со мной дружить. Как после смерти мамы, когда основная часть моих подруг решили отвернуться от меня. Потому что я не могла заставить себя улыбаться днями напролет.

Папа еще физиотерапевт и продолжит работать на стадионе. А, как известно, футбол и чирлидинг идут рука об руку.

Опять всплывает эта тема. В моей голове все тесно связано с чирлидингом. Слишком долго он был главной составляющей моей жизни, чтобы просто взять и стереть воспоминания. И от падения не избавиться. Часть моего прошлого. И часть меня.

Я часто-часто моргаю, потому что чувствую, как предательски щиплет глаза. Я не хочу плакать. Моя жизнь продолжается. По крайней мере, это уже хорошо. На долю секунды я вспоминаю Дрю, но заставляю себя не думать о нем. Я скучаю по его сообщениям больше всего, хотя не имею на это права, это ведь я ему отказала, а не он мне.

– Твой отец сказал, что для тебя спорт очень важен, но, помимо этого, через него оплачивалось твое обучение в колледже. Теперь путь в спорт для тебя заказан. Тебя не волнует то, что ты теряешь финансирование?

Я непроизвольно прикусываю нижнюю губу. Если ты не можешь тренироваться некоторое время из-за травмы, то спортивную стипендию ты не теряешь. В моем случае все по-другому. Минимум через год мое тело сможет восстановиться для тренировок. Теоретически. Но для каких? Нога вызывает меньше беспокойства, но вот шеей, вероятно, я не смогу свободно двигать. Возможно, при большой удаче, она будет частично поворачиваться, но этого для чирлидинга недостаточно.

Так что я потеряю и оплату учебы.

В отличие от Бо я еще ни дня не работала. Из-за спорта не было времени, а из-за стипендии не было необходимости. Теперь все изменится. Мне придется работать. Как только я приду в форму и найду подходящую работу, где не нужно смотреть людям в глаза. Большинство людей выше меня ростом. Как мне с ними общаться, если я не могу поднять голову?

Предпочитаю не думать об этом. Пузырь, в котором я заперта, слишком большой, слишком подавляющий, чтобы размышлять о будущем.

Глава 12. Пятница освобождения

– Бо?

Я поворачиваюсь к брату, стараясь не потерять равновесие. С костылями и шинами на ноге получается не менее элегантно, как у беременного барсука, но удается доковылять до древнего внедорожника. Мне нужно ходить с шиной на ноге до тех пор, пока не научусь ходить нормально с костылями. От непривычной последовательности движений, несмотря на физиотерапию, у меня начинает болеть шея, и я невольно начинаю увиливать от нагрузки, поэтому мне предписано и дома еще некоторое время носить шину.

– Чья это машина?

– Папина, – коротко звучит ответ. – Он продал старую, потому что решил, что во внедорожник тебе будет легче садиться.

– Супер, – бормочу я, и Бо открывает мне дверь.

Очевидно, папа упустил из виду мой маленький рост. Теперь мне придется вскарабкиваться на высокое сиденье. Вздохнув, я передаю костыли Бо, а он протягивает мне новенький мобильник. Так вот просто. Как будто невесть какое важное дело. Как будто я неделями не ломала себе голову, где взять денег на новый телефон.

– С сердечными пожеланиями от мистера Палмера, – как ни в чем не бывало говорит Бо. – Я попросил поставить меня на пару лишних смен в «Ореховой чашке», но он, когда узнал про тебя, настоял, что внесет половину суммы. Он был совершенно потрясен. Как, вероятно, все остальные в Сент-Клэр.

– Ты – лучший! – Я прижимаю к груди драгоценность, прилетевшую прямо из рая технических средств связи.

– Я знаю, но ты могла бы упоминать об этом чаще. – Брат одаривает своей фирменной кошачьей улыбкой и исчезает за машиной, чтобы уложить костыли в багажник.

Я разглядываю мобильник. Хорошая новость: зарядка полная, и Бо загрузил все, что надо. Плохая новость: во-первых, у меня нет непрочитанных сообщений, во-вторых, новая заставка. Вместо группового фото команды стоит фото Бо, Пенни и меня на прошлом Хеллоуине. Я более чем уверена, что Бо хотел как лучше, но при первом же взгляде на фото у меня возникает неприятное чувство, которое я не могу объяснить. Как будто я не только потеряла чирлидинг, но у меня отняли последнее воспоминание.

– Сесть сможешь? – голос Бо прерывает мои размышления.

Невнятно ворчу, но взбираюсь в машину. Однако тяжелее оказывается пристегнуться. Вместо простого поворота головы я вынуждена поворачиваться всем торсом, при этом стараясь не соскользнуть с сиденья.

Бо уже за рулем и терпеливо ждет, пока я устроюсь. Он ни разу не предложил помощи, чему я очень благодарна. Он знает, что я не выношу жалости.

– Кстати, у тебя было сотни пожеланий выздоровления, – болтает он.

У меня?! Я даже не удивляюсь тому, что он прочитал все эсэмэски.

– Что из важного я пропустила? – Пальцы нервно крутят телефон.

– Все как всегда. Пенни написала что-то вроде, что она бесконечно сожалеет. Я не понял о чем. Может, о том, что команда заняла пятое место на первенстве. Или о том, что она совсем потеряла чувство меры в последние месяцы. Говорят, что она рассталась с Кайлом после того, как застала его с женщиной в раздевалке. Голыми на скамейке. Кто-то из членов команды рассказывал. В инстаграме [8]8
  Признан экстремистской организацией и запрещен в России.


[Закрыть] был бурный срач. В последние выходные он надрался так, что его вынесли из бара. Судя по кампусным сплетням, степень достоверности около пятидесяти процентов. Предположительно, он не избежит наказания за неприемлемое поведение, и начало сезона проведет на скамейке запасных. Кстати, большой привет от Дрю. У него несколько дней свободных, и он уехал в Таскалусу навестить семью.

Я кладу телефон в консоль между сиденьями.

Значит, большой привет. А чего я ожидала? Он же вообще мне не писал.

– Разве не новость то, что Пенни рассталась с Кайлом? – неохотно поддразниваю я. Лишь бы отвлечься от мыслей о Дрю.

В глубине души отчаянно хочется, чтобы он написал хотя бы вроде: «Привет, скорейшего выздоровления! Я уезжаю на несколько дней в Алабаму. Всего хорошего. В следующем семестре, наверное, увидимся».

Больше чем уверена, что «наверное». Если Кайл фактически отстранен, то Дрю на открытии сезона выйдет на поле и наверняка привлечет внимание чирдансерш, которых он так любит. Очень немногие из них планируют заниматься чирлидингом профессионально. Пенни сейчас одинока и вполне может присоединиться к будущим фанаткам Дрю. Может, кто-то другой поймает на крючок человека с двадцатью миллионами за сезон. Я потираю лоб. Откуда эти жалкие мыслишки?

– Сердечный привет от Матео, – дополняет Бо. – Он как-то приходил и спрашивал про тебя. Я не знал, что вы дружите.

«Потому что последние месяцы ты не тусовался с нами», – чуть не срывается у меня с языка, но я проглатываю слова.

– Как приятель он очень даже ничего, – бормочу я, не погрешив истиной.

Поездка от Энн-Арбор до Сент-Клэр-Лейк занимает более часа. У меня достаточно времени, чтобы поразмышлять.

– Ты доиграл свою игрушку? – спрашиваю наконец я и ставлю радио погромче, тишина начинает меня беспокоить. Или, скорее всего, не тишина, а непонятный стук, издаваемый машиной, что не предвещает ничего хорошего. Предыдущая машина, конечно, не внедорожник, но явно была в лучшем состоянии, чем эта, которая к тому же пахнет чем-то странным – смесью машинного масла и чистящего средства.

– Мы можем начать сначала, – предлагает Бо.

– Так ты всех магов победил?

– Мне один друг помог, – туманно отвечает он.

Если бы я услышала этот ответ годом раньше, то не стала бы даже думать об этом.

– Ты говоришь о Мистере Большой-Привет-Из-Алабамы?

Пока я в реабилитационной клинике умирала со скуки и представляла различные способы времяпрепровождения этих двоих, они спокойненько играли в видеоигрушку. Прелестненько. Я искренне рада их дружбе, но изо всех сил пытаюсь подавить острый приступ ревности.

Приезд домой настроения не улучшает. Бо вносит сумки. Отца нет, он на работе, но будь он дома, я бы накричала на него.

В полном шоке я оглядываю свою комнату. Со стен сняты все постеры и фотографии, хотя бы отдаленно напоминающие о чирлидинге. Исчезли все медали, все кубки, все книги. Даже видеодисков, где одну из ролей исполняла известная спортсменка, нет.

– Да вы с ума сошли! – Я сердито указываю на голые стены. – Вы не можете без моего согласия избавляться от моих же вещей!

– Джулс. – Бо сбрасывает рюкзак на кровать и засовывает обе руки в карман худи. – Мы ничего не выкидывали. Все твои вещи в гараже.

– Теперь потрудитесь принести обратно и разложить все по местам!

Он садится на краешек кровати и со вздохом вытягивает ноги.

– Папа считает, что будет лучше, если…

– Если я буду вести себя, как будто ничего не случилось? – бросаю я.

Голые стены как страницы новенького, еще без записей, дневника. Но я не просила нового начала!

– Как он сделал после смерти мамы, как будто ее и не было?

Отец убрал все фото с мамой, потому что не мог их видеть. Но я же не папа! Я не хочу похоронить и забыть то, что когда-то было важным для меня. Я хочу помнить и знать, откуда я вышла. Так трудно понять?

– Вы вернете все вещи обратно!

– Успокойся. Мы поговорим об этом позже. Ты, случаем, не проголодалась? – спрашивает он так, как если бы это объясняло мое плохое настроение.

Он встает с кровати и идет к двери.

– Я испеку печенье.

Печенье Бо ничем не хуже папиной лазаньи, но даже оно меня сейчас не успокоит.

Бо уходит, но моя злость никуда не девается. По крайней мере, до тех пор, пока истерика не переходит в другое. Бурление внутри меня сменяется необычным холодом. Я чувствую себя опустошенной, как полки в комнате. Меня опять обокрали без возмещения ущерба. Смерть мамы и чирлидинг оставили такую пустоту, которую нечем заполнить.

Я сижу на стуле с колесиками и вращаюсь туда-сюда, насколько мне позволяет нога. Я полностью погружена в свои мысли. Я по-прежнему полна решимости не погрязать в жалости к себе, но иногда это очень тяжело. Я рассматриваю доску с необычными словами.

Галиматья, жен. р. – бессмысленная речь.

Мои размышления в последнее время представляют собой то же самое – бессмысленность.

Я не знаю, сколько прошло времени, но раздается стук в дверь.

– Да! – раздраженно отвечаю я.

С каких пор Бо ждет моего разрешения?

– Джули? – раздается голос Пенни.

И она осторожно проскальзывает в комнату, застенчиво улыбаясь. У нее в руках шуршащий пластиковый пакет.

– Мир? Спринг-роллы из твоей любимой китайской закусочной.

Она останавливается на полпути и начинает часто-часто моргать.

– Не уверена, как в клинике кормили, но подумала, что они могут немного тебя подбодрить.

Нервный взгляд цепляется за шину на ноге, и она опять улыбается:

– Хорошо выглядишь.

Я закатываю глаза. Она имеет в виду, что для человека, который мог погибнуть, я выгляжу неплохо. Без шейного воротника и если не двигаться, я выгляжу вполне нормально. Правда, не могу поворачиваться и наклоняться.

– Устроим пикник на кровати? – принимаю я ее предложение мира. Встаю со стула и хромаю к постели. – Не смотри на меня так! – прошу я.

Мы сидим на кровати, как в прежние времена. Пенни всегда была рядом, особенно после маминой смерти. Когда-то у нас не было секретов друг от друга. Бо ужасно раздражало, что мы, по его мнению, проводили слишком много времени вместе. И мы никогда не ссорились, тем более из-за парней. Потом появился Кайл. Хотя мы знаем друг друга годы, сейчас между нами что-то чужеродное. Ментальная стена недосказанного, о чем мы должны поговорить, иначе она разлучит нас навсегда.

– Что я пропустила за время отсутствия? – первая нарушаю тишину.

Я прислоняюсь спиной к изголовью кровати. Пенни протягивает мне картонную коробочку с еще теплыми хрустящими спринг-роллами. Потом достает из пакета вторую для себя и ловко открывает.

– Не так уж и много, – бормочет она в свою коробочку. – Кроме… Ну, ты знаешь. Про первенство. Я поговорила с Дэвидом с твоего курса, он считает, тебе надо досдать пару экзаменов. И я с Кайлом… Мы взяли паузу в отношениях. Не потому, что ты… Ну, ты знаешь. Я с ним поговорила, и он сказал, что для него это ничего не значило.

Она нерешительно смотрит на меня, ожидая какой-нибудь реакции, но мне нечего ей сказать.

– В последнее время было слишком много вечеринок.

– Вау! – реагирую я наконец-то полунасмешливо-полуодобрительно, потому что подозреваю, что пауза между фразами была давно запланирована.

Пенни неуверенно вынимает из коробочки ролл и постукивает им по краю упаковки.

– Если ты хочешь, чтобы я тебя видела, будет легче, если ты сядешь напротив, – признаюсь я, потому что не могу поворачивать голову в ее сторону.

Пенни любезно садится напротив и скрещивает ноги. Она по-прежнему крутит ролл между пальцами.

– Я не хочу терять Кайла, – признается она. – Знаю, звучит наивно, но у него не только плохие качества. Когда мы встречаемся, когда он просит прощения за свое поведение, он всегда находит слова, и я верю, что он говорит их серьезно. Что я единственная, что я для него что-то значу, что остальные просто для развлечения. И мне интересно, – она бросает ролл обратно в коробку и приглаживает волосы, – что, если он говорит искренне? Другие на самом деле ничего для него не значат? Вся эта история про моногамию всего лишь общественная установка. Может, это не так уж и плохо, если он время от времени развлекается с другими?

– Если при этом предохраняется надлежащим образом, – бросаю я, не подумав.

– Джули, – стонет Пенни. Так она просит не высмеивать ее.

Я жую спринг-ролл и пытаюсь привести мысли в порядок. Совершенно не имею понятия об отношениях любого рода. Понятно, есть люди, которые счастливы в свободных отношениях. Ничего плохого в них нет, если только этот вид отношений оба принимают, а не используют для оправдания нездорового поведения. Мои мысли о том, что Кайл принадлежит ко второй категории и использует свои многочисленные победы для раздутия своего и так непомерно распухшего эго, я оставлю при себе.

– Пенни, я не знаю. Если свободные отношения в порядке для вас обоих… – Я беспомощно поднимаю руку. – Но вы должны обговорить это. Не думаю, что в этих отношениях один развлекается, а второй в это время отворачивается.

– Я гуглила, – признается Пенни и горделиво поднимает подбородок. – Можно договориться о правилах.

– Естественно. Предположим, вы обговариваете условия, Кайл ведет себя соответственно им, и вы разрешаете ситуацию. Предположим, все ваши мечты сбываются. И Кайла берут в НФЛ. Всегда найдутся женщины, которые не умеют держать язык за зубами и с удовольствием разнесут интимные подробности. Как ты с этим справишься? Если фото и сплетни утекут в таблоиды?

– Не знаю, – шепчет Пенни и отставляет коробочку с роллами. – В принципе, почему меня должно заботить, что люди думают?

– Конечно… – неуверенно подтверждаю я.

Конечно, не должно заботить. Но мне не очень верится, что Пенни будет счастлива при таком раскладе. Я часто видела, как она страдает от выходок Кайла, и мне трудно представить, что ее чувства изменятся только потому, что их отношения получат другой ярлык.

– Но до тех пор, пока вы оба счастливы. И я имею в виду, по-настоящему счастливы, а не так, когда он счастлив, а ты терпишь.

Пенни вздыхает, берет одну из подушек и обхватывает ее руками.

– Почему так сложно взрослеть? – стонет она, склонив голову так, что черные волосы скрывают лицо.

– Думаю, взросление тут ни при чем. Любовь усложняет жизнь. Вспомни Джейн Эйр. Джульетту Капулетти. Анну Каренину.

Я могу продолжать список запутанных отношений бесконечно, но не уверена, что Пенни знакома с этими историями.

Она садится прямо и делает глубокий вздох.

– Кстати, о любовных историях. Что с Дрю? – Она наконец-то хватает спринг-ролл и откусывает крошечный кусочек.

– Ничего. Он в Алабаме, и я не слышала о нем несколько недель. – Мне нужно все самообладание, чтобы скрыть обиду в голосе, хотя радиотишина между нами – полностью моя вина. – У нас не совпадают желания.

– После всего, что мне рассказывали?! Мне казалось, наоборот, очень даже совпадают. – Пенни тщетно пытается подавить смех, но быстро прекращает. – Извини, что говорю, но я тебя предупреждала. У парней всегда большой выбор, а Дрю еще и на новом месте. Трудно удержаться.

– Да, – бормочу я. – Если не считать, что я была из тех, кто ему отказал.

– Потому что он футболист? – И вот он – жалостливый взгляд, дружеское напоминание, что я могу задвигать могильную плиту на мечты о будущем.

– Да по барабану. – И я чокаюсь своим роллом с ее. – За будущее!

– Не думаешь, что он искренне интересовался тобой? – Видимо, Пенни не готова оставить эту тему в покое.

– Какая разница? Мы однажды встретились, прояснили позиции, он захотел, чтобы я больше ему не писала. Передал привет с Бо. Все.

Большой привет. Почему я так злюсь? Чего я ожидала? Что он мне напишет, как только я выйду из клиники? Кто знает, чем он занимается сейчас в своей Алабаме. К тому же мы не виделись несколько недель. Может, он уже давно встречается с кем-то. Ходит не на выдуманные, а на настоящие свидания. Может быть, он и не грустил по нашей переписке. Зато у меня в больнице и клинике было много времени, чтобы понять, что я по нему скучаю.

О боже, Джули, признай, что ты по нему скучаешь и тебе больно от того, что это не взаимно. И что теперь? Громко рыдать? Или сразу в гроб в чирлидерской форме?

– Ты в порядке? – спрашивает Пенни и откусывает от ролла.

– Можешь сделать доброе дело и подать шейный воротник из сумки? У меня голова болит, – говорю я, хотя не уверена, где болит.

Болит голова. Болит шея. Болит нога. Все понятно, я сегодня не принимала обезболивающих. Болезненные сокращения сердца и внутренностей говорят либо о пищевом отравлении, либо о другой проблеме, о которой я сейчас не хочу думать.

– Ты побледнела. Может, тебе лучше поспать? Я приду послезавтра, – предлагает Пенни.

По ее фразе я вспоминаю, что каникулы еще продолжаются. Обычно большую часть каникул мы проводим в тренировочном лагере.

– Было бы чудесно. А почему ты здесь, а не в спортивном лагере?

Она нерешительно улыбается и отводит взгляд.

– Не сердись, но чирлидинг был для тебя намного важнее, чем для меня. После твоего падения решила уйти. Сломать нос было не очень приятно, но ты же могла умереть. Думаю, для меня спорт не стоит такого.

Хочу ей возразить. Это был дурацкий несчастный случай, и из-за меня ей не стоит бросать спорт. Но если она отказалась от тренировочного лагеря, то, видимо, решение было принято давно.

Пенни прощается и оставляет мне свои спринг-роллы. Я же делаю редкую для себя глупость – достаю айпад и гуглю.

Эндрю МакДэниэлс.

Бо прав. Гугл знает, кто он такой. Поверхностный просмотр фотографий заставляет мое сердце биться чаще. Как-то из моей памяти вытеснилось, что он не только экстремально красивый, но и улыбка у него очаровательная. Много статей про него, несколько ссылок на успешного брата и среди нескольких постановочных фото есть пара снимков с поля. Вероятно, с прошлого сезона, когда он играл за Таскалусу. Определенно, красная майка ему очень идет. Мне следовало раньше заметить, что красный хорошо сочетается с его золотистыми глазами. Но что это меняет? Ничего. Я раздраженно отбрасываю айпад на кровать и потираю лоб.

Великолепно, Джули. Или же ты несколько месяцев упорно отрицала, что тебе нравится футболист, или же при падении что-то пошло не так и мир чувств полностью перевернулся. Очень вовремя, именно тогда, когда Дрю фактически расстался с тобой.

А если еще принять во внимание, что он будет играть вместо Кайла… Пенни права – толпа девушек, которые и вполовину не столь упрямы, как я, сразу отметят, что он не только талантливый и амбициозный, но и чертовски привлекательный мужчина. Он наверняка будет встречаться с одной из них, потому что я не смогу даже поцеловать его: при его росте мне придется закидывать голову. Мне нужно забыть его. Кроме того…

Как иначе это будет выглядеть со стороны? Сначала я отвергаю его, потому что он мешает моему будущему, а когда будущее растворяется как туман, приползаю к нему на костылях? Кто бы не прыгал от восторга?

Почему я думаю о поцелуе с Дрю? И почему сожалею, что давно не сделала этого? Зачем устроила сцену на вечеринке? Тогда бы точно знала, такой ли этот поцелуй, как я его себе представляю. Наверное, я хочу знать только потому, что этого никогда не случится. Или есть другая причина?

Злясь на себя, тянусь за костылями и встаю.

Уже открывая дверь, я слышу, что Бо с кем-то разговаривает по телефону.

– Да, но он еще не продан. Я могу приехать в Уоштино, если скажешь когда.

Удивленная, я ковыляю по коридору в гостиную. Что Бо продает? И что ему понадобилось в Уоштино? Там, кроме аэропорта, ничего нет.

Бо сидит на диване. Заметив меня, он немедленно встает.

– Да не проблема. Всего полчаса езды.

Бросив на меня беглый взгляд, идет на кухню, берет из холодильника банку газировки и исчезает в коридоре.

– Да, район суперэксклюзивный. Думаю, ты привык к другому.

Очевидно, Бо продолжает разговор у себя в комнате, даже дверь закрыл.

Он появляется через пятнадцать минут и с размаху плюхается на диван. Я со стоном подпрыгиваю.

– Ты оставила телефон в машине, – не глядя на меня, сует в руки мобильник.

Чтобы прочитать сообщение, мне приходится высоко держать телефон.

ХЭЙЛИ: Слышала, Принцесса вернулась в Королевство?

«Какой гонец принес вам эту весть?» – пишу я ответ. Я благодарна ей, что она не спрашивает, как я себя чувствую. Я уже не могу слышать этот вопрос. Мобильник издает странный незнакомый звук. Потом понимаю, что привычную кричалку «Синие, вперед!» кто-то заменил на шаблонный звонок.

ХЭЙЛИ: Ваш верный шут Бо поведал о Вашем возвращении самым важным персонам Вашего Королевства, чтобы каждый день один из них выражал Вам свое почтение.

ДЖУЛИ: Так что, увидимся завтра?

Я непроизвольно улыбаюсь. В клинике я не хотела никаких визитеров, но сейчас радуюсь встрече с Хэйли. После тоскливых, полных жалости недель ее простая открытость именно то, что надо.

ХЭЙЛИ: Наверное;)

– Готова пришибить парочку магов? – Бо неожиданно отбирает мобильник.

Я укладываю ногу на журнальный столик, что с шиной превращается в спортивное достижение, и хлопаю в ладоши:

– Всегда готова!

Сидя здесь на диване, я понимаю, как хорошо дома. Где-то, где не пахнет дезинфицирующими средствами. Где не накрахмаленное постельное белье. Еда не подается в одно и то же время. А больше всего – я могу поиграть с братом в плейстейшн. Я рада, что я жива и у меня есть возможность радоваться этим мелочам. Мелочам, которые начинаешь ценить только тогда, когда почти потерял.