Текст книги "Пусть будет как есть. Беседы в Бомбее. 2010–2011"

Эта ловушка такая абсолютная. Ловушка, что Ты влюбляешься в самого Себя. Ты становишься любящим и Ты создаешь своего возлюбленного. А потом Ты играешь со своим возлюбленным, со своим возлюбленным «я», со своей возлюбленной самостью. Тогда есть «я», я сам и Я, и Ты играешь с этим. И спустя какое-то время забываешь, что это только игра, что Ты создал игру, что это просто энергичный танец с самим Собой. И тогда он становится реальным. И тогда это становится скучным, поскольку в действительности это фальшивая реальность. Так как Ты это видишь, она Тебя не удовлетворяет. И тогда Ты хочешь избавиться от нее, но как только Ты пытаешься от нее избавиться, Ты подтверждаешь, что в ней кто-то есть. И потом пытаешься из нее выбраться, это никогда не кончается. Никогда не кончающаяся история сознания, пытающегося избавиться от сознания. Фантастика. Игра пытается избавиться от игры. Шива пытается стать Шивой. И это невозможно. Самость никогда не станет Самостью. Ни в каком относительном существовании. Но Она пытается, и пытается, и пытается. Так что исследование никогда не прекратится. Поскольку в любой момент, когда ты не являешься Тем, что ты есть, ты от этого страдаешь. Есть «я» в страдании тоски по тому, чем оно является. Но чем больше «я» хочет становиться тем, что не является «я», оно подтверждает, что есть «я», которому нужно, чтобы «я» не было. Это такая совершенная ловушка. Столь абсолютно совершенная ловушка. И Ты не можешь избежать снова и снова попадать в эту ловушку. Поскольку Ты – ловец, ловля и то, что ловится. Поэтому Ты не можешь не влюбляться в Себя снова, и снова, и снова. И во всем этом снова и снова нечего получать или терять. И снова, и снова, и снова это не делает Тебя больше или меньше, как бы это ни было. Ты не больше и не меньше являешься Тем. И нет никакого выхода. И Ты не можешь отделаться от того, что ты есть. И, осознавая Себя, ты снова, и снова, и снова влюбляешься в Себя без всякого перерыва. Каждый момент – это еще одна влюбленность в следующий. Этот любовный роман с самим Собой – никогда не кончающаяся история. Потому что в этом любовном романе Ты реализуешь самого Себя. Ты навсегда пропал. Это называется покоем. И в этом нет никакой надежды, что Ты когда-нибудь сможешь избавиться от самого Себя. Выхода нет. Так что успокойся.

С.: Мы живем жизнью одних лишь понятий.

К.: Ты переживаешь Себя во всех возможных понятиях. Но То, что переживает Себя во всех понятиях, никогда нельзя переживать. И ты прав, ты можешь переживать себя только в понятиях. Поскольку То, что переживает себя во всех возможных понятиях, никогда не может переживаться. Но ты не можешь это остановить.

С.: Ты не можешь это остановить, но это не должно делать тебя несчастным.

К.: Как можно страдать в отношении самого Себя? Вот в чем вопрос. Только идея, что есть другие, что ты и то, что ты переживаешь, различны, что ты – любящий, который отличается от возлюбленного, – вот в чем страдание. Но будучи Тем, что ты есть, которое есть страдающий, страдание и то, о чем он может страдать, любящий, любовь и возлюбленный, – где же тут страдание? Просто быть Тем, чем ты не можешь не быть, это абсолютный конец всякой идеи двух. А когда нет двух, как Ты можешь страдать о Себе? Страдание есть только потому, что ты надеешься, что это все однажды кончится. Это страдание. Что ты можешь себя уничтожить чем-то, что ты делаешь. Что ты конечен. Что у тебя есть счастливый конец. Особая идея, что будет счастливый конец. Из-за этого ты страдаешь. Даже идея конца – это страдание. Страдалец начинается с идеи начала. А идея конца делает начало реальным. Если есть реальность начала, то есть реальность конца, и это уже страдание. Так что идея счастливого конца подтверждает, что было начало. А там, где есть начало, есть страдание. Фантастика. Что за ловушка. Эта проклятая идея просветления. Счастливый конец. И то переживание, что ты будешь счастливым всегда и вечно. Ха-ха-ха.

Это невероятно. Идея счастья, особенно счастливого конца, создает все несчастливые начала. Все то проклятое страдание. Все, что проклято, все, что имеет кровь в своем чем бы то ни было, – это чертово страдание[48]48
  Игра слов: bloody (англ.) = букв, кровавый, в переносном смысле – чертов, проклятый. – Пер.


[Закрыть]. Но, несомненно, не жизнь. Потому что жизни не нужна никакая кровь, чтобы быть жизнью. А то, чему нужна кровь, чтобы быть живым, – это чертово страдание. Так что теперь оно у тебя есть. Твое драгоценное тело. Экхарт Толле называет это «телом боли». Ты платишь каждый день. Это доходное тело.

С.: Тело боли – это хорошая тема для фантома. Это действительно работает. Это удачная тема.

К.: Да, старание избежать боли. Медитация подобна болеутоляющей пилюле. Ты закрываешь глаза, и «меня здесь нет, меня здесь нет». «У меня нет тела, у меня нет тела». Или «я вхожу в боль, я вхожу в боль». «Никакой боли нет, никакой боли нет». «Я не обращаю внимания, я не обращаю внимания». «Боли нет, боли нет, боли нет». Все это делали! Я обращаюсь только к специалистам. Они здесь все специалисты.

С.: Наблюдать боль.

К.: Наблюдать боль. «Пусть боль проходит». «Оставайся свидетелем». «Будь экраном, а не проекциями». «Экран не может страдать о проекциях». «Поэтому будь свидетелем, а не тем, что можно свидетельствовать». Все эти фантастические техники и концепции. Вы пробовали их все. И посмотрите, где вы! Слушая этого парня! Ха-ха-ха. Посмотрите, с кем я говорю! Все специалисты.

С.: Мы все в клубе.

К.: Мы все встречаемся в клубе культа трудного. Очень легко вступать в этот клуб. Очень легко быть трудным. Трудное всегда есть. Для этого не нужно работать. Невозможно быть легким. Но трудно не пытаться.

С.: Теперь я больше не верю в просветление, и я не знаю, чего я должен хотеть! Вы его просто уничтожили.

К.: Это то, за чем вы сюда приходите, чтобы бросить эту проклятую идею просветления. Поскольку кому нужно быть просветленным?

С.: Но теперь мне нечего делать.

К.: Вот видите, теперь ей нечего делать. Теперь она жалуется! «Что я теперь буду делать? Скажите мне». Поскольку просветление – это всегда как хорошее развлекательное шоу.

Вы можете сидеть в Тируваннамалае, пить чай и говорить со своим соседом о просветлении, о хороших учителях и плохих учителях, и куда вы ездили, и что есть истина, и Рамана то-то, и Рамана говорил… Только потому, что у вас есть эта идея просветления. А теперь вы думаете, что даже не можете там сидеть? Быть может, вы все еще можете там сидеть. Представьте себе!

С.: Мне не интересно.

К.: Но это все еще слишком много интереса – «Мне не интересно».

С.: Вы говорили, что есть некоторые люди, которые медитируют годами, и смотрите, куда это вас приводит, вы все еще здесь. Но люди слушают это много лет, и они все еще здесь. Так в чем была бы разница?

К.: Разницы нет. Это то, на что я указывал.

С.: Так что нет абсолютно никакой разницы?

К.: Что бы ты ни делал или не делал, медитируешь ты или не медитируешь, если даже ты сидишь здесь тысячу лет, это не имеет никакого значения для Того, чем ты являешься. Вам все равно приходится здесь сидеть.

С.: Так что не имеет значения, сидишь ли ты здесь или дома?

К.: Нет, ты не можешь. Когда ты сидишь здесь, ты сидишь здесь и не можешь сидеть там.

С.: Или ты сидишь там.

К.: Тогда иди. И пробуй. Где бы ты ни был, Ты есть. Тогда просто будь где ты есть.

С.: И между тем и другим нет никакой разницы?

К.: Разница есть, но она не имеет значения. Поэтому есть разница, сидишь ли ты здесь или не сидишь, медитируешь или не медитируешь. Но она не имеет значения. Вот и все. И если тебе все равно приходится здесь сидеть, ты лучше получай от этого удовольствие, если это в любом случае не имеет никакого значения. Это вполне безмятежно. Ты пришел сюда, думая, что это, возможно, имеет значение. Но потом ты здесь сидишь и, возможно, видишь, что это не имеет значения. Но даже это не имеет значения. Так что делать?

С.: Все наши священные писания говорят, что следует идти за пределы слов. Слова – это только инструмент для передачи.

К.: Ты должен быть, несмотря на слова. Поскольку Ты уже есть, несмотря на слова. Так что Ты можешь наслаждаться пустотой слов, поскольку слова не могут ничего давать или отнимать от Того, чем ты являешься. В этом развлечение или забава со словами. Они такие пустые потому, что не могут Тебя изменять. Они не могут ничего давать, они не могут ничего отнимать. Они есть просто для развлечения или забавы. Называй это как угодно. Пустота слов, то, что они ничего не могут с Тобой делать, – в этом красота слов. И это выходит за пределы слов, поскольку выход за их пределы – это не ожидание от слов чего бы то ни было. И вот почему это – медитация слов, само говорение является медитацией. Потому что в этом говорении нет никакого ожидания или намерения что-то из него получать. Поэтому все присутствие «Я есть» – Я-естьность – это все развлечение. Нет никакого ожидания и никакого намерения, что посредством чего бы то ни было происходящего, понимания или непонимания, Ты можешь становиться больше или меньше, чем Ты есть. И это – природа медитации. Но сколько бы ты ни сидел для специальной медитации, ожидая что-то из этого получить, это, несомненно, не медитация. Это работа. Работа ради выгоды. Старание получить безмятежный ум – это работа ради безмятежного ума. И я не называю это медитацией. Это становится личной медитацией с намерением. И тогда ты – тяжко трудящееся «я». И тогда ты хочешь что-то от этого получить.

С.: Меди-напряжение!

К.: Да. Доктор мед. Медицина.

С.: Вы говорили, что медитация – это деяние. Это не так.

К.: Когда есть кто-то, ожидающий чего-то от медитации.

С.: Не ожидающий чего-то от этого.

К.: Но я тебе говорю, тот, кто сидит по два часа в день и пытается медитировать, чтобы успокаивать ум, кое-чего ожидает от этого.

С.: Но тогда это неправильная медитация.

К.: Всегда, когда есть медитирующий, это неправильно.

С.: Нет, поскольку тогда есть эго…

К.: Нет, никакого «тогда» нет. Медитирующий означает неправильность, ложь!

С.: Так что я здесь тоже ложный.

К.: Если бы Я говорил с кем-то сидящим здесь, и у Меня было бы намерение учить «тебя» чему-то, или чтобы «ты» чему-то учился, это было бы неправильно. Но Я просто забиваю Тебя словами и не ожидаю, чтобы что-нибудь случилось.

С.: Тщетно.

К.: Ты понимаешь. Вот почему я заговариваю тебя до смерти. Поэтому меня не интересует, чтобы ты здесь нечто получал. Или что-то уносил с собой, когда уходишь.

С.: Потому что получение было бы на уровне фантома.

К.: То, чем ты можешь обладать, – дерьмо. Ты можешь обладать только дерьмом. Пониманием нельзя обладать. Понимание – твоя Природа. Поэтому ты не можешь брать его с собой. Ты не можешь его иметь. И ты не можешь его повторять. Так что я говорю с тем, кто является обладателем, я могу заговаривать до смерти, и тогда есть Понимание по Природе. Но это не то понимание, на которое ты можешь претендовать, которое является «твоим». Это просто То, чем ты являешься, которое есть само Существование. Так что нет нужды его брать, или иметь, или сохранять. Но как только ты выходишь (отсюда), ты снова хочешь его иметь. Поскольку ты стараешься вспомнить «что там происходило». И тогда ты снова вернулся к тому владению. Неизбежно. Поэтому я стараюсь на какое-то время заговаривать тебя до смерти. И тогда есть это пресловутое отсутствие. А потом «ты» возвращаешься, а потом возвращаешься в бизнес. Потому что как только ты хочешь кому-то рассказать, что здесь происходило, и хочешь вспомнить, тогда ты в беде. Тогда ты делаешь это понятием. Тогда ты делаешь это учением. И тогда из живых слов получаются мертвые слова.

С.: Тот, кто осознает «Я – фантом», пребывает в неведении?

К.: Если Ты осознаешь-реализуешь самого Себя, если Ты переживаешь самого Себя, то Ты переживаешь Себя в абсолютном неведении. А если Ты не переживаешь самого Себя, то Ты переживаешь Себя в абсолютном Знании, Которое – отсутствие всякого присутствия кого бы то ни было, кто знает или не знает, существует он или не существует. Но как только Ты переживаешь Себя как существование, Ты переживаешь Себя в неведении.

С.: Но тот, кто думает: «Я понял фантома»?

К.: Это Абсолютное, становящееся относительным в относительном понимании. Поэтому заявляя, что ты понял, ты становишься относительно глупым. А быть относительно глупым обидно, это страдание. Но быть абсолютно глупым, кого это волнует? Обидно только бытие относительным, относительное знание или относительная глупость, относительное неведение. Относительное к чему-то другому. Но быть абсолютно глупым, абсолютно несведущим, это весело.

С.: Потому что нет никого?

К.: Нет никого, кто мог бы страдать из-за чего бы то ни было. Но в относительном всегда есть обладатель, который отличается от чего-то еще. И ты страдаешь от этого различия, от бытия относительным к чему-то другому.

С.: Ты не можешь не быть относительным.

К.: Нет, ты не можешь не переживать себя относительным, но посредством переживания себя как относительного Ты не становишься относительным. Ты по-прежнему абсолютен. Но в любой момент, когда Ты относителен и относительное – это твоя истинная реальность, Ты становишься этим маленьким дживой. А джива тоскует по Шиве. И «я» тоскует по Тому, что оно есть. Это песня «я». «Я» поет: «Бедный я, бедный я, бедный я». Это песня тоски. Это как когда ты поешь бхаджаны и песнопения, «я» поет, как будто ты идешь через темный лес. И тогда ты скандируешь и поешь вместе с людьми, поскольку боишься быть один. Ты поешь вместе так, что больше не боишься. Так что Ты делаешь Себя относительным и маленьким, поскольку тебе приходится преодолевать некоторый страх посредством пения Богу или прославления Господа или чего-то. Это делает Тебя маленьким.

С.: Это Существование – то, что называют Богом? Что такое Бог? Само Существование?

К.: Бог – это идея. Как только ты произносишь «Бог», Бог становится идеей. Как только ты произносишь «Существование», Существование – это идея. Как только ты говоришь «Реальность», Реальность становится идеей. Все, что ты произносишь – идеи. Ложное. Но попробуй этого не делать. Все ложно, произнесенное или непроизнесенное. Но чтобы могло быть произнесение или непроизнесение, должно быть непроизносимое, абсолютный Произносящий, То, что никогда не может произноситься, как То, что оно есть, должно быть То, чем ты являешься. Поэтому само произнесение глупо. Абсолютно глупо говорить о Том, чем ты являешься, или обсуждать Его. Это действительно отвратительно. Но не делать этого так же отвратительно, как это обсуждать.

Так что говори или не говори, это не делает Тебя больше или меньше, вот и все. Говорение глупо. Но ты не можешь ничего с этим поделать. Не говорить было бы лучше. Но для кого? Только если бы это имело значение. Так что почему бы не говорить то, что может быть сказано? Кого это волнует? Если в любом случае ничего не может ничего изменять. Что за проблема с проблемами?

С.: Теория относительности Эйнштейна.

К.: Эйнштейн. Он верил, что Бог не играет в кости, что был план. Поэтому он думал, что есть кто-то, кто знает, что Он делает. И это было действительно глупо. Вообрази, что был бы Бог, знающий, что Он делает. Что это был бы за глупый Бог? Если бы Он знал, что Он делает, создавая весь этот кавардак!

С.: Бог не играет в случайные игры.

К.: По мне, это все игра в кости. Посмотрим, что выходит дальше. Как рулетка. У Бога нет никакого намерения. Если Бог есть. И нет никакого различения хорошего и плохого. Так что как у Него может быть чего-то, или направление? У Бога нет направления. Или эрекции[49]49
  Игра слов по созвучию: direction (англ.) = направление; erection = эрекция. – Пер.


[Закрыть]. То, у чего может быть эрекция, – это уже относительный лингам.

С.: Никакого разума нет?

К.: Разум уже глуп. Разум глуп по природе. Разум! Даже слово «разум» глупо.

С.: Я имел в виду что Бог – это разумный замысел.

К.: Нет. Как он может быть разумным, создавая вот этого парня? Теперь действительно приходится в этом сомневаться. Каждое утро, глядя в зеркало, ты знаешь, что Бог глуп. Как Он мог создать такое? Это невозможно. Не намеренно. Если Он ничего не может с этим сделать, ладно, простим. Но если бы у Него был разум – будь осторожен.

С.: Что это такое – эти «я», я сам и Я?

К.: Ты всегда перемещаешься между этими тремя уровнями. Весь день Ты переключаешься между «я», я сам и Я. Когда есть «я», это вроде расстройства, беспорядка. Когда есть «я сам», это просто как пространство, Дух. А когда есть Я, то есть только свидетель. Ничего не происходит. И каждый день Ты в большей или меньшей степени перемещаешься между этими точками отсчета. И если ты более чем на 5, 6 или 8 процентов находишься в «я», то ты уже кончаешь в сумасшедшем доме. Тело не может этого выдерживать, и ты погибнешь. Тебе нужно уравновешивать его в этой психологической драме. Так что если бы ты естественным образом не переключался каждый день, переходя к «я сам», к Я-естьности, а потом даже большую часть времени к Я, просто будучи там, даже не зная, что ты там, ты бы даже не мог этого выдержать. Тело было бы просто полностью больным. И если люди намного больше пребывают в этом «я» и в этом расстройстве, тело естественно проявляется в болезнях. Посмотри на психиатрические больницы, там все эти сумасшедшие люди, которые просто временно разрушают свои «я». Они утрачивают свои «я», утрачивают свою личность. И тогда врачи, которые там работают, стараются снова приводить их в порядок. Возвращая их и говоря, и говоря, и говоря, пока «я» не возвращается. Фантастика. И все лекарства.

С.: Тогда у врача это получается.

К.: Врач получает деньги, да. Врачу, несомненно, самому нужен врач. Врач – часть пациентов. Абсолютно.

С.: Когда что-то вроде того, что происходило с Раманой, случается в западном обществе…

К.: Что-то, происходившее с Раманой?

С.: Да.

К.: Ты заходишь слишком далеко.

С.: Как мне сказать…

К.: Ты имеешь в виду, когда человек, вроде Раманы, сидящий 15 лет в пещере, и его едят черви – возможно, они бы просто надели на него смирительную рубашку и посадили в сумасшедший дом?

С.: Да.

К.: А в Тируваннамалае они создают вокруг него ашрам.

С.: Да. Как будто это не может случаться в западном обществе.

К.: Нет, это может случаться. Франциск Ассизский был полностью безумным, а потом он стал самым святым человеком в Италии. Это может случаться и на Западе. Но между помещением кого-то в сумасшедший дом и превращением его в святого очень тонкая граница. Книги Ватикана полны людей, которые сходили с ума от Бога. И входили в божественное безумие. Это традиция западного мира, как и в Индии. Разница невелика.

С.: Но я думаю, есть какая-то разница между теми, кто действительно сходил с ума и теми, кто действительно понимал.

К.: Рамана сошел с ума. Безумная мудрость. Это – Знание. Знание – это безумная мудрость, в нем нет никакой структуры.

С.: Но есть разница. Я не имею в виду – в нем. Между Раманой и Франциском Ассизским и кем-то, у кого психотические переживания.

К.: Вроде тебя?

С.: Нет, не вроде меня.

К.: Ты говорил о событиях блаженства. Это все психотическое. Все твои переживания самадхи – психотические. Даже сидение здесь сейчас является психотическим.

Верить, что у Тебя есть тело, – это психоз. Ты – в сумасшедшем доме! А где же ты еще, как думаешь? Все это психотическое. Верить, что Ты родился. Что есть более психотическое? Это безумная идея – верить, что Ты родился! И это делает Тебя частью этого сумасшедшего дома, заключенным безумных идей. Так с кем ты говоришь? Как ты думаешь, кто ты? Ты считаешь себя нормальной?

С.: Да. Нет.

К.: Ты здесь в хорошей компании.

С.: В самом деле?

К.: Безумие – твое поприще. Это все безумно. Даже просыпаться утром – безумие. И иметь переживание тела – это психотическое переживание. Должна быть психика, душа. Атман – это основная душа, переживающий, который переживает самого себя как что-то, и это уже психотическое. Когда Бог знает самого Себя, Он создает Свой собственный сумасшедший дом. Вся Вселенная – сумасшедший дом. Политики – это самые худшие случаи. А врачи – самые больные.

С.: Рамана не был психотиком.

К.: Конечно, он был психотиком. Он называл это: «Я переживаю болезнь». Это психотическое переживание обладания телом.

С.: Но…

К.: Нет никакого «но». Почему ты повторяешь его, не зная, что он говорил?

С.: Я не повторяю его, я говорю сама.

К.: Ты не говоришь сама. Ты делаешь чертова Раману особенным, вот и все. Ты делаешь его бананом.

С.: Его?

К.: Да. Ты делаешь Раману бананом для обезьяньего ума, который думает, что Рамана был лучше, чем кто-то другой.

С.: Я так не думаю.

К.: Ты просто это делала. Ты говорила, что в случае Раманы это было иначе.

С.: Нет. Потому что вы постоянно меня обрываете до того, как я закончу фразу.

К.: Вообрази, я бы тебя не обрывал! Мы бы сидели здесь вечно. С самой первой ночи она произносит речи!

С.: То, что на Западе…

К.: Почему ты всегда проводишь эти различия между Западом и Востоком и тра-ля-ля? Потому что ты где-то это читала и теперь повторяешь, вот и все.

С.: Вы так думаете?

К.: Конечно, Может быть, я даже могу сказать тебе, в какой книге и на какой странице. Возможно, я тоже ее читал. Каждый это где-то читает и потом повторяет, а кто-то это снова записывает – Запад такой-то, а Восток – такой-то, и бла-бла-бла. О Господи! А потом: «Я лучше поеду на Восток, потому что на Западе мне не нравится…» Фантастика! Еще какие-то вопросы о Западе и Востоке?

С.: Вы говорили, что думать, будто у тебя есть тело, – это психотично.

К.: Да.

С.: Так что вы полностью отрицаете тело?

К.: Нет. Но у меня нет тела.

С.: Но если теперь вас собьет автобус…

К.: У меня есть переживание тела. Но это не мое тело.

С.: Тогда чье же оно?

К.: Я не знаю. Сознания или чего-то там. Почему Меня должно беспокоить, чье это тело? Оно ко Мне пришло и однажды уйдет. Так как насчет этого тела? Оно Мне не принадлежит.

С.: Так что вы не привязываетесь к телу но вы не отрицаете тело?

К.: Я ни привязываюсь, ни не привязываюсь. Это просто преходящее переживание. Поэтому это не То, чем я являюсь. В этом нет никакого владения. Это так же, как солнце встает, солнце садится, и я не заявляю, что солнце – мое. Это не мое солнце.

С.: Но вы все равно заботитесь о теле. Вы его кормите…

К.: Я его не кормлю. Оно само о себе заботится. Я хочу оставаться в постели, а мое тело хочет идти в туалет, и оно всегда побеждает. Это не я. Я хочу оставаться в постели. Так кто правит? И кто заботится? Заботится тело. Так пусть тело заботится. Оно лучше знает, что делать с этим телом. Почему я должен о нем заботиться?

С.: Предположим, у меня больное сердце, мне нужно гулять.

К.: У тебя больное сердце?

С.: Нет, не у меня. Предположим, кто-то еще должен гулять по соображениям здоровья?

К.: Почему я должен беспокоиться о ком-то еще?

С.: Я не говорю, что вы должны беспокоиться. Я задаю вопрос.

К.: Ты не задаешь вопрос. Ты хочешь делать из меня опекуна. Чтобы меня беспокоило, беспокоится кто-то или не беспокоится. Должно ли меня беспокоить, все равно тебе или не все равно?

С.: Нет, но поскольку вы говорили, что тело…

К.: Я только сказал, что это преходящее переживание. Оно пришло, однажды его не будет. Но оно не делает Тебя больше или меньше. Так что пока оно есть, оно есть. Это никого не беспокоит.

С.: Но вы его не отрицаете?

К.: Нет, безусловно нет. Когда оно есть, оно есть. Но оно не делает Меня больше или меньше. Когда оно есть, хорошо, когда его нет, это тоже нормально. Почему я должен отрицать то, чего нет? Сперва мне нужно находить тело, чтобы говорить, что его нет. А когда я нахожу тело, то уже слишком поздно. И я не торгуюсь с моим телом. Поскольку знаю, что тело выигрывает.

С.: Так что вы не можете заботиться о теле?

К.: Тело само о себе заботится. В теле есть гораздо больше знания, чем когда-либо могло бы быть у меня.

Если ты просто не вмешиваешься, все хорошо. Как только ты вмешиваешься, ты болен. Поскольку тогда ты всегда находишь что-то неправильное. Поскольку твои уши слишком длинные, или твой нос слишком широкий, или это слишком коротко – как только ты на это смотришь, ты находишь что-то неправильное. Тогда тебе нужна косметика или приходится бриться, тогда ты действительно должен работать. Но ты ничего не можешь с этим поделать. Как только ты смотришь в зеркало, ты что-нибудь делаешь. Естественным образом. Строишь гримасы. Ты с этим играешь. Это как кукла, с которой ты некоторое время играешь. И куклы однажды не будет. Так что наслаждайся игрой, но не жди, что отсутствие тела делает Тебя отсутствующим. Ты есть в присутствии и Ты есть в отсутствие этого тела. Ты есть в присутствии и в отсутствие Вселенной. Так зачем Тебе интересоваться, как это так? Ты какое-то время играешь с этим, а потом игра кончается, а потом игра продолжается по-другому. Так что все это не столь важно. Вот почему когда у Раманы был рак: ладно. У тела рак, так что? Делать что-то или не делать. Так что пусть врачи делают то, что они делают или не делают. Но ты не можешь решать, случается это или не случается, беспокоит это тебя или нет.

С.: Что происходит, когда тело умирает?

К.: Как я говорил, сперва тебе нужно найти тело, чтобы тело могло умереть. Если спросить физиков, они говорят – а где тело? Это просто скопление энергии, проявляющееся как тело. Но ты не можешь находить тело. Ты находишь только энергоинформационную систему, которую называешь телом. Но как она может умирать? Разве она когда-то появлялась? Энергия воспринимает информацию, и тогда информация становится чем-то еще. Но энергия не приходит и не уходит. Так что приходит, что уходит? Энергия, всегда принимающая другую форму. Однако то, что является формой, всегда преходяще. Но То, что принимает форму, показывая себя, никогда не будет известно и никогда не будет показывать себя как То, чем оно является. Оно всегда показывает себя в чем-то другом. Но Оно никогда не будет показывать себя как То, что оно есть. Поэтому Оно всегда будет разным, но разве это имеет значение? Нет. Тело или не тело. Кто угодно. Ладно, мои дорогие тела.