Текст книги "Ураган"

Глава 16

31 августа, ровно в десять утра, привлекательная брюнетка с двумя маленькими таксами зашла в отделение банка «Барнетт» в Хайалиа, где открыла счет на имя «Нерии Дж. Торрес».

Для подтверждения своей личности женщина предъявила просроченные документы на регистрацию автомобиля и пачку промокших писем. Служащий банка вежливо попросил показать водительские права, паспорт или любой другой документ с фотографией, на что женщина ответила, что все ее документы, включая и водительские права, пропали во время урагана. А когда служащий банка стал задавать дотошные вопросы, женщина занервничала. Вскоре ее таксы начали протяжно лаять, одна из них соскочила с рук и пустилась бегать кругами по залу и обнюхивать клиентов. Чтобы побыстрее покончить с этим, клерк согласился принять бумаги на регистрацию автомобиля в качестве документа, удостоверяющего личность. Его родная тетка во время урагана лишилась всех своих иммиграционных бумаг, так что объяснения миссис Торрес казались вполне правдоподобными. Для открытия счета миссис Торрес вручила клерку сто долларов наличными и сообщила, что через несколько дней принесет чек от страховой компании на крупную сумму.

– Вам повезло, что они так быстро решили ваш вопрос, – заметил клерк. – У моей тетки жуткие неприятности со страховой компанией.

Женщина сказала, что дом застрахован в компании «Мидвест Кэжьюелти».

– И мне попался прекрасный страховой агент, – добавила она.

Позже, когда Иди Марш пересказывала эту сцену Фреду Дову, он в ответ лишь выдавил из себя слабую, ироничную улыбку. В теперешних жутких обстоятельствах ему уже все было до фонаря.

Иди, Кусака и две шумных, похожих на немецкие сосиски таксы переселились в его номер в отеле «Рамада». Другого жилья в радиусе шестидесяти миль найти было невозможно, так как отели были забиты оставшимися без крова семьями, добровольцами-спасателями, журналистами, строителями и страховыми агентами. Фред Дов почувствовал, что попал в ловушку. К его страху быть арестованным за подлог теперь примешивался и другой страх. Если жена позвонит в номер отеля, а ей ответят Иди Марш или Кусака, да еще она услышит лай этих «сосисок», то придется выдумывать какое-то объяснение. А ни одна здравомыслящая женщина в Омахе, штат Небраска, не примет такого объяснения.

– Да не кисни ты, – посоветовала Иди Марш. – В банке все улажено.

– Очень хорошо, – только и пробормотал в ответ Фред.

Длительное напряжение этого уик-энда совершенно расшатало нервы страхового агента. Кусака, хромая, слонялся по тесному номеру, глушил водку и грозился размозжить головы тявкающим таксам из большого черного пистолета, который он, по его словам, украл у женщины-полицейского.

«В такой обстановке не хватит никаких нервов», – подумал Фред Дов.

Усугублял мрачное настроение страхового агента еще и тот факт, что приходилось делить крошечный номер с Кусакой и таксами, и это лишало его всякой возможности заняться любовью с Иди Марш. Да честно говоря, Фред и не был уверен, что смог бы сейчас трахнуть Иди. Слишком сильно повлияло на него предыдущее неожиданное появление Кусаки в самый разгар полового акта, и Кусака до сих пор не переставал дразнить его по поводу красного презерватива.

Не давала Фреду покоя и открывшаяся у Иди склонность к насилию, в памяти сохранилась картина, как Иди обрушивает ломик на Кусаку. Он боялся, что Кусака и Иди могут в любой момент поубивать друг друга.

Иди растянулась рядом с ним на кровати.

– У тебя такой несчастный вид, – заметила она.

– С чего ему быть счастливым, – проворчал страховой агент.

Кусака, высоко задрав раненую ногу, устроился в кресле в трех с половиной футах от экрана телевизора. Время от времени он пинал здоровой ногой такс, приказывая им заткнуться.

– Салли Джесси, – прошептала Иди.

Фред Дов вздохнул.

На экране телевизора женщина в жутком желтом парике обвиняла своего редкозубого мужа в том, что он переспал с ее младшей сестрой. Муж не стал ничего отрицать и сказал, что это был лучший сексуальный опыт в его жизни. Тут же в разговор вмешалась младшая сестра, тоже в ужасном парике и с некрасивыми зубами, она заявила, что осталась неудовлетворенной. Салли Джесси устало вздохнула, потом все разом заголосили, а Кусака снова грозно прикрикнул на собак.

– Если будет звонить телефон, прошу тебя, не снимай трубку, – предупредил Фред Дов.

Иди не надо было спрашивать, почему.

– А у тебя есть дети? – поинтересовалась она.

Страховой агент сообщил, что у него двое детей, мальчик и девочка. Он подумал, что теперь последуют вопросы о их возрасте, месте учебы и так далее, но Иди больше не проявила никакого интереса к его детям.

– Развеселись, а? Подумай о своей поездке на Бимини.

– Послушай, меня тревожит...

– Эй, вы! – рявкнул через плечо Кусака. – Не мешайте мне смотреть телевизор.

Иди жестом предложила Фреду проследовать за ней в ванную. Он слегка воспрянул духом, предвкушая хотя бы быстренький минет.

Но Иди просто захотела поболтать с ним в спокойной обстановке. Они уселись на краешек ванны. Иди погладила его по руке и спросила:

– Скажи мне, дорогой, что тебя тревожит?

– Ладно. Компания выдаст мне чек...

– Совершенно верно.

– Я отдам его тебе, а ты отнесешь чек в банк.

– Точно.

– А потом?

Раздраженная Иди все четко объяснила ему, как учительница ужасно тупому ученику.

– Потом, Фред, я через пару дней зайду в банк и выпишу три отдельных чека, каждый на сумму сорок семь тысяч долларов. Как мы и договаривались.

Недовольный ее поучительным тоном, Фред сказал:

– Не забудь учесть сто долларов, которые я тебе дал, чтобы открыть счет.

Иди сбросила руку Фреда со своего колена, словно это был таракан. Боже мой, ну и засранец!

– Хорошо, Фредди, я прослежу, чтобы твой чек был на сумму сорок семь тысяч и сто долларов. Ну как? Тебе стало лучше?

Страховой агент угрюмо хмыкнул.

– Мне не станет лучше, пока все это не закончится.

Иди Марш не проинформировала Фреда Дова о телефонном звонке настоящей Нерии Торрес. Она не хотела спугнуть его.

– Самое лучшее в нашей сделке то, что никто из нас не сможет надуть другого. Ты зависишь от меня, я завишу от тебя, а оба мы зависим от Кусаки. Вот почему все пройдет без обмана.

– Меня ужасно пугает его пистолет, – пожаловался Фред.

– Тут мы ничего не можем поделать. Этот осел жить не сможет без оружия.

Дональд и Марла, словно бешеные, начали скрестись в дверь ванной.

– Давай выходить отсюда, пока Кусака не вышиб дверь, – предложила Иди.

– Это какое-то безумие!

Иди машинально прижала голову Фреда к своей груди.

– Не волнуйся, – проворковала она, и Фред тут же погрузился в теплую, благоухающую долину, где вообще не может быть никаких неприятностей.

В этот момент в номере раздался выстрел. Таксы залаяли, а Кусака оглушительно заревел.

– Господи! – воскликнула Иди.

Страховой агент еще глубже запрятал голову между ее грудей.

– Что нам теперь делать? – с безысходностью в голосе произнес он.

* * *

«Я или умер, или сплю, – подумал Авила. – Если я распят на кресте, то боль должна быть гораздо сильнее. Даже если пробита одна рука, то боль была бы невыносимой. Я вопил бы что есть силы, а вместо этого просто вишу и ощущаю тупую боль. Вишу, словно мокрая тряпка, и смотрю на...

Наверное, это сон.

Ведь во Флориде нет львов. А это чудовище – взрослый африканский лев. Царь проклятых джунглей. Я же ясно вижу красно-коричневые пятна на его морде, ощущаю запах его мочи, я же слышу, Боже милостивый, я же слышу, как хрустит под его зубами хребет мертвеца».

Лев пожирал его сумасшедшего клиента.

Авила застыл в позе пугала. Он боялся даже моргнуть. В перерывах между трапезой лев поднимал голову, зевал, облизывал лапы, тряс головой, отгоняя москитов. Авила заметил синюю этикетку, прикрепленную к уху льва, но сейчас это не имело никакого значения.

Имело значение только то, что он определенно не спал. Лев был реальностью. Совершенно ясно, что его ниспослали свыше, чтобы спасти ему, Авиле, жизнь.

И ниспослал его не католический Бог... католики не призывали на помощь диких зверей из джунглей. Нет, ему помогло другое, мистическое божество, откликнувшееся на его молитвы на кресте.

Спасибо, Чанго! Большое спасибо.

«Когда я вернусь домой, – пообещал Авила своему божественному защитнику, – я устрою тебе царское жертвоприношение. Цыплята, кролики, возможно даже зарежу козу».

Теперь Авила принялся умолять Чанго, чтобы лев ушел и он смог бы вытащить из ладони проклятый гвоздь!

Огромный лев лакомился не более чем в пятнадцати ярдах от сосны. Молоток Айры Джексона валялся там, где он его выронил, – у ног Авилы. По следам на земле можно было определить, что лев набросился на Айру сзади, моментально прикончил его, а затем отволок тело на сухую, заросшую сорняками поляну, где лев и сидел сейчас, по-хозяйски распоряжаясь расчлененным и выпотрошенным трупом. Золотая цепочка Айры Джексона свисала с его усатой морды, словно спагетти. Лев сделал движение языком, и цепочка исчезла.

Авила мало что знал об аппетите львов, но он не верил, что животное может оставаться голодным после того, как сожрало вполне упитанного мистера Джексона. Несмотря на усиливающуюся боль в ладони, Авила не шевелился, прижавшись к кресту, пока лев не закончил жевать и не завалился на бок.

Авила медленно повернул голову и осмотрел жуткую дыру в ладони, покрытой струйками запекшейся крови. Гвоздь пробил ладонь между указательным и средним пальцами, Авила попытался тихонько пошевелить ими, и это у него получилось. Удача, значит, гвоздь не задел ни одну из костей.

Внимательно наблюдая за дремлющим львом и двигаясь с величайшей осторожностью, Авила освободил здоровую руку от липкой ленты. Он дотянулся ею до гвоздя и принялся медленно вытаскивать его из пробитой ладони. Эта процедура оказалась менее болезненной, чем он предполагал, наверное, Чанго притупил боль.

К счастью, дерево, из которого был сколочен крест, оказалось мягким. Уже через минуту Авиле удалось вытащить гвоздь и освободить руку. Из раны сочилась лишь небольшая струйка крови. Он сунул ладонь между дрожащими коленями и закусил нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть. Лев не пошевелился. От его дыхания развевались лохмотья ярких шорт Айры Джексона, болтавшихся на шее льва, словно нагрудник.

Пока зверь спал, Авила освободил ноги. Едва он ступил шаг от сосны, как взгляд наткнулся на частично обглоданную кость... она могла пригодиться ему для будущих священных ритуалов.

Сунув в карман мокрую добычу, Авила потихоньку смылся.

* * *

Сцинк предпочел провести ночь в кузове фургона. Вскоре после десяти часов утра из дома появился Августин с горячим бутербродом и двумя бутылками пива. Сцинк подмигнул, оценивая его любезность, и сел. Он расправился с бутербродом в четыре приема, отхлебнул пива и сказал:

– Значит, она осталась.

– Я и сам не знаю почему.

– Потому что она никогда не встречала таких хороших парней, как ты.

– Или как вы.

– И потому что ее муж вел себя отвратительно.

Августин облокотился на крыло фургона.

– Она здесь, и я рад этому. Однако это заставляет меня быть просто образцом добродетели... Боже мой, ведь у этой женщины медовой месяц.

Сцинк вскинул густые брови.

– Новые угрызения совести?

– Да, конечно.

– Она сама приняла решение, сынок. И не надо терзать себя.

Августину было не по себе, но чувства вины он не испытывал. В теперешней ситуации он непременно очень скоро влюбится в миссис Лам. Сколько ночей может выдержать мужчина, когда женщина спит рядом, прижимаясь к нему, и он ощущает ее запах? А спать с Бонни было так приятно, даже чисто платонически. И все же Августин испытывал тревогу. Ведь он все равно не сможет удержаться, вдыхая запах ее волос, прикасаясь к бархатистой коже ее шеи, храня в памяти ее темно-голубые глаза. Он не мог припомнить ни одной женщины, которая бы так уютно устраивалась в его объятиях. Ему нравилось даже ее посапывание во сне... вот как далеко он зашел.

«Это все до первого поцелуя, – так сказали бы его друзья. – Подцепил новую замужнюю женщину? Ну и отлично».

Августин поймал себя на том, что не отрывает взгляда от окна комнаты для гостей. Вскоре за занавеской мелькнула тень Бонни, и в комнате зажегся свет.

Сцинк резко ткнул Августина в бок.

– Успокойся. Ничего не произойдет, пока она сама не захочет этого. – Он поднялся с лавки и принялся делать гимнастические упражнения, сопровождая их неестественными астматическими вздохами. Зарядка продолжалась целых двадцать минут, Августин наблюдал за Сцинком, не прерывая его. Закончив, Сцинк тяжело плюхнулся на лавку, отчего фургон содрогнулся.

Указывая на бутылку с пивом, он спросил:

– Хочешь хлебнуть?

– Пейти сами.

– А ты терпеливый молодой человек.

– Чего у меня полно, так это времени. Так зачем мне торопиться?

Старик запрокинул голову и осушил бутылку пива. Затем задумчиво произнес:

– Никогда не знаешь, как оно все выйдет.

– Не берите в голову, капитан. Я в порядке.

– Отлично. На, посмотри. – Сцинк протянул Августину клочок бумаги, который ему передал в больнице Джим Тайл. Там было написано: «черный джип „чероки“ BZQ-42F».

Августина потрясло то, что Бренда Рурк сумела запомнить номер, да и вообще хоть что-нибудь после такого жестокого избиения.

– Номер краденый. И в этом нет ничего удивительного, – пояснил Сцинк.

– А водитель?

– Белый, не латиноамериканец, около сорока. Деформированная челюсть, по словам патрульной Рурк. Еще костюм в полоску.

Сцинк снова растянулся на лавке, закинув руки за голову.

Августин оглядел борт фургона.

– С чего начнем? Возможно, этот парень уже на пути в Атланту.

– У меня есть кое-какие идеи, – заявил губернатор.

Августин не испытывал такого энтузиазма.

– Полицейские найдут его быстрее нас.

– Они все заняты последствиями урагана, работают по две смены. Даже детективы занимаются регулировкой движения. – Сцинк тихонько хмыкнул. – В такой ситуации можно разгуливать свободно.

Августин почувствовал, что кто-то трется о его ногу. Это оказалась соседская полосатая кошка. Когда он нагнулся погладить ее, кошка юркнула под фургон.

– Я сделаю это для Джима, – продолжал губернатор. – А он не часто обращался ко мне за помощью.

– Но есть и другие причины.

Сцинк кивнул.

– Разумеется. Терпеть не могу подонков, которые бьют женщин. Да и ураган, скажем, разочаровал меня...

Ураган не стал очищающим катаклизмом, как надеялся и предсказывал губернатор. В идеале люди должны были убежать из Флориды, а не хлынуть сюда. Большое количество вновь приехавших просто угнетало. Потрясал и контингент этих охотников за наживой – беззастенчивые карманники, красноречивые жулики, наглые мародеры, не говоря уж о настоящих бандитах и грабителях. Конечно, таким ничего не стоит избить женщину.

– Только не жди, что я буду сдерживать себя, – предупредил Сцинк.

– Я и мечтать об этом не могу, – ответил Августин.

* * *

Свет в комнате для гостей погас. Августин нашел Бонни сидящей на кровати. В качестве ночной рубашки Бонни использовала длинную белую футболку с надписью «Том Петти и Хартбрейкерз», которую нашла в шкафу. Августин купил ее на концерте группы в Майами. Женщина, с которой он ходил на концерт, – врач-психиатр, пытавшаяся позднее зарезать его в душе, – купила себе такую же черную футболку, подходившую к ее мотоциклетным сапогам. В этот момент Августин и понял, что они совершенно разные люди.

– Макс не звонил? – поинтересовалась Бонни.

Августин проверил автоответчик. Никаких сообщений не было. Он вернулся в спальню и сказал об этом Бонни.

– Наша семейная жизнь продолжалась всего неделю и один день. Что же со мной происходит? – Бонни согнула ноги, подтянув коленки к груди. – Я должна быть дома.

«Точно! – подумал Августин. – Совершенно верно!»

– Вы считаете моего мужа негодяем?

– Вовсе нет, – соврал Августин, не желая расстраивать ее.

– Тогда почему же он не позвонил. – Бонни произнесла эту фразу без вопросительной интонации. – Идите сюда.

Она подвинулась, освобождая Августину место под одеялом, но он робко присел на край кровати.

– Вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая.

– Нет.

– У меня, должно быть, сердце перевернулось. Только этим можно оправдать мой поступок.

– Вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите, – предложил Августин.

– Да, я хочу остаться с вами и... с ним. С похитителем.

– Почему?

– Ох, этого я не знаю. Возможно, это из-за Макса, а может, из-за отца с его моделями аэропланов, или из-за своего несчастного детства, хотя у меня и остались о нем прекрасные воспоминания. Есть какая-то причина. Ведь счастливые маленькие девочки вырастают не для того, чтобы бросать своих мужей, так ведь? – Бонни выключила лампу. – Хотите лечь?

– Лучше не надо.

В темноте ладонь Бонни нашла щеку Августина.

– Вот какая у меня идея. Мне кажется, что мы должны спать вместе.

– Но мы ведь и так спим вместе, миссис Лам. – Августин произнес это шутливым тоном, пытаясь немного снять напряжение.

– Вы понимаете, что я имею в виду.

– Заниматься любовью?

– Ох какой вы быстрый. – Бонни схватила Августина за плечи и уложила на кровать. Голова Августина оказалась на подушке, и, прежде чем он успел подняться, Бонни оказалась на нем и прижала его руки к кровати, озорно уперевшись подбородком в грудь Августина. В слабых лучах света, пробивавшихся сквозь окно, Августин мог видеть ее улыбку, оживленный взгляд, а позади нее... стену с черепами. – Если мы займемся любовью, то это может прояснить мои мысли.

– Это будут нечто вроде электрошоковой терапии.

– Я очень серьезная.

– И очень замужняя.

– Да, но я чувствую, что вы хотите меня.

– Благодарю за диагноз.

Бонни отпустила руки Августина и обняла ладонями его лицо. Улыбка исчезла с ее губ, а в голосе появилась печаль.

– Не надо иронизировать, – прошептала она. – Как вы не понимаете... я не знаю, что мне делать. Пыталась плакать, но это не помогает.

– Простите...

– Вы мне кажетесь ближе, чем даже Макс. Это плохой признак.

– Да, плохой.

– Тем более, после всего недельного знакомства. А мой муж... да и теперь, когда мы вместе, чувствуем себя чужими друг другу. – Бонни схватила Августина за рубашку. – Боже мой. А знаете что? Забудьте все, что я сказала.

– Да, так будет лучше.

– Значит, вы тоже думаете об этом, да?

– Постоянно, – признался Августин и добавил в порыве идиотского целомудрия: – Но нам наверняка не стоит делать этого.

Груди Бонни покоились на груди Августина, они тихонько вздымались и опускались при дыхании. «Наша дружба может превратиться в муку», – подумал Августин.

– Что происходит? – спросила Бонни.

– Ох, мое возбуждение скоро пройдет, и тогда мы сможем поспать.

Бонни опустила глаза. Августину показалось, что она покраснела, но в темноте трудно было судить об этом с уверенностью.

– Нет, я имела в виду губернатора. Что вы вдвоем задумали?

– Ужасающие приключения и бешеные погони.

Бонни уютно устроилась рядышком с Августином. Августину ужасно хотелось погладить ее волосы или провести пальцем по бархатистой шее. Но останавливало все то же идиотское целомудрие.

Миссис Макс Лам уснула раньше Августина. Вскоре после полуночи на кухне зазвонил телефон, но Августин не стал вставать с постели и отвечать на звонок, потому что не хотел разбудить своего нового друга. Можно было бы тихонько отодвинуть Бонни на край кровати, но он даже и не пытался сделать это.

Бонни громко посапывала во сне, и Августин чувствовал себя прекрасно.

Глава 17

Около трех часов утра Бонни отодвинулась от Августина и повернулась на другой бок, что позволило Августину встать и подойти к телефону, который непрерывно звонил в течение нескольких часов.

Естественно, что звонил из Нью-Йорка муж Бонни. Августин понимал, что предстоит «веселенький разговор».

– Что случилось? – прорычал Макс Лам.

– С Бонни все в порядке. Она спит.

– Объясните!

– Она несколько раз звонила вам. На самолете она не полетела...

– Разбудите ее, пожалуйста. Скажите, что это очень важно.

Как Макс и предполагал, по возвращении в Нью-Йорк его ожидали неприятности. Пресс-конференция в Национальном институте здравоохранения, на которой объявили о вреде сигарет «Бронко», нашла отклик в резких нападках со стороны CNN, MTV и других телевизионных компаний. Рассуждения умников с MTV были особенно опасными, поскольку непосредственно влияли на молодых курящих девушек, составлявших значительную часть покупателей сигарет «Бронко». На следующее утро ожидалось появление статей на первых страницах «Таймс», «Уолл-стрит джорнэл» и «Вашингтон пост». Слово «катастрофа» было еще слишком мягким для обозначения возникшего кризиса, поскольку ужасно раздражительный глава компании «Дарем Гэс Мит энд Тобакко» упорно настаивал на полном запрещении рекламы для тех изданий, которые публиковали открытия Национального института здравоохранения... то есть почти для всех газет и журналов США. В рекламном агенстве «Родэл энд Бернс» царила погребальная атмосфера, поскольку отзыв рекламы сигарет «Бронко» грозил агентству потерей многих миллионов долларов. Большую часть второй половины дня Макс Лам пытался связаться с главой «Дарем Гэс Мит энд Тобакко», который находился в Гвадалахаре, где получал по три раза в день инъекции гомогенизированной бараньей спермы, чтобы замедлить процесс развития злокачественной опухоли в легких. В клинике отвечали, что пациент на звонки не отвечает, и отказывались соединить Макса с палатой старика.

Мало ему этих неприятностей, так теперь еще надо разбираться с легкомысленной и упрямой женой, оставленной во Флориде.

Голос Бонни слегка охрип со сна.

– Дорогой?

Макс сжал трубку так, словно это была шея извивающейся гремучей змеи.

– В чем дело, Бонни?

– Извини, но мне нужно еще несколько дней.

– Почему ты не в мотеле?

– Я уснула здесь.

– В комнате с черепами? Ради Бога, Бонни.

Когда Макс выходил из себя, голос становился ужасно скрипучим, и коллеги по работе считали, что он страдает астмой. Бонни не обвиняла мужа в том, что он был недоволен ее пребыванием у Августина. Пытаться объяснить ему что-либо было бесполезно, потому что она еще и сама не разобралась в своих поступках. А настойчивое желание попутешествовать с губернатором и, наоборот, нежелание возвращаться домой для продолжения только что начавшейся семейной жизни... все это, разумеется, неразбериха чувств.

– Я все еще не совсем здорова, Макс. Наверное, это усталость.

– Могла бы отоспаться в самолете. Или в мотеле, черт побери.

– Хорошо, дорогой. Я сниму номер в мотеле.

– Он к тебе приставал?

– Нет! – отрезала Бонни. – Он настоящий джентльмен. – А сама подумала: «Бедный Макс, тебе надо беспокоиться о моем поведении, а не о поведении Августина».

– Я ему не доверяю. – Макс уже говорил обычным голосом, и это означало, что кровяное давление у него благополучно снизилось.

Бонни решила не упоминать о том, что если бы не Августин, то Макс до сих пор находился бы в руках похитителя.

В разговоре возникла неловкая пауза, затем Макс вновь заговорил:

– Что-то в нем не то, в этом парне.

– Ох, Макс, а ты абсолютно нормальный, да? Проехал на автомобиле несколько сотен миль, чтобы заснять разрушенные дома и плачущих детей.

Движения Августина заставили Бонни переключить внимание на него. Озорно улыбаясь, он жонглировал тремя грейпфрутами, кружась босиком по кухне. Бонни прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться прямо в трубку.

Она услышала слова Макса:

– Завтра я уезжаю в Мексику. Надеюсь, что к моему возвращению ты уже будешь дома.

Глаза Бонни следили за летающими грейпфрутами.

– Конечно, я буду дома. – Она дала это обещание таким легкомысленным тоном, что Макс наверняка мог не поверить в него. Бонни почувствовала, как ее охватывает печаль. Макс отнюдь не глупец, он безусловно понимает, что здесь что-то не так. Она глубоко вздохнула. Августин выскользнул из кухни и оставил ее одну.

– Бонни?

– Да, дорогой.

– А ты не хочешь знать, зачем я лечу в Мексику?

– Мексика, – задумчиво произнесла Бонни и подумала: «Он уезжает в Мексику». – Макс, а ты долго там пробудешь? – И вновь подумала: «Кто эта незнакомая, безрассудная женщина, которая вселилась в мою кожу!»

* * *

Авила не стал рассказывать жене о распятии и той ужасающей сцене, свидетелем которой он стал. Ведь она могла устроить из этой истории религиозную притчу и раструбить ее всем соседям. Однажды ей привиделось лицо Девы Марии на блине с бойзеновыми ягодами, и она позвонила на все телестудии Майами. Так что можно было представить, как она раздует историю со львом.

Осмотрев себя в ванной, Авила перебинтовал пробитую ладонь и принялся ждать, когда жена уйдет в бакалейный магазин. И как только она ушла, он взял из гаража лопату, пробрался на задний двор и выкопал шкатулку с деньгами, зарытую под деревом манго. Эти деньги являлись долей брата его жены, заработанной на мелкой торговле марихуаной. В настоящее время брат жены сидел в тюрьме штата по обвинению в многочисленных преступлениях, не связанных с марихуаной. Авила с женой пообещали сохранить деньги до его освобождения, которое намечалось где-то в конце этого века. Авила не стал бы тратить сбережения родственника, но случай был экстренный. Если Гар Уитмарк немедленно не получит свои семь тысяч долларов, то он сообщит властям, и Авилу упрячут в одну камеру с людоедом. Вот каким могуществом обладал Уитмарк, или, во всяком случае, Авила верил, что он им обладает.

Копал он энергично, не обращая внимания на боль в ладони. Его подгоняло зловоние, исходившее от перегнивших плодов манго, и страх, что может неожиданно заявиться кто-нибудь из многочисленных родственников. Авиле очень не хотелось, чтобы кто-то узнал о том, что его нагрел один из «кровельщиков» им же созданной мнимой фирмы. Шкатулку он достал без всяких трудностей, стряхнул с нее землю и торопливо снял крышку. Отсчитав семьдесят влажных стодолларовых бумажек, Авила сунул их в карман. Но что-то насторожило его, показалось, что денег в шкатулке поубавилось. Подозрения Авилы подтвердились, когда он пересчитал деньги – в шкатулке не хватало четырех тысяч.

Проклятые сучки! Авила пришел в ярость. Опять проигрались в индийское бинго. Для его жены и матери эта игра стала уже почти наркотиком.

Авила с превеликим удовольствием устроил бы женщинам скандал, но тогда пришлось бы объяснять, зачем он сам лазил в тайник. Он с сожалением закопал шкатулку, прикрыв разрыхленную почву листвой и скошенной травой. Затем отправился на машине в контору Уитмарка, где его, как простого батрака, заставили прождать полтора часа.

Когда секретарша наконец-то провела Авилу в кабинет Гара Уитмарка, он сразу же похоронил надежды на спокойный разговор, поинтересовавшись у босса, что у него с черепом. Грибы, что ли, выросли? Авила, никогда раньше не видевший пучков трансплантированных волос, вовсе не хотел обидеть Гара Уитмарка, но тот бурно среагировал на его вопрос. Он повалил Авилу на пол, выхватил у него семь тысяч долларов, встал коленями на его грудь и разразился бранью. Уитмарк не был крупным мужчиной, но находился в хорошей форме, благодаря послеобеденным занятиям в теннисном клубе. Помня об угрозах Уитмарка относительно тюрьмы, Авила решил не сопротивляться. Глаза Уитмарка вылезли из орбит от ярости, он поливал Авилу ругательствами, пока не выдохся, но зато ни разу не ударил. Поднявшись, Уитмарк разгладил лацканы своего итальянского костюма, поправил галстук и показал Авиле смету от компании «Киллбру Руфинг» на сумму двадцать три тысячи двести пятьдесят долларов.

Авила упал духом, хотя и не удивился. Уитмарк выбрал лучшую фирму и самых высокооплачиваемых кровельщиков во всей Флориде. А значит, и самых честных. Авила припомнил, что в бытность свою строительным инспектором несколько раз пытался выманить взятку у рабочих «Киллбру Руфинг», но каждый раз его выгоняли со строительной площадки, словно скунса. Как и Гар Уитмарк, эта компания имела вес в городе.

Авила притворился, что изучает смету, обдумывая тем временем, как бы подипломатичнее уладить этот вопрос.

– Они начнут работать со следующей недели. Так что приготовь деньги, – предупредил Уитмарк.

– Боже мой, но у меня нет двадцати трех тысяч.

– Сейчас расплачусь от твоих слов. – Гар Уитмарк щелкнул зубами.

Авила помахал раненой рукой, в которой держал смету, изображая негодование.

– Я могу выполнить эту работу в два раза дешевле!

Уитмарк фыркнул.

– Я не доверил бы тебе делать крышу даже на собачьей будке. – Он протянул Авиле ксерокопию статьи из газеты. – Или оплатишь работу, или пойдешь в тюрьму. Попятно, сеньор засранец?

В газетной статье говорилось, что прокурор графства Дэйд назначил специальную группу расследовать действия недобросовестных строителей, виновных в многочисленных разрушениях.

– Один звонок, и ты уже на пути в каталажку, – напомнил Уитмарк.

Авила опустил голову. Взгляд его упал на грязные ногти, и он вспомнил о зарытой шкатулке. Проклятье, там осталось двенадцать, может быть, тринадцать тысяч. Да, он попал в западню.

– Моя жена до сих пор не может прийти в себя от того, что натворили твои люди. Надо бы заставить тебя оплатить еще счет за ее лекарства. – Уитмарк указал Авиле на дверь. – Еще увидимся, – угрожающе напомнил он.

По пути домой Авила, находившийся в подавленном состоянии, уныло размышлял, что же ему делать. Как часто можно обращаться к Чанго, чтобы не обидеть его, да и самому не выглядеть глупцом? Колдун, обучавший его, ничего не упоминал об ограничениях в количестве и содержании просьб. Авила решил, что сегодня он принесет в жертву Чанго козу... нет, две козы!

А завтра он устроит охоту на этого ублюдка Кусаку.

* * *

Церковь Святой пятидесятницы в Чикоривилле, штат Флорида, не обошла стороной ни одну из природных катастроф Западного полушария. После землетрясений, наводнений и ураганов создавалась благодатная почва для обращения в свою веру и вербовки новых верующих. Прошло менее тридцати шести часов после того, как разрушительный ураган обрушился на графство Дэйд, а группа из семи опытных миссионеров-пятидесятников уже разъезжала по зоне бедствия в арендованном мини-фургоне «додж». Мест в отеле не хватало, поэтому они все поселились в одном номере в «Рамаде». И никто из них не жаловался на плохие бытовые условия.

Каждое утро миссионеры читали проповеди, затем в палаточном городке выстраивались в очередь за бесплатными армейскими обедами, а потом на пару часов возвращались в отель, чтобы отдохнуть и выпить джина. В отеле бесплатно показывали программы кабельного телевидения, и пятидесятники могли смотреть каждый день по шесть различных религиозных передач. Поскольку сегодня после обеда по телевизору не выступал проповедник-пятидесятник, они смотрели проповедь Пата Робертсона в передаче «Клуб 700». Пятидесятники не разделяли параноидального мировоззрения Робертсона, но восхищались его мертвой хваткой в вопросах сбора пожертвований, поэтому надеялись уловить в его выступлениях несколько полезных для себя моментов.