Текст книги "50 Cent: Hustle Harder, Hustle Smarter. Уроки жизни от одного из самых успешных рэперов XXI века"

Глава 9
Никто никому не должен

В работе есть радость. Нет счастья, кроме осознания того, что мы чего-то достигли.

– Генри Форд

Я не ждал, что к среднему возрасту достигну чего-то особенного.

Подростком я полагал, что к сорока годам либо умру, либо окажусь в тюрьме.

Даже добившись успеха как рэпер, я предполагал, что к сорока меня полностью вытеснят из мейнстрима. Возможно, я буду прохлаждаться где-то на тропическом острове, есть печенье, а мой живот будет нависать над плавками.

Остров звучал определенно лучше, чем могила или камера, но я не был в восторге от перспективы состариться. Я предполагал, что все самое захватывающее в моей жизни должно произойти в мои двадцать – тридцать с небольшим.

И все же вот он я, смотрю в лицо зрелости и чувствую такой же энтузиазм насчет моего будущего, как и на любых прежних этапах моей жизни.

Я чувствую, что снова на пути к вершине. И собираюсь подняться выше, чем когда-либо.

Поэтому я отказываюсь дальше нести мертвый груз.

Мой публичный образ может показаться грубым или черствым, но за кулисами я всегда был мягкосердечным. У меня была плохая привычка терпеть контрпродуктивные качества людей, потому что я жалел их. Будто я неким образом виноват в том, что они не осуществили свои мечты. Но жалость способствует напрасным поблажкам.

Становясь старше, я с каждым днем все яснее понимал, что никому ничего не должен.

И вы тоже не должны.

Некоторые люди не созданы для успеха.

Это может показаться жестоким, но весь мой опыт учит меня, что так и есть.

Какую бы поддержку вы им ни оказывали, какую бы любовь ни проявляли, их низменные привычки будут тянуть их обратно в то жалкое существование, что они влачили.

Поэтому один из ключей к тому, чтобы преуспевать с умом, – научиться распознавать такой тип людей, пока они не утащили вас обратно на дно вместе с собой.

Одно из первых правил спасателей – не приближаться вплотную к утопающему. Почему? Потому что, когда вы до него доберетесь, этот человек, уходя ко дну, влезет вам на спину и утопит вас обоих. Между вами и тем, кого вы пытаетесь спасти, необходимо держать спасательный круг, палку или кусок дерева. Если тонущий подберется слишком близко, врежьте ему по лицу и оттолкните от себя. Иначе вы оба умрете.

В обычной жизни все точно так же. Вы хотите спасать людей, но, чтобы сделать это безопасно для всех, вам нужно держать дистанцию.

Это не значит, что вы никогда и никому не должны помогать. Это ведь приятно – дать кому-то новую возможность? Конечно! На протяжении всей карьеры я старался поступать именно так. Играя в баскетбол, я получал больше удовольствия от удачного паса, чем когда забрасывал мяч в корзину.

Но если кто-то постоянно пропускает броски, к которым вы его ведете, вы не обязаны и дальше передавать ему мяч. Игроков много, а ваша задача – выигрывать матчи, а не бегать туда-сюда по площадке с одними и теми же клоунами, которые не умеют делать свое дело. Пора вызывать замену.

Большинству людей, конечно, не нравится, когда их заменяют. Они думают, что должны оставаться в игре, независимо от того, сколько бросков пропустили или сколько раз промахнулись. Они считают, что имеют на это право.

Я видел, как множество людей губит потенциал, погрязая в претензиях и присосавшись к источнику помощи. Это, безусловно, относится ко многим людям, с которыми я общался годами.

Даже к моему сыну.

Что им нужно понять и что я хочу донести до вас в этой главе – вы не должны считать, будто мир вам чем-то обязан.

Это не так.

Нет такой формулы преуспевания или мудрости о достижении успеха, которая опиралась бы на идею, что вам что-то должны. Смиритесь с тем, что все зависит от вас.

Такой взгляд на мир может показаться очень циничным, но я бы сказал, что на самом деле он освобождает.

Вы можете ощутить себя преданным, только если считаете, что конкретный человек обязан быть с вами.

Вы можете негодовать, только если ожидали поддержки.

Когда вы признаете, что все зависит от вас, тогда вы наконец сможете полностью сосредоточиться на том, чтобы стать лучшей версией себя.

Двадцатилетний отпуск

Когда я сошелся с Шаникой, у нас ничего не было. Мы понимали, что жили на дне. Наши цели не заходили дальше наличия приличного места для жизни и свежей одежды.

Затем моя ситуация изменилась, и в моем распоряжении внезапно появились ресурсы. Много ресурсов.

И я хотел поделиться ими с Шаникой.

Мы уже не были вместе, но она – мать моего сына. Она была со мной до славы, и я признавал и уважал это.

Она видела, как я поднялся, и я хотел помочь ей добиться успеха.

Думая об этом, я спросил ее: «Чего ты хочешь достичь в жизни?» Хотела ли она получить образование? Изучать дизайн интерьера? Моду? Я просил ее выбрать профессию, которая дала бы ей некую цель и могла обеспечить как достаток, так и личное удовлетворение.

Это было бы хорошо не только для нее лично – ведь я хотел, чтобы нашего сына воспитывал человек с собственной карьерой. Но сколько раз я ни спрашивал, у Шаники не было ответа. Я предлагал разные возможности и сценарии, но, увы, никакой обратной связи.

Это крайне разочаровывало. Мне не нравилось посылать чек каждый месяц той, кто не проявляла интереса к труду. С тем же успехом она могла сидеть на пособии в гетто. Разница лишь в том, что она получала от меня чек на большую сумму, чем вручал бы ей Дядя Сэм[268]268
   Дядя Сэм – персонифицированный образ Соединенных Штатов Америки.


[Закрыть].

Апогеем стал наш разговор, когда я навестил ее и Маркиза в один из выходных. «Так чем ты хочешь заниматься?» – спросил я ее еще раз.

Она просто посмотрела на меня, закатила глаза и сказала: «Никто не работает без надобности».

«Вот дерьмо», – пробормотал я. Я подозревал, что люди так и думают, но еще никому не хватало наглости заявить мне это вслух.

«Ты же работаешь, – твердо сказала она. – Почему я тоже должна работать? Мне и так хорошо».

Я не хочу звучать излишне драматично, но это один из самых шокирующих разговоров в моей жизни. А у меня было много разговоров, которые люди сочли бы шокирующими.

Я чрезвычайно серьезен в отношении упорного труда. Я верю, что он создает не только успех, но и счастье. Без страстного увлечения каким-либо делом вы никогда не ощутите удовлетворение жизнью.

Когда Шаника ответила: «Никто не работает без надобности», то этими словами словно отвергла все, во что я верил. В тот момент я понял, что между нами никогда не будет согласия. Мы просто смотрели на мир по-разному. Мне было противно, что она не хотела работать, а ей – что я считал это ее обязанностью.

Я понимаю, что на ней лежала ответственность за воспитание нашего сына, в основном в одиночку. Из-за этого я старался меньше давить на нее, пока сын был младше. Но когда он стал подростком и за ним уже не нужно было присматривать каждую секунду, я надеялся, что Шаника наконец проявит амбиции.

Был период, когда она пыталась устроиться в сфере недвижимости. Я подумал, что это отличная идея, ведь Атланта растущий рынок. Я предложил оплатить ее занятия для получения лицензии. Но спустя несколько месяцев стало ясно, что у нее нет страсти к работе риелтора. Она не испытывала восторг, предвкушая, как продаст новый дом или купит старую собственность, отремонтирует ее и перепродаст с прибылью. Ей нравилось быть агентом по недвижимости только потому, что этим можно заниматься из дома. Конечно, из этой затеи ничего не вышло.

Оглядываясь назад, я вижу, что в тот момент, когда Шаника сказала: «Никто не работает без надобности», – наши отношения достигли точки невозврата. До тех пор я питал иллюзии, что мы еще можем создать некое партнерство. Пусть не романтическое, но хотя бы как родители, имеющие общую цель. Начать общий бизнес, приносящий пользу нашему сыну в будущем.

Когда стало ясно, что она не только не разделяет это видение, но фактически оскорблена им, мое отношение к ней полностью изменилось. Я стал мелочным. Это как если бы я был фанатом фитнеса, а она бы страдала ожирением. Каждый раз, когда она бы брала очередное пресловутое печенье, я бы думал: «Черт, тебе правда нужно это печенье? Оно тут же отложится на твоих бедрах!»

Я сам едва осознавал, что стал придираться к ней – в надежде, что это смутит ее и заставит что-то предпринять. Однако это возымело противоположный эффект. Чем больше я указывал на то, что она не зарабатывает, тем больше она на меня обижалась. Обида между нами накапливалась, пока не переросла в такую ненависть, что не угасает по сей день.

Огорчает не только то, что наши отношения стали настолько токсичными, но и то, что она передала нашему сыну это чувство обиды, недовольства жизнью и ощущение, будто ему все должны. Ему дали все преимущества в мире, намного превосходящие возможности большинства детей, рожденных в гетто, но он до сих пор считает, что я в чем-то обманул или ограбил его.

Я и не представлял подобного сценария отношений со своим первенцем, но все так и вышло.

Претензии порождают недовольство

За последние несколько лет в моих отношениях с Маркизом было много разочаровывающих моментов. Но хуже всего было увидеть, что он выложил фото, где он с Кайлом Макгрифом, сыном Кеннета «Суприма» Макгриффа. Не вдаваясь в подробности этой скверной истории – Кеннет Макгрифф был одним из крупнейших наркоторговцев в Квинсе и человеком, которого власти считают виновным в покушении на мою жизнь. То есть, позируя с его сыном, Маркиз фактически связался с человеком, который, возможно, пытался убить его отца.

Я знал, что Маркиз какое-то время обижался на меня, но не думал, что он может ненавидеть меня так сильно, что станет марионеткой моего врага. Недавно мне прислали цитату Бенджамина Франклина, которая отозвалась во мне до глубины души. Сын Франклина перешел на сторону англичан в войне за независимость, хотя его отец был одним из лидеров революции. Это ранило Бена Франклина до конца его жизни:

Ничто не ранило меня сильнее и не причиняло мне столь острых Переживаний, как то, что в Старости меня покинул мой единственный Сын, и не только покинул, но и поднял Оружие против меня, в Деле, в котором моя добрая Слава, Богатство и Жизнь были поставлены на карту.

Маркиз, возможно, и не собирался в буквальном смысле поднимать оружие против меня, но он стоял рядом с сыном того, кто мог это сделать. Я понимаю боль Франклина.

Я потратил много времени, копаясь в себе, пытаясь понять, что вынудило сына вот так отказаться от родного отца. Я пытался поставить себя на место Маркиза.

Он не знает, каково расти в моих обстоятельствах, а я точно так же не знаю, каково расти сыном 5 °Cent.

Конечно, на первый взгляд у него было все, чего он хотел, но, будучи моим сыном, он наверняка испытывал давление и неуверенность, которые мне не понять.

Я это признаю.

Я до сих пор не понимаю, как это давление и неуверенность заставили ребенка пойти против отца. Особенно отца, который его всем обеспечил. Когда я прокручиваю в уме наши отношения, единственный ответ, который я могу придумать, – я сделал для Маркиза слишком много.

Как заставить привилегированного ребенка злиться или чувствовать себя обделенным? Я думаю, давая ему все, что он пожелает.

Как и многие дети его поколения, Маркиз обожал кроссовки. А как мой сын, он не мог просто донашивать старые. Если появилась новая пара «Джорданов», он должен был купить их немедленно. Если Маркиз просил пару «Джорданов» в понедельник, его мать гарантировала, что во вторник они уже будут на его ногах.

Но это не делало его счастливым. Вместо того чтобы радоваться новой паре «Джорданов», Маркиз мог думать только о ретро-«Джорданах», которых у него еще нет. И обо всех моделях и расцветках, которых пока не было в его гардеробе. Вместо удовлетворения он чувствовал лишь разочарование.

Я не мог этого понять. Мальчишка еще даже не работал, но зачем-то коллекционировал кроссовки по 300 баксов за пару? А потом все равно чувствовал себя несчастным, хотя заполучил их. Весь его образ мыслей был мне чужд.

Я полагаю, что за его разочарованием стояла мать. Он считал, что у него должны быть все когда-либо созданные кроссовки, хотя по факту не заработал ни на одну пару. «Он не обычный ребенок, – говорила она мне, когда я спрашивал, зачем ему еще одна новая пара. – Он твой сын». Она уже жила по шаблону, где не нужно работать, чтобы чем-то владеть. Маркиз просто следовал ее примеру.

Я не хотел, чтобы чувство, что ему все должны, в нем укоренилось. Я был полон решимости донести до него, что он станет намного счастливее, если будет зарабатывать на вещи сам. Тогда их ценность для него возрастет в геометрической прогрессии.

Однажды я проезжал через Гарлем, когда заметил, что магазин кроссовок на 125-й улице закрывается. У меня сразу же мелькнула мысль о сыне: «Маркиз любит кроссовки», поэтому я притормозил – посмотреть, смогу ли купить ему две пары по скидке.

Из природной любознательности я спросил владельца, почему он закрывает бизнес, ведь у него такие классные кроссовки. Он объяснил, что неверно выбрал место и здесь мало прохожих для процветающего дела.

У меня в голове что-то щелкнуло.

«Скажите, сколько вы платите за пару Air Force 1[269]269
   Air Force – серия спортивной обуви компании Nike, началась с модели Air Force 1, разработанной Брюсом Килгором (и продолжается до сих пор). Это первые баскетбольные кроссовки с технологией Nike Air. Название – отсылка к позывным самолетов Air Force One («Борт номер один»), на которых летает президент США.


[Закрыть]?» – спросил я.

«Около 40 баксов», – сказал он мне.

«А за сколько вы их продаете?»

«Примерно за 80».

Мне это показалось довольно солидной прибылью.

«Что вы теперь будете делать со всеми этими моделями Air Force?» – спросил я.

«Не знаю, – ответил он. – Наверное, просто сложу в своем подвале, пока не решу, что делать дальше».

«Я вам скажу, – предложил я ему. – Я выкуплю у вас оставшуюся часть товара прямо сейчас. По себестоимости».

Парень ухватился за мое предложение. Внезапно я стал новым владельцем двух сотен пар кроссовок Nike.

Я придумал план. Маркиз был в Атланте, где, как я знал, дешевые склады. Я отправил кроссовки ему, чтобы он поместил их на склад. Вместо открытия обычного магазина, который требует больших инвестиций и зависит от вышеупомянутого пешеходного трафика, он мог бы создать интернет-сайт для прямой продажи кроссовок потребителям. Ему лишь нужно было самому рулить сайтом и, возможно, нанять друга для управления складом. Идея показалась мне успешной.

Я вышел из магазина и позвонил сыну. «Эй, Маркиз. Слушай, ты же всегда тащился от обуви? – спросил я. – Что ж, я только что придумал способ, как тебе собрать коллекцию кроссовок и заработать деньги».

Я изложил ему весь план по полочкам. Объяснил, что это прекрасная возможность, которая не только поддержит его страсть, но и даст ему полное представление о том, как устроен бизнес. «Все проще некуда, – сказал я ему. – Редким магазинам достается бесплатный товар. Но ты можешь создать свое дело. Раз ты увлечен кроссовками, сейчас самое время это показать».

По телефону Маркиз наговорил правильных вещей – как он рад и что все это звучало как отличная возможность. Так что я отправил обувь в Атланту. И больше не слышал от него новостей на эту тему. Прошли недели, затем месяцы. Наконец однажды позвонила его мать и объявила, что они с Маркизом все обсудили.

Вместо интернет-магазина кроссовок они решили открыть бутик одежды в Атланте. Я не мог поверить своим ушам. Мой изначальный план ее не включал. Я хотел, чтобы наш сын научился отвечать сам за себя. Своим участием она пыталась оттянуть его взросление.

Но я желал, чтобы Маркиз набрался хоть какого-то опыта, поэтому сказал: «Конечно. Сообщите мне, ребята, когда захотите начать», – но, конечно же, их бутик не открылся. И интернет-магазин кроссовок тоже не заработал.

Моя проблема с Маркизом не в том, что он хотел собрать всю эту гору кроссовок. Мальцом я тоже хотел купить кроссовки. Разница в том, что я был готов (нет, решительно настроен) потрудиться, чтобы их заполучить. Я ни секунды не желал, чтобы Маркизу пришлось прибегнуть к той работе, которой занимался я, чтобы купить обувь. В то время я не видел других жизнеспособных вариантов в моей среде, кроме продажи наркотиков, потому и пошел на это. Перед Маркизом гораздо больше возможностей, чем когда-либо было у меня. Я лишь хотел увидеть, как он выберет свой путь и приступит к работе.

Нет ничего плохого в том, чтобы чего-то желать. Это желание может стать огромным мотивационным инструментом. Ощущение, что вам нужно больше, чем у вас есть, удерживает нас от самодовольства.

У меня есть почти все, но я никогда этого не ощущал. Когда я был моложе, я всегда хотел большего в материальном плане. Сейчас я больше всего жажду признания. Независимо от того, сколько наград и похвал я получаю или сколько заголовков обо мне выходит, мне всегда мало. Я подсел на чувство, что выпустил самый хитовый сериал или только что написал самый крутой куплет. Потребность в уважении окружающих и успешности продаж заставляет меня двигаться вперед. Мне нужно знать, что они, глядя на меня, говорят: «Чувак, Фифти снова это сделал». Вот от чего я реально кайфую.

От других меня отличает то, что я не ожидаю, что кто-то добудет для меня эти почести. Я каждый день выхожу из дома, горя желанием приняться за работу, которая принесет мне желаемое признание.

Но у Маркиза иной подход к тому, как добиваться желаемого, – тут, как говорится, яблочко укатилось недалеко от яблоньки. И так оно и катится. Конечно, то, что Маркиз не занялся продажей кроссовок, может показаться мелочью. Подростки и молодежь постоянно проявляет подобный тип безответственности и отсутствия инициативы. Но для меня это стало огромным разочарованием.

Дело не только в его личной коллекции кроссовок. Этот интернет-магазин мог иметь сумасшедший успех. Этот разговор произошел много лет назад. С тех пор сайты онлайн-продажи кроссовок стали невероятно прибыльными. GOAT.com оценивается в 550 миллионов долларов, а StockX.com – в 1 миллиард долларов. Если бы Маркиз довел до ума то, о чем мы говорили, он мог бы с ними потягаться. Он стал бы независимым богачом. Черт, он даже смог бы заявить мне «катись на хрен с твоими деньгами», если бы захотел.

Я уверен, что, когда Маркиз читает о GOAT или StockX, в глубине души он, вероятно, осознает, что я был прав. Возможно, он говорит: «Почему я не послушал отца и не открыл этот гребаный интернет-магазин?» Или он не может заставить себя в этом признаться.

Вряд ли он признает, что, несмотря на все наши взлеты и падения, я до сих пор принимаю его интересы близко к сердцу. Но ничто бы не обрадовало меня больше, чем возможность видеть, как он расцветает. Ни «Грэмми», ни «Эмми», ни мое фото на обложке журнала Forbes не значили бы для меня больше, чем то, как мой сын превращается в ту личность, которой, как я верю, он может стать.

В логове льва

Еще один родственник, который не общается со мной из-за чувства обиды на весь мир, – мой двоюродный брат Майкл Джуниор, рэпер по прозвищу Твенти Файв[270]270
   Буквально – «25», то есть «половина от 5 °Cent», «пол-5 °Cent».


[Закрыть]. Проблема Майкла в том, что он по жизни старался сколотить карьеру на моем имени, вместо того чтобы строить ее самостоятельно. Он считает, что я недостаточно поддерживаю его мечту, и из-за этого мы почти не разговариваем.

Майкл обижался на меня еще со средней школы в Квинсе. Однажды он сказал, что какие-то мальчишки над ним издеваются.

«О, в натуре?» – ответил я.

«Да, знаешь…» – сказал он и сменил тему. Он больше не поднимал этот вопрос, так что я тоже забил.

Несколько месяцев спустя кто-то сказал мне, что Майкл бродит по округе с банданой в кармане[271]271
   Ношение банданы любого цвета в заднем кармане означает принадлежность к той или иной банде. Банданы имеют разную цветовую маркировку в зависимости от банды.


[Закрыть]. Он вступил в банду Бладс[272]272
   Bloods (с англ. «Кровавые») – альянс афроамериканских уличных группировок Южного централа (Комптона, Инглвуда), а также пригородов Лос-Анджелеса, существующий с 1972 года. Численность группировок Bloods оценивается от 20 до 30 тысяч человек.


[Закрыть]. Я рассказал его матери, моей тете Джеральдине, и у нас с ним состоялся разговор с целью вытащить его из этой дурной компании. Вместо того чтобы серьезно отнестись к нашим предупреждениям, Майкл набросился на меня. «Помнишь, я рассказывал про мои проблемы в школе? – сердито спросил он. – Ну, ты же мне так и не помог. А они помогли».

Я не мог в это поверить. «Майкл, в мои обязанности не входило заступаться за тебя в школе, – сказал я ему. – И если бы я туда явился, это только сделало бы тебя еще более удобной мишенью для нападок. Ты мог сам с этим разобраться. Если ты решил, что с Бладс будет лучше, то подумай еще раз. Это может плохо для тебя обернуться».

Майкл нас не послушал. Он даже разозлился на мать, утверждая, что она любила меня больше, чем его. Он обосновывал это тем, что она привязалась ко мне, пока нянчилась со мной, когда я был ребенком, и никогда не испытывала такой же привязанности к нему. Это было нелепо. Вот же она, умоляет его исправиться, а он отвечает, что ей на него наплевать. Еще один пример того, как безумные идеи, засевшие в вашей голове в детстве, могут реально сбить вас с пути даже уже взрослым, если вы не измените свое мышление.

Майкл начал строить из себя члена банды. Он излил это в своей музыке. Читая рэп, я рассказывал о ситуациях на улицах, но лишь о тех, которые испытал на себе или наблюдал своими глазами. Майкл же просто все выдумывал. Это была опасная игра.

Мне не понравилось, куда он двигался, так что я не помог ему так, как он ожидал. Вместо того чтобы смириться с тем, что рэп не для него, он хотел заключить контракт на запись. Это привело его в офис Джимми Хенчмена. Джимми сейчас в тюрьме, приговорен к пожизненному заключению по двум обвинениям в убийстве, но тогда он был моим заклятым врагом. Его офис был наихудшим местом в мире, куда мог пойти Майкл.

Не будучи настоящим «парнем с улиц», Майкл не замечал опасности, в которую угодил. Он был в пасти льва и даже не замечал клыков, нависших прямо над его шеей. «Скажи, ты ведь кузен Фифти? – будто ненароком однажды спросил Джимми. – Когда вы в последний раз общались, ребята?»

К счастью, Майкл додумался не признаться. «Да мне на самом деле похрен на Фифти, – ответил Майкл. – Я с ним не связываюсь. Мы видимся на День благодарения и все такое, но не общаемся».

Он и сам этого не понял, но это единственный верный ответ в этой ситуации. В комнате были серьезные люди, которые могли сильно ему навредить, если бы из его слов им показалось, что мы близки.

Майкл не мог прославиться как рэпер, но и не хотел взглянуть правде в глаза и признать, что это не его призвание. Он говорит, что не может добиться успеха, так как его ненавидят за то, что он мой кузен. Или сваливает свои неудачи на отсутствие моей поддержки. Но все его теории исключают нехватку напористости, амбиций или таланта у него самого. Всегда виноват кто-то другой.